Клятва сбитого летчика

Иван Козлов, 2016

Начало 1970-х. В небе над Вьетнамом сбит советский истребитель. Летчик захвачен в плен американскими морпехами. Руководство США начинает шантажировать советское правительство, требуя освободить задержанных в Москве американских шпионов. В противном случае мировая общественность получит доказательства участия СССР в военном конфликте. Решить вопрос можно только одним способом – вызволить советского летчика из плена. Провести эту опасную операцию поручено группе спецназа ГРУ под командованием капитана Платова. Разведчикам предстоит действовать в труднопроходимых джунглях под носом у хорошо вооруженных безжалостных оккупантов.

Дивизион

Дивизион майора Татарцева, другими словами, полигон стартовой батареи, ничем особым не выделялся, был как и все остальные, размещенные на вьетнамской земле. Комплексы зенитных ракет «С-125» по периметру, внутри — кабины, где находятся операторы, координаторы… Это передвижные вагончики, накрытые маскировочными сетками, с антеннами, то одинарными, то сдвоенными. На территории его и размещался личный состав — двенадцать солдат и офицеров в должностях советников и двадцать пять местных бойцов. Наши ходили только с фляжками, без оружия, без знаков различия, в легких китайских штанах, коротких резиновых сапогах, однотонных рубашках-безрукавках.

Сам майор Татарцев носил еще офицерский планшет. В нем покоились остро отточенные карандаши и чистые листы бумаги. Трудно сказать, зачем все это было ему нужно, записей никто никаких тут не вел, для служебных дел существовали соответствующие журналы. Язвительные языки говорили, что раз погонов нет, то командиру все равно надо чем-то отличаться, вот и сгодился для этого планшет. Впрочем, говорили это без зла, поскольку Татарцев слыл мужиком спокойным, добрым даже, и чтоб его вывести из себя — это надо постараться.

Постарался лейтенант Пирожников, и майор, встретив его у операторской, сердясь, кажется, больше на себя, что вот приходится в таком тоне строить беседу, зашлепал в такт каждого своего слова ладонью по планшету:

— Предупреждаю, товарищ лейтенант, если еще раз повторится такое, как вчера, — прости-прощай! Напишу рапорт — и пусть с вами в Москве тогда разговаривают, понятно?

Пирожников почти на голову выше Татарцева, но взгляд его наивен и чист, как у ребенка. Он, кажется, искренне не понимает, за что с него снимает стружку командир.

— Так я ведь ничего же, товарищ майор!

— Как это — ничего? Ты мне тут ваньку не валяй! Отлучился из расположения, пришел с запахом женщины — и считаешь, что все так и надо?!

Пирожников фыркнул, глядя себе под ноги. Татарцев опять забарабанил по офицерской сумке:

— А смеяться нечего. Это, товарищ лейтенант, политическая ваша безграмотность. Тут французские империалисты, понимаешь, местных женщин развращали, в страхе держали, мы должны их к новой жизни поворачивать, а ты, товарищ лейтенант…

— А я поворачиваю, товарищ майор.

Татарцев стал ловить губами воздух, он даже не находил слов, какие можно было бы сейчас адресовать подчиненному. Пирожников понял, что зарываться дальше нельзя, что так действительно можно нажить неприятности, и стал исправляться:

— Я в том смысле, что учу их, как надо жить. Я же с добрым сердцем к ним.

— Знаю я, где твое доброе сердце растет…

Тут из вагончика высунулся боец:

— Вас к телефону, товарищ майор!

Татарцев, кажется, с облегчением нырнул в кабину, но с порога постучал по планшету:

— Запомните, товарищ лейтенант: еще раз такое повторится — и прости-прощай!

Пирожников горестно вздохнул, пошел мимо зачехленных ракет в тень дерева, где стоял капитан Петров и пил воду из фляги.

— Слышал, Саня? — Пирожников взял у того флягу, тоже попил, а остатки воды вылил себе на голову.

— Пирожок, а что вьетнамки, действительно ничего? — спросил Петров.

Лейтенант лишь поднял большой палец.

Где-то далеко послышалась перестрелка — автоматные и ружейные выстрелы. Офицеры за недолгое время пребывания здесь все равно уже привыкли к этому.

— На ничейке бабахают, — только и сказал капитан.