Разное

Иван Чуйков, 2023

«Все, что написано – объяснения, толкования работ – совершенно излишне. Тайну, загадку изображения как такового вообще невозможно изложить словами», – говорил Иван Чуйков. Тем не менее он пытался – и у него получалось. Далеко не все художники владеют словом – их материал иной. Но художники-концептуалисты, как правило, им владели – поскольку смысл их деятельности, собственно, отчасти и состоял в исследовании границ между словом и изображением: зачастую концептуалистские произведения сводятся в комментарию или к документации реально отсутствующего картинного образа. Иван Чуйков (1935–2020), классик российского неподцензурного искусства, в отличие от многих своих коллег, занимался подобного рода исследованиями, не выходя из изобразительного поля, – его словесный и аналитический дар реализовался в интервью и письмах. Из них он сам составил эту книгу, но, к сожалению, не успел увидеть ее изданной. При этом книга представляет не только автора. Она позволяет рассмотреть изнутри то художественное движение, которому автор принадлежал и в котором был одной из главных фигур, – но рассмотреть в очень индивидуальной оптике, оптике прирожденного живописца, человека «зрительного таланта». «У меня всё начинается не с какой-то идеи, которую нужно представить в картине, объекте или инсталляции, а всегда с некоей визуальной идеи, визуального образа – просто хочется, требуется сделать вот такую картину, вот такую инсталляцию. А все объяснения – a posteriori – попытки рационально объяснить, понять самому, в чем дело».

Иван Чуйков. Разное

Всякое произведение искусства есть попытка описания мира, причем какого-то конкретного описания, т. е. одного из множества возможных. В истории искусства одно художественное течение сменяло другое, настаивая на том, что именно оно является адекватным своему времени, т. е. адекватно описывает мир, в отличие от всех предыдущих. Без сознания такого преимущества у художника не было бы оснований отказываться от существующих способов. Но вот — в чехарде художественных течений и в одновременном сосуществовании разных (и иногда взаимоисключающих) течений — стало как-то вдруг ясно, что все претензии на адекватность описания мира несостоятельны. Стала особенно очевидной старая истина, что все художественные конструкты есть системы описания — со своими условностями, закономерностями, со своими системами ценностей. В этом смысле реализм столь же условен и ограничен, как и искусство австралийских аборигенов — они непонятны друг для друга, т. е. не имеют точек соприкосновения, так как описывают разные идеологические миры. Каждая такая система, целиком принятая на веру, идеологична. За ней стоит определенный ряд идеологем, и, в каком-то смысле, система и есть идеология.

Параллельно с кризисом идеологий, с их дискредитацией и с желанием выйти из идеологического лабиринта, произошла и дискредитация художественных систем. С этим, вероятно, связан и кризис модернизма, о котором сейчас так много говорят. Рухнула или стала осыпаться пирамида авангарда с последним течением на вершине. Стало ясно, что все системы равноправны и равноценны, и объединяет их то, что ни одна из них не описывает мир адекватно. Мир неописуем в рамках одной системы. Возможно, что совокупность их и даст некоторое представление о мире, однако для работающего художника это не облегчает ситуации — он не может адаптировать взаимоисключающие идеологии.

Ситуация действительно тяжелая — описать мир невозможно, но описывать его необходимо, т. к. это как бы долг художника.

Выйти из какой-то системы — значит обрести другую. Есть, однако, еще одна возможность — вооружиться метасистемным подходом, рассматривая существующие системы как наличный материал, с которым можно работать. Для искусства такую метасистемную роль играли, например, эстетика, история и философия культуры. Однако это несколько другая область человеческой деятельности. Видимо, есть возможность и в самой художественной практике стать на такую позицию метасистемы. Ряд художников — в Москве — работают, не пытаясь изобрести какую-либо новую художественную формулу, а используя как материал уже готовые способы репрезентаций. Иногда — это использование некой системы без опоры на идеологию, которая обосновывала бы эту систему, в других случаях — это эклектическое использование разных изобразительных систем в ряде работ или даже в одной работе.

Такая художественная практика как бы акцентирует в качестве своей центральной проблемы ситуацию невозможности и одновременной необходимости описания мира, отношение описания к описываемому, отношение системы к идеологии, обосновывающей эту систему, и т. д.

Остаются открытыми вопросы: не является ли такая метасистема всего лишь еще одной системой, столь же условной и ограниченной, как и все остальные? Если это так, то какая идеология обосновывает ее и как быть с надеждами выйти из идеологического круга? Если это не так, то каковы перспективы подобного подхода и что позитивного он может предложить в качестве описания мира?

Flash Art

русское издание, 1983

Иван Чуйков

Я долго думал о том, как ответить на вопросы, что написать, несколько раз приступал и тут же застревал. Сам процесс писания представлялся довольно мучительным. Видимо, дело в том, что исчезла сама необходимость, обязательность писания, то есть можно что-то писать, но это уже не кажется таким важным. Было время, когда художники не только были единственными интерпретаторами своих работ, но тексты были просто необходимым добавлением к репродукциям и фотографиям работ, которых нельзя было увидеть в натуре. Без объяснений, толкований и т. д. и т. п. было просто невозможно составить представление о художнике на основе нескольких фото. Теперь писанием занимаются другие, профессиональные люди, и, как бы нелепы иной раз ни казались эти писания, — это их право. Как я уже писал когда-то, моя интерпретация моих работ ничуть не лучше или правильнее любой другой. Зритель всегда прав.

Так что я могу говорить только о том, чем для меня является это занятие, что я в нем нахожу, почему делаю то, что делаю. Собственно, именно к этому и сводятся все многочисленные вопросы анкеты.

В самой основе моей работы лежит противоречие. С одной стороны — глубокий скепсис в отношении всех претензий искусства на некую воспитательную роль, на социальное/политическое влияние, на выражение внутренней сути художника, на психологическое прозрение и т. д., а также на адекватную репрезентацию некой реальности. Сейчас стало совершенно ясно, что любой персональный язык, любой код, любая художественная система суть лишь маски, отнюдь не связанные некими органичными кровными узами с неповторимой душой художника. Достаточно однажды побывать на любой ярмарке современного искусства, чтобы увидеть, как художники используют все возможности, просто из кожи вон лезут, чтобы найти новые, незанятые ниши и найти «свой» стиль, сделать то, чего еще никто не делал, то есть найти, создать новые маски. Искусство меняется, движется по своим имманентным причинам/законам, а художники в меру свой чуткости встраиваются в этот поток, находят там свою нишу. Так что любой личный язык, персональный стиль — это маска, ложь, так как подразумевает то, чего нет: личное, персональное. А лгать не хочется.

Что же касается социальной, политической, воспитательной роли, то и раньше художник мог протестовать, кричать или стонать — это ровным счетом никого не касалось, в обществе от этих криков и стонов не менялось ничего абсолютно. Любой протест моментально нейтрализуется контекстом галерей, музеев, осваивается рынком. И есть какое-то чудовищное извращение в том, что работы социально или политически обеспокоенных художников, работы критикующие, обличающие систему, благополучно оплачиваются и находят место в рамках системы — на стенах музеев и гостиных. Может быть, единственная общественная роль искусства в том, что оно не отражает, а создает видимый облик мира: и прямым воздействием (мы видим мир так, как нас научили художники), и косвенно — через дизайн в быт.

Это в отношении скепсиса.

С другой стороны, я вот уже больше сорока лет занимаюсь этим делом, это моя жизнь, это я и есть. Ситуация достаточно драматическая. Снять это противоречие — оправдать занятия делом, отношение которого к реальной жизни не очень понятно и довольно сомнительно, я могу единственным способом — тематизируя его, делая это противоречие или эти сомнения концепцией моей работы.

Конец ознакомительного фрагмента.