Афганский тюльпан

Иван Панкратов

Студент мединститута Миша Филатов грызёт гранит медицинской науки, влюбляется и мечтает со свойственной молодости романтичностью и идеализмом. Ряд сложных жизненных выборов возвращает Мишу с небес на землю. Переосмыслить приходится и отношения, и выбор профессии. Будущий хирург оказывается в новой для себя роли, где приходится общаться с опасными людьми…

Мне снится сон…

Сергей Васюта — На белом покрывале января

Дизайнер обложки Екатерина Протопопова

© Иван Панкратов, 2023

© Екатерина Протопопова, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0056-9474-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все персонажи являются вымышленными, и любое совпадение с реальными людьми случайно.

Пролог

Наши дни

Михаил уже почти занял свою ступеньку, когда перед ним неожиданно возникла женщина. Просто появилась сбоку, положила руку на поручень и застыла. Он машинально отодвинулся, а потом в знак протеста обогнал даму и встал ниже на пару ступенек, почувствовав себя победителем. Ушибленная лодыжка, которую он щадил полдня, не простила таких трюков — заныла и запульсировала.

За спиной раздался громкий звук телефона соседки по эскалатору, а спустя пару секунд и её голос:

— Да, я успела, но там что-то кончилось… Я не очень поняла. Перенесли на субботу. Это, конечно, плохо, потому что каждый день сейчас на вес золота… Ну, ты сама понимаешь.

«Надо же, опоздала она», — подумал Филатов, ощутив лёгкое злорадство, и полуобернулся. Женщина уставилась в смартфон, чуть шевеля губами. Рассмотреть её в деталях было сложно, но выглядывающую из-под бордового платка чёрную чёлку, худое лицо, тонкие и злые губы он увидел. Она покачала головой, после чего прижала к экрану палец, коротко сказала: «Да в нашей медицине везде так!» и отпустила голосовое сообщение на волю.

Михаил отвернулся, переступил с ноги на ногу и едва не охнул от вспышки боли в колене. Кислородный концентратор мстил ему жестоко и неотвратимо…

Первый раз на вчерашнем дежурстве к пациенту Крыгину в гнойную хирургию его вызвали около шести вечера.

В дальнем конце коридора из открытой двери доносилась перебранка двух женских голосов. Один властно отчитывал, другой неумело защищался. Филатов медленно пошёл туда, надеясь понять из разговора, что происходит.

— Почему я никогда не могу найти вас на месте? Капельница закончилась — вас ищу! Обезболивающее уколоть — бегаю за вами! Перевязку сделать — а вы опять спрятались! А всё потому, что вы только и знаете, как ходить на перекуры да на кухню! Без конца курите и жрёте, курите и жрёте, а на больных вам плевать!

— Да не курю я…

— И не перебивайте меня! — голос переходил на ультразвук. Михаил остановился, пытаясь представить, кто там так вопит.

— Пять минут назад вы где были? Я просила найти дежурного хирурга. Нашли? Или опять чаи гоняли с санитарками? Я это просто так не оставлю, зарубите себе на носу!

— Вызвала, вызвала, — устало ответила медсестра. Филатов увидел, как она пятится в дверь палаты, держа лоток с использованным шприцем. — Придёт, куда денется. Вы поймите, хирург сейчас один на всю больницу, и дела могут быть…

Она краем глаза заметила стоящего рядом врача и развела руками.

— Какие могут быть дела? — вновь раздался крик. — Моему отцу плохо, очень плохо! Где ваш чёртов хирург? Звоните опять, звоните! Или я сама пойду его искать!

Михаил решил, что пора бы ему выйти на сцену и прекратить скандал.

— Чёртов хирург к вашим услугам, — отодвинув сестру за спину, он вошёл в дверь и рассмотрел возможное поле боя.

В шаге от него со сложенными на груди руками стояла и выжигала всё перед собой взглядом худая женщина, которая сразу напомнила матерей из детской хирургии в странных халатах с азиатскими геометрическими узорами, обмотанных поясом в два или три раза, с растрёпанной причёской и в стоптанных домашних тапочках с собачьими ушами. Только вместо куклы или игрушечного автомобильчика один из карманов сейчас оттягивал небольшой тонометр со свисающей наружу манжетой.

Судя по всему, хирург от выражения глаз крикуньи должен был превратиться в кучку пепла, но это у неё никак не получалось. И, похоже, ей стало стыдно, что слово «чёртов» было услышано, но она старательно не подавала вида. Лишь злобно кусала нижнюю губу и громко сопела.

Справа от незадачливой Горгоны на кровати лежал пациент. Головой к двери, лицом к стене, под одеялом до самых ушей. Филатов видел только его полностью лысую макушку. Вторая кровать вдоль противоположной стены была занята телефоном с проводными наушниками, книгой и большим пакетом с памперсами.

Всё это Михаил успел заметить за время короткого молчаливого противостояния. В палате все были живы. Кровь не хлестала до потолка, никто не хрипел, не хватал ртом воздух и не пытался умереть сию же секунду. Можно было приступать непосредственно к беседе.

— Меня зовут Михаил Андреевич, — представился он. — Я дежурный хирург. Кто вы такая и в чём причина вызова?

— Дежурный хирург — это человек, который дежурит! — громким, почти змеиным шёпотом прошипела собеседница, не стремясь отвечать на вопросы. — А не тот, которого надо с собаками искать.

— Как позвали, так и пришёл. На самом деле дежурить — это спать в больнице по ночам за деньги, — мрачно пошутил он. — Вы именно так дежурантов себе представляете? Сестра вам не солгала — я сейчас один на всю больницу хирург. У меня могли быть неотложные дела…

— Неотложные?! Какие ещё могут быть неотложные дела??? Смотрите!

Рывком вытащив из кармана халата тонометр, она подошла к отцу и неожиданно тихим и вкрадчивым голосом спросила:

— Папа… Папочка, можно я ещё раз?

В ответ — ни звука. Женщина аккуратно достала его левую руку из-под одеяла, натянула манжету и ткнула в кнопку прибора.

— Смотрите! — судя по интонации, в ней сейчас жили как минимум две личности — одна нежно и заботливо общалась с родителем, другая ненавидела всю медицину разом в лице Филатова. — У него давление восемьдесят на пятьдесят!

Хирург терпеливо ждал завершения серии из трёх контрольных измерений и только потом посмотрел на экран. Сто десять на семьдесят. Слегка прищурясь, он покосился на дочь пациента, словно рассчитывая на комментарии, но она молчала, не ожидая такого подвоха от техники и собственного отца.

— Ну и что? — спустя некоторое время выпалила она. — Перед вашим приходом было гораздо ниже! Пришли бы вы сразу…

Михаил отступил на шаг назад, в коридор. Увидев медсестру, попросил её провести замер обычным тонометром. Ещё через пару минут все в палате знали, что артериальное давление у Крыгина в относительном порядке.

Следом в ход пошёл пульсоксиметр. Небольшая тахикардия была вполне объяснима, а вот сатурация девяносто два не очень понравилась.

— Вы будете что-то делать или нет? Я сейчас пойду искать ваше начальство по всем этажам!

— Начальство, я уверен, давно дома, — ответил Филатов. — Мне кажется, мы не с того начали. Как вас зовут?

Вместо ответа раздался лишь скрип зубов.

— Люда меня зовут, — наконец выдавила она.

— А по батюшке?

— Петровна.

— Людмила Петровна, я сейчас изучу историю болезни вашего отца, посмотрю анализы и приму решение. Судя по всему, ничего угрожающего жизни в данный момент не происходит…

Оставив её наедине со своим недовольством, он ушёл в ординаторскую, включил там свет. На пустом столе две папки: одна огромная, с вываливающимися наружу историями болезни, вторая тонкая, с листами назначений; на диване подушка, книга и поверх неё — забытые очки в толстой оправе. Захотелось лечь, взять в руки чтиво и отключиться от всего происходящего хотя бы минут на десять.

Выбрав из папок документацию по Крыгину, хирург сел на давно продавленные пружины, ненадолго прикрыл глаза, потом вздохнул и сосредоточился на чтении.

Сразу выяснилось, что не всё в порядке по онкологическому анамнезу. Пара старых потрёпанных выписок из онкодиспансера сообщили Филатову, что пациент устал от химиотерапии и прекратил её. Не так уж и давно, но судя по общей картине, это не пошло ему на пользу.

— Эх, Людмила Петровна, — вздохнул врач. — Нечего мне тебе сказать в утешение.

Свернув историю в трубочку для многозначительности и постукивая получившимся снарядом по бедру, он вышел в коридор и услышал сумбурный монолог Людмилы. Она хотела дать отцу воды и одновременно справиться о его самочувствии, тот же неразборчиво бурчал в ответ. Михаил отвёл им минуту на разговоры, после чего зашёл в палату.

За время его отсутствия кое-что изменилось. Постель Людмилы оказалась заправлена, пакет с памперсами переложен на подоконник. Растрёпанные волосы женщина собрала в тугой хвост и стала казаться ещё более худой и замученной, но глаза остались прежними — она была готова ринуться в очередную атаку, требуя спасения того, кто сам отказался от лечения.

— Людмила Петровна, мы могли бы с вами выйти? — после небольшой паузы произнёс Филатов. Дочь посмотрела на махнувшего рукой и отвернувшегося отца, одёрнула халат и последовала за хирургом в коридор.

— Людмила Петровна, поскольку я не являюсь лечащим врачом вашего отца, то не очень представляю себе, насколько он и вы информированы о его заболевании.

Она молчала.

— С вами разговаривали о диагнозах? О планах и перспективах?

Короткий кивок.

— В каком объёме?

— Мне дали понять, что его состояние крайне тяжёлое, — выдавила она. — Что он может… Он может…

— Умереть, — договорил за неё Михаил.

— Да. Но ведь этого не случится.

— Случится, — не меняя интонации, возразил он. — Я вам скажу больше. Процесс уже идёт. У вашего отца слишком тяжёлые заболевания — и все вместе они практически не оставляют ему никаких шансов.

— Нет, — она продолжала отрицать бесспорное для хирурга и совершенно неочевидное для неё самой. — Ногу ампутировали. Это должно было помочь. Почему всё опять так плохо?

— Всё плохо стало не сейчас, — покачал он головой, не соглашаясь с её видением ситуации. — Всё плохо было уже давно. Ампутация не принесла сколько-нибудь значимого улучшения. Организм измучен химиотерапией. На этом фоне два перенесённых инфаркта лишь ухудшают ситуацию…

Людмила Петровна смотрела на него непонимающим взглядом. Из глаз у неё вытекли слезинки.

— Положите его в реанимацию, — вдруг попросила она, перебив хирурга. — Я понимаю, да. Он умирает, — она перешла на громкий шёпот, — но в реанимации ему помогут. Я знаю, я слышала. В реанимации — там ведь лучшие врачи. Самые-самые.

Она сделала быстрый шаг вперёд и схватила его за плечо. Михаил Андреевич не предполагал, что это может быть так больно. У женщины были длинные ногти, которыми она впилась ему чуть повыше локтя в руку и потянула на себя.

— Положите его в реанимацию. Там спасут. Там помогут. Он ведь столько всего сделал. Он помогал деньгами больным детям. Он спортивный центр открыл. Он на этой проклятой работе здоровья лишился, а ведь был сильный — спортсмен, биатлонист, мастер спорта!

Филатов как загипнотизированный слушал, не в силах освободиться от её неожиданно сильных пальцев.

— Положите его в реанимацию, — продолжила она свою мантру, чувствуя, что хирург не может вырваться. — Он ведь задыхается, а там ему дадут кислород. Я спрашивала, здесь нигде нет кислорода. Странная больница. Люди у вас тут задыхаются. Им дышать нечем.

Она внезапно замолчала и пристально посмотрела Михаилу в глаза. Он к тому времени смирился с тем, что на плече будет синяк.

— Вы когда-нибудь задыхались? — вдруг спросила Людмила Петровна. — Так, чтобы ртом воздух ловить.

— Нет. Но это не изменит ситуацию. У вашего отца нет показаний к нахождению в реанимации.

— Как нет? — она оттолкнула его и вновь превратилась в ту дьяволицу, что горящими глазами перемещала по палате предметы. — Почему?

— У него декомпенсация тяжёлых хронических заболеваний, в том числе онкологического, — попытался вспомнить правильную для таких случаев формулировку хирург. — Ему показано паллиативное лечение в общей палате стационара. Или даже дома, под патронажем.

— Вы с ума сошли? — женщина развела руки в стороны, апеллируя к стенам гнойной хирургии. — Дома?

Это было всё, что она услышала. «Запоминается последняя фраза». Теперь она будет думать, что их с отцом выгоняют домой.

— Нет, точно стоит обратиться к вашему начальству, — Людмила Петровна мгновенно трансформировалась из плачущей и скорбящей по ещё не умершему отцу дочери во властного функционера, готового подключать административный ресурс. — Хотя да, вы правы, они все уже дома. Тогда я напрямую обращусь в реанимацию. Где у вас реанимация? Я поняла, что вы не хотите ничего решать. Проку от вас нет никакого.

Она развернулась и пошла к выходу из отделения. Возле открытой двери палаты, где лежал отец, на мгновение остановилась, посмотрела туда, словно убеждаясь, что он ещё дышит, после чего вновь зашагала по коридору. Филатов понятия не имел, насколько быстро она найдёт нужный этаж, но решил, что препятствовать ей не будет. Возможно, реаниматолог подберёт другие слова и остановит этот танк в халате. Правда, особой надежды на это у Михаила не было.

Тем временем дьяволица завернула за угол, где начиналась лестница. Реанимация находилась этажом выше, но дверь в неё не была никак обозначена. Он постарался догнать Людмилу Петровну и пристроиться в паре шагов за спиной. Ему не приходил в голову ни один законный вариант прервать этот поход по больнице. Хватать её за руки, толкать, кричать — всё это только усугубило бы ситуацию.

Тем временем она с ходу толкнула дверь в реанимационный блок, решив, видимо, прочёсывать больницу досконально. Указаний на то, что это именно реанимация, нигде не было, но на двери напротив висела табличка «Старшая сестра», а чуть сбоку большого холла, в его дальнем конце — «Ординаторская».

Людмила Петровна дёрнула дверь безо всякого предварительного стука и вошла внутрь. Михаил почти вбежал следом за ней.

Дойдя до угла длинного встроенного шкафа, за которым скрывалась ординаторская, она на мгновение замерла, глядя перед собой, а потом моментально скрылась из вида. Хирург последовал тем же маршрутом и увидел, как она стоит на коленях у дивана, на котором спала Света Морозова.

— Возьмите моего папу! — почти крикнула Людмила Петровна. Света резко вздрогнула, села и затрепыхалась в одеяле как рыба, пойманная в сеть. Её испуганные глаза смотрели то на странную женщину, то на хирурга.

— Светлана Дмитриевна, я не знаю, как это прекратить, — развёл Михаил руками.

— Вы кто? — наконец заговорила напуганная Света. — Какого чёрта?! Кто вас сюда пустил?

Ей удалось выпутаться из одеяла. Она вскочила, нащупывая на полу кроксы.

— В гнойной хирургии у неё отец. Требует поместить его в реанимацию, — коротко объяснил ситуацию Филатов. — Решила сама к вам прийти. Остановить нереально.

— Так охрану вызовите! — крикнула Морозова. — Какая реанимация, какой отец! У меня мест нет, все койки и все аппараты заняты!

— Найдите! — вступила в разговор с новой идеей дьяволица. — Так не может быть! Найдите аппарат для моего папы… Он там задыхается!

— Что значит «найдите»? — Света сумела всё-таки нормально обуться, одёрнула рубаху, машинально взяла со стола ручку и сунула её в нагрудный карман. — Мне кого-то снять с аппарата ради вашего отца? У этого «кого-то» тоже, возможно, есть дочь, и она явно будет не в восторге. Драться предлагаете за аппараты? Михаил Андреевич, охрану вызовите, пусть проводят даму!

Морозова подошла к своему столу, вытащила из ящика электронную сигарету и всем видом дала понять, что сейчас пойдёт курить и не будет больше участвовать в разговоре. Людмила Петровна, видя такую решимость, не нашлась что ответить, и пропустила Свету к выходу.

Проходя мимо Михаила Андреевича, Света тихо спросила:

— В чём там проблема?

— Онкология, сепсис. Сатурация низковата.

— Так найдите ему концентратор.

Она ушла и закрыла за собой дверь. А Людмила Петровна услышала слово «концентратор».

— Я знаю, что это такое, — она подошла к хирургу. Тот благоразумно отступил, не дожидаясь, когда её ногти в очередной раз вопьются ему в руку. — Найдите концентратор, если у вас нет кислорода в отделении.

— В гнойной хирургии их нет. В реанимации — тоже нет, потому что здесь они не нужны. Остаётся терапия. Но как нам объяснили, почти всё, что было, передали по запросу в ковидные центры.

Надеяться, что там найдётся хотя бы один никому не нужный аппарат, он не стал, но нужно было показать хоть какую-то деятельность, и он сказал:

— Людмила Петровна, вы идите в палату к отцу, а я поднимусь в терапию и попытаюсь это решить. Не могу обещать со стопроцентной уверенностью — но вдруг.

Она посмотрела на него одновременно и с недоверием, и как на бога. Потом молча, опустив голову, пошла обратно в отделение. Михаил вздохнул, подумал, что нехорошо обещать невыполнимые вещи, но делать нечего — надо было сходить наверх и поспрашивать. Возможно, где-то в кладовке у них и найдётся какой-нибудь списанный агрегат.

В терапии никто ему с такой просьбой не обрадовался.

— Концентратор? — удивлённо подняла бровь медсестра на посту. — У нас несколько человек со своими лежат, а остальные уж как придётся. Один на всю палату. Как сатурация упадёт, так они кроватями меняются. Розетка в палате одна. Кто возле неё лежит, тот и дышит. Ладно, пойдёмте…

Они вошли в одну из дальних палат. С кроватей на них тоскливо взглянули четыре старичка лет под восемьдесят каждый. На одном из них была зелёная пластиковая маска, от которой трубочки уходили за спинку кровати. Оттуда раздавался ровный сильный шум.

Сестра указала в другой конец палаты.

— Вот там. Сломанный, кажется. Вроде работает, но через воду очень слабо, только литр в минуту. Дедушки на нём не вывозят. Если мимо воды воткнуть, будет около пяти литров. Но без увлажнения. Тоже долго не выдерживают. Годится?

Хирург вздохнул, потянул на себя концентратор и с удивлением обнаружил, что тот не едет.

— У него все колёсики отломаны, — пояснила медсестра. — Давно. Впрочем, как и у всех.

— Чудесно, — прокомментировал он и потянул ещё сильнее. Аппарат выполз из угла, оставляя на линолеуме светлые полосы. Колёсики-то отломались, но их крепления никуда не делись и сильно мешали процессу.

— Придётся нести, — покачал головой Михаил. — А он килограммов двадцать весит…

Он примерился к прибору, прикинул расстояние до лифта, который был в другом крыле этажа.

— Дверь подержите, — попросил он медсестру. Взялся за ручку, поднял обеими руками, прижав к правому бедру и, словно краб, полубоком двинулся в коридор. Деды проводили его детскими взглядами, в которых читалось полное непонимание происходящего.

По пути к лифту пришлось делать остановки. Концентратор оказался не особо тяжёлым, но очень неудобным в перемещении. Весь его корпус, все углы и выступы были сконструированы таким образом, чтобы никому и в голову не пришло нести его на руках. Несколько раз ударив им колено и лодыжку на правой ноге, хирург озверел и был уже готов волочить его по полу.

Затащив агрегат в холл отделения, Филатов увидел, как из палаты Крыгина вышла Света Морозова.

Михаил взялся снова за концентратор, но Света, подойдя к нему, покачала головой:

— Уже не надо.

Она достала из кармана пачку со стиками для электронной сигареты, покрутила её в руках и добавила:

— Пойду подышу отравой. Время смерти восемнадцать сорок. Это вам для истории болезни.

И она вышла на улицу, направляясь к беседке для курения. Филатов всё-таки снова вцепился в концентратор, словно прибор давал ему индульгенцию, и поволок его в палату. Он обещал принести аппарат — и он его принесёт.

В дверях он остановился. Людмила Петровна сидела на стульчике возле отца, спиной к хирургу, наклонившись вперёд и спрятав лицо в ладонях.

— Папочка, прости… Папочка, прости…

Михаил хотел тихо поставить свою добычу на пол, но вышло не очень удачно — в приборе что-то звякнуло, женщина вздрогнула и обернулась, совершенно потерянным взглядом посмотрев на Филатова. От её резко почерневшего лица больше не била наотмашь та энергия, с которой она боролась за здоровье отца, но и этого выражения глаз хватило, чтобы хирург сел на концентратор, словно его толкнули в грудь.

— Принесли? — спросила она. — Спасибо.

Михаил Андреевич пожал плечами. К нему подошла дежурная медсестра и прошептала:

— Надо челюсть подвязать… Ну и бирку…

Людмила Петровна не слышала, о чём идёт разговор, но примерно поняла его суть.

— Я сейчас уйду. Через три минуты, — попросила она у врача.

— Конечно, — тот встал и отошёл от двери, чтобы не видеть сцены прощания. Сестра, не отставая от него, тихо сказала:

— Она когда вернулась, то сразу опять начала давление измерять. Термометр у меня попросила. Он даже поругаться с ней хотел — утомила она его. А она: «Папочка, я им всем ещё покажу, как надо за больными ухаживать!» Достала просто с этим гражданином. Я тогда пришла ставить ему Транексам, а она опять: «Всё у вас медленно, всё без души, плевать вам на всех! Заторможенные какие-то, не спешите никуда, пусть все сдохнут!» Я молча старалась работать, мне по смене передали, что она всех ненавидит. Матом только не ругается, типа интеллигентка. И вот она бухтит, бухтит, даже толкнуть меня хотела, когда я мимо проходила за вторым флаконом. И тогда отец её вдруг как громко скажет: «Люда, твою мать! Заткнись! Заткнись, я тебя умоляю!»

Она замолчала, вспоминая, а потом добавила:

— Только он после этих слов сразу и умер. Как будто ждал всю жизнь, чтобы их сказать.

— Помолчите, — не дал ей договорить Михаил, потому что Людмила Петровна вышла из палаты с двумя пакетами.

— Я там памперсы оставила, — сказала она, подойдя к хирургу. — Может, кому ещё…

Он хотел сказать «спасибо», но не сумел.

— Тяжёлый? — неожиданно спросила она, кивнув на агрегат.

— Нормальный. Дотащил же.

— Ну да.

Она вздохнула и пошла к выходу.

Филатов вернулся в ординаторскую, слегка хромая на ушибленную ногу, лёг на диван и закрыл глаза. Он знал, что сейчас будет.

Он заснет и увидит тот самый сон, который преследует его с завидной регулярностью — по несколько раз в год с последнего курса института. Вот и сейчас, после смерти пациента, он был уверен, что всё повторится…

Девушка в тонком халатике стоит на подоконнике девятого этажа. Она держится одной рукой за раму и высовывается наружу из открытой створки. Взгляд её направлен куда-то вниз и в сторону, а Михаил находится чуть позади и не может сделать к ней ни шагу. Ноги словно вязнут в смоле, не давая даже шевельнуться.

Наконец девушка видит то, что высматривала, оборачивается с улыбкой, машет ему свободной рукой — и тут её нога соскальзывает вниз, она удивлённо вскрикивает и исчезает из виду. А он стоит и смотрит, заходясь в немом крике.

Она падала всегда. Он ничего не мог с этим сделать. Ни подойти, ни схватить, ни даже окликнуть. Улыбалась ему, махала рукой и шагала в пропасть вот уже двадцать пять лет…

Филатов вздрогнул и проснулся с колотящимся сердцем.

Больше его в ту ночь никуда не вызывали.

Эти воспоминания о вчерашнем дежурстве пролетели в голове очень быстро — ровно за то время, что он спускался на самую глубокую станцию московского метро «Парк Победы». Очнувшись от внутреннего диалога с дочерью умершего пациента, услышал, как женщина позади него прослушала сообщение, и оно начиналось с очень знакомого имени.

Имя моментально улетело вместе с ветром под потолок шахты, но что-то потревожило в памяти. Он когда-то произносил это имя. Сложно было поверить, что он сейчас обернётся и увидит того самого человека.

Михаил не придумал ничего лучше, как просто развернуться, чтобы посмотреть на неё в упор.

И когда их глаза встретились, эскалатор остановился.