Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга первая

Игнат Черкасов

Упав на колени, не то от восхищения, не то от обильной кровопотери, он с придыханием смотрел на объятый красным пламенем Кремль, с холодным дулом пистолета у виска. Свершилось! То, к чему он совершенно сознательно шел всю свою жизнь.– Как по мне, так достойный финал для наемника. Теперь осталось главное, кончить с этой гребаной жизнью и отправиться на заслуженный покой. Я иду в ад… наконец-то.Выстрел.

Глава 3. Книга заблуждений

Верить можно в кого и во что угодно, но только решимость и вера в свои убеждения дают гарантии, что человек кем-то станет в этой жизни. Не всегда кем-то хорошим, но точно не тлёй, прожигающую жизнь, плывущую по течению, куда кривая завернет. Но человеком, который сам в праве и в состоянии выбрать свой путь. Но какой, вот главный вопрос на первом этапе, осознанной жизни. А есть ли разница? Если для всех людей уготован один и тот же финал, смерть. И не важно, какую судьбу ты выбрал и кем стал, жнец смерти всех и каждого пожнет. При всем этом никто не знает час своей смерти (за редчайшими исключениями, связанными с разными религиями или мистикой). Хотя это и понятно, стоит узнать человеку час своей смерти, так в тот же миг его беззаботная жизнь и закончиться. Этот дамоклов меч уже не отпустит. И чем ближе срок, тем сильнее будет давление на поведение человека, что непременно повлияет на его дела. А как до подлинно известно, действия человека из-под палки, сильно отличаются от действий без оказания на него давления. Вся разница в искренности. И что мы имеем в итоге:

— кто-то устроил так, что у всех людей разные судьбы, но финал один.

— кто-то скрыл час смерти от человека, чтобы не сковывать волю человека.

— кому-то нужен был искренний выбор человека.

Но зачем? И, по сути, между, чем человек может сделать этот выбор, зная, что все равно умрет. В наши дни столько выбора, что можно запутаться. Но если вернуться к исходной точке, во времена первых людей на земле, к дикой жизни, без суеты и только с одной заботой — выжить, природа выбора человека становиться очевидной. Это выбор между щедростью и жадностью, заботой и эгоизмом, созиданием и разрушением, смирение и властью. Это выбор человека между добром и злом, еще одна константа, как и смерть.

Получается, тот, кто устроил жизнь по этим правилам, подчинил всех людей смерти, но оставил свободным выбор между добром и злом, почему? Почему этот кто то, оставил такой выбор? Ведь любой знает, от мала до велика, что нужно всегда выбирать доброе и никогда зло. Но откуда эта догма пошла? Испокон веков мудрецы и старцы призывали к добру, а те, кто считал иначе, пожирались этим добром. Дикие племена, чьи названия были стерты из истории, выбравшие зло, блуждавшие в темноте, были уничтожены цивилизацией, под знаменами света и добра. Свет опалял тела язычников, а лицедеи добра забирала их жен и детей в рабство. Свет просвещения веками сдерживал познание мира. Первая война и каждая последующая начиналась под лозунги мужества и защиты угнетенных и слабых. Каждая революция совершалась во имя свободы и справедливости, одна кровавее другой. И посей день, добро никак не уймется и только и ищет, кого бы наставить на путь истинный.

Так может быть мудрецы этого мира не так мудры, может быть тому, кто ввел эти правила и подчинил им, каждого из нас было виднее. Возможно, будучи автором этого мира, он же и являлся его законодателем. К тому же ввел эти правила, этот кто, не только для одних нас, но и для животного мира. И как всегда мудрости людей, по истине, нет предела. Они и в животный мир влезли со своими священными принципами добра. На этот раз объектом возмездия, под лозунги добра и защиты, были выбраны злые волки. И добрые люди принялись делать то, что единственное у них лучше всего получалось, уничтожать зло, в любом его проявлении. Благородное дело благовидных господ, как и ожидалось опытными и разумными людьми, то есть еретиками и противниками добра, не привело к раю на земле. Добро людей в очередной раз нарушило естественный порядок и привело к локальной катастрофе. Как оказалось злые хищники, лютые и беспощадные звери, являлись санитарами леса. Они поддерживали баланс среды своего обитания, естественный отбор, загоняя лишь слабых и больных. Их полное уничтожение, привело к вырождению всего леса. Слабые и больные начали плодить себе подобных, тесня сильных и здоровых в брачные сезоны. Со временем пасечных мест стало на всех животных не хватать. Трупы, загнанных хищниками жертв, удобряли почву. Теперь же животные умирали крайне редко, что так же пагубно сказалось на плодовитости почвы. Хрупкий баланс был восстановлен только после завоза волков с других лесов. Хотя первый год показал перевес уже в сторону волков, которых пришлось отстреливать, чтобы снова вернуть баланс.

Выходит, так, что даже самые мудрые из нас не понимают и тем более не знают мир, в котором живут. Метод проб и ошибок, это скорее метод дурака, нежели мудреца, коими мы себя называем. Но есть ли альтернатива этому методу или мы так и будем вырождаться как олени в лесу без хищников. И продолжим игнорировать естественные законы жизни этого мира, подменяя их предположениями мудрецов.

С теорией Дуализма Сережа ознакомился в старших классах, но не на уроках в школе, а у товарища в гостях. С товарищами ему не везло до этого. Не было точки опоры, общих интересов. Не было ничего такого, что могло связать его с кем то. Быть единомышленниками в чем то и развиваться вместе. Но в чем? Интересы сверстников про машины и романтику бандитской жизни его не прельщали, да и заинтересовать не могли. Они были будто разного поля ягоды. И совсем другое дело его товарищ по секции бокса. На общем фоне он выделялся своим поведением и манерами, что и привлекло Сережу.

Времена были не простыми, хоть лихие 90-ые были позади, и на дворе стояло новое тысячелетие. В странах СНГ к русскоязычным продолжали относиться враждебно. Сначала винили, в какой-то колонизации, потом, что развалили СССР. И плевать, что эти две претензии аннулируют друг друга, главное винить. Особенно жестоки были как всегда дети. Не важно что, главное ляпнуть, по дразнить за страну, в которой Сережа успел только родиться, за русскую фамилию, которую он уже ненавидел. В старших классах был пройден пик, но до них школа для Сережи была настоящим адом.

На секцию Сережа записался, не чтобы потом гонять обидчиков, а, чтобы найти нормальных товарищей. Вдруг не везде так, вскоре он убедился в обратном. Он попал в русскоязычную группу, которая численностью была в пять раз меньше группы местных. Дело усугублялось тем, что тренировались оби группы в одном зале, в одно время по вечерам. И когда уже казалось хуже некуда в первую же тренировку, во время самостоятельной отработки техники, Сережа узнал об одной пагубной привычке, их русского тренера. Тренеров, как можно понять, тоже было двоя. Юрий Саныч полностью оправдывал лозунги местной пропаганды о пьющих русских, тактично умалчивая об их профессиональных качествах. В итоге, практически в одно, и тоже время, а именно на этапе самостоятельной отработке техники, Юрий Саныч, приняв на грудь, начинал не без оснований критиковать технику местного тренера. В будущем, став Инферно, Сережа не раз вспоминал своего первого тренера добрым словом. Человека, который поставил ему правильную базу и обучил советской технике, невидимого удара — сокращение дистанции, остановка, выключающая реакцию противника и удар в челюсть. Но в юности, каждая такая критика тренера, переходила в легкую перепалку между ними, тем временем, все стягивались к центру, нервно ожидая, чем у них там все закончиться. Каждый раз, мог стать для Сережи последним, учитывая какие быки стояли на противоположной стороне.

Несмотря на все трудности, Сережа продолжал ходить заниматься, что в будущем ему не раз спасало жизнь. А привел его к такой жизни Юра Ловцов, его товарищ по секции. Пока Сережа присматривался к новым товарищам, на правах новичка, то есть на птичьих правах, Юра сам подошел. Это не походило на знакомство в привычном понимании этого слова, скорее будущий товарищ выложил местный расклад, притом весьма прагматично. В будущем Юра Ловцов и прагматизм станут синонимами для Сережи, как в бытовом смысле этого слова, так и в философском. А сейчас, это был, как глоток свежей воды, после многолетней засухи серых будней. Юра приобщил его к новому миру, где он не был изгоем, где он был полноправной его частью. Звеном одной цепи, которая на каждой тренировке сдерживала натиск превосходящих сил противника. Где они стояли плечом к плечу и могли рассчитывать друг на друга в противостоянии.

Именно тогда Сережа узнал и испытал на себе силу обстоятельств. Он посещал много секций, как до секции бокса, так и после, но нигде больше, сила обстоятельств, не заставляла так сплотиться, в один кулак. Где все личное меркло перед общей угрозой и в принудительном порядке заставляло сплотиться. Ломая, каждую отдельную деталь друг об друга, перемалывая индивидуальные амбиции, сращивая сильного со слабым, ковался монолитный механизм противостояния.

Но так воспринималось не всеми, и был в этом механизме один изъян, паразитирующий на силе обстоятельств. Этим паразитом являлся Ловцов. Он сплоченность воспринимал как инструмент своего влияния и сугубо в своих личных интересах. Сережа тогда еще мало что понимал и не разбирался в тонких аспектах социальной жизни, тем не менее, тревожные нотки уловил. Это как, если прийти к ростовщику, не зная математики, но всеми жилами, чувствуя подвох. Ведь странным делом, все сильные соперники Ловцова, накануне соревнований, по случайному стечению обстоятельств, стравливались с кем-то другим, из наших. То полотенце не там окажется, то со шкафчиком, что то не так, то инвентарь украден. И что самое удивительное, всегда находился негодяй, который, имел дерзость, потом все отрицать. Происходило это крайне редко и постоянно жертвы менялись, как и их агрессоры, но всегда от этого выигрывал только один человек. И так как эти случайности были рассчитаны на то, чтобы сорвать перспективу развития дальнейших событий, уже связанных с Ловцовым, даже заподозрить его было крайне проблематично.

Тем не менее, на повод для разговора этого хватило. Встретив его, вне зала и наедине, Сережа поделился с ним своей гипотезой, внимательно наблюдая за его реакцией. И какое же было удивление Сережи, когда Ловцов с ним объяснился:

— А я уж думал никто так и не поймет что к чему.

— То есть ты даже не парился, что тебя могут вычислить?

— Вычислить? Как?

— Как я.

— А что ты? Разве это ты каждый раз первым заступался за товарища, на которого падала тень обвинения, разве это ты чаще всех учувствовал в мочилове в раздевалке, в конце концов, разве ты упал на Малого, чтобы прикрыть его собой, когда его начали пинать!

— Нет, я не знал, что это произойдет, поэтому меня и не было тогда рядом.

— А я знал, потому что сам это и устроил. Ведь гораздо легче вырубить противника из-под тишка, когда он и не знает, что является, чьим-то противником, чем в открытую на ринге. А после, уже побежденного противника и на ринге легко одолеть, даже в открытую.

— А ничего что парням лица били, пока ты очковал того или другого быка? И что вообще это не по-пацански в спину бить, хоть даже и быка?

— По-пацански? В спину? Ты походу не сильно представляешь, в каком мире живешь, и по каким правилам он работает. Но ты можешь сделать по своему, честно все рассказать парням, раскрыть им глаза так сказать, даже успеть поверить в силу правды. Но после вмешаюсь я, прикинусь шлангом, напомню парням о своих подвигах, о своей жертве и смою тебя вместе с твоей правдой в унитаз.

Кулаки Сережи напряглись, что не осталось незамеченным.

— Понимаешь Сережа, все познается в сравнении. И сравнивая, по большому счету твою правду и мою защиту, их шкурный интерес подскажет им, на подсознательном уровне, выбрать меня. А ты, не найдя понимания и поддержки, станешь изгоем, а изгои в коллективе долго не живет. И я скажу почему. Со временем, некоторые из них поймут, что ты был прав, но помня, до чего довела тебя эта правда, предпочтут промолчать. А после, ты станешь им мозолить глаза, напоминая об их трусости и тогда тебя уже насильно выжмут.

Видя ступор Сережи, Ловцов подтолкнул его:

— Ты можешь продолжить всю жизнь носиться со своей правдой и заниматься этим неблагодарным делом. Из раза в раз наблюдать, как сила твоих благородных намерений разбивается о силу обстоятельств, четко спланированных в угоду чьих-то скрытых и всегда прагматичных интересов. Либо принять мою сторону, мою правду жизни и пойти со мной.

Тогда Сережа, еще не проникся взглядом на жизнь Ловцова — пастырем в его лице и скотом в лице окружающих людей. Но его откровение, безусловно, поразило неискушенный разум парня. Но был и скрытый мотив, в согласии пойти с Ловцовым. По наивности он решил, узнав все тонкости тактики обмана Ловцова, обернуть этот меч, против своего просветителя после. Тогда он еще не знал, что физическая природа этих знаний, имела тягучие свойства, и затягивало сильнее любого болота.

Отец Ловцова имел незаурядную профессию. Он был работником музея, но не каким-то гидом, проигрывая ежедневно одну и ту же пластинку для редких посетителей. Он был многогранным специалистом по искусству и литературе, притом международного уровня. Имея большой опыт и короткий язык, его много где принимали по всей Европе, для оценки того или иного произведения искусства, часто незаконного происхождения. И если картины радовали только его взор, и не более, то до литературы он был настоящим охотником. Имея обширные связи в творческой интеллигенции и среди ремесленников, определенного профиля он охотился за редкими экземплярами литературы. Знакомясь, с кем либо, всегда в первую очередь, как поклонник искусства, он жадно интересовался библиотекой, той или иной семью. И услышав, в перечисленном, что-то любопытное, под любым предлогом искал встречи с ним, чтобы снять копию для личной коллекции. Но годы шли, книгами интересовались все меньше, весь эфир заполонила политика и сплетни. А так называемая «черная аристократия» хоть и консультировалась временами с ним, но не более, а само проявлять интерес, он не мог. Но, как и в любой ситуации, когда человека прижмет, отец Ловцова нашел выход из положения, не официальный и незаконный.

Кого, подкупая, кому делая одолжения в силу занимаемых им постов, он наладил поставки себе в коллекцию редких книг. В основном его подельниками были реставраторы, но и подкупом слуг из домов аристократов, он не брезговал. Так же немало сил и связей приходилось задействовать при работе с аукционными домами, в которых иногда все же удавалось перехватить достойные экземпляры. Особенно в семьях, чьих потомков интересовал только финансовый вопрос их наследства. В итоге, за почти 30 лет была собрана уникальная библиотека, в основной своей массе копии, что ввело бы в ступор любого коллекционера, но Ловцова старшего этот факт не смущал. Его завораживал сам процесс охоты за тем или иным экземпляром, вкус победы и мнимое приближение к тем, кого он считал богами на земле, к «черной аристократии» Европы.

Ловцов младший в свою очередь, в частом и продолжительном отсутствии отца, на правах хозяина дома внимательно изучал литературу. При том не только по списку отца, но и на свое усмотрение.

Сережу так же привлекло отсутствие телевизора, магнитофона, даже компактного плеера он не заметил. Позже Ловцов расскажет о методах его воспитания и еще больше о методах его самовоспитания. Матери Юра не знал, к такому выводу Сережа пришел сам. Исходя из того, что никогда ее не видел и сам Юра о ней не упоминал. На тех малых фотографиях, что стояли в кабинете Ловцова старшего, только одна была похожа на семейное фото. Но так как Ловцов старший на ней был еще молод, Сережа предположил, что мать Юры, стоящая рядом на снимке, умерла вскоре после родов или вовремя, что объясняло некоторую жесткость Ловцова младшего.

В общем и целом, для Сережи это был новый мир и темный лес. Он как то никогда и не думал, что утешение можно найти в книгах, а так же еще много чего. Незаметно для себя у них установился общий режим. Утром школа, потом домой, невыносимое ожидание вечера, наконец, тренировка и после они шли к Ловцову, зачитываясь допоздна. Мама Сережи, наконец, увидев огонь в глазах сына, разрешала оставаться с ночевкой у нового товарища. Сережи было интересно все, теории возникновения мира, теории возникновения человека, мифы и легенды, история древнего мира и античности. Как возвысилась и пала первая цивилизация. Выдающиеся деятели и великие полководцы. Нельзя сказать, что Сережа не учил в школе историю, но он однозначно взглянул на нее под новым углом.

— Мы, в принципе ведь проходим это в школе, так почему там мне до фени, а у тебя мне интересно?

— Вот именно что проходим, а не учим.

— Сэнсэй, а можно как-то по конкретнее, прям как для нерадивого.

— Ну, давай по порядку, ради чего ты читаешь и учишь в школе?

— Ну, ради знаний.

— Как бы ни так. Подумай еще и ответь не как учителю, а как ответил бы сам себе. И впредь только так и отвечай.

— А какая разница?

— Когда ты отвечаешь кому то, особенно, авторитетом или иерархией выше тебя, на подсознательном уровне, в режиме автомат, ты переключаешься на его язык и твой ответ, скорее всего, будет относиться больше к нему, нежели к тебе. Проще говоря, ты ответишь скорее то, что он хочет услышать, нежели то, о чем на самом деле думаешь.

— А почему так?

— Это заложено эволюцией, что бы сгладить острые углы и наладить контакт между людьми. Лучше всего это видно на примере слабого и сильного. Слабый перенимает образ видения сильного, свой образ заталкивает куда подальше, тем самым лишая себя перспективы личного развития.

— А попроще?

— Перенимая чужой образ мысли, чужое виденье мира, ты будто идешь, по написанной кем-то другим, карте.

— И что же в этом плохого?

— А то, что эта карта не твоя и написана другим человеком, который далеко не факт, что хочет привести тебя к успеху, скорее к погибели, видя в тебе конкурента или просто забавы ради. Но даже если это не так, ты всегда будешь соревноваться с ним на правах догоняющего, в любом случае это зависимость одного человека над другим. Зная это, как теперь ты ответишь?

На этот раз Сережа задумался.

— Ради оценок.

— Вот именно, но это еще полбеды.

— А в чем заключается вторая половина?

— Ты мне ответь.

— Учителя.

— Что учителя? Можно по конкретнее, прям как для нерадивого.

— Ха-ха-ха, подколол. Ну как они учат.

— Ну и как же?

— Пичкают знаниями, учительница по английскому сама так говорила.

— И чем это плохо?

— Ну, судя по себе, тем, что я ничего не знаю.

Оба рассмеялись.

— А ты вообще умеешь нормально отвечать на вопрос?

— А что не так?

— А то, что ты отвечаешь вопросом на вопрос. В чем прикол?

— А в том, что так ты лучше все запомнишь, своя шкурка к телу ближе.

— Опять это твое образное мышление, а можно его обернуть во что то, что можно потрогать.

— Это манера обучения древнегреческого философа, который в такой манере вел все диалоги. Ни на один вопрос сам не отвечал. Зная ответ, он наводящими вопросами подводил ученика к правильному ответу. То есть ученик, мало того, что вовсю рассуждал во время диалога, так и в итоге сам отвечал на свой же вопрос, в уже удобоваримом для себя виде. От того своя шкурка к телу ближе. И раз уж мы вышли на древнегреческую философию грех не упомянуть об их виденье обучения. Они в ученике видели не пустой сосуд, который нужно напичкать знаниями, а факел, который нужно разжечь.

— Про сосуд понятно, а что с факелом?

— Факел это жажда знаний, распалив который, ученик и после завершения обучения продолжал изучать и познавать окружающий мир.

На такой манер проходили все их вечера. И с каждой новой встречей, после каждого нового откровения, Сережа все сильнее и сильнее ощущал пламя факела в своем сердце. Но помимо этого, подспудно, протекали процессы, которые меняли парня. Открыв свое сердце и распалив его жаждой к знаниям в корыстных целях, чтобы в итоге обыграть Ловцова, помимо знаний он впустил в себя множество идей, образов видений мира и разного характера отношения к людям. Не до конца сформировавшись как личность, не имея, морального иммунитета его разум и сердце жадно поглощало чужие идеи и ценности, метались от одного к другому, внося смуту, в еще не окрепшее сознание Сережи. С каждым последующим днем, все яснее представляя картину мира и как все в нем устроено, видя всю несправедливость, алчность, лицемерие и глупость мироустройства в сердце парня начала разжигаться ненависть к этому миру и его осуждение. Юра Ловцов видел и знал, что происходит с Сережей и что именно он испытывал, на каждом из этапов, ведь Сережа шел по его карте, вернее не шел, а догонял на правах слабого. Имея определенный опыт, он прекрасно понимал, что под видом благовидных бесед, каждый из них вел подспудную игру против другого. Уже до конца извращенная фантазия Юры ясно представляла картину будущего, на которой два товарища жмут друг, другу руки дружелюбно улыбаясь, и как каждый из них прячет вторую руку с ножом за спиной. Но надежда умирает последней и такой надеждой для Сережи стала история об Иисусе Христе и его религии.

— Что ты слышал о христианстве?

— Самая распиаренная религия, противоречия ветхого и нового заветов, педофилы в рясах, что конкретно тебя интересует?

Сереже не понравилась ирония Юры в такой важной для него теме.

— Например, как христианство дожило до наших дней?

— А что ему будет?

— Ты на мне снова испытываешь, чью то философию или тупо злишь?

— Ладно, ладно. Ну, был один такой хиппи, вовсю пиарил любовь, равноправие, мир во всем мире и жвачку. Но мир был еще сыроват для таких идей, да и люди проще, вот и вздернули выскочку.

— Допустим, а что на счет последователей?

— Последовали за ним, при том в буквальном смысле.

«Зря ты язвил, расслабился и попался» — подумал про себя Сережа.

— То есть в буквальном смысле и все?

Юра немного опомнился, но по инерции продолжал.

— Ну да. А что тебя смущает? Время было жестким и с пацифистами, особо никто не церемонился.

— Меня смущает тот факт, что если его последователи, буквально отправились за ним, то тогда кто продолжил их дело, кто распиарил, как ты выражаешься его видение образа мира и порядка, кто распространил христианство, если всех истребили?

Тут Юра понял, что не получится отшутиться. Так же он понял важность этого вопроса для Сережи и ощутил в нем надежду, которую непременно следовало растоптать. Природа их отношений была двойственная и лукавая с обеих сторон. Со стороны Сережи была смута, он уже не стремился вывести Ловцова на чистую воду перед парнями с секции, более того уже давно стыдясь этой глупой и непрактичной затеи. Он понимал, что запутался в пучине знаний, но так же понимал, что остановиться уже не может и отчаянно искал, на что опереться в идейном плане, чтобы спокойно двигаться дальше. Со стороны Юры был как всегда расчет на то, что, имея за спиной, лично взращенного в интеллектуальном смысле и по содержанию конкурента в лице Сережи, он будет держать Ловцова в тонусе, своими жалкими попытками его обыграть. На праве слабого постоянно догонять и в силу своих амбиций пытаться его обойти. Каждый такой спор, Юра воспринимал как вызов, на который отвечал и впоследствии беспощадно давил своего оппонента, часто даже после капитуляции того.

Но в этот раз было все иначе, больно серьезную тему затронул Сережа. «Принизить тему не получилось, а значит, теперь он ее точно поднимет на обсуждение, да чтоб ты сдох урод» — думал про себя Юра. Он всегда мысленно унижал человека, который выводил его из равновесия, чтобы не терять в своих глазах чувство собственной важности и превосходства. Если же собеседник делал это намеренно, Ловцов выдерживал паузу, давая себе время на созерцание успокоительной мысли, в которой с головы до ног измазывал в грязи этого плебея, а после топил в дерьме, до полного своего успокоения, а после любезно переспрашивал вопрос. С Сережей он проделывал эту терапию уже ни раз и с каждым последующим разом, она его успокаивала все меньше и меньше.

«Ну что щенок, давай схлестнёмся, в любом случае ты работаешь на мой опыт, развиваешь мой образ мысли, а лично тебе, это ничего не даст, уж я об этом позабочусь» — решил про себя Юра.

— Наверняка трудно сказать, но судя по всему плебеи, от того религию и переполняют противоречия, люди то не шибко умные были. Наверняка много отсебятины добавили, в итоге и получился винегрет. Притом винегрет только в укороченном варианте дошел до наших дней. Ведь если вспомнить историю, а именно как император римской империи Константин принял христианство и сделал его официальной религией, становиться многое ясно. А именно, при принятии любой религии нужны догмы, свод правил, то есть не делай то, не делай это и все в таком духе. И тут началось самое интересное, что взять за фундамент, на чем будет зиждиться христианская религия. Как оказалось, материала, более чем достаточно, как ни как триста лет прошло. Но была одна загвоздка, вернее целых одиннадцать или пятнадцать, может даже больше, точно не помню.

— Что за загвоздки?

Юре удалось сбить с толку Сережу и вовлечь его уже совсем в другой разговор, русло которого мог менять уже на свое усмотрение.

— Книги, а конкретно Евангелии от последователей.

— Я думал Библия тот фундамент, на котором зиждиться христианство.

— Не совсем, Библия, это уже производная от Евангелий, а именно от четырех.

— Но ты говорил про одиннадцать или сколько там евангелий.

— А еще говорил про винегрет

— Ловцов! Ты голодный что ли, иди, поешь, я подожду.

— Не кипятись… моя метафора тут к тому, что в момент формирования догм, истин оказалось слишком много, дело осложнялось тем, что многие из них противоречили друг другу. И было принято разумное мнение оставить самые достоверные, а именно четыре, а остальные сжечь, чтобы избавиться от путаницы раз и на всегда. Хотя по мне спорное решение.

— Это почему?

— Потому что сжечь нужно было все евангелии, все до единой. Этот гребанный хиппи поднял такую волну, которую даже спустя две тысячи лет никак погасить не могут. Сам пошел против системы, да насрать, распяли и дело с концом, но так нет, скольких полудурков он успел опоить своими сказками, про мир во всем мире, про любовь человека к человеку, что за бред. Какой мир! Какая любовь к человеку! Мы альфа хищники этого мира, не мир дает нашей цивилизации технологический прогресс, а война! Не любовь к человеку в каждом из нас развивает хищника, а ненависть и ярость к противнику.

— Про войну еще согласен, но на счет любви ты не перегибаешь?

— А ты сам ответь, разве любовь дала возможность выжить нашим предкам в доисторические времена? Нет, только ненависть и ярость, хитрость и холодный расчет, вывели из стада обезьян лучших из нашего вида, которые дали потомство. И так продолжалось на протяжении многих веков, естественный отбор, а у них первая же заповедь — «Не убей»

Здесь Юра сознательно юлил, ведь он прекрасно знал разницу между Ветхим и Новым заветами, но ему было плевать. Его не интересовала истина, ему важно было доказать свое и растоптать противника. Фразу «В споре рождается истина» он понимал по-своему. Извратив смысл и подстраивая его под свои интересы, он считал истина это не данность, это награда в споре. Сам спор, считал за борьбу всегда противников за умы людей. Инструментами такой борьбы, являлись аргументы и факты, которыми он крутил вертел как хотел. Когда требовались серьезные меры, чтобы запутать противника, он пользовался теориями и даже гипотезами.

Видя, что Сережа в ступоре, он продолжил как заботливый папаша.

— Я прекрасно тебя пониманию, учения христианства на первый взгляд поражают и дают надежду получить ответы на все вопросы, но это плацебо. Умный человек всегда учится на чужих ошибках, а глупый-на своих.

— Это ты к чему?

— А к тому, что прежде чем слушать их бредни и уж, тем более принимать их на веру, ты посмотри, что эти бредни сделали с ними самими. Начиная с третьего века, как пришли к власти и до наших дней, они льют кровь, не переставая, их шпионы везде, их интересы во всем. Что ни новый папа, то новое покаяние за крестовые походы, а сколько еще замалчивается. Силами инквизиции научный прогресс давили со страшной силой. На протяжении нескольких веков наука, искусственным образом тормозилась, а ее приверженцы придавались огню и назывались еретиками и все потому, что их научные изыскания противоречили догмам христианства.

Этой демагогией Ловцов хитро ушел от главного вопроса Сережи — «Как христианство дошло до наших дней?». Ведь он прекрасно знал, что христиан в древнем мире давили со страшной силой, при том ни за что, не было ни одной явной причины для такой агрессии. Карл Маркс писал по этому вопросу — «Христианство, возникнув, вошло в резкое противоречие со всеми другими религиями». Если взглянуть на эту фразу под определенным углом, становиться отчетливо видно главное отличие христианства от других религий, его не мог придумать или выдумать человеческий ум. Во всех же остальных религиях не было ничего подобного, их наполнение содержало грубый свод правил, не требующий никаких усилий духовного характера, придуманный человеком для контроля другого человека. Христианство же отличалось тонкими рекомендациями Бога для души человека, не ради контроля над ним, а ради освобождения его от страстей и пороков. Которые только поначалу приносят удовольствие, но потом быстро сменяются неутолимым голодом бездонной души человека, что ведёт к его страданиям. Но Ловцова это все не волновало, куда больше его волновал древнеримский лозунг времен императора Трояна — «Христиан ко львам».

— Ну а что там с богоизбранным народом?

— Богоизбранным! Дело тут не в том, о чем многие думают. На деле это если бы я дядю Васю с третьего подъезда избрал в качестве моего сантехника, как то так.

— Что за бред!

— Считается, что еврейский народ был избран, чтобы сохранить летопись, свидетельство, писание, евангелия называй, как хочешь, ну они и сохранили, так как в каком-то виде это все дошло до наших дней. Ну и собственно все, на этом их избранность и закончилась, вернее последователей, которые были евреями. Дальше эстафету приняли римляне, уже очень давно, примерно в тот момент, когда Константин принял христианство.

Видя Сережину подавленность и понимая, что тот даже о чем спросить уже не знает, решил добить его окончательно.

— Нет другого бога на земле, кроме человека. И пока будет человек, богу на земле делать нечего.

— А там?

— В правильном направлении мыслишь. А там баланс. Баланс между добром и злом, между раем и адом и куда тебе, выбрать ты должен здесь, пока живешь.

— И как выбрать?

— Условно говоря, тебе, где больше нравиться в библиотеке с ботаниками или на дискотеке с девчонками?

— Конечно на дискотеке. Так выходит я, обречен, принять зло и после отправиться в ад гореть на сковороде?

— А это уже интересный вопрос. Я бы даже сказал вопрос всей жизни. Ведь по большому счету, большая часть людей проживает жизнь, даже не задумываясь, зачем и кем дана жизнь. Как хомячки в колесе все стремятся куда-то и чем сильнее стремятся, тем быстрее пролетает их жизнь. И на что кладут жизнь в итоге? Кто ради славы в веках. Вот тебе, например, не всё равно будет, если тебя всем городом будут славить за окном, пока ты спишь.

— Если не разбудят, то вообще фиолетово.

— Вот и я про тоже, а ведь кто-то всю жизнь кладет на это и таких не мало. Кто то, вжившись в роль больше других, как хомяк тащит все в семью, не понимая, что если не внуки, то правнуки точно разбазарят все добро. Или вот, спортсмены со своими лозунгами — «Кто дальше, выше, быстрее, сильнее и т.д.». Будто не понимают, что любой гепард быстрее, любой слон сильнее, любой жираф выше… И ведь нет, становятся инвалидами, но всё равно толкают стену.

— Тогда что по твоему?

— Опыт. Человек живет, чтобы познать в первую очередь себя, а уж потом окружающий мир, а не стать или заниматься, чем хочет. Это все равно, что рука, захочет стать ногой, что в итоге получиться? Наш мир получится. Человек идет, и уже давно, на поводу своих желаний, а не необходимости.

— А в чем разница?

— Желания человека отвлекают от сути его жизни, а так как человек бездонная бочка и постоянно будет желать всего и вся, до сути он так и не дойдет.

— Так что за суть жизни, к чему ты ведешь?

— У каждого она своя, условно говоря, на протяжении всей жизни ты познаешь себя, выбрав одну из сторон, которые балансируют этот мир, и идешь к сути своего бытия в этом мире. И никто тебе не ответит, в чем заключается суть твоего бытия, никто кроме тебя. Но для этого необходимо познать себя. Но тут не так все безнадежно. Да, единичное мнение тебе слабый помощник, а очень часто и сбить с пути может. А вот совокупный опыт лучших из людей, сила жизни которых не оспаривается и проверена временем, необходимый инструмент в познании себя, что в свою очередь приведет тебя к сути твоего бытия.

В этом Юра Ловцов был прав, никто из гадалок, хиромантов, пророков местного разлива и тем более откровенных шарлатанов не смог бы разглядеть в Сереже, человека, который лишит весь мир надежды и погрузит его во мрак и ужас.

— Ты про книги?

— Можно и так, но ты годы потратишь на то, чтобы отделить зерна от плевел, а ведь это еще и уметь надо. Я же говорю про конкретную книгу, которая касается только этого вопроса, главного в жизни каждого. Эта книга жемчужина коллекции моего отца, но он так занят охотой за новыми экземплярами, что уже не может остановиться. Типичная жертва своих желаний.

— Что за книга? И откуда она у него?

— С аукционного дома. Какой-то финансист отправился в мир иной, а наследника мажора волновал только финансовый вопрос в завещании. Тут кстати странный момент произошел. Финансист всю жизнь жил на широкую ногу, его состояние насчитывало ни одну сотню миллионов в долларах. А после смерти выяснилось, что у него за душой ни гроша и он должен всем и каждому. Но ни в этом даже странность, ни один из держателей долга не потребовал его с наследника. И это-то в век капитализма, очень странно. Тем не менее, мажор тогда еще не знал, что с него никто ничего не спросит и отказался от всего в уплату долгов. Все ушло в аукционный дом, тут то мой папенька и подсуетился, кому на лапу дал, с кем договорился, чьего родственника пристроил на место, в общем, своего добился и книгу по-тихому увел.

— Так что за книга ты не ответил?

— Самая важная, правда, если ты уже себе на воображал, что она написана на человеческой коже, монахом, запертым в крепости на двадцать лет, под диктовку самого дьявола, спешу тебя разочаровать, с виду это обычная книга 17-го века. Правда есть одна изюминка, она закрывается на ключ. Написана чернилами от руки на французском языке, но на каждой странице, есть листок с переводом, папаня постарался.

— То есть он ее читал, но она его не зацепила.

— В его возрасте мало что уже цепляет, перегорел человек. К тому же он с новыми истинами, идеями, теориями и гипотезами встречается ежедневно, при оценке того или иного произведения. Для него уже это серая обыденность, он угас уже давно.

Юра видел, что Сереже уже не терпеться увидеть книгу, но он не спешил. Он редко когда что-либо делал для другого человека по своей инициативе, это сбивало ему цену в глазах собеседника, гораздо приятнее, когда его просили, тем самым выказывая свою зависимость от него.

— Покажи.

Услышав просьбу, Ловцов, с довольным видом, отправился в кабинет отца. Он всегда подмечал такие мелочи, и они его приводили восторг. Открыв сейф, в котором лежало то малое количество оригиналов, он достал нужную книгу и вернулся к Сереже.

— Ого, в металлической обложке. Что за символы по бокам и логотип по центру, я никогда такого не видел.

— Это потому что ты пока что читал книги официальной истории и не знаком с историей второго, закрытого контура власти. Глаз в треугольнике в рамках циркуля сверху и наугольника снизу это логотип масонов, символы по бокам это принадлежность к ложу. И в отличии от современных экземпляров, а именно, все что было написано до первой французской революции можно читать и принимать на веру.

— А почему так, потеряли в своей актуальности?

— Нет, это были идейные люди, но придя, к власти после революций они выполнили все свои задачи, и после использовали уже их. Сначала как канал связи, а после, особенно в наши дни, как вектор направления для богатых тупиц, которые в школе историю не учили. В итоге, считая, что управляют миром, являлись марионетками сильных мира сего. Но повторюсь, в 17-ом веке это были идейные люди, сила жизни которых, может вдохновить на свершения и сегодня.

На протяжении следующих семи месяцев Сережа изучал книгу — «Теория дуализма», плод творения исключительных людей. Чей совокупный опыт убедил и вдохновил его на всю оставшуюся жизнь. Параллельно книге он знакомился с историями закрытых обществ, поражаясь, как немногочисленным группам людей, удалось сплотить усилия и превратиться в субъект, двигающий историю всего человечества в нужном, для них, направлении. Его переставали трогать судьбы обычных людей, проблемы и угрозы, которые таили в себе эти направления к новому мировому порядку и светлому будущему для всех. Его интересовали только личные качества людей, которые на весах истории весили больше даже некоторых стран. Не сталкиваясь ни с чем и ни с кем подобным, поражаясь масштабу и преклоняясь перед их интеллектом, он впитывал в себя, как губка, все их идеи и качества. За этот короткий промежуток времени он был одурманен их личностями, они стали для него непререкаемыми авторитетами, за которых он готов был умереть, а в скором времени и убить.

Изучив историю жизни каждого из авторов, переняв их видение, он в последний раз прочел их труд, их книгу — «Теория дуализма». Эффект был сногсшибательный, его сердце прожгла обида, за столь бесцельное существование. Ненависть и призрение к окружающим его людям, в каждом из них он перестал видеть людей, только животных. Притом не как индейцы по тотемам, а сугубо по их скотской натуре. Настолько яркие чувства он еще не испытывал никогда, они его переполняли и рвали на части. Это его напугало, и он закрылся от всех, престал посещать секцию и даже Юру Ловцова. От всех, кроме матери, но только в силу обстоятельств. Без злобы и укора он на нее и посмотреть не мог. Что эта ограниченная женщина могла дать ему, кроме крова и пропитания. Но собственная беспомощность в этом мире, в этой, уже, ненавистной ему системе, приводила просто в ярость. Он еле себя сдерживал и отчаянно искал выход.

Время шло, итоговые контрольные написаны и сданы и проходили рутинные уроки в конце мая, на которых все шутили, предвкушая летние каникулы, все, кроме Сережи. На одном из последних уроков, как и полагает отличнику, Сережа сидел со своей одноклассницей на первой парте, продолжая игнорировать ее знаки внимания. Тем временем, парни на задней парте, похоже тоже нуждались во внимании. Кидая невзначай словечки типа — русня, перестройщик и все в таком духе. Но Сережа был глубоко в себе, в судорожном поиске выхода. В конце концов, такой игнор стал раздражать парней, и сидевший позади Сережи ткнул ручкой ему в спину и начал медленно давить. Это был гром средь ясного неба, резкая и главное неожиданная боль пронзила спину Сережи, опомнившись и поняв, что происходит, он себе шепнул:

— К черту, достал.

Встал во время урока, повернулся, парни встретили его глупыми ухмылками и ткнувшие ему в спину начал:

— А мы уж дума…

Его прервал прямой удар в нос, потом еще один и еще один. Последним замахом Сережа случайно зацепил локтем учительницу, подбежавшую сзади, от чего при следующем ударе парня по лицу повредил руку. Но он не остановился и продолжил избивать парня, вцепившись в его голову, таща за волосы, он начал бить его головой об стол. Остановил его только крик учительницы — «Сережа остановись!!!». Придя в себя, он увидел ошарашенный свой класс, обернувшись, учительницу в шоке, сбитую с ног. Перехватив ее взгляд, он увидел, как она с оцепенением смотрела как еще пару секунд назад, улыбающийся парень, теперь пускал кровавые слюни на окровавленную парту. Взяв его за волосы, откинув на стул, и присев на корточки Сережа сказал:

— Веселых тебе каникул, урод.

Но перед тем как выпрямиться, его взгляд упал на ключи от квартиры в кармане. И тут как током пронзило, вот же выход. Сила обстоятельств его вытолкнула на реализацию своих намерений. Его отец богат, значит точно посадят, а еще значит, что ближайшие пару часов он будет в больнице у сына. Все потом, сейчас бежать. Незаметно выкрав ключи, Сережа спокойно подошел к учительнице и начал шарить по ее карманам. Женщина инстинктивно оперлась на его руку, думая, что он ей помогает встать, но найдя ключи от класса, он ее бросил, и женщина снова упала. Выйдя из класса, в туже секунду он его запер, оставив ключ в резьбе и выбив ушко ключа, тем самым заблокировав их в классе, и побежал на первый этаж. Спустившись на первый этаж, он побежал к крайнему кабинету, подальше от поста охранника, который не выпускал из школы до конца занятий. Это был хорошо знакомый и всеми прогульщиками любимый класс, который можно было легко покинуть через окно. Что Сережа и проделал посреди урока, под радостные вопли шестиклассников и злой комментарий учительницы вслед выпрыгнувшему старшекласснику:

— Совсем страх потеряли.

Покинув школу, он рванул к дому, избитого одноклассника. Он просто летел, адреналин никак не выветривался из организма и мешал думать, думать, что украсть, чтобы пережить переход в будущее, в будущее, которое он сам построит, фундамент которого воздвиг на крови своего одноклассника. Добравшись до дома своей жертвы, он решил немного подождать, пытаясь успокоиться и рассчитать время. Он спрятался за деревом во дворе пятиэтажного дома. Пока он рассчитывал, к нужному ему подъезду подъехала иномарка, судорожно пару раз посигналила и, не глуша мотор стояла. Сережа прижался к дереву, за которым прятался. Сквозь тонировку он не видел водителя, но машину узнал, это был папа его жертвы. Взгляд снова упал и на сей раз, на кусок кирпича. Окрыленный легкой победой и под влиянием нахлынувшей ненависти Сережа представил красочно картину. Как поднимает этот кусок и с разбега кидает в окно водителя, как быстрым шагом подходит к разбитому окну машины, как выволакивает жирную тушу борова, как начинает его избивать и топтать ногами, за то, что такой скот и такого же скота воспитал. Но нет, контроль, вдох выдох и контроль. Может промахнуться и тогда, против здорового мужика риски повышаются. И самое главное, он себя обнаружит, и сам же отрежет себе путь, в намеченное будущее. «Нет, контроль, этот биомусор того не стоит» — успокоился Сережа. Очередной неожиданный гудок машины сбил боевой настрой парня, и он успокоился, насколько мог. В этот момент из подъезда выскакала фифа, приемная мать его жертвы сердито прикрикивая:

— Да иду я, иду.

Открыв дверь в машину, послышалось сердитое ворчание, и они резко тронулись, выехав из двора. Потеряв их из виду, он тут же нырнул в подъезд, третий этаж, ключ его жертвы в замок и вот он уже в квартире. «Первым делом в его комнату, сумка для соревнований, он ею хвастался до посинения. Быстро в шкаф, верх, низ, обувь, только новое. Теперь в спальню, антресоль, трюмо все перешерстить на предмет бижутерии. Сколько же коробочек и шкатулочек у этой ощипанной курицы. А вот и десерт, кабинет борова, стол и сразу джек-пот, валюта, притом разная. Пофиг, все в сумку. Стол наизнанку, все какие-то документы и макулатура. Опа, три пары часов, сгодятся на обмен, как и бижутерия курицы. Сворует еще, не велика потеря. Опа, туристическая барсетка, ну-ка, еще валюта, все сгодиться. Теперь на кухню, еды, на дорогу, холодильник, пирожные и колбаса, и это пока мать одиночка копейки считает, буржуи. Нет, испортиться, лучше консервы» — торопился Сережа. Взяв одну услышал, пронзительный свист за спиной и оцепенел. Медленно повернулся и увидев кипящий чайник, выключил его. Ярость Сережи не имела предела в этот момент и как раз вовремя, шум в прихожей и голос:

— Еще и дверь забыла закрыть, ну и курица.

В коридоре перед кухней эту самую курицу неожиданно встретил Сережа.

— Ой, мальчик, а что ты тут делаешь?

— Не ну ты реально дура.

— Чё! Ты кто та…

Возмущение курицы прервал хук справа, после которого она упала как мешок с картошкой. Стоп, ей хватит, после консервы в челюсть еще не скоро придёт в себя. Вернувшись на кухню и подойдя к окну, наблюдая за машиной во дворе, Сережа начал просчитывать варианты. Теперь что, боров ждать долго не будет, через пару минут точно поднимется, притом злой как черт. Так, расклад ситуации, лифта в доме нет, ни как не разминуться, подняться на этаж выше и переждать, пока зайдет в квартиру, не вариант, быстро поймет, что к чему. Этот дебил, всей школе уже растрепал, что его папа бандит и важный человек. А значит, может носить с собой ствол. В другой ситуации как знать, но сейчас точно будет стрелять и пофиг, что в пацана, если учесть, что он натворил. И вообще не правильно рассматривать ситуацию, после того, как боров поймет, что случилось. Эффект неожиданности, единственный путь к спасению. Теперь осталось выбрать правильный момент и убрать последнюю преграду со своего пути.

Дверь открылась, и из иномарки вывалился боров и раздражённо потопал к подъезду. «Решено, встречу его на лестнице, фактор неожиданности и выгодное положение на высоте должны сыграть» — решил Сережа. Ну а если нет, замкнутое пространство и жирная туша борова все кости выжмут из Сережи. Но этот риск, справедливая плата за его будущее и за него он будет драться до конца. Только рискуя своей жизнью, тот или иной поступок, приобретает значимость и кует характер победителя. И Сережа почувствовал этот огонь в грудь, и пошел навстречу своей судьбе.

Поднимаясь по лестнице, выговаривая все, что думает про дуру жену, увидев спускающегося на встречу, ему парня только и успел от удивления пикнуть:

— Се…

Удар ногой в лицо не дал закончить, и мужчина покатился кубарем по лестнице.

— Да что ж такое, весь день вашему семейству носы разбиваю.

— Ах ты су…

Удар с ноги в печень погасил гнев отца семейства. Контроль, вдох выдох, только не убивать, тогда точно найдут, контроль.

— За сына порву щенок, на ремни пореж…

Снова удар ногой в печень.

— Ну давай, рви, режь. Ну!

Снова удар ногой в печень.

— Забирай, все забирай и уходи, только уходи.

— А как же порву за сына? Или что, вдруг стало насрать, своя жопа дороже! Животное, всю жизнь теперь помни, как ты сука сына променял на свою жопу.

Удар с разбега по лицу. Выдох, живой. «Смотрю, соседи тебя тоже не особо жалуют, раз даже не вышли на крики» — подумал про себя Сережа и побежал к выходу, испытание пройдено. Прежняя жизнь принесена в жертву, в жертву будущему.

На пути из города Сережа подумал о Ловцове, но нет. Опасно и глупо прощаться с тем, кто начал сходить сума. Последние беседы с ним, дали ясно понять Сереже, как человек, открывший ему дверь в новый мир, сам запутался и остался за порогом этого мира. Его игры с философией прагматизма лишили его всякой истины и четкой опоры. Обманывая других, он не заметил, как сам пропитался этой ложью и пошел по пути вырождения. Сам же Сережа, пережив опыт блуждания во тьме, помня этот страх и одиночество и наконец, найдя свою опору, зарекся ни на шаг не отступать от сознательно выбранной стороны, поняв и приняв свою суть.

— Я волк! Хватит с этого мира добра, я выбираю зло.