Дети империи

Иван Олегович Иванов, 2019

Дебютный роман Ивана Иванова «Дети империи» можно смело назвать успешной премьерой. Не зря автор сам определил жанр своего произведения как кинороман: здесь есть все составляющие кассового фильма – динамичный, интригующий сюжет, экзотическая картинка, харизматичные герои и, конечно, роковая женщина. В центре повествования – три товарища, три выпускника престижного советского вуза, влюблённые в одну девушку. Ошибки юности разведут их по разным частям света, но судьба в итоге соединит их на Африканском континенте, где кто-то найдёт свою любовь, а кто-то – свой конец. Кинороман Ивана Иванова читается на одном дыхании, как смотрится сегодня захватывающий триллер или очередной эпизод любимого сериала. Именно такой должна быть проза XXI века.

Посвящаю моей семье Любе, Ольге и Олегу

Я глубоко благодарен первому, самому внимательному и вдумчивому читателю рукописи писателю и журналисту Андрею Полякову за ценные советы, известному писателю и журналисту Владимиру Корочанцеву, научившему меня бережному отношению к слову, африканисту и замечательному футбольному аналитику Григорию Потапову, который не раз приходил мне на помощь в самых жестких ситуациях, великолепному журналисту и управленцу высочайшего уровня Андрею Шторху за воплощение моей мечты и брату Павлу, создавшему идеальные условия для работы над книгой.

Кинороман

© Иванов И.О., 2019

© Оформление. ИПО «У Никитских ворот», 2019

Глава 1

Fortes fortuna adguvat

Фортуна любит дерзких

Москва, 1980 год

Они лежали в широкой родительской постели в Светиной квартире, окнами выходящей на Патриаршие пруды. Эту квартиру получил ещё дедушка Светланы — трёхзвёздный генерал, член ЦК. Дмитрий нежно гладил разметавшиеся по подушке рыжие волосы. Солнце освещало огромную спальню, и кожа Светы отливала золотом на белоснежных простынях. Только что оба окончили институты. Он — стран Азии и Африки при МГУ, она — Иняз.

Её родители уехали на дачу. Ровно через неделю была назначена их свадьба. Впрочем, и мама Светы, и её отец, карьерный дипломат в ранге посла по особым поручениям, были против этой женитьбы.

— Ты глаза-то открой хорошенько, — выговаривала дочке Нина Петровна, — он ведь ни одной юбки не пропустит, твой разлюбезный Митя. Только и взял, что чёрными кудрями. Ну, любуйся на своего чернобрового, черноокого, а он тем временем будет бегать налево и направо. К чему тебе такой муж? Да ещё будущий журналист. Замотается по свету, на семью вообще времени не останется. То ли дело его друг, Николай. Вот уж парень положительный, ничего не скажешь. Он и постарше, да и берут его не в какую-нибудь редакцию, а в МИД.

К вечеру Светлана и Дмитрий вышли на улицу. В Москве полным ходом шла Олимпиада. Приезжих в город не пускали, магазины ломились от товаров и продуктов, а по улицам неторопливо и степенно бродили москвичи, слегка ошалевшие от впервые свалившегося на них всемирного праздника.

Молодые брели по прогретым за день кривым улочкам и переулкам московского центра, крепко держась за руки. Дмитрию будущее казалось беззаботным и безоблачным, но Света отчего-то хмурилась. Из открытого окна второго этажа старого кирпичного дома с лепниной, к которому они подходили, донёсся меланхоличный голос Джо Дассена.

— Знаешь, как называется эта мелодия? — спросил Дмитрий, чтобы хоть чем-то отвлечь подругу от невесёлых мыслей.

— Думаешь, уже по-французски понимать разучилась? — с иронией отозвалась Света вопросом на вопрос. — «Индейское лето», то есть по-нашему — бабье. Кто ж эту песню не знает. Давай чуть постоим. Просто балдею от голоса и, особенно, от соло трубы. Вот сейчас будет. Та-ра-ра-ра-ра-ра-ра…

Света прикрыла глаза и закружилась, будто в вальсе.

— Звуки прямо неземные, — мечтательно прошептала она. — Кажется, так и зовут куда-то в дальние, прекрасные страны.

— Вот и не знаешь, — обрадовался Дмитрий, мотнув густыми кудрями. — Это она, когда стала песней, превратилась в индейское лето. А до того, когда была ещё только мелодией, композитор… Чёрт, как же его… Итальянская такая фамилия… Да нет, не Челентано. Ну, неважно. В общем, он её назвал «Африка».

— Надо же. — Света остановилась и открыла глаза. — Никогда бы не подумала. Африка… Вроде непохоже. Какая там красота может быть? Нищета одна. Хотя, помнишь, в книжке Паустовского, которую я тебе давала? В самом конце, где его письма? Ну, там цитируются строчки какого-то нашего дореволюционного поэта. Декадента, конечно. «Послушай: далёко, далёко, на озере Чад изысканный бродит жираф». Не помнишь? Я его фамилию, как и ты своего композитора, забыла, а эта красивая строчка сразу запала. Намертво.

На следующий день была пятница, а это значило, что Дмитрий, как обычно, играл в преферанс со студенческими друзьями — Олегом и Николаем. Расписывали «Ленинград» без бомб, по пять копеек за вист. Ему по традиции отчаянно везло. Сыграли восемь пик, затем мизер. «Пуля» была закрыта. Выигрыш составил почти сорок рублей.

«Считай, целая стипендия», — удовлетворённо подумал Дмитрий. И, засовывая деньги в только что купленный кошелёк с тиснёной олимпийской символикой, невольно ухмыльнулся.

— Смотри, Митрич, везёт в карты, не повезёт в любви, — чуть заметно вздохнув, привычно напомнил другу Николай. Широкоплечий, рассудительный, с пышной пшеничной шевелюрой и такими же представительными усами, он был старшим в компании. В Институт Азии и Африки поступил с рабфака, уже отслужив в армии, тогда как и Дмитрий, и Олег оказались там со школьной скамьи. Круглый отличник, обстоятельно учивший все предметы, он получил распределение в МИД — самое престижное.

Несмотря на дружбу, троица состояла из соперников. Все они были, что называется, по уши влюблены в Светлану. Других девушек в их компании хватало, но только к Свете относились серьёзно. Её не брали на шумные кутежи, где коньяком и шампанским угощали девиц попроще. Впрочем, несмотря на нежные чувства, от секса с другими девушками, при оказии, никто из троицы не отказывался. Иногда друзья менялись партнёршами, ощущая себя людьми раскрепощёнными и современными, идущими в ногу с XX веком. Вроде героев романов Гарольда Роббинса, зачитанных до дыр студентами московских языковых вузов.

Поздно вечером Дмитрий отправился к себе, в сталинку, стоявшую в начале Ленинского проспекта. Вообще-то, он жил там с бабушкой, но летом она предпочитала шумной Москве дачу. Домик располагался совсем неподалёку от Москвы, поэтому она частенько наведывалась домой. Кому-то же надо было присматривать за внуком? Родители работали тогда в Польше.

Чтобы без проблем добраться до дома, Дмитрий взял такси. На подъезде к проспекту он попросил водителя остановиться, расплатился и вышел. Остаток пути захотелось пройти пешком. Стояла бархатная июльская ночь. Из Нескучного сада доносился сладкий аромат летних цветов. Дмитрий невольно раскинул руки и глубоко вдохнул. И тут он увидел Ольгу свою одноклассницу увлечение детства. Эффектная блондинка с шикарными формами и озорными васильковыми глазами брела в одиночестве, цокая по асфальту тонкими каблучками.

Ольга с размаху бросилась Дмитрию на шею, крепко прижавшись большой, упругой грудью к его спортивному телу, накачанному на занятиях в секции только начинавшего входить в моду карате.

— Митька, привет, сколько же мы не виделись?

— Олька, здравствуй, откуда ты свалилась, ночью, одна, без охраны? — позабыв обо всём, засуетился он. — Что же мы стоим? Давай зайдём ко мне. Это рядом. Буквально в двух шагах.

Ольга и не думала противиться. Потягивая болгарское сухое вино и закусывая азербайджанскими маслинами, они проговорили полночи, вспоминая детскую влюблённость и общих знакомых.

— Я останусь у тебя? — предложила Ольга скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Конечно, уже поздно, — с готовностью согласился он, не спуская глаз с её соблазнительно колыхавшегося бюста и чувствуя, как по телу разливается неукротимая волна вожделения.

Он взял её за руку и повёл в спальню. На пороге она остановилась, потянула к себе и, погрузив ладони в чёрные кудри, припала к губам долгим, влажным поцелуем.

Они судорожно, как попало, скинули одежду и бросились в постель. Сон сморил любовников только на рассвете. Они уснули опустошённые, обнявшись.

Утром раздался звонок в дверь. В спальне было темно — сквозь плотно задёрнутые толстые шторы не пробивался ни единый лучик солнца. С трудом продрав глаза, Дмитрий неловко накинул халат и поплёлся открывать, даже не давая себе труда подумать о том, кто бы это мог заявиться. Щёлкнул замок, дверь отворилась. На пороге стояла бодрая, сияющая Светлана.

— Митя, если бы ты знал, как я соскучилась, так хочется быть с тобой, — радостно приветствовала она похолодевшего жениха.

Упругой походкой хорошо выспавшегося человека девушка прошла в гостиную. И обомлела, взглянув на журнальный столик. На нём вальяжно разлёгся просторный белый бюстгальтер.

— Ты? Ты! — Света что есть силы влепила звонкую оплеуху и всхлипнула. — Ты хоть понимаешь, гад, что ты наделал? Скотина! Животное!

И уже на лестничной клетке, прежде чем оглушительно хлопнуть дверью, крикнула вполоборота:

— Никакой свадьбы не будет! Даже думать не смей! Ненавижу!

Дмитрий стоял безмолвно, словно всё ещё во сне, машинально потирая горящую щёку.

«Как в кино, как в бездарном, дурацком кино, — тупо подумал он. И только теперь спохватился. — Как же я мог её предать? В самом деле, гад я последний, кретин, придурок», — пунктиром неслось в голове позднее раскаяние.

Великие планы шли прахом. Вечером Дмитрию стало плохо. Поднялась температура. Не вставая с дивана, посеревший и понурый, он позвонил Николаю и бесцветным голосом попросил сообщить приглашённым, что бракосочетание переносится на неопределённый срок. А через месяц узнал, что Света и Николай поженились и уехали работать в посольство в Брюсселе.

Дмитрий даже не очень удивился и внешне не сильно расстроился. Казалось, за время болезни он успел до дна израсходовать весь запас боли и горечи.

— Сам виноват, — корил он себя, — надо было хоть чуть-чуть головой соображать. Хоть самую малость. Поделом тебе. Что толку теперь кулаками размахивать. Поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились.

Беда не приходит одна. В серьёзную передрягу угодил Олег. Вот уж кто не заслужил. Погорел, можно сказать, ни на чём. На каких-то паршивых шмотках.

По сравнению с друзьями Олег выглядел хлюпиком. Тоненький, интеллигентный, невысокого роста, он обращал на себя внимание разве что круглыми очками без оправы, придававшими сходство с Джоном Ленноном.

Но одевался Олег всегда модно. Правда, тем злополучным летом всё у него как-то разом поизносилось. Обновлять гардероб он решил с джинсового костюма. Фирменного, разумеется. Какие проблемы? У потрёпанного барыги с кавказским акцентом купил с рук 200 чеков Внешторгбанка, в «Берёзке» на Профсоюзной подобрал штаны и куртку по размеру и направился платить в кассу Тут-то и случилось непоправимое. Кассир принялась пристально рассматривать бумажки, а потом появились охранники. Олега скрутили и доставили в ближайшее отделение милиции. Там он узнал, что чеки ему всучили фальшивые.

В КПЗ Олег провёл три постыдных дня. Только после того, как родители поговорили с дедом Светланы, дело замяли, но на трудовой биографии выпускника престижного института можно было ставить жирный крест.

Когда Дмитрий зашёл, чтобы хоть чем-то утешить, Олег показался ему ещё тоньше и меньше ростом. Под глазами висели мешки, а стёкла очков испещрили трещины, наскоро заклеенные скотчем.

— Когда охранники в «Берёзке» заломали, свалились, вот, и я на них случайно наступил, — словно оправдываясь, виновато пояснил Олег.

— И как же ты теперь? — тревожно спросил Дмитрий.

— Да ничего, я уже заказал новые, — словно не поняв, ответил страдалец.

— Твою мать, да не об этом я, — рассердился Дмитрий.

— А-а, — дошло наконец до Олега. — Ну, чего, придётся каким-то образом сваливать из Союза. А как ещё? Работать по специальности всё равно не дадут. Дворником разве. А потом, лет через «-дцать», если повезёт, можно будет устроиться младшим корректором в какую-нибудь задницу, типа издательства профсоюзов дубильно-дебильной промышленности.

— Не смешно, — угрюмо отрезал Дмитрий.

— Зато верно, — в тон ответил Олег. Он поднял наконец глаза и добавил: — Слушай, ты мне пока не звони, это может выйти тебе боком.

Дмитрий обнял друга. Из всей троицы он оставался один. Они вышли на балкон, вынули сигареты и закурили термоядерный кубинский «Легерос». И долго молча стояли рядом, прощаясь навсегда.

На этом крутые перемены не закончились. Прошло всего несколько дней, и стряслось событие, перевернувшее жизнь Дмитрия. Вечером, когда он уже пришёл из редакции общесоюзной газеты, куда его взяли на работу, раздался телефонный звонок. Слышимость была идеальная, словно говорили из соседней комнаты. Приятный баритон, представившийся Валерием Сергеевичем, вежливым, но не предполагающим отказа тоном пригласил на следующий день с утра посетить здание КГБ на площади Дзержинского.

У входа дежурный охранник долго вертел паспорт. Поднявшись на второй этаж, Дмитрий нашёл комнату 243, её номер он запомнил на всю жизнь, и постучал. В комнате ничего не было, кроме массивного дубового письменного стола и пары стульев.

— У нас к вам предложение, — поднялся ему навстречу человек средних лет в щегольском костюме и с непропорционально большой, лысеющей головой. — Впрочем, садитесь.

— Вы можете принести пользу стране, работая у нас, — продолжил он после того, как подробно расспросил Дмитрия об увлечениях, планах, друзьях. — Не отвечайте сразу. Подумайте. Я выпишу вам направление в поликлинику. Если решите работать у нас, просто пройдите медкомиссию.

— Но я хочу быть журналистом, ещё думаю писать диссертацию, — попытался сопротивляться Дмитрий.

— А кто вам сказал, что вы не будете журналистом, а в придачу и кандидатом наук? — в первый раз за весь разговор улыбнулся Валерий Сергеевич.