Поцелуй Ехидны

Иван Митряйкин, 2019

Влад, психолог школы для особенных детей, даже не предполагал, что, устроившись на работу, столкнется не только с проблемой не налаженной работы в системе образования, но и с древними существами, Богами и их приспешниками, которые выбрали это место своим плацдармом с далеко идущими планами по возвращению их в современный мир. И как бы он не сопротивлялся, как бы не открещивался от всего этого, ему пришлось встать в строй вместе с теми, кто им противостоит… или умереть.Так что придя на работу в, казалось бы, безобидную организацию Влад поимел головную боль в виде древних Богов, еще более древних и беспощадных «Первых», а плюс к этому работа в школе, неверная супруга и проблемы с родителями. Конечно есть еще вариант – плюнуть на все и перейти на другую сторону. Вечный вопрос, как узнать, что есть добро, если выбираешь из двух зол.

Часть первая

1

Машина была старая и по человеческим меркам уже давно отпраздновала свое совершеннолетие. Но капризничала, как молодая. Вот и сегодня Влад долго крутил стартер. Ни-че-го. Двигатель схватывал и сразу же глох. И уже когда почти сел аккумулятор, и Влад начал вспоминать расписание автобусов, автомобиль смешно чихнул и снисходительно затарахтел. В общем, до работы довез. Началась третья неделя трудовой деятельности Влада на новом месте. Припарковав «фольксваген-гольф» около непонятно откуда взявшегося в этой глуши черного минивэна, он аккуратно открыл дверь, чтобы не поцарапать лакированный бок детища американского автопрома. С уважением осмотрел «додж» с тонированными стеклами, вздохнул и, рассеянно отвечая на приветствия, побрел в свой кабинет в школе для детей с особенностями в развитии, где он работал психологом. Подошел к двери, достав из кармана ключ, и остановился: дверь была приоткрыта.

— Кто сидел на моем стуле и сломал его? — пробормотал Влад, переступая порог.

Кабинет можно было назвать небольшим классом: шесть парт занимали основное пространство, перед ними стояли два сдвинутых стола. В углу располагались два потертых кресла и чайный столик. По идее, кресла должны были создавать уют и доверительную атмосферу, но как-то у них это плохо получалось. Подобные кресла можно увидеть около мусорных баков, как следы советского времени. Скорее всего, в школу они переехали лет пятнадцать назад из какого-нибудь кабинета в отделе районного образования. И особенно «уместно» смотрелся в их компании современный чайный столик из стекла. Рядом на полке выстроились остатки чайного сервиза из того же социалистического прошлого. В одном из кресел сидел мужчина лет тридцати пяти в графитовой рубашке и черных классических джинсах. Он пил кофе из фарфоровой чашки.

Влад поздоровался и вопросительно приподнял брови.

2

Чай был невкусный, зеленый и без сахара, но Инга не могла позволить себе пить обычный черный с сахаром или не дай бог магазинный в пакетиках. Даже когда ты одна, и никто тебя не видит, надо держать марку. Она же элита, а элита не пьет всякую гадость. Элита великолепно разбирается в искусстве, в вине, в кофе, да и в чаях. Элита тусуется в клубах, на выставках, показах и презентациях. Она тоже так жила в первый год своей самостоятельной жизни, когда наконец-то уехала от родителей. Не поступив в медицинский университет, пошла на подготовительные курсы и уже через неделю пустилась во все тяжкие: клубы, бары, алкоголь, короткий секс в клубном туалете или припаркованной рядом машине, ну, или долгий пьяный, изматывающий на квартире, из которой ее выставляли под утро или того хуже — поздней ночью. В итоге вместо университета — медучилище. Следом сельский фельдшерский пункт и замужество, потому что пора.

Мужа выбирала не по любви. По статусу. Ей понравилась его профессия, «психолог» звучало как-то элитно, это не слесарь, не тракторист и не другие местные, которые неуклюже или нагло подкатывали к ней на дискотеках. И только Влад смог их отвадить, при этом не махая руками и не повышая голоса. Когда она стала с ним встречаться, только несколько приезжих попытались к ней «подойти-познакомиться», но как-то быстро сдулись и навсегда исчезли из ее поля зрения. И когда он сделал ей предложение, она согласилась. Правда, ее родители были совсем не в восторге от такой партии, но теперь вроде все наладилось. Они сбежали от всех, съехав на съемное жилье. Семья, самостоятельная ячейка общества. Скажут же!

Инга пила невкусный зеленый чай без сахара и скучала.

3

— Матвей Иванович Ольшевский, — представился коренастый парень в графитовой рубашке, встав с кресла. — Социальный педагог, по совместительству буду вести курс духовно-нравственного воспитания.

— Владислав Сергеевич. Значит, будете религию нести в массы? — Влад улыбнулся и пожал протянутую руку. Рука оказалась сухой и крепкой.

— Да, религию, но в сжатой форме. Кофе будете?

— С удовольствием.

Влад выдвинул верхний ящик стола и достал прозрачную кружку с надписью «Адлер». Эту кружку он возил с собой уже четыре года. Подарок знакомой девушки. Просто знакомой, как всегда говорил он Инге, когда она начинала язвительно проходиться по его отношению к этой вещи. Да и на самом деле никаких близких отношений у них не было. Кира, рано вышедшая замуж, воспитывающая сына и живущая в достатке, всегда оставалась просто знакомой. С ней было интересно переписываться и если повезет, то увидеться и поболтать. Но случалось это крайне редко, примерно раз в год, когда у нее появлялось время и желание приехать в родную страну навестить родителей.

Налив кофе из чайника, Влад сделал глоток и зажмурился от удовольствия. Утро плохо началось, но быстро исправилось. Сентябрь был теплым, кофе крепким, без кислоты дешевой арабики, подаренная кружка удобно сидела в руке, согревая, а будущий сосед по кабинету казался неплохим человеком. В его глазах под черными бровями светился интеллект и юмор. Влад решил, что они сработаются.

— Вы располагайтесь, — сказал он. — Вот этот стол свободен.

— Нет, располагаться буду завтра. Надо еще заехать в районо к методистам, представиться. Так что обустройство оставлю на потом. — Матвей подхватил небольшую кожаную сумку и направился было к двери, но остановился. — Владислав Сергеич, предлагаю в негласной обстановке и в отсутствие учащихся перейти на ты, а на брудершафт мы потом выпьем, да и за знакомство.

— Согласен, — кивнул Влад. — Только на брудершафт с мужиками я не пью, у меня жена ревнивая.

Матвей засмеялся, махнул рукой и исчез за дверью.

4

День закончился так же, как и начинался — скверно. И даже хуже, машина не завелась. Нет, она вначале схватила, протарахтела пару раз, затряслась и заглохла. Влад подергал провода, попинал колеса, постучал по трамблеру и даже зачем-то протер лобовое стекло, но чуда не случилось. Лезть под капот и искать причину не было никакого желания, да и ночь не прибавляла энтузиазма. С тоской он посмотрел на темную дорогу. От школы до ближайшего поселения было километров десять, а до квартиры, которую они снимали в местном городке, чуть ли не вдвое больше. До шоссе, где можно поймать машину, надо было идти километра полтора по лесной дороге. Можно, конечно, подождать часок и доехать с кем-то из воспитателей. Их смена заканчивалась в одиннадцать, и власть в школе переходила к ночным нянечкам. Пятнадцать — двадцать минут идти до трассы, минут двадцать — тридцать, чтобы поймать машину. Ну а если никто не остановится, то вся надежда на воспитателей.

Рассудив так, Влад шагнул в темноту.

От текущих мыслей его отвлекло ощущение, что он очень долго идет. По внутренним часам, уже должно было появиться шоссе. Посмотрел назад — школа исчезла. Туман опустился как-то незаметно, верхушки деревьев еще можно было рассмотреть, а вот стволы — нет. И самое странное, совсем не было слышно шоссе, хотя даже днем в школьном шуме можно уловить гул машин. Ведь еще не поздняя ночь, всего лишь начало одиннадцатого, и транспорт идет по трассе; конечно, не так интенсивно, как днем, но все же. А вот сейчас все тихо и туман — сплошное молоко, в городе такого не бывает.

В городе всегда остаются какие-то ориентиры. В сельской же местности стоит уйти в сторону от населенного пункта, и все исчезнет, утонет в густой молочной дымке. И ты не можешь верить даже звукам, они очень и очень обманчивы. Влад вдруг вспомнил, как однажды летом, в детстве, ездил на рыбалку. С вечера накопал червей, припас кусок хлеба, привязал к велосипеду удочки, завел будильник и в три часа ночи выехал на Лесное озеро. Оно было недалеко — километра три лесом, потом через поле, и за вторым леском оно и будет, почти правильной круглой формы, с островком посередине. Тогда тоже стоял туман, но Влада это не смутило — он смело отправился навстречу приключениям. И только когда почти рассвело, понял, что заехал не туда. Где-то не там свернул или проскочил мимо своего поворота и оказался у какой-то незнакомой деревни. В то время их было много разбросано между лесов — небольших, от пяти до двадцати домов, деревенек, образовавшихся на месте хуторов после мелиорации, которая проводилась в Советском Союзе. Влад был уверен, что найдет дорогу к озеру, и поехал дальше. Но возле свинофермы не заметил в тумане неогороженную яму с навозной жижей. Левая нога сорвалась вниз, он попытался удержаться за велосипед, но тот подло предал его, упал и больно ударил рулем в подбородок. В глазах вспыхнули звездочки, и Влад свалился в яму. Жижа была густой и вонючей, но, к счастью, не такой вязкой, как болото, а то нашли бы его только по велосипеду, и то не сразу. Он с трудом, но вылез из ямы, отплевываясь от кисло-горькой навозной жижи и задыхаясь. Дотащил свое тело до сухого места, полежал немного, тяжело дыша, и его вырвало — сначала навозом, потом хлебом, на который он собирался ловить рыбу, но съел по дороге. Потом еще чем-то желтым и еще более горьким, чем навоз…

Он никому не рассказал о случившемся, и только иногда просыпался в холодном поту, чувствуя, как теплая вонючая жижа обволакивает тело, а снизу, из глубины, кто-то хватает его за ноги и тащит в темноту: «Иди к нам, мальчик, нам скучно, поиграй с нами».

Вот с тех пор он и не любил туман. И сейчас белая пелена опять спрятала все ориентиры и звуки. Влад тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и вновь прислушался. Странная тишина. Он сделал несколько осторожных шагов — и уперся в дерево. Чертыхнулся и достал мобильный телефон. Экран загорелся серым светом и погас. Сети в этой местности не было, и батарея высаживалась очень быстро. Засунув бесполезный гаджет в карман, Влад вернулся на дорогу.

Впереди вырисовался силуэт — в тумане кто-то стоял. Влад осторожно приблизился.

— Добрый вечер… — начал он и осекся.

Это был подросток. Он стоял спиной к Владу, высокий, очень худой, с длинными, почти до колен руками. В такое позднее время здесь не должно быть никаких детей!

— Мальчик, ты что здесь делаешь? Тебя, наверное, ищут?

Подросток молчал. Влад подошел почти вплотную — и в нос ударил кислый запах, вызывающий какие-то смутные ассоциации. Влад медленно протянул руку и взял подростка за плечо — кожа да кости. Развернул, чтобы заглянуть в лицо — и отшатнулся. На лице белым туманом светились глаза, зрачки отсутствовали, Влад видел только сплошные пульсирующие белки. Страшное и отвратительное зрелище. Из уголка рта текла темная слюна и капала с подбородка.

— Мальчик, ты кто? — снова попытался наладить контакт Влад. — Ты из школы? Какой класс? Кто твой воспитатель?

Мальчишка зашипел, как бы силясь что-то сказать, но у него не получилось, лишь темная слюна полетела во все стороны. Влад отшатнулся, сделал шаг назад. Подросток, все так же шипя, пошел на него и, приподняв руку, коснулся его кисти. Прикосновение было неприятным, каким-то липким и нечистым. Влада затрясло, он опять отшатнулся и закрыл лицо руками, пытаясь спрятаться не столько от прикосновения, сколько от запаха. Кислого запаха ямы, которая в детстве чуть не стала его могилой. Что-то влажное и холодное коснулось тыльной стороны ладоней — это были пальцы мальчика. Влад сделал еще шаг назад, пальцы исчезли, но ощущение прикосновения осталось.

И тут тишину прорезал шум мотора. Влад отнял руки от лица, увидел свет фар и сделал шаг в сторону, пропуская автомобиль. Огляделся — рядом никого не было. Ни мальчика, ни запаха, ни тумана. Гудела трасса, а проехавший мимо автомобиль, светя белыми огнями, сдавал назад. Стекло плавно опустилось, и раздался знакомый голос:

— Ну и что ты стоишь посреди дороги и плачешь? Машина сломалась? Так не беда — починишь!

Влад наклонился к окну. Матвей улыбался во все тридцать два зуба за рулем тонированного минивэна.

— Садись, подвезу. Только в школу заскочим, я там папку оставил.

5

Поляк не пил. Не то чтобы здоровье не позволяло, оно-то как раз позволяло. Он просто не любил, когда мозги начинали работать по-другому, не так, как он привык. Почему его называли Поляком, никто не знал. Он, по его же словам, не имел к Польше никакого отношения, но кто-то когда-то назвал его Поляком — так и прижилось. Был он не высокий, не толстый и не плотный, а скорее пухлый, или объемный, лицо круглое, красное, из-за очков смотрели ну очень хитрые глаза, и толстые стекла этого не скрывали, а скорее подчеркивали. Жил он в старом доме, который остался с того времени, когда здесь была территория Польши, и земли еще не отошли к Советам. Такие дома, как и дома более старой постройки, можно было увидеть в лесу около школы; часть их пустовала, а в некоторых еще жили — в основном, школьные работники. Чужие здесь не селились.

Да, Поляк не пил и в очередной раз пытался втолковать это своему заклятому другу и соседу. Друга звали Василий по прозвищу Борода. Борода проработал в школе всю свою сознательную и, что скрывать, довольно часто бессознательную жизнь. Он считался самым старым и знающим работником. Даже ходили слухи, что руководство часто приглашало его к себе и советовалось с ним. Но эти слухи Василий сам и распространял. Все знали, что вызывают его в очередной раз просто на ковер за очередной загул и пропесочивают неслабо. И он после этого показывал чудеса недельной трезвости. Ну а потом исчезал на пару дней и возвращался помятый и пахнущий совсем не фиалками.

— Я не пью и не буду, — уверенно сказал Поляк, отодвигая налитый до половины граненый стакан.

Борода хмуро на него посмотрел и сплюнул желтой от никотина слюной на немытый пол.

— Слабак ты и совсем не друг! С Бородой все пьют, а ты не пьешь. За что ты меня так не уважаешь?

Такое было не впервой, и Поляк благоразумно промолчал.

— Ну ладно, не хочешь, как хочешь.

Борода коротко выдохнул и мелкими глотками выцедил водку. Взял из банки из-под паштета недокуренную сигарету. Чиркнул спичкой. Со вкусом затянулся.

— Ты хотя бы прикуси. — Поляк пододвинул к нему тарелку. На ней горкой возвышалась кислая капуста, лежал хлеб. Рядом на разделочной доске громоздились крупные ломти вареного мяса, а сбоку стояла открытая банка горчицы, из которой торчала чайная ложка.

— Новости вчера смотрел? — спросил Борода.

— Международные или наши?

— Наши. Мне международные, в общем-то, до одного места. — Борода жестом показал, до какого. — Врут ведь и у них, и у нас. Только у них про нас, а у нас про них. Так к чему я? А вот к чему: слышал, что там президенты опять придумали?

Поляк отрицательно покачал головой и помахал руками, пытаясь разогнать табачный дым. Понял, что занятие это бесполезное, опустил руки и обреченно откинулся на спинку стула. Ему было неинтересно.

— Так вот, у них созрел очередной шаг навстречу друг другу, в общем, как и каждый год. Представь, если бы они знали, что скоро произойдет, вот бы забегали, вот бы засуетились!

Василию очень хотелось поговорить об этом, но друг не повелся. Только в глазах его появилась еще большая скука. Как при прослушивании одной и той же истории в тысячный раз.

— Я подброшу дров, — все же нашел причину Поляк, встал и вразвалку вышел.

Котлы были огромные, высотой в два человеческих роста. Топливом служили нетолстые бревна метра по два длиной. Кряхтя, Поляк закинул пару поленьев и выглянул в закопченное окно. Осень начала предъявлять свои права. Поднялся сильный ветер. На фоне ночного, не затянутого тучами неба верхушки деревьев изгибались, но не плавно, а как-то рывками. Немного согнутся, потом, рывком, еще ниже, до предела, почти горизонтально — и резко назад, как будто испугавшись. Поляк знал, что если выйти сейчас из котельной, то можно услышать голос леса, его неравномерный шум. А если зайти поглубже и постоять некоторое время, не шевелясь, то можно уловить передвижение его обитателей и их запах. И еще он знал, что после полуночи лучше не выходить за территорию школы, по крайней мере одному. Без знающих людей.

Поляк с силой потер лицо ладонями. Он-то знающий, ему ничего не страшно. И, тяжело шагая, вернулся в комнатку.

— Что ты хотел мне сказать?

— С чего ты решил… — начал было Борода. Но увидел ставшие серьезными глаза Поляка и то ли вздохнул, то ли всхлипнул. Достал сигарету, задумчиво ее размял, оторвал фильтр и бросил в банку. — Что ты думаешь о новых?

— Распоряжениях?

— Нет, в первую очередь меня интересуют новые из персонала.

— А что с ними не так?

Борода рассматривал пленку, которой был покрыт стол. Периодически кто-нибудь из смены протирал ее, но чисто формально, и все это протирание застывало неповторимым жирным узором.

— Мы уже очень близко и не хотелось бы рисковать, — сказал он. — Кто они? Откуда они? От кого? Ты же помнишь, к нам пару раз казачков засылали, чтобы пронюхать, что здесь происходит.

— Помню. И помню, чем это для них закончилось. Что говорит Хозяин?

— Пару дней назад общались, сказал, что придет один от его знакомой. Попросила пристроить.

— Пристроить можно по-разному, леса у нас темные, озера глубокие, но красивые. — Поляк снял очки, протер их полой камуфлированной куртки.

— Да, — протяжно выдохнул Борода, — по-разному. Но как, он не уточнял, будем ждать.

— А что по второму?

— Что по второму, что по третьему, я не знаю. Никакой информации не было. Или мне не удосужились сообщить. Позже все узнаем. Я думаю, что у Него все продумано. Он всегда знает, что делать. — Борода раздраженно схватил бутылку с пола, плеснул в стакан, не целясь и проливая на стол, откинулся, выпил. Потянулся щепотью за капустой, понюхал ее и швырнул обратно.

— По третьему? Я знаю только двоих. — Поляк водрузил очки на место. Он казался удивленным. Даже подался вперед, вперив взгляд в лицо друга.

— Ну что пялишься? Третий завтра выходит на смену, воспитателем в старшую группу. Диплом историка, сам молодой. Сегодня приезжал к директору, я видел, вот и разузнал.

— Так вроде у нас был историк, девушка, только перешла из второй школы.

— Что-то у нее там со здоровьем серьезное, уволилась.

Оба замолчали. Поляк сидел спокойно и смотрел в ночь сквозь грязное окно. Борода ерзал на стуле, кривил губы и курил. Его раздражало, что он чего-то не знает, что ему что-то не рассказали, не поставили в известность. Он же самый старый работник школы. А от него что-то скрывают, чего-то не договаривают. И это бесило. Очень.

6

Он появился в центре площади, недалеко от храма. Если пятак в несколько квадратных метров можно назвать площадью. Все остальное пространство было забито аккуратными конусообразными строениями. На узеньких улочках почти не было шевеления, только несколько человекообразных рабов спешили куда-то по хозяйским делам. На него не обращали внимания, мало ли кто и в каком облике может прийти в храм. Если ты недостоин войти, ты не войдешь. Если тебя не звали, ты не войдешь. Если ты человек, ты не войдешь. Жара и сырость были ужасны, воздух дрожал, и его чувствительное обоняние улавливало все запахи этой местности. От храма исходила скука пресыщенности. У них есть все, чего они хотели. Они боги и лично к ним редко приходят. На них молятся. А вот он пришел. Вряд ли его здесь ждали. Но это были уже не его проблемы. «Кто не спрятался, я не виноват».

Главный и единственный сидел на троне, стоящем на седьмой ступени. Золото, складки дорогой материи, преимущественно белой. Длинное угловатое тело, отливающая зеленью кожа и сильно, до висков, удлиненные глаза. Удивление мелькнуло у него на лице и исчезло, для пришедшего это был хороший знак. Может, удастся побеседовать, пришедший любил общение.

— Кто ты такой? — хрипло, с властными нотками спросил хозяин. — Я тебя не звал.

— Меня редко кто-то зовет, но я привык приходить без приглашения, — ответил пришедший. — Тебя это огорчает, Древнейший? Или мне лучше называть тебя одним из твоих имен: Сетх, Сутех, Сута, Сети, Сет?

— Ты что, не знаешь, Последний из Первых и предводитель магов, что одно мое имя Тифон, от которого трепещет земля, бездна, Аид, небо, солнце, луна, звезды, весь космос, каковое имя, будучи изречено, богов и демонов к себе силой влечет? Другое же, из ста букв…

— Ладно, ладно, успокойся. Тифон так Тифон. Да, ты меня узнал: я из Первых. Можешь так меня и называть.

— Хорошо, Первый. Зачем ты пришел? Ты же понимаешь, что мы в том месте, где нет никакой власти — ни времени, ни природы. И ты ничего не добьешься. Я уже здесь, и я обживаю эти стада, развиваю племена, размножаю. Вы меня уничтожили, но я вернулся и завел себе тихий уголок в ненужном месте. А вы в очередной раз приходите и пытаетесь навести свой порядок. И что? Все повторяется вновь, и вновь, и вновь. Первый, скажи, для чего эта борьба? И что же дальше? Ты меня опять уничтожишь? После этого племена одичают и разрастутся или ты и их тоже в огонь? Пирамиды перестанут работать и что потом? Опять придем мы или другой пастух. Пастух нужен стаду, кто-то должен его кормить, направлять. Контролировать численность. Да они молятся на меня. Раньше молились вам, а теперь мне. Что Первые? Вы хотите забрать все себе. Не получится. Когда-нибудь и вы подавитесь. — Тифон грузно поднялся. Нет, он не пытался нападать или хотя бы дернуться в сторону пришедшего, он прекрасно понимал, кто перед ним.

— Сядь, Тифон. Поговорим. И кстати, брось свои игры, плохой из тебя актер. Я прекрасно знаю, чего и кого ты ждешь в этом так называемом тихом уголке. И поэтому я здесь. Я мог бы тебя убить, но это бесполезно, ты же не можешь умереть окончательно, пока существует хоть один из вас во времени и пространстве. Да, теперь я знаю этот твой секрет. Сядь, будем говорить долго, очень долго.

Это было как удар током, он вздрогнул и проснулся. Встреча. Все тело было мокрым, в ямке солнечного сплетения скопилось столько пота, что тот стекал по сторонам на простыню. Откинув одеяло, он встал и подошел к окну. Открыл его — холодный осенний ветерок быстро высушил кожу.

Встреча произошла. И отголосок этой встречи достиг его сознания. О да, они чувствовали друг друга. Ведь он — его создание, почти его копия, его отражение в этом мире. Неважно, что их разделяют тысячелетия. Ведь время придумали для людей. Нет никакой разницы, все то, что произошло тысячи лет назад, происходит не в далеком прошлом, а в данный момент. Это простое, но неподдающееся осмыслению знание. И всё началось так, как он запланировал тысячелетия назад. Или запланирует завтра. Время не важно. Важно действие.

— Раз, два, три, четыре, пять, выхожу уже искать, кто не спрятался, я не виноват!

Он прошел по комнате, спать не хотелось. Прыжком отправив себя в постель, вытянулся на смятом влажном одеяле. Можно еще часик полежать, подумать. Потом вставать и ехать на работу. Работа — это важно. А работа с детьми важна стократно.

7

Утро не заладилось. Надо было вставать на два часа раньше и ехать на автобусе. Мало того, что приезжаешь раньше на час, так еще и надо идти полтора километра пешком. А выбора-то и не было. Позвонить бы Матвею, но Влад не догадался взять у него номер. Нет номера телефона — вспоминаем номер автобуса.

Влад злился, маскируя этой злостью вчерашний страх. Почему он, солдат, целый сержант, да еще и поучаствовавший в боевых действиях, психолог и просто смелый парень, так вчера испугался? Он не понимал и по этой причине злился, испытывал внутренний дискомфорт и неуверенность. А когда он начинал сомневаться в себе, то прятался за отличным внешним видом. Легкое черное пальто поверх хорошего темного костюма. Из разреза выглядывал ворот яркой синей рубашки и безупречный узел темного галстука в синюю искорку. Туфли блестели. Он любил выглядеть хорошо. И точно знал, что булавка закреплена на нужном расстоянии от узла. Галстук прикрывает пряжку ремня. Ремень из черной кожи, точно такой же, как у часов. И даже носки подобраны в тон костюму и нужной длины — если ты решил сесть и закинуть ногу на ногу, то ничьему взору не предстанет волосатая мужская нога. Влад не помнил, как звали преподавателя эстетики и этикета. Но ее лекции засели в голове навечно.

Вообще, первый годы учебы дал Владу многое. Общежитие института было переполнено, и Влада поселили в обычную рабочую общагу. Одно крыло там было выделено для студентов. Первогодков пытались прессовать и рабочие, и проживающие там менты, и будущие коллеги со старших курсов. Но с этим ему удалось справиться быстро. Очень хорошо помог семилетний опыт занятий классическим, а позже и тайским боксом. Героем он там не стал, в общежитии были парни и покрепче, но все быстро поняли, что он парень упрямый и с ним лучше дружить и договариваться. Здесь он получил другой опыт — опыт общения с людьми. Это типично для выходцев из маленьких городков. Таких, где ты вроде и не знаешь всех лично, но точно всех видел или что-то о них слышал. Здесь были именно чужие, голодные до всего нового. Сверстники из других городов и деревень, они были не самыми умными и не самыми добрыми. Шли «лихие девяностые», и добрым быть было не модно. В первую очередь Влад постигал такие новинки, как алкоголь, трава, клей и легкодоступный секс. Потом его потянуло на учебу, что было ему несвойственно. Не рвался он раньше в отличники, хотя учеба давалась ему легко, играючи. А тут вдруг увлекся, в том числе эстетикой и этикетом.

Да, ему нравилось выглядеть хорошо. Но сегодня был не его день. С утра его выловила заместитель по воспитательной работе и безапелляционным голосом заявила:

— Владислав Сергеевич, как хорошо, что вы приехали раньше. Заболел один из воспитателей. Вы вместо него направляетесь со старшими классами на сельхозработы.

— Сельхозработы — это что? Можно как-то поподробнее?

— Вот и подробности: берете восьмой и девятый класс, нового историка Дмитрия Анатольевича и одну заслуженную работницу ведра и тряпки Галину, садитесь с ними в автобус и едете на поле собирать картошку. За эту работу колхоз выделит нам на пропитание пару тонн. Вопросы есть?

— Есть. А можно я не поеду?

— Нельзя. Кстати, хорошо выглядите, очень подходяще для картофельного поля.

Влад поскрипел зубами, но от ответа воздержался.

Новый преподаватель истории и по совместительству воспитатель оказался худым и нескладным молодым человеком. Прямые темные волосы падали на смуглое лицо, глаза светились огнем фанатизма и преданностью выбранной профессии. Руки и ноги находились в постоянном движении. И что самое страшное, он был болтлив. За все время, пока они ехали на поле, он говорил, и говорил, и говорил. Сидел рядом с дородной, довольно молодой и улыбчивой Галиной, той самой работницей ведра и тряпки, и не умолкал. Тему разговора Влад не улавливал, эту машину с будкой, по ошибке названную автобусом, немилосердно трясло, и, судя по ощущениям, водитель забыл, что в будке находятся люди. Влад старался удержаться на месте и не понимал, как можно столько говорить, когда от тряски зубы стучат друг о друга. Даже дети, в основном, молчали. И теперь вместо чувства собственного достоинства Влад испытывал неловкость. Вот как одежда бывает к месту и не к месту. Из-за своего наряда он выглядел здесь не то что белой вороной, а скорее полярным белым медведем, летящим в стае воробьев. И еще этот Дмитрий Анатольевич не умолкал…

8

Инга проснулась с больной головой. Окончание вчерашнего вечера она помнила смутно. Муж пришел какой-то расстроенный и, не слушая ее возмущения, ушел в ванную. Когда он вернулся, она курила на балконе и допивала бокал вина. Бокал был уже четвертый за вечер, и поэтому она чувствовала себя непонятой, невыслушанной и была полна решимости это исправить. В общем, Инга хотела скандала, хорошего такого скандала. Даже уже представляла, как в порыве гнева и обиды швырнет бокал в стену, и он осыплется звенящими осколками. Еле удержалась, чтобы не порепетировать. Очень хотела объяснить этому деревенщине, что она человек, не кухарка и не прачка, а женщина. Что ее мнение тоже что-то значит, что она хочет, чтобы с ней общались, хочет выйти в свет. И в их случае согласна на местное кафе и… стиральную машину. Когда она выходила за него замуж, то думала, что они будут жить как люди, а они ютятся на съемной квартире, в перспективе ничего не светит, зарплата маленькая. А в доме нет даже стиральной машины.

Но муж на провокацию в виде ее дымящейся сигареты и отсутствия на столе ужина не повелся. И что самое обидное, даже как бы не заметил. Сухо произнес: «Я ужинать не буду. Устал. Пойду лягу», рассеянно поцеловал в щеку и ушел в комнату. Даже не поморщился от табачного дыма, хотя терпеть его не мог. Скотина. И пока Инга выходила из ступора, докуривая до фильтра, допивала вино и собиралась с мыслями, он уже улегся на диван. НА ДИВАН!!! Отвернулся лицом к стене и изобразил давно спящего человека.

Инге хватило остатков трезвого мозга, чтобы понять: мужа что-то расстроило и сейчас его лучше не трогать. Она вернулась на балкон, к недопитой бутылке и сигаретам, и под свет уличных фонарей жалела себя еще часа полтора, пока не выкурила всю пачку. Поднялась, влила в себя последний глоток вина и пошла на кухню.

Только зайдя в тепло, она поняла, что замерзла, пьяна и ее подташнивает от такого количества сигарет. Кое-как добралась до кровати и упала, не разбирая постели и не снимая халата, завернулась в покрывало. Попыталась не обращать внимания на крутящийся потолок и уснуть, и ей это быстро удалось.

9

Дождь в лесу почти не ощущался. Только крупные капли срывались с ветвей и с гулкими шлепками падали на усыпанную хвоей землю. Очень неприятное ощущение, когда такая капля падала на голову или, и того хуже, за шиворот куртки. Но мальчику, который не должен был находиться здесь, было уже все равно. Он шел умирать. И самое страшное — он четко это осознавал. Он впервые пришел в себя с той ночи, когда, внезапно проснувшись, открыл глаза и увидел перед своим лицом шевелящийся ужас. Почему он тогда не закричал, непонятно. Может, если бы у него была в запасе хоть пара секунд, он осознал бы реальность происходящего и заорал во весь голос. Но времени ему не оставили. Ласковое, почти бархатное прикосновение к губам оборвало все чувства и погрузило в спасительную темноту.

Утром он почти не помнил ночного происшествия. Только момент, когда он открыл глаза и пережил короткий миг страха, иногда возвращался во сне, а может, это были и не сны. Но это неважно, ведь потом было хорошо и спокойно. И со временем страх стал забываться, уходить, пока не исчез окончательно, спрятался где-то в глубине. Вот только с телом начало твориться что-то непонятное. Оно перестало его слушаться, как прежде, думать не хотелось совершенно, а потом стало и не о чем. Появилось повышенное слюноотделение, он сначала сглатывал слюну, а потом ему стало все равно — пусть течет. Доктор в белом халате быстро его осмотрел, очень быстро. Хороший доктор. Добрый. Молчаливый.

Прошлым вечером ему пришлось уйти из игровой комнаты, чтобы посмотреть на нового преподавателя. Зачем, он не знал: надо — значит, надо. И он все сделал: пришел, посмотрел и даже прикоснулся. Все, как она приказала. А теперь шел умирать. И это знание вложила в голову тоже она, вместе со страхом, страхом смерти. Милосерднее было бы оставить его в том состоянии, в котором он пребывал последний месяц. Но нет, она любила мясо, приправленное страхом. И поэтому сделала ему последний подарок: он осознал свою скорую смерть.

Он всхлипнул, попытался поднять руку и задержаться за ветки. Хотя бы на мгновение остановиться! Может, получится повернуть назад. Нет. Возможность управлять телом у него забрали. Оставили только возможность чувствовать страх. Он хотел закричать, но не смог. Впереди что-то шевельнулось. Она ждет. Шум ветра в ветвях деревьев, неравномерная дробь капель. Он шел умирать.

10

Утром Влад встал до звонка будильника, собирался тихо, стараясь не шуметь.

Зашипел чайник, скрипнул шкаф. Шкаф? Вся постоянно носимая одежда Влада складировалась на кресле и состояла из пары классических джинсов и какого-либо особо любимого в данный момент свитера.

Инга с трудом приоткрыла глаза и снова зажмурилась от яркого света. Заморгала, привыкая. Влад стоял к ней спиной и завязывал галстук, рядом на дверце висела вешалка с пиджаком.

«Так-так, он чем-то расстроен или в чем-то не уверен, просто так он наряжаться не будет. — Она хорошо изучила Влада за короткое время семейной жизни. — Или напуган. Или с сильного похмелья. Но вчера он был трезв, а пьяна была я. Может, из-за этого? Вряд ли, не тот случай. — Инга посопела, усиленно изображая спящую. — Значит, и правда что-то случилось. Подождем до вечера, а там посмотрим».

Под эти мысли она опять незаметно уснула.

Во второй раз она проснулась через пару часов, голова болела, сильно, очень. Хотелось курить, но сигареты кончились еще вчера… или сегодня? Во сколько она легла? Неважно. Подошла к вешалке и, морщась от боли в висках, покопалась в карманах. Денег нет. Точно, она же вчера на последние купила сигареты, а взять у мужа не получилось бы, в ее-то душевном состоянии.

Инга начала заводиться:

«Всю наличку носит с собой, сам заезжает в магазин, сам платит за квартиру, а мне деньги не нужны, что ли?»

— Дорогая, у нас есть все, что надо для жизни, а если чего нет, ты скажи, я куплю, — хриплым голосам передразнила она мужа. — Квартиру купи и служанку найми, придурок. Да черт с тобой!

Она порылась в старом органайзере Влада и достала кредитку. В общем-то, муж запрещал трогать карту, на которую он откладывал свой неприкосновенный запас. Но сегодня Инга решила, что чуть-чуть для поправки здоровья снять можно, авось и не заметит. Почистила зубы, освежила лицо и навела на голове подобие порядка. Было трудно, но без этого показаться людям она не могла. Потом, морщась от каждого шага — они отдавались в голове тупыми ударами, — вышла из квартиры.

11

Когда случается что-то нехорошее, это чувствуется сразу. Создается какое-то тягучее напряжение в воздухе. Оно втекает в мозг через глаза, ноздри и кожу.

«Что-то случилось», — подумал Влад, выйдя вслед за Дмитрием Анатольевичем и Галиной из автобуса.

Дети, ездившие на поле, дружно пошли умываться перед обедом. А больше во дворе никого не было, и это выглядело странно. Очень странно для школьного двора. Никого не встретив по пути, Влад подошел к своему кабинету. Отпер дверь и увидел, что на столе стоит сумка-портфель Матвея. Из нее торчали какие-то бумаги, как будто Матвей очень спешил, запихивая их. Это тоже было странно — коллега казался аккуратным. И это еще больше убедило Влада в том, что что-то произошло.

Подумав, он решил не спешить идти и выяснять, в чем проблема. Лучше заварить кофе и подождать. Может, это не его проблема. И если ее не трогать она пройдет мимо, не заходя в кабинет на консультацию к психологу.

Обритый наголо семиклассник Сашка, робко постучав в дверь, просунул голову в образовавшуюся щель.

— Вас там… это, — попытался сформулировать он.

— Это — что? — уточнил Влад.

— Это… вас Фрейд вызывает.

Фрейдом называли директора Феликса Зигмундовича. Значит, кофе пить некогда.

С тоской глянув на дымящийся ароматный кофе, Влад поплелся на второй этаж.

В кабинете помимо директора находились Матвей, заместитель директора Марина Ивановна и незнакомый субъект в фирменных милицейских брюках — видимо, местный участковый. Директор протянул Владу серую картонную папку с номером и фамилией.

— Вот, посмотрите, Владислав Сергеевич, очередной беглец. ЧП, так сказать.

— Между прочим, беглецы — это ваши недоработки, — вставила свои пять копеек заместитель директора.

Влад с прищуром посмотрел на нее — его разозлил этот необоснованный наезд.

— Шилов Виталий, тринадцать лет, восьмой класс, поступил с социальной запущенностью и подозрением на задержку психического развития, — начал зачитывать он. — Мать — работница колхоза «Светлый путь». Отец умер. Поставлены на учет находящихся в социально опасном положении. Семеро детей: четыре девочки, три мальчика. Старший брат окончил нашу школу, двое детей в аналогичной школе соседнего района. Изначально мальчик был сообразительный, но потом уровень развития ухудшился. — Влад пролистал дальше. — Так-так… Рекомендации на проверку у врача, на проверку у психиатра, еще рекомендации… Недержание мочи… Конвульсии. Веселого мало. И что сказали врачи? — Его вопрос был обращен к директору и его заместителю, которая устроилась сбоку на диване. На нем же сидел местный участковый. От него ощутимо несло перегаром.

— Какие врачи? — искренне удивилась заместитель директора.

Она повернулась к нему, близоруко щурясь. У нее было изрытое оспинами лицо с крупным носом, тонкими губами и серыми выцветшими глазами.

— Вот конкретные рекомендации вашего психолога для медицинской службы нашей школы, вот официальное письмо руководству школы. Почему мальчика до сих пор не показали специалистам?

— Каждого показывать — специалистов не хватит, — огрызнулась заместитель. — Вы попробуйте отвезти хоть одного ребенка к врачам. Выберите день, организуйте транспорт. Отсидите в общей очереди. И что врач вам скажет после десятиминутного осмотра? Да то же самое, что и наш доктор или даже медсестра. Осмотрел наш доктор — и то хорошо. Так что нет у нас на это ни средств, ни возможностей.

— Ни желания, — добавил Матвей.

— Да как вы смеете! — взвилась заместитель директора. У нее на носу вздулась и запульсировала синяя жилка.

— Смею, знаю и умею, — пренебрежительно отмахнулся Матвей. — Вы, наверно, забыли, откуда я к вам перешел. Могу рассказать, сколько выделяется на одного ребенка, кто выделяет. На каком этапе средства начинают пилить, и даже могу предположительно назвать суммы. И вашу, кстати, тоже. Назвать? — Он в упор посмотрел на зама и плавно перевел взгляд на директора.

— Марина Ивановна, Матвей Иванович, прекратите, пожалуйста. Ну что вы как дети, честное слово! — взмолился директор. — У нас сейчас другая проблема. Поддержите меня, Владислав Сергеевич.

— Меня удивляет, как он в таком состоянии вообще мог убежать, — сказал Влад. — Даже если такая мысль и пришла ему в голову. В своем состоянии он не мог уйти больше чем на километр, да и то вряд ли. Мне кажется, он пошел в лес и заблудился в трех шагах от школы. Вы что скажете на это? — Влад посмотрел на участкового.

Милиционер выдохнул еще одну струю перегара и медленно пожал плечами, так медленно, как будто это давалось ему с громадным трудом.

— Мы организуем помощь своими силами. Надо привлечь работников школы, взять местных жителей и обшарить лес. В район я сообщу. Сообщу о ЧП и попрошу помощи.

— Можно? — Влад потянулся и взял из рук участкового фотографию мальчика. Посмотрел на нее и застыл. Это был подросток из того «кошмара из тумана», как Влад назвал это происшествие, перед тем как мозг благополучно о нем забыл. Хорошая штука человеческий мозг: если страшно, ляг поспи, и он заботливо сотрет эти воспоминания или подменит другими, не такими страшными. Но теперь Влад все вспомнил. — А когда он пропал?

— Говорят, на отбое был, ночью тоже, на завтраке его уже не видели, — ответил участковый. — Точное время не установишь. Но я думаю, ушел на рассвете.

— Все бы сходилось, — сказал Влад, — если бы это был здоровый ребенок.

Участковый промолчал, ему было гораздо интереснее рассматривать висящую на стене картину, что-то в египетском стиле.

Директор легонько пристукнул ладонями по столу.

— Марина Ивановна, пройдите, пожалуйста, с Юрием Васильевичем и все организуйте.

Когда зам и участковый вышли, директор обвел взглядом Матвея и Влада.

— Коллеги! По состоянию на сегодняшний день в школу не явилось пять учащихся из близлежащих районов. Звонить в социальную службу бесполезно, пробовали. Будем действовать по старинке. Необходимо ехать по адресам проживания. Вот дела учащихся, посмотрите на досуге. Бухгалтерии я о командировке сообщил, к утру деньги будут на карточке. — Он протянул Матвею стопку серых папок.

12

Матвей ушел копаться в бумагах, и Влад остался в одиночестве. За дверью слышался шум — школа, дети… Он сидел и рисовал на листке какие-то абстрактные фигуры, это помогало думать.

Почему он не сказал участковому о том, что накануне вечером видел этого мальчишку? Что его сдержало? Он хотел, но промолчал. Почему? Ответа на этот вопрос у него не было.

Нужно было идти проводить занятия. Не хотелось, но «the show must go on».

…Когда Влад с Матвеем уезжали из школы, подростка еще не нашли. Об этом протараторил Дмитрий Анатольевич. Он успел разузнать все школьные новости и поделиться ими со всеми, даже с теми, кто и так все знал лучше него. Участковый, сказал он, поехал в район отчитываться, Марина Ивановна осталась за старшую в проведении поисков. Подключили даже восьмой и девятый классы, тех, кто посообразительней.

— Вот это правильно, — согласился Матвей, — дети здесь всё лучше учителей и воспитателей знают. Но если ушел к озерам, то могут и не найти. Там такие болота, не пройдешь.

Дмитрий, похлопав по карманам, достал сигареты, вопросительно глянул на коллег.

— Не курим, — усмехнулся Влад. — Ты до которого часа сегодня дежуришь?

— До десяти буду, а там ночные придут. — Дмитрий покрутил сигарету в руке и спрятал обратно в пачку. — Сдам под счет и домой.

— Позвони, если будут новости. И если не будут, то все равно набери, чтобы я знал, что ты не забыл. — Влад порылся в сумке, достал простенькую визитку и протянул ее Дмитрию.

— У меня есть твой номер, в канцелярии узнал, на всякий случай, — усмехнулся Дмитрий, но визитку взял. — Позвоню.

Пожав друг другу руки, они разошлись. Матвей дождался, когда Влад устроится на пассажирском сиденье.

— А где твоя? — Он кивнул на пустующее место на стоянке.

— Наш водитель Володя забрал в гаражи, обещал посмотреть, — ответил Влад.

— Хорошо, что не нужен эвакуатор, все на месте.

В тишине они доехали до шоссе и повернули в сторону города.

— Домой? — нарушил молчание Матвей.

— Да, возьму карточку, пойду куплю что-то из еды в дорогу. Как ты думаешь, на сколько поездка?

— Дня на два, максимум на три. Я раньше ездил в такие командировки. Сюрпризов хватает. Но бывает и весело. Много не бери, мыльно-рыльное. Термос, если есть, чай. И пусть жена бутербродов пару завернет, а остальное в дороге. Мы же не в горы идем, везде цивилизация. — Матвей подумал секунду. — И права возьми, поведем по очереди.

— Ты так произнес «цивилизация», будто тебе не нравится даже это слово. Или ты из каких-нибудь меннонитов?

— Почему не нравится? — Грустная улыбка пробежала по губам Матвея. — Гораздо приятнее передвигаться на автомобиле, а не пешком. Спать в теплой квартире на мягкой постели, а не в хижине на соломе. Есть готовую пищу, а не грызть сырое мясо, отбиваясь от сородичей. Не умирать от пустяковой царапины или легкой простуды. В цивилизации очень много плюсов, особенно стоматология.

— Наличие плюсов предполагает и наличие минусов.

— Да, и минусы тоже есть. Человечество стало более цивилизованным, но все же осталось рабовладельческим обществом.

— Если ты имеешь в виду отсталые страны! — возмущенно заметил Влад.

— Все страны. — Голос Матвея был ровным, не таким, какой бывает, когда стараются что-то доказать. Даже немного усталым, словно умудренный опытом человек в пятисотый раз рассказывает ребенку, что два плюс два будет четыре. — Вот скажи, в чем заключается твоя свобода?

— Как это в чем? Я живу как хочу, делаю что хочу.

— Расскажи мне, как ты живешь. Как? Где? И чего ты хочешь? — Они уже ехали по центральной улице городка. Матвей прижался к бордюру и остановился у дома Влада. — Иди подумай, и в следующий раз расскажешь. Нам еще долго кататься вместе. — Он улыбнулся и протянул Владу руку.

— Где встречаемся? В школе?

— Да. С утра.

Влад, немного ошарашенный этим разговором, попрощался и вышел из минивэна. До дома он шел задумчиво и не спеша. В чем же его несвобода? В том, что всегда есть тот, кто главнее? Так это очень даже нужно. Нельзя давать много свободы, а то вернемся к первобытнообщинному строю. Кто сильнее, тот и прав, у того и еда, и женщины. Он вспомнил, как в детстве смотрел фильм с привлекательным названием «Убить дракона». Там, конечно, будет дракон и отважные рыцари, которые в конце концов его убьют. Но фильм разочаровал, хоть Влад и досмотрел до конца. И вот через столько лет он о нем вспомнил и поразился, сколько в этом фильме было смысла, юмора и иронии. Теперь ясно, почему в детстве он не смог его понять.

Влад вошел в подъезд и услышал громкую песню, льющуюся откуда-то сверху:

А давай, как будто праздник —

В небо шарики-салюты.

Синий, белый, желтый, красный,

Брызги, капельки, минуты.

Падаю на ровном месте.

Зацепиться бы за воздух.

Там, где нолик — ставил крестик,

Там, где «рано» — ставил «поздно»…

Поднимаясь по лестнице, Влад вскоре понял, что песня звучит из его квартиры. Он не смог унять растущее раздражение. Если соседи позвонят хозяйке, то ищи новую квартиру. А это не так просто. А к родителям переезжать он очень не хотел. Влад ускорил шаг и приготовил ключи.

Они не понадобились, дверь была не заперта и даже приоткрыта. Ненамного, но запах сигарет витал на площадке.

Напитки покрепче,

Слова покороче —

Так проще, так легче

Стираются ночи.

Звонки без ответа,

Слова и улыбки.

Вчерашнее лето —

Смешная ошибка…^[1]

Он быстро прошел в комнату и убавил звук музыкального центра. Повернулся, ища глазами жену.

— Ну и кто там? — донеслось из спальни.

— Это я, твоя внученька, принесла тебе пирожков, — язвительно сказал Влад и вошел в спальню.

На столе стояла полная пепельница. Некоторые окурки, не поместившись, лежали рядом, как кривые и раздавленные солдаты, в кровавых потеках помады. Выпавшие из пепельницы не иначе как на быстром ходу. Почти пустая бутылка мартини, открытая банка оливок. Красиво жить не запретишь. Влад терпеть не мог ни оливки, ни маслины. Дома их не держали и покупали только для салатов и гостей. Инга была в белом медицинском халате, выгодно подчеркивающим ее стройную фигуру, и черных чулках. Больше одежды на ней не наблюдалось.

«Да больше и не требуется», — подумал Влад. Раздражение исчезло, и он залюбовался супругой.

Она кружилась посреди комнаты. Полы коротенького халата приподнимались в такт, и на мгновение открывали его взору упругую попку, сексуально подчеркнутую черными чулочками. В самом начале их отношений он любил, когда она одевалась медсестрой, и они до изнеможения занимались сексом в «кабинете», что включало в себя стол, стул и подоконник. Потом, после свадьбы, все игры потихоньку сошли на нет. И остался простой, без особых изысков, семейный секс.

Почувствовав желание, Влад глухо зарычал. Инга сфокусировала на нем взгляд, улыбнулась и, не прекращая танцевать, приподняла халатик, призывно покачав бедрами. Он рванул вперед, поднял ее за талию, усадил на подоконник и, встав на колени, впился губами между похотливо раздвинутых ног. Инга, подавшись вперед, застонала, крепко прижимая его голову к себе…

— А что это за праздник такой? Мартини, сигареты… Есть повод расслабиться? — спросил Влад, собирая свою разбросанную по полу одежду.

— Дорогой, ну не сердись, ты же вот тоже расслабился, и я немножко.

Инга и не думала переодеваться. Подошла, прижалась к нему еще разгоряченным телом и прошептала:

— Ты же не будешь злиться, что я сняла с карточки чуть-чуть денежки?

Влад промолчал. Да, он был очень недоволен. Деньги откладывались с трудом, зарплата не такая и большая. Сейчас много не отложишь, но есть хорошее подспорье: уже не нужно столько тратить на еду — в школе можно было бесплатно пообедать, а то и позавтракать.

— Надо сходить в магазин, — сказал он скорее для себя, чем для жены. Подошел к шкафу, достал карточку и переложил ее в свой бумажник.

За спиной раздался звон разбитого стекла. Он обернулся — на полу валялись осколки бокала, по лицу Инги текли слезы.

— Ты меня еще на цепь посади! Я здесь кто? Рабыня? Ты целый день на работе, я сижу одна. Курить нельзя. Выпить нельзя. Секс только когда хозяин захочет. Как же мне все надоело! — Она схватила со стола пепельницу и швырнула ее в стену. Окурки разлетелись и улеглись червяками по всей комнате. Пепел мелким туманом опускался на них.

— Инга! Ты не так все поняла, мне просто…

Всё. Она не слышала, сделав свои выводы из его действий. Или ей нужен был повод для скандала. Скандал, как и секс, также бывает нужен просто для поддержания здоровья.

— Денег вечно нет, никуда не ходим. Ты бы меня еще к батарее приковал. Кормил раз в день. Трахал, когда захотелось. И одевать не надо. Как тебе экономия? — Инга переходила на ультразвук, глаза высохли, стали темными и злыми, губы дрожали.

Влад мог бы объяснить, что дело не в том, что они живут бедно, и так же живет большая часть населения страны. А в том, что он только-только устроился на официальную работу и еще не встал на ноги. Вот сейчас пойдет ежемесячная зарплата, и будет легче. И все у них наладится. Появятся деньги, и можно будет ходить по ресторанам. И съездить куда-нибудь отдохнуть — школьный отпуск большой. Почему вдруг такая истерика? Он просто идет в магазин за продуктами, потому что уезжает в командировку. А о том, что он не собирается возвращать карточку на место, ей сейчас знать не надо.

Он не стал ничего объяснять — бесполезно, это вызовет лишь новый припадок ярости, и тогда одним разбитым бокалом и брошенной пепельницей дело не закончится. Пусть успокоится, тогда можно будет и поговорить. После командировки.

Оставив Ингу бушевать, Влад направился в коридор и достал из антресоли рюкзак. Начал скидывать в него документы, файлы с бланками для работы с семьями группы риска, ежедневник, пару ручек. Термос. Чай можно купить, а залить перед выездом. Часов пять будет держать. Неплохо. Хотя в старом китайском термосе родителей с зеркальной колбой чай оставался горячим и через десять часов. Азиаты.

У тебя всё будет класс,

Будут ближе облака.

Я хочу, как в первый раз,

И поэтому — пока!

Ярко-желтые очки,

Два сердечка на брелке,

Развеселые зрачки,

Я шагаю налегке…^[2]

— слышалось из динамиков вперемешку с матами и рыданиями Инги. Стараясь оставаться спокойным хотя бы внешне, Влад продолжал собираться.

У Инги это была не первая истерика. Первая случилась, когда они еще не были женаты. Тогда он попытался ее обнять, посадить на колени, но наткнулся на чудовищное сопротивление и скандал. Когда все сгладилось, Инга рассказала, что в такие моменты ее лучше не трогать и дать успокоиться самостоятельно.

«Приеду, поговорим, — подумал Влад. — Найду ей работу, будет меньше времени на всякую ерунду».

Он достал из шкафа папку. Рюкзак — это хорошо, но не будешь же заходить к людям с рюкзаком. Никто тебя всерьез не воспримет. Встречают по одежке, да и провожают не всегда по уму. А если по уму, то чаще все же по своему. К людям лучше приходить в строгой одежде и с папкой. Для таких походов у Влада была особая папка, красного цвета, под кожу. Интересно, сколько еще поколений будет так реагировать на красный цвет? Красное удостоверение, красная папка, красный флаг. Когда он был студентом первых курсов, еще до армии, у него в кармане лежала старая обложка от комсомольского билета. Билет он получить не успел: только приняли в комсомол — и все накрылось. Ярко-красную обложку он взял в письменном столе у сестры, и за время учебы сэкономил кучу денег на метро. Если рядом не было милиции, просто махал красной корочкой в сторону будки, и бабулька или дедулька пропускали его. И ни разу никто не поинтересовался у молодого парня лет семнадцати — восемнадцати на вид, что это за корочки такие. Так и платил за проезд в метро красным цветом. Время было такое. Сейчас, правда, и с корочками платить надо, отменили бесплатный проезд… Но все равно, если подъехать на черном автомобиле с тонированными стеклами, выйти в костюме, с красной папочкой в руках, с тобой будут очень вежливы. Скорее всего, и документы не спросят. Так что однозначно, темные брюки, рубашка, пиджак, туфли и папка — красная, солидная. В рюкзак джинсы, легкий свитер и носки. Все, к поездке готов.

Влад зашел в спальню. Инга то ли плакала, то ли громко сопела в подушку. Присел.

— У нас в школе новый социальный педагог, Матвей Иванович, мы с ним в одном кабинете теперь сидим. Так вот, отправляют нас с ним в командировку, дня на два-три. Продукты дома есть, деньги на холодильнике, если что-то понадобится. Я с телефоном, но там глухие деревни, могу быть не всегда доступен. В милицию сразу не звони. По возможности наберу. Не скучай. Я тебя люблю.

Он попытался погладить ее по голове, но Инга дернулась, как от удара током и прорычала:

— Езжай уже поскорей, я хочу побыть одна.

Зайдя в магазин, Влад купил чай, две упаковки нарезки, сырной и мясной, половинку хлеба, лимон и пару мандаринов. Подумал немного и взял две бутылки коньяка.

«Ну что, будем пить весело или с женщинами? — спросил он у себя и ответил: — Лучше весело, ну их, этих женщин».

13

Влад вышел из такси, немного не доехав до школы, и пошел через лес, вдоль забора. Школьная территория была большой, сам он доходил только до котельной. А дальше, по направлению к озерам, стояли еще постройки — какие-то старые, еще довоенные. Видимо, здесь было поселение то ли рыбаков, то ли лесорубов. Вон сколько здесь дуба, а сколько еще успели сплавить по реке, леса-то были дремучие. Сейчас же в лесу стояла тишина. Так быстро закончили поиски ребенка? Или близлежащие места обшарили и пошли дальше?

К котельной можно было пройти напрямую, через дырку в заборе хозяйственного двора. К ней вела тропинка — скорее всего, детвора бегала в лес курить, а в сезон и за грибами. Влад сам видел, как воспитатели тащили из школы полные сумки грибов, не сами же они в рабочее время собирали? Значит, эксплуатировали детей. А детям что? Им одно удовольствие побегать по лесу. Но сейчас это прикроют. Правда, ненадолго, но недели две точно никто никуда бегать не будет.

Впереди темнела куча бревен — топливо для котлов, а котлы здесь будь здоров. С трудом оттянув тяжелую дверь, Влад вошел в просторный и на удивление холодный зал.

— Эй, есть кто живой? — крикнул он. — Козлятушки, ребятушки! Ваша мама пришла, молочка принесла!

Эхо, звонко отразившись от стен, вернуло ему:

«Ла-ла-ла!»

Из двери в углу вышел человек, высокий, жилистый. Давно не стриженные волосы падали кудрями на глаза, лицо рубленое, угловатое, изрезанное множеством морщин. Глаза умные, но какие-то пустые, блеклые. Такие глаза бывают у нездоровых детей, которые любят отрывать крылышки мухам и мучить кошек. На нем была заношенная камуфлированная одежда. Именно военная, сшитая из ткани хаки, а не рабочая.

— Люблю молочко, — прохрипел прокуренным голосом мужик и улыбнулся.

— Ты кто? — поинтересовался Влад. — Где Борода? Я думал, он дежурит.

— Так он и дежурит, только он сторож, а я истопник. Корнил я, Владимир Корнилов, работаю тут.

— А что ж ты топишь? Для чего? Или для кого? Тепло же еще вроде, начало осени. Отопительный сезон не начался.

— Так мы только один контур, для горячей воды, и немного на спальный корпус, чтобы помещение не отсыревало. Вот смотри. — Корнил ткнул пальцем в свежевыкрашенные штурвалы вентилей. — Вот этот на воду в столовую и умывальники, этот на спальный корпус. А вот этот закольцован на кабинете директора. Я давно им говорю повесить бойлеры, дешевле будет. — Он обиженно запыхтел.

— А они? — спросил Влад.

— А они говорят, что лес бесплатный, а за электричество надо платить. Вот и сжигаем лес. Видел бревна? Там, считай, дуб один. Его бы продать, а они в топку. — Видно было, что ему жалко, что уходит возможный заработок, а совсем не того, что сжигают лес. — А ты вообще кто? — вдруг очнулся Корнил.

— Я Влад. Работаю тут, в школе. Настроение не очень, вот пришел, думаю, посижу, выпью с Василием. То есть с Бородой. — Влад уже знал, что его лучше называть так, на имя Вася тот не откликался.

— Так у него вроде нет ничего. — Корнил пошевелил губами, как будто что-то вспоминал, и пристально посмотрел на Влада.

«Это он пытается узнать, принес ли я с собой или пришел на дармовщинку, — сообразил Влад. — И если своего у меня нет, то и у них, значится, тоже нет. Хитро».

Он поправил рюкзак на плече, «случайно» звякнув бутылками.

— Да ты проходи, проходи, — засуетился Корнил. — Борода может и не прийти. Он не всегда сюда заходит. Ну, ты подожди или не жди. В общем, как сам решишь.

Влад был препровожден в комнатку. Корнил быстро протер столешницу подозрительной тряпкой. Там появилась пепельница и какие-то бутерброды, высовывающиеся из газеты. Влад усмехнулся: он сто лет не видел бутерброды, завернутые в газету — все уже перешли на контейнеры или в крайнем случае на пакеты. Следом появился граненый стакан. Влад чуть не прослезился от умиления. Оглядел комнату с маленьким неоткрываемым окном, вздохнул и достал из рюкзака нарезку и хлеб.

— Ты пока распакуй, а я пойду переоденусь, — сказал он и мысленно добавил:

«А то от меня завтра будет нести, как от сгоревшего мусорного бака».

Хуже вони он себе представить не мог, кроме запаха навозной жижи, конечно.

Влад вошел в соседнюю комнату и огляделся. Две кровати в очень плачевном состоянии. Видно, списанные из спален. Покрывала на удивление чистые. Ну да, здесь же своя прачечная. Тумбочка с какими-то радиодеталями и два навесных разнокалиберных шкафчика. В другом углу большой металлический шкаф и маленький самодельный верстачок с прикрученными тисками. Жизненный опыт его не подвел. Хочешь выпить, поговорить за жизнь, поржать — иди в котельную. Тут тепло, всегда есть желающие выпить, поговорить и попеть, ну, это если брать случай с Цоем.

Переодевшись в джинсы и свитер, Влад вернулся с коньяком в руках и обнаружил полностью и, как ни странно, аккуратно, на газетке, сервированный стол. Нарезка на тарелках, а не просто в открытых пачках. Хлеб ровными кусочками лежит в полиэтиленовом пакете. Лимон настроган тонкими ломтиками.

Вошел Корнил с вымытыми вилками и вторым граненым стаканом.

«А жизнь-то налаживается», — подумал Влад и поставил коньяк на стол.

14

Напивались не спеша, со вкусом. Между разговорами и перекурами. Влад не курил, но табачный дым переносил спокойно. В его детстве отец курил в доме и не просто в доме, а в любом месте и в любой комнате. Везде стояли пепельницы, наполненные окурками, и валялись столбики пепла. И нет ничего удивительного в том, что Влад еще в младших классах попробовал стать взрослым. Стащил у отца пару сигарет и покурил с другом Женькой. Нет, его не тошнило, ему не было плохо, ему просто не понравилось, и, покурив пару дней, он бросил эту гадость. Да и Женька тоже. Когда Влад немного подрос, то свою комнату и зал, где стоял телевизор, сделал зоной, свободной от курения. Не без боя, конечно, но отец начал ходить курить на кухню во время рекламы. А позже, когда у сестры родилась дочь, ему пришлось переселиться с сигаретами на веранду. Потом сестра с мужем переехали жить в столицу, но в доме уже никто не курил. И все же, каким бы привычным ни был дым сигарет, время от времени Влад выходил в большой зал котельной проветрить голову.

Когда к нему присоединился захмелевший уже Корнил, Влад поинтересовался:

— А для чего в директорский кабинет отдельная труба отопления? Он что, мерзнет?

— Не знаю. Может, у него там оранжерея, и он цветы выращивает. Кактусы или как там эти?.. Орхидеи или коноплю.

— Так у него же там места не особо много, обычный кабинет. Цветов я там не видел. Нет там места для оранжереи.

— Обычный? А ты картину там видел?

— Ну да, что-то египетское, пожалуй.

— Неважно. Ты на картину обратил внимание, а того, что она висит на двери, не заметил. Там у него еще помещение, спальня, наверное. Зигмундович одно время даже жил там. И туалет тоже есть, с умывальником, может, ванна или кабина. Трубы снизу выходят в канализацию. А что еще — не знаю, да и никто не знает. На моей памяти никто туда не заходил.

— А Борода? — вспомнил Влад предполагавшегося собутыльника.

— А кто его знает, может, и заходил, а может, и нет, он же даже как выпьет, то больше молчит. Кстати, видишь? Вон свет в его кабинете. — Корнил кивнул на окно.

Влад посмотрел: окно директора светилось тусклым красным светом в ночной темноте. Других огней нигде не было — значит, это не отблеск, а действительно что-то светится в директорском кабинете.

Дверь скрипнула, впустив прохладный осенний воздух, а вместе с ним вошел сторож Вася по прозвищу Борода.

— Доброй ночи, — поздоровался он и посмотрел на Влада. — А ты что здесь делаешь? — Перевел взгляд на Корнила. — Владимир, почему у тебя посторонние на объекте?

— А он не посторонний, — сфокусировав взгляд на спрашивающем, отмахнулся Корнил. — Он наш работник, этот… как его?.. Психиатр.

— Психолог, — поправил Влад, для него это было существенное различие.

— И проверяет он психологическое состояние котлов.

Было непонятно, шутит Борода или на самом деле недоволен тем, что в котельной гости, хотя, как слышал Влад от работников школы, выпить тот не отказывался никогда.

— Да, проверяю, — согласился Влад. — Правый котел годен к работе, а вот у левого состояние нестабильное. Я могу отметить вторичную девиацию, и то, что его девиации носят психологический характер. Поподробней? — спросил он у слушавших его мужиков, те рефлекторно кивнули. — Так вот, согласно Фрейду, большинство наших моральных качеств происходят из самоограничений, которым мы обучаемся в раннем детстве. В течение так называемой Эдиповой фазы развития. И в данном случае, вследствие особого характера взаимоотношений с истопником, у левого котла выработались подобные самоограничения и, соответственно, отсутствует основное чувство моральности. В итоге он замкнулся на себе и находит удовольствие в насилии как таковом. Первичный диагноз: психопат. Ой, я же не имею права ставить диагноз. Давайте пройдем в кабинет, и я выпишу вам направление к специалисту. — Влад замолчал в ожидании.

Первым засмеялся Борода, следом послушно захихикал Корнил.

— Как я вижу по настроению, выпить у вас еще есть, — смахивая выступившие слезы, подвел итог Борода. — Пошли, посижу с вами, что ли. Только недолго. Еще обход делать. Ты, парень, не обижайся, но после пропажи ребенка ужесточили меры безопасности, и тебя как бы здесь быть не должно.

— Но я же уже здесь.

— Ты ошибаешься, нет тебя здесь.

— Нет, так нет, коньяк есть, а меня нет, вам больше достанется. Как проходят поиски?

— Недавно уехали водолазы, все бесполезно. Озера глубокие, грязные, мутные. Ничего в них не видно. Ничего не найдешь. Бес-по-лез-но.

Влад не стал возражать, Борода был одним из старейших работников школы, всю жизнь провел в этих краях и знал их как свои пять пальцев.

Они пошли в комнатку, Корнил достал третий стакан, Влад принес вторую бутылку и начал ее открывать.

— Погоди, — остановил его Борода, доставая из внутреннего кармана плоскую красивую бутылку. — Мою попробуем. Настаиваю с родиолой розовой да ягодками специальными. Для здоровья жуть как полезные.

— Ты серьезно? Полезными? — недоверчиво спросил Влад.

— А ты у моих соседок спроси, полезны мне эти ягодки или нет. У всех трех, — усмехнулся Борода, и Корнил быстренько подставил свой стакан.

Когда Борода махнул два раза по полстакана и, придя в благодушное настроение, закурил, Влад поинтересовался:

— А почему именно Борода? Фамилия ведь у тебя другая.

— Сапогов моя фамилия, не очень благозвучная, — пуская дым в потолок, ответил сторож. — Я когда-то давно в карты проиграл желание. А желание было простое: год не бриться. Карточный долг, сам понимаешь, — он махнул рукой, — вот и прицепилась кличка. Потом я как-то привык и стал отпускать бороду периодически. Вот и вся загадка.

— Там, в зале, где котлы, через окно видно, что у Феликса Зигмундовича свет горит в кабинете. Не знаешь, что там светится?

— Ты, наверное, уже двадцатый, кто этот вопрос задает. Аквариум там у него или террариум. Я точно не знаю. Может, и то, и другое. Он же какой-то биолог-зоолог. Всякая арахнология и герпетология.

— Двадцатый? А сколько человек работает в школе?

— Насколько я помню, то было более двухсот семидесяти. Но это включая всех: педагоги, воспитатели, обслуживающий персонал. А по раздельности не знаю. Спроси в отделе кадров, если интересует.

Выпили еще по чуть-чуть. Настойка было темной и терпкой. Пилась приятно, но немного вязала рот, как недоспелая хурма. Владу она понравилась. Прихватив с собой наполненный на треть стакан и отмахиваясь от табачного дыма, исходящего уже от двух курильщиков, он вышел в большой зал. Надо было договориться курить именно тут, но он же в гостях, а в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Он достал телефон — связи нет. Забытое сетевым богом место. Влад знал, что если походить, поискать, то точка где-то найдется. Воспитатели бегали сюда звонить. Ему очень хотелось позвонить Инге, но он понимал, что делать этого сейчас не стоит. И не поддался искушению.

Залпом допив настойку, Влад засунул телефон в карман и вернулся в комнату. Там Корнил что-то пытался доказать Бороде:

— А вот твои? Что, никого не репрессировали?

— Нет, мои все полегли за Родину, надо так было, выхода не было.

— Как не было? Мы бы могли…

— Даже не начинай, — прервал его Борода.

Видимо, этот спор происходил не в первый раз, и спорили они уже по привычке, без злобы, зная все доводы друг друга.

Борода повернулся к Владу:

— Ты служил?

— Как и все, — пожал плечами Влад, словно ему было стыдно за армию и за то, что он в ней служил. О реальной своей службе он не распространялся, даже пьяный. Считал, что то, чем они занимались, это не история для нетрезвых компаний малознакомых людей.

— Вот и все сейчас служат, как все, — сказал Борода. — Нет на вас Сталина! Как ты к Сталину относишься?

Влад неопределенно махнул рукой, молясь, чтобы Борода принял это за какой-нибудь ответ. Главное, чтобы принял, а ответ додумает уже сам.

Получилось.

— А вот зря, зря вы так, молодой человек…

— Началось, — пробормотал Корнил, потушил окурок и откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобней.

— Вот ты психолог, — продолжал Борода, — а я в этих науках не силен, но уже очень много лет работаю в этой школе, да и живу долго. И я постоянно удивляюсь тому, как люди возмущаются, когда какая-нибудь отсоединившаяся и обретшая независимость и самостоятельность страна наезжает на Россию. Люди негодуют и не проявляют терпения в те моменты, когда их дети достигают подросткового возраста и начинают пробовать свои силы, не слушают родителей, огрызаются, дерутся, даже в тех семьях, где рукоприкладства не практиковалось. Это их всех возмущает, они кричат: «Как так, неблагодарные, мы им дали жизнь, мы поставили их на ноги, а они на нас…» и так далее.

— И при чем здесь Сталин, — не выдержал лекции захмелевший Влад.

— Погоди, — повел рукой Борода, — сейчас всё будет. Бери. — Глухо звякнули граненые стаканы, и он продолжил, даже не закусив: — И эти же люди критикуют, ругают и обвиняют Сталина. Неужели мы так отупели, что не можем провести параллель и соединить такие понятия как Семья, Родина, Вождь, Отец, Власть, Сталин? Все везде одинаково, что в большой семье, что в маленькой человеческой. По нашим человеческим меркам прошло уже очень много времени с создания Советского Союза, да и с развала тоже. А вот с точки зрения Истории, с высоты Времени, мы дети… нет, не дети — подростки, которые выросли в большой и не всегда дружной семье. Это я сейчас и про бывшие республики, и про особо «умных» противников Иосифа Виссарионовича. Смотри, — Борода махнул рукой, опрокинув стаканы, но даже не заметил этого, — был отец, создавший эту семью. Именно создал, отбив ее у врагов и объединив этих сирот, усыновил и дал свою фамилию. В семьях бывает по-разному, тебе ли не знать. И в этой некоторых детей периодически пороли ремнем, но в те времена выпороть непослушного ребенка считалось правильным действием и никого это не удивляло. И все гордились своей семьей и своим отцом. И поротые, и не поротые. Но вот детки подросли на родительских харчах, получили хорошее образование за родительский счет и как итог решили жить отдельно, отгородились границами и сразу почему-то вспомнили тот родительский ремень. И начали кричать, что отец-то наш был плохой, он нам запрещал пить стеклоочиститель, торговать наркотой, прославлять и защищать терроризм, барыжить, мешал деградировать. Он нарушал наши права. И все сразу же забыли, что только благодаря ему они сейчас живы и здоровы. И вроде бы отделились, живите, хрен с вами. Но подросток, он на то и подросток, что умом еще не крепок, он ищет виноватых в своей подростковой незрелости и пробует самоутвердиться, повышая голос на тень того, на кого и взгляд поднять боялся. И это ведь относится и к бывшим нашим сестрам-странам, и к соседям, и к людям, и… — Борода горестно махнул рукой и закурил. — Заболтался я с вами что-то. Пойду обход сделаю. Может, еще зайду, а может, и нет. Ты, парень, на территорию не ходи, в темноте опасно, ноги можно поломать, а то и голову. Яма на яме.

Борода встал и направился к двери. Спина его сгорбилась совсем уж по-стариковски. Было видно, что он устал, очень устал — и не от работы. Скрипнула дверь, наступила тишина. Только сопел задремавший Корнил, да было слышно, как по трубам в сторону школы уходит нагретая вода.

15

Влад вышел из котельной и жадно вдохнул свежий воздух. Он был в корне не согласен с размышлениями Бороды, но спорить, доказывать и переубеждать кого-то было не в его привычках. Как там у Эвелин Холл в ее книге-биографии Вольтера: «Ваше мнение мне глубоко враждебно, но за ваше право его высказать я готов пожертвовать своей жизнью». Все правильно, это его мнение, его правда, и она имеет право на жизнь. Забыть.

Он переключил внимание на светящееся окно. Свет казался не совсем правильным для аквариумов и террариумов. Остатками трезвого мозга Влад понимал, что ничего не знает о террариумах, да и аквариум видел пару раз и то издалека. Но пьяная часть мозга уже включила Шерлока Холмса и начала искать какой-то мотив. Что-то ему казалось неправильным. Хотелось каких-то действий. Немедленно.

Темнота была сплошной. Это когда в городе выходишь на улицу то темнота игрушечная, всегда где-то что-то светится. Даже если не над тобой, то все равно неподалеку есть свет. А здесь темнота сплошная. Светятся прямоугольниками, где еще есть стекло, а не фанера, окна котельной, а за ней тьма.

Но Влада это уже не могло остановить. Вперед. Он смело шагнул в сторону спального корпуса и растянулся на пожухлой траве. Матерясь сквозь зубы, поднялся и, ощупывая пространство перед собой руками, направился к школе. Наконец-то ноги почувствовали под собой асфальт, Влад пошел увереннее, но руки не опустил. Не доходя шагов двадцати до школьного здания, он поднял глаза. Окна были темными, настолько темными, что не поймешь, где окно, а где стена. Попрыгав на месте со словами: «Надо меньше пить», он повернул к центральной дорожке.

«Не могло же мне привидеться!»

Внутренний Шерлок требовал обойти все вокруг и проверить, что здесь за этюд в багровых тонах.

И тут он замер. В одном из окон спального корпуса что-то мелькнуло. Влад всмотрелся в окно — и вот, да, еще раз. Еле заметная голубая вспышка мелькнула в окне, и снова наступила темнота.

— Сейчас мы разберемся, что за светомузыка здесь происходит, что за дискотека, почему меня не пригласили, — поговорил сам с собой Влад.

Спальные корпуса напоминали старые бараки, в которых сделали ремонт и приспособили под нормальное жилье. Фундамент был очень высоким и выступал из стены сантиметров на десять. Алкоголь предлагал Владу разогнаться и попробовать запрыгнуть на этот выступ. Но опыт, приобретенный в армии, заставил его спокойно подняться на крыльцо и аккуратно перейти на фундамент. Вот такая вот победа интеллекта над грубой физической силой. Главное — убедить себя, что идешь не по узкой полоске, а по ровной дороге. И тогда никогда не упадешь. Он помнил это еще с детства, когда ходил по заборам. Да, он был лучший ходок по заборам на своей улице. Надо было бы это в резюме указать.

Осторожно ступая, он приблизился к окну одной из комнат медицинского блока и, держась рукой за отлив, прижался лицом к стеклу. Сначала было темно, потом стал проявляться чей-то силуэт. Нет, он не светился в прямом смысле этого слова, он просто был из другой, какой-то синеватой темноты и своей чужеродностью выделялся на темном фоне. Свою роль сыграло и то, что фигура стояла прямо около окна, повернувшись боком к Владу, и их разделяла только кровать, на которой лежал спящий ребенок. В склонившейся фигуре он с изумлением рассмотрел одну из ночных нянечек — эти бабульки заступали на дежурство в одиннадцать вечера и уходили в семь утра. Царицы ночи в спальном корпусе. Свечение усилилось, и Влад с ужасом увидел, что изо рта старухи высунулся отливающий тусклым голубым светом раздвоенный язык. Хотя нет, не язык, а несколько тонких извивающихся щупалец! Она пригнулась к лицу ребенка, и щупальца змейками скользнули ему в рот и начали пульсировать темно-голубым светом. Старуха наклонялась все ниже и ниже, и вот уже ее губы коснулись губ спящего, изображая какое-то извращенное подобие поцелуя.

Влад рефлекторно отшатнулся, ногти царапнули по отливу, и щупальца, мелькнув, исчезли во рту старухи. Она со скоростью кошки повернулась к окну, и сгусток чего-то тяжелого, мутного, похожего на гной шмякнулся о стекло как раз там, где было лицо Влада. Он дернулся и, не удержавшись на узком выступе, упал спиной вниз. Ударился затылком о бордюр и потерял сознание.

16

Семнадцатый век. Через несколько месяцев после появления первых случаев заболевания, в Италии началось время массового вымирания горожан, время братских могил и безмерной скорби. Каждый день местные жители выносили из домов тела умерших родственников и оставляли их лежать за дверью. Прямо на улице, при всех, покойников раздевали, и лекарь осматривал тело, проверяя на наличие бубонов и чумных пятен. Если доктор констатировал смерть от чумы, то дом умершего закрывали на карантин. От городского управления приходил специальный человек и окуривал все помещения едким дымом тлеющей смолы и серы. Он со своей жаровней переходил из комнаты в комнату, и густой противный дым, вероятно, выгонял из жилища большую часть блох. Под конец процедуры двери дома заколачивали снаружи двумя досками крест-накрест — знак чумы. Осенью Сенат усилиями некоторых умных не по времени сенаторов издал второй декрет по поводу чумы. В этом документе напасть уже не именовалась наказанием Господним за человеческие грехи — там говорилось, что это заразная болезнь.

Один из сенаторов, голосовавших за признание чумы болезнью и за современные методы лечения, вышел из своего дома. Если бы кто из знакомых его увидел, то был бы очень удивлен. На сенаторе был легкий кожаный плащ, перчатки, широкополая черная шляпа доктора и маска в виде клюва. Вылитый чумной доктор. Но имелось одно отличие: плащ и перчатки были более тонкой выделки и весили гораздо меньше, маска-клюв была пустой и предназначалась, как и шляпа, только для маскировки. Сенатор знал, что зараза ему не угрожает. А вот деревянная трость была гораздо тяжелее обычной палки доктора. После непродолжительной прогулки он подошел к богатому зданию и толкнул дверь. Там его должны были уже ждать. К удивлению сенатора, дверь оказалась запертой. Он постучал. Открывший слуга недоуменно посмотрел на него.

— Марио, что-то случилось? — спросил сенатор. — Почему ты так смотришь? Что-то с твоим господином?

Марио замотал головой.

— А в чем дело?

— Вы же к нему уже пришли. — Слуга побледнел, и капли пота выступили у него на лбу. — Вы ведь уже там!

Сенатор рванул по лестнице на второй этаж. Не останавливаясь, вышиб дубовую дверь, как будто она была из бумаги, и вбежал в комнату. На кровати сидел красивый молодой человек с черными вьющимися волосами и когда-то горящими глазами. Теперь глаза его были пусты, слюна стекала по подбородку и оставляла пятна на белой сорочке. Он мычал, показывая куда-то рукой, — наверно, хотел что-то сказать. Увидев сенатора и его наряд, молодой человек заскулил, бросился на пол и отполз в угол. Сенатор сдернул бесполезную маску и глянул янтарными глазами на слугу, который топтался у двери.

— Вызови господину лекаря, пусть осмотрит.

Он знал, что это бесполезно, но надо было чем-то отвлечь и занять слуг. И придать законность случившемуся.

Слуга убежал. Сенатор с жалостью глянул на того, кого знал как веселого и умного человека, и кто за несколько секунд превратился в идиота, пускающего слюни.

— Эх, Винсенте, Винсенте, я не успел, прости! — Он подошел к распахнутому окну и задумчиво добавил: — Ну и где ты? Что тебя выгнало из твоей норы?

17

Голова болела очень сильно. Каждое легкое движение отдавалось ответным ударом откуда-то из глубин мозга в стенку черепа. Ему хотелось убить того, кто толкает его, пытаясь разбудить. Но еще больше хотелось, чтобы этот человек ушел и не трогал его. Нет, чтобы все ушли. Но если все уйдут, то кто же принесет воды?

— Пить, — прошептал он. — Дайте попить.

— На, пей, — раздался голос Бороды, и в руку ткнулось холодное стекло стакана.

Приподнявшись на локтях, но не открывая глаз, Влад залпом выпил содержимое. Выдохнул и попытался посмотреть на мир. Мир оказался ярким. Горели лампочки под потолком, за окном было темно.

«Часов шесть утра», — прикинул Влад.

— Что это было?

— Шампанское. Лучшее средство для реанимации.

— А как мы вчера… — Он хотел спросить, как они вчера разошлись, но в этот момент память начала возвращаться. — А как я здесь оказался?

Мозг отказывался принимать всплывающие воспоминания за правду и пытался перевести их в отделение «это мне приснилось».

— Я же тебе говорил не таскаться пьяным по территории. Говорил, что может увидеть кто-то. Зачем ты вчера около спальников гулял?

— А в чем проблема? Я что-то натворил?

— А в том, что ночные тебя видели и мне сказали. Я пришел, тебя забрал.

— Откуда забрал?

— Уснул ты в травке около спален. Я тебя привел, почти принес. Ночных я, конечно, предупредил, чтобы молчали.

— Будут молчать?

— Нет, конечно. Обязательно доложат Фрейду. А ты как думал?

— Я не способен думать, — проговорил Влад и, с трудом поднявшись, пошел к умывальнику.

— Я воду пустил. Можешь душ принять.

Идея была хорошая. Влад выкопал из рюкзака полотенце и свежее белье и поплелся в душ. Напор был что надо, вода жесткими струями била по голове и стекала по лицу, сознание прояснялось. Конечно, огромную роль сыграло шампанское, но и душ был ох как нужен. Влад осознавал, что то, что он увидел, было не сном. А вот как это соотнести с реальностью, сообразить не мог. Фильм ужасов какой-то, и он тот дурачок, который пошел не туда. Поговорить, в общем-то, не с кем. Подумают, что у психолога профессиональное заболевание. Надо попробовать разобраться самому. Потом поговорить с Матвеем, он вроде адекватный человек. Хотя в этой ситуации адекватность — это минус.

— Ох твою ж дивизию! — вырвалось у Влада, когда из трубы пошел почти кипяток.

Повернул рукоятку, влево, на холодную, пару секунд постоял, глубоко дыша. Закрыл кран. Хорошо. Ему не нужны были психологи, он знал, что напиться в компании людей, которым до фонаря твои проблемы, всегда помогает перезагрузиться.

От второго бокала шампанского он отказался, но кофе, щедро добавив сахара, выпил с удовольствием. Настроение стало улучшаться. Одежда была свежей, в голове почти не ощущалось последствий пьянки. Только легкая боль в затылке и небольшая шишка в том же месте напоминали об увиденном кошмаре. Беззащитный спящий ребенок, а над ним старуха с языками-щупальцами, которыми она лезет ему в рот, а может, вообще в мозг. Ком подкатил к горлу, и Влада чуть не вытошнило.

— Что, плохо? — сочувственно спросил Борода.

Влад кивнул, удерживая неприятные позывы. Что это за гадость? Что с этим делать? С кем посоветоваться? Вопросов больше, чем ответов. Но предчувствие шептало: «Не спеши, все образуется в свое время», а он привык доверять своему предчувствию. За всю свою жизнь он понял, что предчувствие его лучший советчик. И если не надо торопиться, он не будет торопиться.

Он вышел из котельной. Дул сильный ветер. Осень наращивала обороты, скоро надо будет переходить на теплую куртку. Влад зябко поежился в пиджаке и с грустью вспомнил свое легкое пальто. Если бы не скандал с Ингой, да не его желание напиться и забыться, то пальто он бы обязательно взял. Однако мозги были заняты другим, а погода еще не приучила тепло одеваться. Но грех жаловаться, осень стояла на удивление теплая. Такое чувство, что времена года удивительным образом сместились. В марте еще лежал снег и даже была легкая метель, а вот конец сентября, но по ощущению — конец августа. Осень — пик расцвета, именно расцвета, а не увядания, как говорят многие. Природа как бы показывает свой последний этап. Все то, к чему она шла все три сезона Очищения, Омовения, Созревания — и вот она, Яркая Бабочка, полная даров и красок. Это и есть результат, к которому стремится природа. И когда все эти дары: цветы, грибы, ягоды, листья — обдерут, тогда ей надо очиститься от жадных прикосновений запасливых рук, лап, голодных ртов. Вот тогда и наступает следующий этап очищения — зима. И так по кругу, по замкнутому кругу.

От этих мыслей его отвлек звонок телефона. На экране робко высветился номер их с Ингой квартиры.

«Ну вот, начинается», — вздохнул он и нажал на изображение телефонной трубки.

— Влад-здравствуй-я-всю-ночь-не-спала-думала-я-виновата-прости-меня, — протараторил динамик голосом супруги.

— И тебе доброго утра, — деланно уставшим голосом ответил Влад. — Как дела?

— Он еще спрашивает, как дела! — тут же зачастила Инга. — Я всю ночь не сплю, сначала плакала и злилась на тебя, потом плакала и думала, где ты и с кем, потом плакала и злилась на себя, потом плакала и злилась на нас. Почему у нас все так получается? Постоянно ругаемся. Вот у Оксаны с мужем всегда все хорошо и спокойно, а у нас все не слава богу. И ты еще уехал. Ты вообще уже в командировке? Или к своим поехал и пил там с мужиками, да? Или к своей бывшей, Валентине, плакался в ее пышную грудь?

— Никуда я не ездил, — поспешил он сознаться, зная, куда может завести ее фантазия. И тогда примирение быстро перерастет в продолжение ссоры. — Я в школе, в котельной с мужиками коньяк глушил всю ночь, сейчас выпью кофе и поедем.

— Так уж и всю? — не поверила Инга.

— Да нет, не всю, — поправился Влад. — Только треть. Какой из меня пьяница? Слабенький. А потом спал в комнатке, тут же.

— А когда вы выезжаете. И на сколько?

— Сейчас возьму бланки, дождусь Матвея, позавтракаем и поедем. На сколько, не знаю. Максимум дня на три, я же тебе уже говорил.

— Вот ты уезжаешь, а мне опять одной дома сидеть, делать нечего, от телевизора тошнит. Подруг у меня здесь нет, а тебя не буде-е-е-ет…

— Если хочешь, я поговорю с директором. Им вроде фельдшер был нужен, попробую тебя устроить. Будешь при деле. И будем периодически днем видеться, а то только вечером и по выходным.

В трубке повисла тишина.

«Поторопился, — подумал Влад. — Слишком рано заикнулся про работу».

— А ты мне денег дашь? Я себе такой халатик куплю, белый, коротенький. Буду такая красивая, сексуальная. Ты будешь ко мне приходить, и все тебе будут завидовать.

— Конечно, дам, дорогая, для тебя все самое лучшее. У меня батарея пищит, сейчас отключится. Всё, пока, до встречи.

— Ну ты же на меня больше не обижаешься? — быстро спросила Инга. — Совсем-совсем?

— Совсем-совсем, — подтвердил он. — Я тебя люблю. — И скинул звонок. Пусть лучше думает, что села батарея.

Посмотрел на сеть — высвечивалась одна палочка. Сделал шаг вправо — исчезла. Вернулся — появилась. Сделал шаг влево — исчезла.

«Вот это везение, надо ее в казино сводить».

18

Матвея в кабинете не было. Запах кофе был, сам кофе был, а Матвея не было. Влад с удовольствием выпил еще чашку кофе, гораздо более качественного, чем в котельной.

— Пить — это вам не спортом заниматься, для того чтобы пить, здоровье надо, — бормотал он, прихлебывая ароматный напиток.

Собрал бланки и все необходимые бумаги, пошел в канцелярию за личными делами учеников. В канцелярии был Дмитрий Анатольевич. Увидев Влада, он зачем-то встал со стула и заходил по маленькой комнатке туда-сюда.

— Нет, вот вы, Владислав Сергеевич, посмотрите, — как бы продолжая разговор, затараторил историк. — Вчера видел одного комментатора по телевизору, у него или ай кью меньше семидесяти, или хорошо платят за тот бред, что он несет. Ну конечно же, платят, о чем я? Представляете, обсуждали зарплату педагогов, и их важность как профессии. Так этот имбецил, прошу прощения за сравнение… Так вот, этот не особо умный человек доказывал, что, к примеру, работник МЧС более важен, чем педагог или кого-то там еще он приводил в пример…

Влад взял папки и начал их просматривать. Елена, работница канцелярии, дородная рыжая девица, отрешенно попивала чай, по запаху — с какими-то жутко «натуральными» ароматизаторами. И, судя по не-выспавшемуся виду, присутствовала в кабинете лишь телесно.

— Да это не особо важно, — не унимался историк. — Потому как все эти люди стали такими благодаря своим учителям. Это они помогли им стать теми, кто они есть. Педагогика — это наука не о детях, это наука, которая оправдывается в будущем. Взрослого создает учитель в школе. И этот эмчеэсник, и кто-то там еще, не помню, и этот имбецил — все они результат работы педагогов, но он, по-моему, много уроков прогулял.

На фото были ничем не примечательные дети, только какого-то недокормленного вида. Может, такой эффект давали короткие стрижки, почти наголо, или взгляд. В этих взглядах болезни не было, а была какая-то обреченность, раннее понимание жизни. Влад посмотрел первые страницы: задержка психического развития. Предыдущий психолог писала, старая школа. Сейчас такие заключения не пишут. А раньше сплошь и рядом — в основном, детям из многодетных, неблагополучных семей. Дома с ними не занимаются, в школе сплошные прогулы и двойки, родители не могут прокормить столько ртов. И директор школы принимает решение помочь. И тогда у обычного социально запущенного ребенка появляется такая запись. И едет он на казенные харчи. В казенный дом, где периодически еще и одежду выдают из гуманитарной помощи. Да и содержат такие школы, в основном, на деньги спонсоров. Ребенок одет, обут, накормлен. Находится в тепле и под присмотром. И это хорошо. Если государство не хочет, именно не хочет, помогать таким людям, то это хоть какой-то способ облегчить им жизнь.

— Одна из грубейших ошибок — считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке, — продолжал Дмитрий Анатольевич. — Вспыльчивый ребенок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребенка выманили игрушку; у взрослого — подпись на векселе. Легкомысленный ребенок за десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты все свое состояние. Детей нет — есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств, — это он цитировал Януша Корчака.

Влад был с ним полностью согласен. Но также он понимал, что клоуны на телевидении для того и существуют, чтобы развлекать зрителя или отвлекать его от каких-нибудь более серьезных проблем. Такая разновидность обезьянки, которая гримасничает перед отдыхающими в то время, когда обчищают их карманы. И вот по этой причине он старался телевизор не смотреть.

Пролистал папки с похожим содержимым. Кивнул на прощание Елене и Дмитрию и вышел. Тяжелая дверь отсекла голос историка, как бритвой.

19

Матвей сидел в кресле, закинув ноги на стул. Пил кофе и морщился, как от зубной боли.

— Голова болит? — пожав ему руку, поинтересовался Влад.

— Нет, просто не выспался. А у тебя как самочувствие? — Матвей улыбнулся.

— Да все слава богу, — вернул улыбку Влад. — Ну что, готов к марш-броску?

— Сейчас чашку помою и поедем. — Матвей поднялся и пошел к умывальнику.

Машина была гораздо просторней, чем у Влада. Тот самый тяжелый приземистый «додж». Американцы, они любят все большое. И хорошая аудиосистема. Из колонок доносился с детства знакомый голос:

Я смотрю в темноту, я вижу огни —

Это где-то в степи полыхает пожар.

Я вижу огни, вижу пламя костров —

Это значит, что здесь скрывается зверь.

Я гнался за ним столько лет, столько зим…

Выехать собирались с самого утра, но все как обычно. Пока бумаги, пока кофе, пока поговорить, и когда выехали, то по дороге к школе уже шли учителя. Сейчас воспитатели, которые работают с подъема, сдадут вахту, и начнутся уроки. Воспитатели в это время свободны. Кто на машине, тот едет домой, чтобы не сидеть в школе. Кто-то сидит, пишет планы и отчеты. Превратили профессионалов в бумагомарателей. Вместо непосредственной работы с детьми надо написать тонны бумаг о том, как ты работал с детьми. Все эти филькины грамоты потом подшиваются в папки для чего-то там очень нужного.

Я даже знаю, как болит у зверя в груди,

Он идет, он хрипит, мне знаком этот крик.

Я кружу в темноте, там, где слышится смех —

Это значит, что теперь зверю конец.

Я не буду ждать утра, чтоб не видеть, как он,

Пробудившись ото сна, станет другим.

Я не буду ждать утра, чтоб не тратить больше сил…

Смотри на звезду — она теперь твоя.

Искры тают в ночи, звезды светят в пути,

Я лечу и мне грустно в этой степи…

Это Матвей сделал громче. Он сосредоточенно рулил и молчал, только постукивал по рулю пальцами в такт музыке.

И существуют проверяющие, которые читают эти папки. И на основе этих неверных данных создают свои. А на их папки также есть проверка, а на ту проверку, у которой также есть папки, тоже есть проверка. Ужас, как у Гарри Гаррисона в «Стальной Крысе» — прибор для поиска жучков в приборе для поиска жучков. Когда читаешь такое в детстве, то смешно, во взрослой же жизни это печально.

Когда утро взошло, успокоилась ночь,

Не грозила ничем, лишь отправилась прочь.

Он еще крепко спал, когда слабая дрожь

Мелькнула в груди, с неба вылился дождь.

Он еще крепко спал, когда утро взошло…^[3]

Влад убавил звук. Матвей повернул к нему голову:

— Не нравится песня?

— Нравится, я слушал их еще на пластинке. У меня были. «Наутилус», «Бригада С», Владимир Высоцкий. Высоцкого было особенно много, на пленке. Такие тяжелые бобины с пленкой. Еще была такая штука — радиола, не помню точное название. Сверху ставились бобины. Ниже шли настройки радио. А еще ниже такая выдвижная штука, выдвигаешь, а там проигрыватель пластинок. Вот такой вот комбайн. Отец на нем Высоцкого крутил, да и много других исполнителей было. Вот и осталась с детства любовь к нашей старой музыке.

— Родители живы еще?

— Да, живут в городе. Почти городе, мы с окраины. Частный сектор.

— Работают? Хозяйство держат?

— Ты откуда свалился? Какие свои хозяйства? Может, где-то они и есть. Но у нас нет. Почти ни у кого. Раньше люди и овец держали, и кур, и гусей, телят растили. Выпускали днем в поля или привязывали, вечером забирали. А сейчас все поля под застройки да под зерновые забрали, свой скот пасти запретили. Но на пятнадцати — двадцати сотках не разгуляешься, не напасешься. В итоге и поля пустые, и дворы пустые. Зато в магазин привозят и мясо, и молоко. Покупайте кооперативное от нашего райпо. Уничтожили хозяйства в пользу купи-продай.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Группа «Звери». Из песни «Напитки покрепче».

2

Группа «Звери». Из песни «Районы-кварталы».

3

Группа «Наутилус Помпилиус». Из песни «Зверь».