Морские истории

Иван Муравьёв, 2015

Случалось ли вам, читатель, проснуться в каюте, настолько тесной, что колени упираются в подволок, где снаружи за тонким бортом плещет вода, и всё ваше узенькое ложе кренит и покачивается? Солнечный луч проник в иллюминатор и бродит по каютке, снаружи доносится неясный шум города, в небе кричат ласточки и тихонько посвистывает ветер в снастях. Это утро – твоё, целиком, безраздельно, а потом будет день, тоже твой, и еще дни, наедине с ветром и морем. В парусном отдыхе много таких вот удивительно ясных минут. Мы настолько уверены в их безусловности, что не задумываясь тащим с собой на яхту детей, друзей, коллег – всех, до кого можем дотянуться, чтобы они имели свой шанс постигнуть однажды таким вот солнечным утром чувство полнейшей свободы. И нам кажется, что это очень просто. Собрать друзей и любимых, набросать маршрут, договориться с агентом о яхте. Потом, в один прекрасный день, поставить паруса и выйти в море. Как когда-то аргонавты, и как герои этой книги. Что ждёт вас в море? Как и в те времена – радость открытия, радость познания мира, людей, себя. Стихия, когда – ласковая, когда – беспощадная. Согласен, бывает трудно. Но всё это, понимаешь ты, всё, сразу оказывается отброшено и забыто, стоит только однажды на рассвете увидать на горизонте полоску ранее не виданной земли.

Регата!

Путевые заметки

В полдень наш парусник бросил якорь в гавани старого генуэзского порта Монемвассия, в виду предмостных укреплений острова. Как хорошо снова ощутить под ногами твердую землю! Команда переодевалась, собираясь в город. Дразнящие запахи из таверн заставляли торопиться даже самых медлительных, тем более, что от загарпуненной сегодня утром мурены каждому достался совсем небольшой кусок…

Кто читал подобное в детстве, меня поймет. Кто может такое написать по собственному опыту, поймет еще больше. Море, поющие под ветром снасти, парус, древние города. Что может быть лучше? До недавнего времени и я так думал. Теперь узнал, что лучше — бывает, и называется это — регата. Она отличается от одиночного круиза или чартера примерно так же, как он сам — от водного велосипеда на озере в парке. Отличие это неожиданно и парадоксально.

Обычная наша жизнь легка и не затруднительна, даже на яхте. Ветер стих — и мы заводим дизель, никогда не узнав отчаянья от штиля. Дождь на маршруте — мы идем в ближайшую гавань пить пиво. Легкая поломка — и мы уже готовы вернуться. Нам нужны трудности, чтобы испытать радость преодоления.

«Хотели трудностей? — их есть у меня!» — радовался дядька Посейдон, рассыпая сюрпризы щедрой рукой по двум заливам — «Идите, сухопутные, не пожалеете!» И мы не жалели.

День первый:

Кто там хотел дождь?

«Это не погода, это [beep] знает что» — ворчит шкип, и я подписываюсь под каждым его эпитетом. Время шесть утра. Где-то наверху, за толстым слоем облаков, уже светает, а здесь — темень, дождь, и в паре миль от нас невидимый вход в гавань Леонидии. Маяка не видно, земли не видно. Воистину, [beep]. Только посверкивают сквозь тьму ходовые огни идущих параллельным курсом яхт, таких же, как мы, фанатиков. Дождь теплый, и это хорошо. Еще милю помокли — как занавес раздвинулся. Туча осталась в море, а перед нами — темные горы, полоска огней вдоль берега, и самым левым — зеленый огонь маяка. «Маяк слева, заходим между ним и берегом» — бормочет шкип в мокрую рацию. От одежды идет пар, мы идем со скоростью ветра и воздух кажется неподвижным.

Швартовка? Ночью? — Нормально, главное, чтоб не в ветер, хотя зыбь с моря добавляет радости. Слева по борту бросают якорь наши попутчики — о, и вправду, наши, регатские. «А что ж на связь не выходили?» — «Да, я один был на вахте, а рация внизу, чтобы не промокла».

Яхты заходят одна за другой. Мы принимаем швартовы, как предписывает морская вежливость: причалил сам — помоги другому. Все экипажи разные, по-разному заходят и швартуются. Вот серый полугоночник, на весь процесс ушло секунд двадцать и пара слов шкипера. Сразу видно, народ к морю привычный и ходят часто. Вот большая белая «Бавария» — курсантская яхта, тот еще грузовик. Народ стоит по местам заметно напряженный, но яхта рулится правильно и швартуется чисто, под негромкое сопровождение одесской речи с палубы — капитан-инструктор при исполнении.

Приняв яхты, иду купаться. Вода +24, после дождя — вообще теплынь. Над головой — рассвет и радуга, под ногами — цветная галька Леонидии, кому расскажешь — скажут: «глюки» — и засмеют.

Первый день специально задуман для неспешной подготовки. Везде проверяют паруса, уже на одной яхте чинят стаксель, на другой пытаются расклинить грот, поминая создателей «Баварии» незлым тихим словом. Курсанты понадевали маски-трубки и ныряют, обследуя подводную часть своей яхты, чистят перо руля — однако, все серьезно! К полудню подходит автобус, водила просит «хандрид фифти юро», и вот уже свободные от дел едут в горный монастырь. После воздуха морского — сразу в горный, медовый! Возвращаются впечатленные и с банками меда, пропорциональными впечатлению.

Вечером — открытие регаты. Тут и Маргарита (хозяйка таверны) расщедрилась, и наши всего поназаказывали. Рыба, кальмарчики, шашлыки… «И все-таки, рыбу они готовить не умеют, не-у-ме-ют» — говорит мой сосед и соучастник, уписывая вторую дораду. Расчехляются гитары и идут песни, одна за другой, разные. «Любѝте, девушки, простых романтиков!!!» — разносится над ночной Леонидией.

День третий:

Ветер по морю гуляет

Ура! Дождались ветра. На легкую рябь по воде смотрят и радуются. Отвлеклись от застольных разговоров, в которых уже порвали соперников на ленточки. Забыта досада предыдущего дня, когда этап регаты был отменен из-за штиля. Все готовятся и ждут, когда желтый эскадренный буеносец (судейская яхта) выйдет и обозначит старт. Я смотрю на (су)действо со стороны — из-за легкости старта мне разрешили принять участие в гонке на борту дружественной яхты.

Ветер совсем легкий, колдунчик едва шевелится, и единственный курящий член экипажа бродит по кокпиту, тщетно отыскивая подветренную сторону. Тем не менее ставим грот и ждем старта. Как раз перед стартом ощутимо дунуло, достаточно, чтобы набрать скорость. «Только вот фальстартов не надо» — ворчит боцманша. «Как это не надо? У нас фальстарт — традиция» — отвечает шкипер. В отличие от всех на борту (да и на других яхтах), он спокоен как Терминатор.

Дунули, гуднули, пересекли стартовую линию — и пошли, кто — ловить береговой ветерок, кто — мористее. Свободные от вахты приносят кофе. «Да, тяжел парусный спорт!» — говорит шкипер, смакуя ароматный напиток. Посматривая на колдунчики стакселя, он почти ложится, держа руль пальцами ноги. Э-эх, было бы на что смотреть! Ветер опять стих, и мы дрейфуем по инерции. Отпускаются всевозможные оттяжки, после чего шкипер удовлетворенно кивает: «В ветер гоняться всякий умеет, а мы попробуем без ветра!» — и меня отправляют откренивать, делать парусу пузо.

Так и движемся, от порывчика к порывчику. Совсем близко впереди нас — курсантская яхта. С нее доносятся звуки гармоники, кто-то в варварском, наверное, эолийском, строе высвистывает ветер. В перерывах между трелями слышен капитан-инструкторский голос: «Подожди пока… сейчас наберем скорость, тогда крути… Леночка, потрави еще оттяжку гика!» А нам везет: приходящие порывчики ложатся как надо, и мы, почти не шевельнув снастями, ускоряемся. Хотя, сдается мне, у этого везенья есть имя и отчество.

Всё, уже виден финиш, но он прямо под ветром. Становимся «бабочкой», заводим дополнительные снасти, кто-нибудь постоянно отводит угол стакселя. Хмм, швабра в арсенале яхтсмена… Лучше уж крюк, и полегче, и стильнее. Широкий парус норовит хлопнуть, приходится упираться. Позади нас так же расправляют паруса остальные суда регаты, со стороны, наверное, смотрится феерично. Финишируем по-гоночному, в сантиметрах от судейской яхты. М-да, за эти два часа я узнал о гонках на слабом ветре больше, чем за два последних года, и моя благодарность к приютившей меня команде неизмерима. Но, пора к своим, поработать на финише и вытянуть буй. А те, кто говорят, что меня больше влекли вкуснющие запахи из камбуза, говорят так просто из зависти.

Что вам сказать о Монемвассии? Город на скале, за тысячу лет не вышедший из круга стен, где новые жители живут в старых домах, а вместо улиц — лестницы. Тут центральная улица шириной метра три. Здесь дворы гулкие и тихие, у каждого свой запах: апельсинов, корицы, кошек. Улочки ныряют между домами, под стенами, увитыми лозой, уходят под арочные мосты, ты идешь, уже заблудившись (скажи москвичу, что можно затеряться на квадратном километре — не поверит), карточка в фотоаппарате давно заполнена, а потом, после очередного извива дорожки, вдруг выходишь к подножию стен, к морским воротам. Здесь швартовались триеры, галеасы, флейты, а теперь вот мы. Время здесь несущественно, возраст относителен. Дедушка из местных взбегает по стометровой лестнице быстрее меня, а грозный шкипер, по-мальчишески оглянувшись, лезет на забор за гранатами, с виду зелеными, но сладкими (все то же, к вопросу о возрасте).

Конец ознакомительного фрагмента.