Путешествие за смертью. Книга 1. Mогильщик из Таллина

Иван Любенко, 2022

В Таллине, в церкви Святого Олафа, в спину органиста вонзается стрела, а в музее братства Черноголовых пропадает складной золотой алтарь работы Яна ван-Эйка. Климу Ардашеву придётся разобраться, что объединяет четыре ноты, дописанные в партитуру погибшего музыканта, древнеримскую эпитафию на старом склепе и сражение времён Ливонской войны. Расследование осложняется убийством советского дипломата, появлением старого ялтинского знакомого и прибытием парохода «Парижская коммуна» с грузом золота из Петрограда. И это ещё далеко не все препятствия, стоящие на пути частного сыщика в августе 1920 года.

Глава 2. Инспектор Саар

При появлении полицейского и дворника толпа разбежалась. Остался Ардашев и весьма привлекательная брюнетка лет двадцати пяти, с глазами цвета спелой вишни и длинными ресницами. Стройная, среднего роста, она старалась не смотреть на покойника и вытирала слёзы белым, кружевным платочком, который достала из сумочки. Глядя на неё, Клим Пантелеевич поймал себя на мысли, что её он жалел больше, чем погибшего Минора. Наверное, потому, что, во-первых, подобные шедевры матушки природы встречаются чрезвычайно редко, а во-вторых, следует признать, что дамы такой неземной красоты обычно страдают от повышенного мужского внимания, и ловеласы всегда надеются отыскать в их душах какую-то порочную струну, сыграв на которой удастся добиться всего того, что рисует в своём воображении любой волокита. Словом, растлевай и властвуй. Безраздельно. От того их и жаль.

Дворник накрыл труп рогожей и, выслушав приказание протелефонировать в полицейское управление, поспешно удалился.

Полицейский, судя по званию, унтер-офицер, повернулся к свидетельнице и чём-то негромко поинтересовался:

— Простите, но я не знаю эстонского. Не могли бы вы обратиться ко мне на том языке, на котором вы, да и не только вы, а все окружающие, говорили всего три года назад? — уже почти успокоившись, с заметной иронией вымолвила дама.

— Вы видели, как произошла авария? — на чистом русском языке спросил он.

— Да. Этот несчастный очень торопился, обогнал меня, когда я шла по тротуару. А потом он стал переходить дорогу. Тут на него и налетел таксомотор. А мог бы и меня сбить. И здесь лежала бы я, то есть мой труп, — она опять всхлипнула.

— Это было такси?

— Естественно.

— Почему естественно?

— Потому что только таксисты в Ревеле носятся, как угорелые. И вообще, от машин один вред. Они не только засоряют воздух, но и убивают людей. Их надо запретить.

— Простите, вы номер мотора^[3] не заметили?

— Да разве я должна всматриваться в их номера? — рассеяно вопросила свидетельница.

— Это был синий «Ситроен». Две последние цифры — 36, — изрек Ардашев.

— Вы тоже русский? — удивился страж порядка.

Клим Пантелеевич только собирался ответить, как из-за угла вылетел и резко остановился чёрный, уже изрядно потрёпанный «Форд».

Из машины вышли двое. Третий остался сидеть за рулём.

Первый, в котелке, шагал решительно, будто торопился кого-то арестовывать. Так ходят полицейские или судебные следователи. Это был невысокий, худой господин лет сорока пяти, с роскошными усами, в костюме, жилетке и в галстуке. За ним семенил толстяк с бритым лицом в костюме и таком же точно котелке. Носки его туфлей были давно не чищены. На лице неуклюжего торопыги читалась досада, понятная любому чиновнику, которому в субботу приходится задерживаться на службе.

Полицейский отдал честь и вытянулся в струнку.

Первый из подошедших похлопал его по плечу и спросил по-эстонски:

— Свидетели есть?

Тот указал кивком в сторону Ардашева и дамы.

— Эти двое. Русские.

— Разрешите отрекомендоваться — инспектор криминальной полиции Бруно Саар, — представился незнакомец на русском языке. — Позвольте ваши паспорта.

— Вот надо же, — недовольно поморщилась дама, выуживая из сумочки документ, — попала в переплёт.

— Госпожа Варнавская Анастасия Павловна, — прочитал инспектор и подняв глаза, облизал её липким, как патока, взглядом. — У вас временное пребывание? Вы беженка?

— Да, а что?

— Ничего, просто уточняю, занесённые в справку данные, относительно вашего нахождения на территории моей республики, — выговорил инспектор, сделав ударение на слове «моей».

И он тут же, закуривая сигарету, обратился к Ардашеву:

— Соблаговолите, сударь, предъявить ваши документы.

Клим Пантелеевич протянул чехословацкий паспорт.

— О! Не ожидал. Прямо из Праги пожаловали?

— Показать билет?

— Нет надобности.

Тем временем спутник инспектора, очевидно судебный медик, закончил осматривать тело и вынес заключение:

— Водитель сбил бедолагу на большой скорости и, очевидно, после того, как тело упало на землю, переехал голову и туловище. Об этом говорят внешние повреждения: многочисленные переломы черепа, рваные лоскутные раны головы, ушных раковин, выдавливание мозгового вещества через уши и нос… Повреждён и живот: видны надрывы поверхностных слоёв кожи. Я уверен, что и внутренние органы от сильного удара оторвались. Сердце и селезёнка уж точно. Думаю, при вскрытии это подтвердится. Только есть ли смысл его проводить?

— Думаю, нет. И так всё понятно, — ответил полицейский и принялся обыскивать труп.

Через минуту у него в руках оказался дипломатический паспорт покойного, мандат советского представительства и туго набитый купюрами бумажник.

— Дипломат, — озадачено протянул он, — вот только этого нам, дорогой Андрес, не хватало. Теперь точно вам придётся его вскрывать, а мне вызывать советское начальство.

— Ну что за неделя! То висельник в Фалле, то теперь вот русский пешеход-неудачник, — досадливо поморщился доктор.

— Домой мы сегодня вернёмся очень поздно, или рано. Скорее всего, под утро. — Инспектор повернулся к свидетелям. — Что ж, прошу в автомобиль.

Не обращая внимания на предложение, Клим Пантелеевич произнёс:

— Стоит заметить, господа, что на дороге полностью отсутствует след от торможения колёс. Это говорит о том, что наезд на этого пешехода не был случайным. Кроме того, замечу, что на сорочке покойного остался чёткий отпечаток рисунка протектора шин. Его следует аккуратно вырезать. Зная марку таксомотора, цвет, последние две цифры номера и рисунок протектора шин вы без труда отыщете этот автомобиль.

Господин Саар подозрительно сощурился и, сделав глубокую затяжку, спросил:

— Вы запомнили цвет, номер и марку?

— Не весь номер, — ответил за Ардашева полицейский, — только две последние цифры — 36, марка — «Ситроен».

— Не просто «Ситроен», это была модель «A» (10CV), — уточнил Клим Пантелеевич.

— Интересно, интересно, — пробубнил инспектор и велел: — Что ж, господа свидетели, я всё же прошу вас проехать с нами, чтобы оформить протоколы допросов.

— Пропал день, — вздохнула Варнавская.

— Ничего не поделаешь — убийство, — вымолвил Клим Пантелеевич и распахнул перед дамой дверь «Форда».

— Благодарю вас!

— Не стоит, — усаживаясь рядом, ответил Ардашев.

Инспектор затушил окурок носком туфли, приказал унтер-офицеру дожидаться санитарной кареты и вернулся к авто. Усевшись на переднее сиденье, он хлопнул дверью, и машина тронулась. Она понеслась с такой скоростью, что появись перед ней зазевавшийся пешеход, он определённо бы стал вторым трупом за день.

— Господин Ардашев, вы бывший полицейский? — осведомился сыщик.

— Напротив. Я бывший присяжный поверенный.

— Но раньше служили в полиции?

— Упаси Господь.

— А в Праге чем занимаетесь?

— Я частный детектив.

— В Чехословакию прибыли из России?

— Вы чертовски проницательны.

— А что вас привело в Прагу?

— Длинная история.

— Ничего, я не тороплюсь.

— Простите, сударь, у меня нет желания посвящать вас в перипетии своей судьбы.

— А зря. В противном случае, наша беседа пройдёт в присутствии офицера контрразведки.

— Не возражаю. Жаль будет только времени, потраченного впустую. Я собирался осмотреть достопримечательности Ревеля.

— Таллина! Попрошу правильно именовать столицу нашего государства, — встрял в разговор доктор.

— Как угодно. Я бы напомнил вам последние четыре строчки русского поэта Петра Вяземского. Думаю, в гимназии, вы, должно быть, если не выучили наизусть, то уж точно читали его «Ночь в Ревеле»:

Ревель датский, Ревель шведский,

Ревель русский! — Тот же ты!

И Олай твой молодецкий

Гордо смотрит с высоты.

— Был Ревель, стал Таллин, — пробубнил Саар.

— Пусть так. Только вот немецкие и шведские газеты с этим не церемонятся. У них Ревель остался Ревелем. И все делают вид, что этого не замечают. А впрочем, мне всё равно. Хотите, могу и Колыванью называть.

— Ни в коем случае, милостивый государь! — возмутился врач.

— Отчего же? Насколько я помню, именно так окрестил вашу теперешнюю столицу арабский географ Аль-Идриси в 1154 году. Под этим названием оно и перекочевало в древнерусские летописи.

— Это распространённое заблуждение. Имя Колыван принадлежало одному из героев эстонского эпоса, — не сдавался эскулап.

— Вполне возможно. Но это ни в коей мере не опровергает мою гипотезу, — невозмутимо заявил Клим Пантелеевич. — Однако, известно ли вам откуда взялось название Ревель? Его ведь не русские придумали.

— Ну-ну, поведайте нам, господин русский пражанин, — с заметным ехидством в голосе выговорил доктор.

— Всё дело в бухте. Она, как известно, около четырнадцати вёрст в длину и около восьми в ширину. Глубина от двенадцати до пятнадцати саженей. Дно глиняное и местами песчаное. Льда зимой почти не бывает, ветры проходят стороной. Наверное, и в самом деле, это место можно было бы наречь раем для мореплавателей, если бы не мели и рифы при заходе в бухту. Подозреваю, что датские корабли не раз на эти рифы налетали и оттого прозвали город «revеl», что означает «рифы».

— О! Вам известно то, о чём мы, уроженцы этого города, даже и не подозревали, — насмешливо скривил губы судебный врач.

— Господа, смею прервать ваш спор, — вмешался инспектор. — Мы уже приехали.

Полицейское управление располагалось по улице Глиняной, в доме номер шесть. Ещё несколько лет назад в этом здании служил полицмейстер Ревеля с помощником, приставы всех частей и сыскное отделение. Теперь всё обстояло иначе: Полевая полиция охраняла общественный порядок, Криминальная полиция занималась расследованием уголовно наказуемых преступлений, а Охранная полиция (Служба внутренней безопасности), находящаяся совсем в другом месте, боролась с государственными преступлениями, направленными на свержение существующего государственного порядка. Главное управление Охранной полиции имело одиннадцать уездных отделений в стране, но, несмотря на это, город кишел не только шпионами, но и контрабандистами. Казалось, в Таллинский порт — перевалочный пункт между Советской Россией и остальным миром — съехались авантюристы со всей Европы.

Ежедневно в гавань заходили вереницы пароходов. Железные монстры гудели, искали место у пристани и, бросив якорь, становились на разгрузку. Без устали работали высотные портовые краны, напоминающие собой пришельцев из «Войны миров» Герберта Уэллса.

На железнодорожном вокзале тоже царила суета. Товарные составы, наполнив чрева вагонов, подрагивая на стрелках, уносились в Нарву, Ямбург и Петроград.

Вечерами в ресторанах играли оркестры, и шумели кафешантаны с бегущими электрическими вывесками на фасадах. Часто в них, а не на бирже, заключались миллионные сделки, проигрывались в карты сумасшедшие суммы и в одночасье наживались умопомрачительные состояния. Экономическая жизнь Таллина — пусть не совсем законная, но всё же очень прибыльная — кипела, как адский котёл.

Несмотря на инфляцию, в казну текли налоги, уплачивались портовые сборы и таможенные пошлины. Республика обрела силу и, разбив большевиков, смогла отстоять свою независимость. Национальный патриотизм был на подъёме. Но стране нужна была передышка. Именно поэтому, после заключения Тартуского мирного договора власть не хотела обострять отношения с Кремлём и смотрела на действия агентов Москвы сквозь пальцы, правда, если они не угрожали интересам Эстонии.

Ардашев и Варнавская в сопровождении инспектора поднялись на второй этаж. В конце коридора со сводчатыми потолками стояли сбитые воедино стулья. Указав на них, полицейский скрылся за дверью. Было слышно, как он с кем-то разговаривал по телефону на русском языке. Минуты через три сыщик выскочил из кабинета и со словами «подождите меня здесь» понесся к выходу.

— Не стоит ждать ничего хорошего, — глядя в пол, грустно промолвила дама.

— Не расстраивайтесь, Анастасия Павловна. Допросят и отпустят.

— Надо же, вы запомнили, как меня зовут. Обычно с первого раза имя ранее незнакомого человека я забываю, если он мне не интересен.

— У меня это само собой получается. Отпечатывается в голове, как на «Ундервуде».

— А вы, Клим Пантелеевич, и в самом деле, частный сыщик?

— Да, — просто ответил Ардашев, словно не замечая, что новая знакомая сделала ему комплимент.

— Как Шерлок Холмс? — улыбнулась она.

— Куда мне до него! Он — гений, хоть и литературный персонаж.

Бывший присяжный поверенный вынул коробочку ландрина, открыл крышку и протянул даме:

— Прошу.

— Благодарю, вы очень любезны.

Тонкими, изящными пальцами, точно пинцетами, она взяла одну конфетку, которая тут же исчезла во рту.

— Вы расследуете убийства?

— В основном.

— Это, наверное, так интересно?

— Не очень. Я лишь стремлюсь к торжеству справедливости.

— Вот как? — задумчиво проговорила Варнавская и захлопала ресницами, точно обиженный ребёнок. — Я почему-то всегда считала, что следствие или суд устанавливают истину, то есть правду.

— Справедливость, Анастасия Павловна, поверьте, выше правды, потому что у каждого своя правда. Для этого и создан суд присяжных.

— Выше справедливости ничего нет?

— Милосердие — вершина человеческого благоразумия. Если бы все люди им обладали, то и преступников не было бы вовсе.

— А позволите, ещё один вопрос?

— Пожалуйста.

— Преступниками родятся, или становятся?

— И родятся, и становятся. Не секрет, что некоторые люди из-за врождённого слабоумия (душевнобольные к ним не относятся) просто не в состоянии понять, что хорошо, а что плохо. В их поведении превалирует не разумное, а животное начало. Инстинкты, то есть их собственные желания, у таких субъектов стоят на первом месте, а правила поведения в обществе либо на втором, либо вообще отсутствуют. Наиболее отпетые каторжане, как правило, способны на самые мерзкие и низкие поступки, о которых в приличном обществе даже стыдно говорить. А для них такое поведение — норма жизни. Другая категория преступников — образованные люди с чрезмерным эгоизмом. Они всегда одержимы мыслью о собственной выгоде и постановке личных интересов выше интересов окружающих. Помните, у Рылеева?

Ужасно быть рабом страстей!

Кто раз их предался стремленью,

Тот с каждым днём летит быстрей

От преступленья к преступленью.

— «Святополк»?

— Точно! Вы отлично образованны.

— Это всё мама, — произнесла Анастасия и погрустнела. — Простите, что перебила. Продолжайте, пожалуйста. Вас так интересно слушать!

— Благодарю. Так вот, ради ублажения собственных страстей такие люди готовы нарушить закон. В сущности, между первой и второй категорией правонарушителей разница заключается лишь в способах совершения преступлений. Образованные злодеи коварней. Однако, всё сказанное относится исключительно к умышленным преступлениям, совершаемым из корыстных побуждений. Преступления по неосторожности, или по мотиву ревности — другая область криминальной психологии. О ней можно говорить часами… Кстати о времени, — Ардашев щёлкнул крышкой золотого «Мозера» и проронил: — Интересно, сколько ещё мы здесь просидим.

Инспектор появился через два часа. Дежурно извинившись, он пригласил к себе Варнавскую. Её не было довольно долго. Наконец, она вышла. На её глазах были слёзы.

— Что случилось, Анастасия Павловна? — вставая, осведомился Клим Пантелеевич.

— Полицейский посмотрел мой документ о беженстве и сказал, что он фальшивый. И меня посадят в камеру с воровками, цыганками и проститутками. Я этого не вынесу.

— Не волнуйтесь, я всё устрою…

Ардашев не успел договорить. Из полуоткрытой двери послышался голос инспектора:

— Господин частный чехословацкий сыщик, мне что — телеграмму вам отбить? Сколько можно вас ждать? Прошу на допрос.

Клим Пантелеевич проследовал в кабинет.

Пепельница на столе полицейского была полна окурков, и дымное облако ещё не успело улетучиться через открытую форточку.

Допрос длился недолго. Ардашев подробно изложил все обстоятельства аварии и подписал протокол.

Инспектор был вежлив, но его дурное расположение духа нет-нет, да и выскакивало наружу через резкие фразы и недобрый взгляд из-под густых бровей. Он явно что-то знал, и это его угнетало. Но что? И как вывести на откровения эту хитрую бестию так, чтобы он ничего не заподозрил? Да и судьбу Варнавской надо как-то решать. «С чего начать? Ну уж точно не с неё. А то, пожалуй, выставит меня за дверь» — размышлял частный сыщик. — «Попробую сначала его заинтриговать, а уж потом, когда он покажет свой интерес, можно перейти и к участи этой несчастной красавицы».

Ардашев мысленно перебирал варианты начала разговора, и, ничего не придумав, уже уходя, бросил небрежно:

— Господин Саар, если вас интересует моё мнение, как частного детектива, то, принимая во внимания все обстоятельства происшествия, я могу с полной уверенностью сказать, что это было умышленное смертоубийство.

— Вы имеете в виду, отсутствие следа торможения?

— Не только. Шофёр, намеренно сдал назад, а потом переехал труп в области головы, то есть он смотрел на направление колёс.

— Почему вы не упомянули об этом при допросе?

— Только сейчас вспомнил. Но я готов подписать новый протокол. Я никуда не спешу. День всё равно закончился.

— Ладно, — махнул рукой инспектор, — не будем ничего переделывать. Он открыл ящик стола, вынул полулист почтовой бумаги, сложенный вчетверо и положил на стол. — Взгляните. Нашёл в рабочем столе этого Минора.

— Как же вам удалось оформить изъятие документа из здания дипломатической миссии?

— Никак. Справка случайно забралась в мой карман. Иногда приходится грешить, ради исполнения служебного долга.

Ардашев прочёл:

— «Складной церковный алтарь является собственностью Р.С.Ф.С.Р. и не представляет какой-либо исторической или художественной ценности, в связи с чем может быть вывезен за пределы государства».

— Что скажете?

— Думаете, покойный промышлял контрабандой? — вопросом на вопрос ответил Ардашев.

— А почему нет? Вы знаете, что творят эти советские дипломаты в ресторанах? На выпивку и проституток они спускают сотни марок, крон, долларов и фунтов стерлингов! А газеты утверждают, что у них в России голод.

— Простой народ голодает, это правда.

— Охотно верю, но люди Оржиха барыжничают. Агенты доносят, что они продают русским спекулянтам разные товары по двойной или тройной цене. И те не отказываются, берут, потому что уже в Петрограде их стоимость вырастет в десять, а иногда и в пятнадцать раз. Особенно это касается лекарств.

— Таковы большевики. Они понимают, что власть долго не удержат. Вот и пытаются взять от жизни всё, что можно.

— Да, препротивно всё это. Ещё недавно мы были гражданами одной страны. Но сейчас меня волнует другое: кому понадобилось убирать этого Минора? Вашим соотечественникам, которые ведут борьбу с большевизмом?

— Не стоит гадать. Надо расследовать. И я могу вам помочь. На добровольных, так сказать, началах. Останусь в Таллине, пока не укажу вам на убийцу этого большевика. Вы его и арестуете.

Полицейский задумался и спросил подозрительно:

— А что вы за это хотите?

— Сущую мелочь — новые документы для госпожи Варнавской. Скажем, она утеряла старые и обратилась в полицию. И вы выдадите ей временное удостоверение беженки. Но уже подлинное.

Сыщик улыбнулся и кивнул понимающе:

— Да-да, красавица. Хрупкий стан, нежные черты лица… Такие встречаются редко — одна на сто тысяч. — Он задумался. — В принципе, я могу на это пойти. Чего не сделаешь ради исполнения служебного долга. Но всё будет зависеть от результата вашего расследования.

— Договорились. Естественно, мне понадобится содействие полиции.

— Поможем, не сомневайтесь.

— Насколько я понимаю, угнанный таксомотор вы ещё не нашли?

— А откуда вы знаете, что он угнанный? Хозяин таксомотора заявил об этом только четверть часа назад.

— Догадался. Я бы хотел его осмотреть.

— Такую возможность я вам предоставлю, как только мы его отыщем. В какой гостинице вы остановились?

— В отеле «Рояль».

— Понятно. Пожалуй, у меня больше нет вопросов.

— Честь имею кланяться, — попрощался Клим Пантелеевич и вышел.

— До скорого свидания, — бросил вдогонку инспектор.

Варнавская сидела на стуле с заплаканными глазами. Она обречённо взглянула на Ардашева и спросила:

— Меня надолго посадят?

— Не волнуйтесь. Всё будет хорошо. Я отвезу вас домой.

— Как домой? Этот полицейский велел мне сидеть и ждать конвой. Пришлось во всём сознаться: документ я купила у незнакомого человека на рынке. Вернее, не купила, а отдала за него кольцо с брильянтом и золотые часы-кулон — последнее, что у меня оставалось.

— Анастасия Павловна, нам надобно идти. Не стоит здесь говорить о таких вещах. Стены тоже имеют уши. Прошу вас, пойдёмте.

Варнавская поднялась. Ардашев взял её за локоть и повёл по коридору.

Уже на улице он предложил:

— Как я понимаю, неприятности для нас закончились. Позвольте пригласить вас в ресторан. Надеюсь, мы оба сможем забыть о всех перипетиях сегодняшнего дня.

— А впрочем, почему бы и нет? Я согласна.

— Прекрасно. Вон и извозчик.

Ардашев остановил фаэтон, и, усадив даму, спросил у возницы:

— А скажи-ка, братец, какой в городе лучший ресторан?

— В гостинице «Золотой лев», на Новой улице.

— Так тому и быть. Трогай.

Коляска уже покатилась, как вдруг Варнавская вымолвила:

— Простите, Клим Пантелеевич, но по некоторым причинам я бы не хотела оказаться в ресторане этой гостиницы.

— Как скажете. Выберем другую.

Услышав разговор, кучер предложил:

— Можно и в «Европу». Тамошний ресторан все хвалят.

— Не возражаете, Анастасия Павловна?

— Нет.

— Тогда едем.

— Это совсем рядом. На этой же улице. Жаль, ничего теперь не заработаю, — со вздохом сожаления проронил возница.

— Не переживай.

Проехав два квартала, фаэтон остановился. Расплатившись, к радости извозчика, по-царски, частный сыщик помог даме сойти с коляски.

Примечания

3

В эти годы «автомобиль» часто называли «мотором» (прим. авт.).