Маскарад со смертью

Иван Любенко, 2010

Выйдя в отставку, Клим Пантелеевич Ардашев, бывший начальник Азиатского департамента МИДа в России, мечтал о жизни провинциального отшельника-сибарита. Но не тут-то было: неожиданно убивают его знакомого ювелира Соломона Жиха, а тот в предсмертной записке просит Ардашева позаботиться о его красавице-жене Кларе… Расследование трагической смерти Жиха заводит Ардашева в дебри человеческих чувств и отношений: любовь оборачивается предательством, а предательство – прощением…

4

Утренний гость

Проснувшись, как обычно, в половине восьмого и закончив приятную процедуру неспешного бритья, Клим Пантелеевич, в ослепительно-белой сорочке с массивными золотыми запонками и в костюме из темно-синего английского сукна, прошел в гостиную.

Самовар уже внесли. Нарезанная аккуратными ломтиками розовая ветчина благоухала свежестью, а принесенный из погреба осетинский сыр успел покрыться легкими, прозрачными каплями влаги. Супруга накрывала на стол. За восемнадцать лет совместной жизни Вероника Альбертовна сильно не изменилась: несколько пополнела, но сохранила обаяние юной доверчивой девчонки.

Разговор за столом не отличался особым разнообразием, а скорее походил на общение прилично воспитанных и уважающих друг друга людей.

— Надеюсь освободиться пораньше, — сказал Клим Пантелеевич, аккуратно намазывая масло на ломтик лаваша. — Может, на днях навестим Высотских? Послезавтра у них журфикс. Давно приглашают… Все обещаем зайти, да не получается. Неудобно как-то… Говорят, последнее время там собираются сливки местного провинциального общества.

— Хорошо было бы, право! Я так и не видела Виолету Константиновну после ее французской диеты, — проворковала супруга, снимая фарфоровый чайничек с верхушки самовара.

— Не спорю — диета штука полезная, но если еще и поститься как положено, то можно совсем себя извести. А мы с тобой, дорогая, тоже хороши: Успенский пост не соблюдаем, — расправляясь с алым куском ветчины, сокрушался Клим Пантелеевич.

— Почему бы нам самим не собрать гостей? А ты, как всегда, их чем-нибудь порадуешь. Помнишь, как долго все обсуждали приготовленный тобою шашлык? А чем на этот раз ты бы смог удивить ставропольское мелкопоместное дворянство? — будто не слыша упоминания о церковном запрете чревоугодия, подперев щеку рукой, весело интересовалась Вероника Альбертовна.

— Снова шашлыком, но не простым, а чабанским.

— Как это?

— Рецепт насколько прост, настолько и стар: хорошо промытые и посоленные куски свежеразделанного барана складывают в его же шкуру, завязывают оба конца пеньковой веревкой и, положив в яму, на полвершка засыпают землей. Сверху разводят костер и ждут, пока все угли полностью не перегорят. После этого шкуру вытаскивают, вскрывают, достают мясо и подают его гостям на лаваше. Весь фокус в том, что до поры до времени никто, кроме шашлычника, не знает, где находится мясо, и все терпеливо ждут, когда же, наконец, принесут все необходимое для жарки. А хозяин выдерживает паузу и, невозмутимо помешивая кочергой костер, ведет непринужденную беседу.

— Замечательно! Так за чем же дело стало?

— Тут главное, мясо должно быть нежным. Лучше всего, конечно, молодой карачаевский курдючный барашек. Сочная трава высокогорий придает такой баранине специфический аромат. Но… надобно сначала дождаться окончания поста, а то ведь люди не поймут, — наливая чай с мятой, предположил хозяин дома.

Внизу зазвонил дверной колокольчик, что означало не только прерванный завтрак, но и, возможно, новости, которые иногда резко меняют нашу жизнь и не всегда в лучшую сторону.

Приветливая горничная уже впустила немолодого господина. В нем легко узнавался известный в Ставрополе делец в трех ипостасях: ростовщик (два собственных ломбарда), ювелир (мастерская и ювелирный салон на паях) и аптечный магнат (аптеки в Ставрополе, Кисловодске и Пятигорске) — Соломон Моисеевич Жих.

— Покорнейше прошу извинить, уважаемый Клим Пантелеевич, что так рано потревожил ваш покой и заранее не договорился о приеме, но дело, о котором пойдет речь, для меня очень важно. Могу ли я рассчитывать на аудиенцию? — слегка заискивающим тоном вымолвил Соломон Моисеевич. Белая рубашка визитера была не первой свежести — с полосками желтого высохшего пота по краям воротничка. Сильно нафиксатуаренный пробор делил его голову на две равные части.

— Не вижу препятствий, пройдемте в кабинет, — сдержанно ответил адвокат, и по его спокойному лицу пробежала едва заметная тень легкого неудовольствия. Сказать по правде, Жиха в городе не особенно жаловали, но обойтись без него тоже не могли.

Посетитель и хозяин удобно расположились в мягких кожаных с широкими подлокотниками креслах. Низкий столик из красного дерева разделял собеседников. Все детали кабинета были выполнены в английском стиле, характерном для начала уже безвозвратно минувшего девятнадцатого века.

— Видите ли, уважаемый Клим Пантелеевич, с самого детства мой покойный папа меня учил: «Сынок, работай и откладывай, и ты всегда будешь иметь кусочек хлеба и даже немного кошерной говядины на праздник». Я долго и усердно трудился, по крохам собирал капитал, во всем себе отказывал и только сейчас начал понемногу жить так, как давно живут почтенные люди нашего города, — вытирая платком пот дрожащими толстенькими пальчиками, быстро лепетал Соломон. — Вы, должно быть, видели мою Кларочку, она намного моложе, но ей удалось вернуть мне радость после смерти жены. Первое время наши чувства расцветали магнолией! Я мечтал о большой и дружной семье, а для будущих детей даже купил пианино работы одного известного мастера из Данцига. Но Клара просила подождать. Прошло три года. Я заметил, что ее стала одолевать скука, и она все чаще выражала неудовольствие по любому поводу. Мое существование стало невыносимым, но я продолжал мириться с ее прихотями. А что я мог поделать? — безостановочно прерывая себя глубокими нервными вздохами, почти задыхаясь, лепетал негоциант.

— Мне кажется, что вам не стоит так переживать. Разрешите угостить вас рюмочкой великолепной вишневой наливки. Вероника Альбертовна, моя жена, готовит ее по старому, очень редкому рецепту, из местной шпанской вишни. — Адвокат неторопливо подошел к стоящему у окна узкому, высокому шкафу из красного дерева, открыл резную дверцу, достал хрустальный, почти полный графин и две рюмки на изящных ножках. — Этот нектар прекрасно согревает кровь и успокаивает душу, — наливая напиток, гостеприимно и по-доброму произнес Клим Пантелеевич, проникаясь жалостью к этому несчастному человеку.

— Дай бог здоровья вам и вашей очаровательной хозяйке. Как учит нас Талмуд — добро рождает добро, — отпив глоток, ответил на любезность Жих.

— Благодарю вас, — слегка причмокнув от удовольствия и возвращая рюмку на столик, проронил хозяин дома.

— Я великодушно прошу вас сохранить наш разговор в секрете. Дельце, которое я вам поведаю, матримониальное и носит сугубо конфиденциальный характер, — осторожничал визитер.

— Хранить чужие секреты — непременный атрибут моей профессии. Это называется адвокатской тайной, — не сводя глаз с лица собеседника, сухо проронил Ардашев.

— Я в этом и не сомневался… Это я так, на всякий случай… Вы уж не обессудьте… Однако же я продолжу… Не так давно мы были в гостях у очень уважаемых и порядочных людей — у графа и графини Высотских. Вы хоть и новый здесь человек, а с ними, наверное, уже познакомились… — Ардашев утвердительно кивнул. — Так вот, когда после десерта я с Аристархом Илларионовичем вышел прогуляться в сад, то застал там Кларочку, беседующую с молодым человеком. Его лица я толком не разглядел, да и он как-то сразу ретировался. Клара объяснила, что это доктор, у которого она лечится. Надо признать, последнее время она чувствовала себя неважно и довольно часто посещала врача. По-правде говоря, я большого значения этому не придал. Но не прошло и трех дней, как по почте некий аноним прислал цветную карточку, знаете, такие иногда продают в лавках, особенно на первое апреля, с рисунками срамного свойства. Вот, полюбуйтесь. — Соломон Моисеевич достал из внутреннего кармана надорванный сбоку конверт и передал адвокату. Внутри оказалась глянцевая открытка далеко не пуританского вида. На ней был нарисован доктор, приложивший ухо к обнаженной спине дамочки и страстно сжимающий ее пышный бюст. При этом мадам говорила: «Доктор, я лечусь у вас уже полгода, но по-прежнему чувствую стеснение в груди».

Лицо Соломона приняло багровый цвет и, раскрасневшись от обиды и постоянно промакивая носовым платком выступающую на лбу испарину, он продолжал:

— Мое больное сердце не выдержало, и я потребовал у жены объяснений. И она созналась. На самом деле это никакой не врач, а офицер кавалерии. Вы можете себе представить! Кларочка призналась, что она давно с ним знакома! Как она плакала! Моя девочка! Этот прощелыга окрутил юное создание и, оказывается, добился ее! Он уже давно живет за ее счет, а точнее, за мой. Вы представляете? То есть он не только спит с моей женой, но, что еще более возмутительно — он ест мой кусок хлеба! — нервно теребя цепочку золотого брегета, свисавшую из кармашка жилетки на положенную длину, все более расходился Соломон.

— Да, вы правы, действительно субтильное дельце, — болезненно поморщился адвокат и, вытащив из внутреннего кармана жестяную коробочку монпансье «Георг Ландрин», протянул гостю.

— Премного благодарен. Однако я берегу зубы и от всякого рода леденцов воздерживаюсь, — извинительным тоном изрек хозяин ломбардов и аптек.

— А мне, знаете ли, помогают настроить мыслительный процесс. Пристрастился, после того как бросил курить, особенно к этим, московским. — Помедлив, Клим Пантелеевич отправил в рот конфетку зеленого цвета.

— Но это еще не все. Проблема в том, что некоторое время назад я сделал супруге подарок: оформил на Кларочку свою долю в ювелирном деле. Пусть, думаю, учится коммерцией заниматься. Человек-то я не молодой, страдаю сердечными спазмами… Вот и решил, что в случае моей смерти Кларочка без куска хлеба не останется. Жена-покойница была бездетной. Наследников других у меня нет. Я даже разрешил ей вояжировать в Москву и Санкт-Петербург для посещения ювелирных выставок. Но всплыла измена, опустились руки, и тогда я спросил себя: «А может, продать все? Уехать куда-нибудь на север Франции, например в Бретань, и любоваться из окна маленького и уютного дома Атлантическим океаном, а потом открыть там свое дело и жить новой, чистой, не запятнанной жизнью… с Кларой». А тут как раз кстати подвернулся один заказчик. — Жих умоляюще посмотрел на присяжного поверенного и, понизив голос, снова попросил: — Клим Пантелеевич, пожалуйста, сохраните в тайне то, что вам сейчас станет известно…

— Изволю заметить, Соломон Моисеевич, об этом мы уже говорили, — с ударением на «уже» напомнил адвокат.

— Да-да. Конечно, я ни в коей мере не сомневаюсь в вашей добропорядочности. Но… Вы уж простите великодушно, но последние два дня меня постоянно преследует какой-то непонятный страх. — Жих, забыв о платке, вытер потный лоб рукой. — Да ладно, не это главное… В общем, имеются у меня некоторые покупатели, назовем их — государственные чиновники, которые, по понятным причинам, свой капитал не афишируют. А чтобы деньги не обесценивались, они приходят ко мне инкогнито и скупают, часто на очень внушительные суммы, драгоценности. Пару месяцев назад я получил большой заказ на покупку камней и подумал: «А что, если к сумме, на которую покупатель собирается приобрести ценности, добавится и мой собственный заказ? Таким образом я получу товар с большей скидкой, потратив сначала собственные средства, а затем, перепродав часть камушков, недурно заработаю на этой сделке. Самое главное — я получу возможность перевести весь свой капитал в чрезвычайно ликвидную субстанцию не только в России, но и за границей». Останется лишь сбыть ломбарды, коими давно интересуется начальник акцизного управления, господин Гайваронский, а потом найти покупателя на аптеки. И все. Я обсудил это с Кларочкой, и она согласилась… На следующий день на адрес ювелирного дома я отправил соответствующее письмо о скором нашем приезде, и уже через неделю мы с женой отправились в дальнее путешествие, дабы непосредственно в Париже оговорить условия сделки со старыми партнерами из торгового дома «Бушерон». Во Франции директор этой фирмы показал мне разного рода дорогостоящие камни и брильянты с новой огранкой. Я решил купить достаточно большое количество обработанных таким способом камней и одну прелестную вещичку. Сумма сделки была оговорена, и я оставил задаток. Мы также условились, что в скором времени по телеграфу я оповещу о готовности купить эти крохотные ювелирные шедевры. Какое удивительное было время! Кларочка веселилась как ребенок! Но мы вернулись домой. Мне понадобился месяц, чтобы получить нужную сумму под залог ломбардов и аптек. Как и условились, я послал телеграмму о готовности приобрести заказанный товар. Уже через неделю ответной телеграммой меня уведомили, что ожидаемая поставка произойдет в Ставрополе, и указали точную дату. А тут, знаете, я снова заметил перемену в поведении жены. В отношениях со мной она стала холодной и весьма раздражительной. А что касаемо интимных отношений, то таковые отсутствуют уже два месяца и двенадцать дней… по причине ее постоянной усталости. Но это еще не все. Последнюю неделю мне иногда кажется, что моя подушка пахнет табаком, а я ведь никогда не курил! Боже милосердный! Я не могу себе даже представить, что кто-то спит на моей кровати. И что же мне делать, если она снова мне изменяет? К чему было тогда затевать всю эту историю с продажей всей собственности и переводом денег в драгоценные камни? Я иногда не знаю, как дальше жить! — Жих в отчаянии закрыл ладонями лицо.

— Прежде всего, надобно здраво оценить ситуацию. В конце концов, как говорят англичане, «не стоит долго плакать над пролитым молоком». В вашем случае семейная жизнь слишком тесно переплелась с коммерцией. Это всегда плохо. Вы должны сделать выбор: что вам важнее — дела торговые или семья? Насколько я понимаю, чаша весов склоняется ко второму, и, стало быть, ответ ясен. Да вы и сами его только что произнесли — все продать. Ломбарды — Гайваронскому, а долю вашей жены в ювелирном деле, смею предположить, господин Доршт выкупит с огромным удовольствием. И на аптеки покупатель уже есть — из Варшавы приехал некто Яков Аронович Пейхович, и он собирается составить вам конкуренцию. — Адвокат спокойно выводил «сына палестинских степей» из тупика.

— Я об этом знаю. Две недели назад этот бессовестный человек даже пытался переманить к себе моего управляющего — Ивана Байгера. Спасибо господу, Иван Генрихович честный человек — отказался. Этот Пейхович полностью лишен добродетели. Слышал я, что уехал он из Варшавы неспроста; что-то было там нечисто, вот он в Ставрополь и пожаловал.

— Так что, даст бог, поживете с женой за границей, душевные раны затянутся и все снова станет на свои места. По поводу продажи заложенного имущества не беспокойтесь. Я помогу вам составить трехстороннее соглашение.

Коммерсант на минуту задумался, достал из кармашка жилетки золотой брегет, посмотрел время и, закрыв щелчком часы, вновь обратился к своему визави:

— Клим Пантелеевич, я хотел бы заключить с вами некоторое соглашение… М-м… Причем действовать оно должно даже в случае… м-м… моей смерти. Никаких бумаг мы подписывать не будем, но ваши услуги я оплачу прямо сейчас. — Раскрыв бумажник как толстую книгу, Соломон Моисеевич почти полностью его опустошил, и на столике рядом с графином и двумя рюмками выросла стопка банкнот солидного достоинства.

— Позвольте поинтересоваться, Соломон Моисеевич, что же в таком случае будет входить в мои обязанности?

— Сейчас ничего. Разве что время от времени я буду иметь удовольствие пользоваться вашими советами. Но, упаси Господь, если мое сердце остановится, вы уж, пожалуйста, будьте тогда милосердны и найдите возможность помочь Кларочке. А главное — сохраните честь семьи и доброе имя моей супруги. Ведь она такая беззащитная и совсем еще… — Жих запнулся, с трудом сдерживая выступающие на глазах слезы, но быстро справился с нахлынувшими чувствами.

— Ну что ж, я согласен. Помогать людям — моя профессия. Надеюсь, смог быть вам полезен, — вежливо ответил Ардашев и, обратившись к горничной, попросил проводить гостя.

Вдруг Соломон Моисеевич повернулся и, слегка склонив голову в знак почтения, снова проговорил:

— Премного вам благодарен. — И добавил: — Пожалуй, вот и все, Клим Пантелеевич. — В его налитых кровью глазах читалось беспокойство, смешанное с тревогой и печалью, а в словах оставалась какая-то недосказанность.

— Всегда рад помочь, — любезно откликнулся присяжный поверенный.

Прислуга отворила стеклянную дверь с массивными ручками. Гость благодарно кивнул и вышел. Юное утреннее солнце весело забавлялось, осыпая лучами прохожих, и не обращало никакого внимания на появившиеся неизвестно откуда грозовые тучи.

Присяжный поверенный вернулся в кабинет. На столе осталась лежать забытая открытка и конверт. Адвокат интуитивно, сам не зная зачем, костяным канцелярским ножом письменного прибора аккуратно вскрыл конверт по всей клеящей стороне и обнаружил несколько рыжих волосков, очевидно от чьих-то усов. А в самом углу застрял сигарный пепел.