Стеклянное время. Пролог

Иван Иванович

202.. год. Небывалый природный катаклизм грозит сделать непригодной для жизни всю территорию Америки. Единственный шанс спасти не только элиту, но и население США – переселение. Единственная страна, способная принять 300 миллионов человек, – Россия. Информация о грядущей катастрофе держится в строжайшем секрете. Малейшая утечка спровоцирует хаос. Но риски растут с каждым днем. И Президент США решается начать тайные переговоры с Президентом России. Но согласятся ли русские впустить американцев?..

Часть II

Президентский покер

Ждали Забияку — одноклассника Джона и Алекса по колледжу, теперь миллиардера: хозяина империи, занимавшегося нефтедобычей, инновациями и много чем еще, в частности, владевшего крупнейшим на Юге детективно-охранным агентством.

В колледже Забияка был «черным человеком» Алекса. Он прицепился к тому сразу, как увидел; за любовь Алекса к Библии и нерешительность он называл его «Монашкой». Он задирал его при первой возможности, но не грубостью (хотя грубости у него хватало) — он доставал его смыслами. Он шутил, он был ревизором жизни Алекса.

Джон плохо переносил унижение друга, но часто ничего не мог сделать, потому что был согласен с тем, что говорил Забияка, а еще потому, что Алекс тоже был с ним согласен. Забияка олицетворял все то, чего не было у Алекса. Джон и Забияка были лидерами в классе. Забияка ко всему относился с насмешкой и старался ни в чем не уступать Джону. И только в одном случае Забияка начинал грязно задирать Алекса — когда он хотел подраться с Джоном; а дрались они часто. Чтобы потешить свое самолюбие, он оскорблял Алекса и потом с усмешкой смотрел на Джона, который лез в драку за друга.

Во всем остальном он был парень хоть куда: умный, смелый, сильный, отличный товарищ. И он дружил с Гарри, братом Джона.

При любом раскладе Забияка был бы очень неудобен для Алекса.

Но Алекс предложил позвать его.

Джон знал, что Алекс тайно следил за судьбой Забияки, своего вечного оппонента, и всю жизнь что-то доказывал ему.

Когда Алекс настоял на том, чтобы пригласить Забияку на инаугурацию Джона, он думал, что это будет его триумф, что Забияка признает его достижения. Но Алекс жестоко просчитался. Когда на приеме по случаю инаугурации они остались в тесном южном кругу (он, Джон, Забияка и Большая Ма), Забияка жестоко пошутил:

— Монашка думает откупиться от своего страха успехом Джона и почему-то выбрал для этого меня. Не сотвори себе кумира, Монашка, отчитываться надо перед Ним, — Забияка поднял глаза вверх, — а не передо мной.

Он попал в самую суть. Алекс побледнел и застыл без движения. Большая Ма ехидно усмехнулась — ей понравилась эта злая шутка. Джон покраснел, ему хотелось ударить Забияку: тот портил его праздник. Забияка, насладившись реакцией окружающих, громко засмеялся и ушел, довольный собой.

***

Забияка был верен себе: он посадил свой вертолет прямо перед ранчо Президента, несмотря на возражения охраны; не станут же его сбивать.

— День добрый, ребята, — Забияка здоровался со всеми за руку. Он был последним из прибывших на «президентский покер». — Надеюсь, здесь нет содомитов и демократов? — пошутил он и сам рассмеялся.

Шутка понравилась не всем, но все промолчали. Забияка не унимался.

— Какой интересный состав игроков, умираю от любопытства: в какую игру мы будем играть? Но у нас на Юге так: когда друг просит приехать, ты сначала приезжаешь, а уж потом спрашиваешь, зачем. Монашка позвал — и вот я здесь.

— Кто позвал? — не понял конгрессмен О`Нил.

Алекс побледнел. Джон не дал Забияке ответить — он шагнул к нему и указал на стол, где лежали бумаги и ручка.

— Вот, подпиши. Это стандартное обязательство о неразглашении. Все остальные уже подписали, так что не будем терять время. А телефон положи вон в ту железную коробочку.

— Судя по твоему настрою, Джон, если я не подпишу, мне укажут на дверь, — Забияку распирало от внутренней силы. — На сегодняшний день любопытство сильнее. Где подписывать?

Джон краем глаза видел Алекса, который был явно не в себе после слов Забияки. Вообще, это Джон должен был сидеть в кресле, а подписывать документы и докладывать положение дел должен был Алекс — если бы не Забияка. А тот не унимался.

— Странно и необычно, — говорил он с улыбкой, обращаясь к Алексу.

— Что странно? — вышел из ступора Алекс.

— Что здесь нет ни одного ниггера. Где хваленая вашингтонская политкорректность? У нас тут, судя по всему, один еврей и шесть англосаксов. Некомплект. Нужно позвать боя, а то янки нас не поймут.

На этих словах губернатор Фулер поднялся и подошел к Забияке. Мартин Фулер был крепкий, коренастый мужчина с огромными ручищами, весь усыпанный веснушками.

— Вы это говорите ради шутки или зачем-то еще? — глядя в глаза Забияке, спросил губернатор.

— Уж какие тут шутки, губернатор, — Забияка ответил взглядом на взгляд.

— Джентльмены, — решительно прервал их перепалку Генри Диллинджер. — Давайте к делу, шутить будем потом.

— Золотые слова, сэр, — отреагировал Забияка. — Я смотрю, вы уже налили себе.

С этими словами он прервал дуэль взглядов с губернатором и направился к столику с алкоголем.

— Нужно не отставать, а то будем не на одной волне, — Забияка налил себе вина и с бокалом и бутылкой вернулся на свое место.

Джон принес папки по Йеллоустону и положил на журнальный столик.

— У нас только один экземпляр, поэтому садитесь плотнее.

***

Докладывал Джон.

Алекс наблюдал, как Джон делает его работу, как люди, приглашенные им, вникают в обстоятельства дела, как меняются их лица и как меняется лицо Забияки.

Лоббист Элан Финч, губернатор Мартин Фулер и конгрессмен Брайан О`Нил были демократами. Интуиция Алекса, побудившая его пригласить их на эту встречу, подсказывала что-то, что выходило за границы рациональных подходов, которые работали в сложившейся системе американского политикума. Все эти люди в силу своих должностных обязанностей входили в круг постоянного общения Джона и Алекса, но назвать их ближним кругом было нельзя. Как нельзя было отнести к такому кругу и Забияку с Генри.

Именно в ближнем кругу опасность утечки информации и потери контроля над процессом была бы наибольшей. Но когда Джон сидел с колодой карт и раскладывал их, анализируя состав приглашенных, который предложил Алекс, он думал только об одном: как не скомпрометировать себя в глазах соратников, объясняя, почему он сначала позвал этих людей, а не пошел официальным путем.

— Как мы видим из доклада, вулканическая и сейсмическая активность связаны друг с другом. По всем разломам тектонических плит будут происходить активные процессы: извержения вулканов, землетрясения и, как следствие, цунами. Сроки начала, как вы видите, называют немного разные, но все сходятся в одном: это неминуемо начнется. Три года нам дает самый авторитетный эксперт из тех, кто составлял этот доклад. Предлагаю исходить из этих сроков, — закончил свою речь Джон.

— Нужен перерыв. Где здесь туалет? — нарушил тишину Генри. Все молча согласились с ним и парами разбрелись по дому, обсуждая услышанное. Только Алекс в одиночестве остался неподвижно сидеть на своем месте.

***

Конгрессмен Брайан О`Нил и губернатор Мартин Фулер прогуливались по газону и разговаривали. Они были живописной парочкой: один высокий, худой, с длинным носом, похожий на де Голля, другой — рыжий здоровяк с пивным животом.

— Что скажешь, Брайан? У меня сердце не на месте: сколько людей погибнет, сколько горя. Все нажитое пойдет прахом. Как такое может быть? Нужно что-то делать. Бить во все колокола. А мы здесь втихаря сидим и слушаем. Никак не пойму, в какую игру нас позвали играть.

— Я думаю, никакой игры пока нет. Либо мы придумаем ее сами, либо ее и не будет, — задумчиво отвечал Брайан.

— Ты веришь в то, что мы услышали? У меня пока все это не укладывается в голове. И почему позвали именно нас? — не унимался Мартин.

— Я думаю, все очень просто. На сложные вопросы следует искать простые ответы, другие не работают. Мы здесь как фокус-группа, а может, и что-то большее, но это как пойдет. Здесь собрались только политики, и даже этот южок с мужланскими манерами здесь как политик — он имеет большой вес на Юге. Их «Лига Юга» — реальная сила.

— Ты о чем, Брайан? — напрягся губернатор. — Думаешь, пахнет мятежом?

— Ну какой мятеж, дружище. Мятеж — это когда самозванец с подручными пытается смести элиту и взять власть силой. А нас позвал законно избранный Президент. Если говорить о возможном статусе мероприятия, который следует из состава участников, то эту встречу можно считать неофициальной предварительной консультацией по проблеме.

— Как это? — любопытствовал Мартин. — Расскажи-ка мне, что ты думаешь об этом.

— Чтобы адекватно ответить на такой вызов, как эта глобальная катастрофа, нужно сплотить нацию. Для этого нужны реформы. А у реформ всегда один и тот же сценарий: лидер с народом идет против элиты.

Конгрессмен отвечал на вопросы друга, но разговаривал как бы сам с собой. Он так быстро думал, что его раздражали лишние слова — особенно когда люди, пытаясь что-то донести до него, продолжали говорить, а он уже все понял. Он боролся с этим, когда пришел в политику: здесь нельзя было оборвать человека на полуслове, приходилось дослушивать до конца.

Он не любил чего-то не понимать. Отвечая на вопросы губернатора, он отвечал и себе. Они познакомились давно, будучи еще молодыми, но уже зрелыми людьми. Они так быстро и искренне сошлись во взглядах, как будто дружили с детства: Брайан, рафинированный бостонский интеллектуал, и рукастый здоровяк Мартин — фермер со Среднего Запада.

***

Лоббист Элан Финч и Генри Диллинджер столкнулись на веранде. Генри любовался видом на Скалистые горы.

— Психопаралитический вид, — поделился он впечатлением с Эланом.

— Да, сэр, — уважительно согласился Элан — он был сильно моложе Генри.

— Просто Генри, — предложил старый волк молодому.

— Хорошо, Генри.

— Для пользы дела, Элан.

***

Забияка атаковал Джона:

— Зачем ты позвал ослов, Джонни? Мы что, не могли обсудить это сначала в своем кругу?

— Держи дистанцию, Билл. Что ты все время наседаешь на меня? Всех позвал Алекс — это его ход, и я с ним согласен. А ослы — это пол-Америки. Зачем ты их задираешь? Проверяешь на прочность?

— А как же иначе, Джон? — улыбнулся Забияка. — Так ты говоришь, всех позвал Монашка? Ну-ка расскажи, что вы задумали.

— Сейчас все услышишь — не рассказывать же мне два раза. И не зови его Монашкой на людях. Видишь, он и так еле держится.

— И мою персону тоже он предложил?

— Да.

— Скажи, Джон, а он знает про наши дела? Про деньги на предвыборную компанию?

— Нет. Ты же просил не говорить ему.

— Это хорошо, Джон, — засмеялся Забияка. — Это очень хорошо. Пойду собирать людей, не терпится послушать про ваш покер.

***

На второй раунд гости расселись уже посвободнее. Слово взял Джон.

— Всех вас позвала сюда интуиция моего друга Александра Рапопорта. Она не раз выручала меня, я прислушивался к ней и готов следовать ей сегодня. Еще вчера утром я не подозревал о надвигающихся событиях и, как и все вы, наслаждался каникулами. Благодарю, что вы так оперативно откликнулись на мою с Александром просьбу о встрече.

Неделю Алекс работал с этой информацией и сделал выводы, с которыми я абсолютно согласен. Вызов, от которого мы не можем уклониться, будет проверять на прочность нашу систему управления и нашу способность решать глобальные задачи. Такие задачи, которые мы давно не решали, если когда-нибудь решали вообще. Наша система, состоящая из большого количества институтов, центров силы и интересов, способна хорошо решать вопросы мирного времени. Но, задача, стоящая перед нами сейчас, носит скорее военный характер.

Для решения этой задачи нам нужно консолидировать управленческий потенциал и создать новые инструменты. Но мы не можем успешно реформировать структуру, опираясь на ресурсы самой структуры. Нам нужна опора извне. И при этом мы не можем обнародовать информацию, пока не наладим контроль за процессом. Потому что, если мы выпустим информацию из рук, начнется хаос, и мы не сможем с ним справиться. Поэтому мы позвали вас, чтобы попытаться в короткие сроки создать точку опоры, через которую можно будет влиять на ситуацию и в результате взять ее под контроль.

Брайан нервничал: его конкретный фермерский ум понимал не все из того, что сказал Джон. Мартин видел это и успокоил его, шепнув на ухо:

— Не волнуйся, я тебе все объясню.

— Теперь, — продолжал Джон, — когда вы все знаете, давайте обсудим это. Что вы думаете по этому поводу?

Повисла нехорошая пауза. Но Джон был совершенно спокоен — он никогда не торопил события. Собравшиеся молча обменивались взглядами.

Желающих немедленно высказаться не было, и инициативу на себя взял Забияка. Все происходящее невероятно заводило его, он наслаждался сложившейся ситуацией. Его смех, громкий и задорный, прервал затянувшуюся паузу.

— Вот до чего довела нас политика Севера! Президент страны просит граждан помочь спасти Америку, а граждане медлят. Никакого гражданского рвения! Похоже, я первый после раздачи — так вот вам моя ставка. Джон высказался несколько политикански, как говорят в Вашингтоне, и я хотел бы уточнить, тем более не все все поняли, — он кивнул в сторону губернатора Фулера, манерно приподнял несуществующую шляпу и почтительно сказал: «Сэр…» — Как я понял из речи Джона, мы здесь пытаемся создать союз неравнодушных граждан, а наши должности и возможности — только приложение к высокому званию гражданина. Так, Джон?

— Так, Билл, — ответил Джон.

— И цель нашего союза — нагнуть янки, потому что они уже не ловят мышей. А сделать это нужно, чтобы спасти побольше простых граждан от чертова вулкана. Так, Джон?

Забияка прекрасно знал, что такое определение «янки» для человека с Юга, знал это и Джон. Забияке было важно, чтобы Джон ответил, как человек с Юга.

— Так, Билл.

— Не знаю, как другие, а я в деле, — радостно констатировал Забияка. Глядя на Алекса, он остановился и, выдержав паузу, начал вторую часть своей речи: — Как же здорово ты все придумал… — для Алекса пауза длилась вечно, он побледнел и ждал худшего — что его опять назовут «Монашкой», и на этот раз все это услышат, — Александр Рапопорт.

Первый раз во взрослой жизни Забияка назвал Алекса по имени.

— Как же здорово ты все придумал, Александр, — повторил Забияка так серьезно, как не ожидал от него никто из присутствующих. — Ты позвал тех, кого надо — я думаю, все будут в деле. Генри, — Забияка кивнул ему, — не упустит возможности вернуться в «большую игру» на таком высоком уровне, выше которого только господь Бог. Большое сердце губернатора Фулера честно бьется за Америку, — это Забияка говорил, глядя на Мартина, и было видно, что тому лестно такое услышать. — Конгрессмен твердо стоит за правду и не боится ни Уолл-Стрита, ни спецслужб, что доказывал не раз.

Конгрессмен О`Нил был гордый человек и не терпел ни хороших, ни плохих оценок в свой адрес. Было видно, что ему неприятны слова Забияки, но он промолчал.

— Финч — самая закрытая фигура в нашем раскладе, — Забияка кивнул ему, — но что-то подсказывает мне, что и здесь Александр не ошибся. Так как я принял решение и сказал, что я в деле, то хочу кое-что прояснить для присутствующих.

Сначала лично для вас, губернатор. Что касается ниггеров, — Забияка опять взял шутливый тон, — то вы, видимо, не знаете, что моя младшая вышла замуж за ниггера. Я с ума сходил, представляя, как он накачивает ее своим черным поршнем. Накачал мне двух внуков. Мы отличная семья. А что вас задело? Ниггер есть ниггер, я знаю сто ниггеров, которым с удовольствием пожму руку. И знаю еще больше белой сволочи, которой я бы с удовольствием эту руку сломал.

Так что есть много, очень много ниггеров, которые встанут за меня и за которых встану я, если что. И они крепче стоят сейчас, чем белые — потому что еще не перестали верить в Бога. И для них мальчик — это мальчик, а девочка — это девочка, впрочем, как и для меня. И я говорю им в глаза «ниггер», и если они обижаются, то в этом виноваты политические шлюхи. Но, — Забияка опять широко улыбнулся, — мои ниггеры не обижаются на слова про цвет кота — главное, чтобы он ловил мышей. Что касается содомитов — много их работает в моих бизнесах, и я плевать хотел на то, что делают взрослые люди наедине в постели. Но я против развращения детей. Я так думаю и так говорю, чтобы вы знали, каков я, чтобы решили, можно иметь со мной дело или нет.

Вы знаете, каковы мои финансовые возможности, и было бы глупо предполагать, что я не воспользуюсь сегодняшней инсайдерской информацией, чтобы увеличить мое состояние — не нарушая договора о неразглашении, конечно. И если в нашем деле возникнут расходы, я беру их на себя.

Ну и последнее: я прикушу свой длинный язык и слова не скажу без пользы для дела, пока мне не разрешит говорить Александр Рапопорт. Вот моя ставка в игре. Я хочу, чтобы все понимали, что Забияка ставит дело выше себя.

Теперь по существу вопроса. Может, кто-то не понимает последствий этой катастрофы — я попробую кое-что прояснить. Такой удар по экономике, безусловно, уничтожит доллар как международную валюту в том виде, в котором он существует сейчас. Экономика обнулится, все придется начинать сначала, заработают аналоговые механизмы. Ценность реальных производств возрастет, но виртуальной экономике придет конец. Всем придется передоговариваться со всеми. Это означает конец могущества Америки. Главной ценностью станут люди — то, что у них в головах и в руках. Ну и материальные ресурсы, конечно. Что вы думаете по этому поводу, губернатор?

Так Забияка столкнул разговор под горку, дальше он покатился сам.

— Что я думаю? Я не знаю, что я думаю. Я думаю как фермер и как губернатор, я думаю о том, как сохранить землю, и не понимаю, как. Что будет с землей? С водой? С растениями, с животными? Что делать, Брайан? — обратился Фулер к конгрессмену.

— Мистер Забияка правильно формулирует цель — нужно спасти людей, — ответил на вопрос друга О`Нил. — Спасутся люди — найдем решение и по земле, Мартин. Вопрос в том, что и кто мешает этого достичь. Я думаю, ни у кого здесь нет иллюзий, что наш правящий класс не готов на сегодняшний день справиться с этой задачей. Вопрос в том, — Мартин посмотрел на Джона, — как далеко вы готовы зайти, господин Президент?

Джон как будто ждал этого вопроса — он ответил твердо и без задержки:

— Я готов зайти так далеко, как этого потребует дело. Я полностью отдаю себе отчет в том, каких жертв может потребовать необходимость взять ситуацию под контроль. Я готов действовать ради этой цели. Для этого мне нужен план действий и энергичные люди, способные его реализовать. Поэтому вы здесь, и я надеюсь на вас. Вас устраивает мой ответ, конгрессмен?

— Да. Может, кто-то из присутствующих нуждается в чем-то большем? — обводя взглядом аудиторию, спросил конгрессмен.

Все молчали.

— Хорошо. Тогда я спрошу человека, у которого всегда есть ответ на вопрос. Я хочу спросить у тебя, Элан: что нужно, чтобы быстро взять под контроль элиту и подчинить ее интересам спасения народа?

— Перл-Харбор, — без паузы ответил Элан Финч.

Его слова вызвали движение среди присутствующих. Губернатор Фулер даже вскочил и подбежал к Финчу с вопросом: «Как это понимать?» Похоже, ему одному было непонятно. Финчу было неудобно сидеть, когда губернатор стоит перед ним, он встал и спокойно ответил на вопрос:

— Должна возникнуть угроза гораздо серьезнее, чем личные интересы кого-либо в стране. Тогда все, кто мешает этому и ставит свои интересы выше общего спасения, могут быть легитимно поставлены под контроль.

— Разве вулкан — это не Перл-Харбор? — удивился Фулер.

— Нет, губернатор. Вулкан — это война, а Перл-Харбор — то, что позволило Рузвельту вступить в войну. Сначала должно произойти нечто, что даст Президенту в руки моральные основания для жестких действий и позволит взять политическую инициативу.

— Но вулкан вступает с нами в войну, и нам неотвратимо придется воевать. У нас ведь нет выбора, как у Рузвельта: воевать или нет. Почему нельзя сразу обнародовать информацию о вулкане? Люди нас поддержат! — поставил вопрос ребром Фулер.

Финча опередил О`Нил. Он подошел сзади к Фулеру и, положив ему руку на плечо, привел свои аргументы.

— Скажи мне, Мартин, ты можешь назвать хотя бы одно большое мероприятие за последнее время, которое наши официальные власти успешно бы выполнили? Не важно, во внешней или во внутренней политике.

— Я понял, Брайан, — сказал Мартин после непродолжительной паузы.

— Еще это нужно для того, Мартин, — продолжал О`Нил, — чтобы они проявили себя. Чтобы мы знали, на кого можно опираться, а на кого нельзя. Ты же не думаешь, что нас семерых достаточно, чтобы справиться с этим делом. Нам нужно все подготовить. А времени у нас нет. Мы должны решиться взять на себя ответственность. Поэтому нас позвал Президент. Я тоже считаю Перл-Харбор не совсем точным определением, но ход мысли понятен, и более точного определения у меня нет. Скажи мне, Элан, у тебя есть какое-то конкретное видение? — снова обратился к нему О`Нил.

— Конкретного нет. Но нужно кардинально изменить вектор политики, а дальше все становится технической задачей. Я говорю о модели возможного развития событий. Над поводом или причиной для смены курса нужно думать, — ответил Финч.

— И как вы видите возможную последовательность событий, Элан? — включился в разговор Генри Диллинджер.

— Сначала возникает событие — условно Перл-Харбор, — которое привлекает к себе внимание нации. В этом событии должно быть обостренное столкновение интересов большинства и той части истеблишмента, которая не хочет учитывать эти интересы. Президент должен занять сторону большинства и заявить об этом. Противники консолидируются и пойдут в атаку. В этот момент нужно выложить на стол информацию о вулкане и параллельно подготовить пакет документов, который позволит сразу взять ситуацию под контроль. Вот так в общих чертах я вижу ситуацию, Генри.

— Вы верите, что такое возможно? — продолжил Генри.

— Вера — самое точное слово. Просчитать такую игру невозможно. Но попробовать сыграть — можно. Тем более мы не совершаем ничего противозаконного. Я готов попробовать.

— И у вас есть в кармане такой Перл-Харбор? — вмешался в разговор Забияка.

— Нет, конечно. Я уже говорил Брайану: такие вещи не держат в карманах. Их либо долго готовят, либо пользуются тем, что есть, — ответил Финч.

— А если, — продолжал Забияка, — мы не найдем повода, если его просто не будет в нужное время — как тогда вы предлагаете действовать?

— Тогда нужно сразу предъявлять информацию о вулкане. Просто это будет не так изящно и не так эффективно, — закончил отвечать на вопросы Финч и сразу задал свой: — А что думаете вы, Генри, по своему департаменту?

Все внимание переключилось на Генри.

— Вы не поверите, джентльмены, но я давно ожидал чего-то подобного. Для начала я хочу ответить на ваш вопрос, Мартин. Мне важно, чтобы именно вы имели представление о том, что произошло. После того как мы, скажу откровенно, несколько неожиданно победили в холодной войне с Советами, мы утратили всякую связь с реальностью.

Генри говорил неожиданно возбужденно, даже с какой-то детскостью в интонациях.

— Это был только вопрос времени, когда последствия нашей внешней политики ударили бы нас самих обратным кроссом. У нас был на эту тему неприятный разговор с Джоном, и я высказал свое мнение в очень резкой форме. И я признателен ему, что он, несмотря ни на что, позвал меня на эту встречу. Я ожидал чего-то подобного, но что это примет размеры такого испытания для нас, не мог вообразить даже в самом кошмарном сне. Не буду тянуть кота за хвост: я не вижу никого, кроме русских, кто мог бы помочь нам справиться с этой катастрофой.

Генри Диллинджер говорил все это и заметно волновался, и от этого его слова приобретали еще больший вес — потому что раньше всегда, при любых обстоятельствах Генри был спокоен.

— Я ждал чего-то подобного, но то, что узнал, превосходит все мои ожидания. Все это очень неприятно, но деваться нам, видимо, некуда. Я, конечно, предпочел бы виски и сигару в кресле перед камином… Я хочу сказать, что рассуждаю сейчас, как вы понимаете, несколько гипотетически…

— Как? — переспросил Фулер.

— Воображаемо, не совсем конкретно, Мартин, — ответил Генри. — Но! Без серьезных аналитиков мы можем только наметить стратегию, что, собственно, мы и призваны сделать. Как следует из прогноза, главный удар придется именно на североамериканский континент. И Западное, и Восточное побережье пострадают в равной степени. Плюс все долгосрочные последствия извержения. Из того, что я вижу на карте, есть только одно место, где будет более-менее спокойно, — Россия. Ее территория довольно слабо заселена, и главное — там есть все необходимые для выживания ресурсы, прежде всего питьевая вода.

— Это что, единственный вариант? — спросил губернатор Фулер.

— Из чего мы исходим? — вмешался в разговор Забияка. — Нам нужно куда-то деть двести миллионов населения, чтобы они где-то переждали катастрофу, а потом постепенно вернулись назад на территорию, где уже можно будет жить.

— Почему двести? — возмутился Фулер. — У нас триста двадцать миллионов населения. Куда денется еще сто двадцать? Что вы имеете ввиду?

— Давайте будем реалистами, — усмехнулся Забияка. — Что вы собираетесь делать с преступниками — перевозить тюрьмы? Люди с деньгами наверняка позаботятся о себе сами. Кого-то мы распихаем по ближним карманам — на Аляску, в Канаду и Мексику. Есть Австралия, Европа, Африка, наконец. Какие-то территории могут остаться пригодными для жизни и у нас. Кто-то останется здесь по долгу службы. А многие, я уверен, захотят закончить свою жизнь на своей земле: чтобы жить, нужно больше мужества, чем чтобы умереть в один миг. Будут еще, как говорят на войне, боевые потери. Или вы думаете иначе, губернатор?

— Не знаю, — грустно ответил Фулер.

— Можно идти от обратного и предлагать другие варианты, — продолжил Генри. — Китай, например. Но, судя по прогнозу, с которым мы ознакомились, там тоже ожидается большая сейсмическая активность. И я спрашиваю вас: как вы думаете, китайцы захотят принять нас? Я не спрашиваю смогут ли, я спрашиваю: захотят ли? Или Индия? У кого-то есть вопросы? Мы можем попытаться рассмотреть и такой вариант, как Африка, но здесь я согласен с мистером Забиякой…

— Можно просто Билл, — перебил Генри Забияка.

— Но здесь я согласен с Биллом, — подхватил реплику Генри, — мы должны быть реалистами. Я не вижу в рамках, в которые мы поставлены, иного варианта, кроме как обратиться за помощью к русским. И еще наблюдение из моего международного опыта: только русские соблюдают договоренности. И это без обсуждения альтернативы. Хотя не знаю, есть ли она, альтернатива силового решения нашей проблемы.

Здесь нет наивных людей, полагающих, что у нас не найдется достаточного количества желающих оккупировать Африку или Австралию. Или, что еще интереснее, предъявить силовой ультиматум русским. Мы потому здесь и собрались, что этих ребят нужно взять за горло. Я не против силового решения при условии, что оно разумно. Да, Мартин, — Генри обратился к губернатору Фулеру, — я не говорю про силовое решение при условии, что оно будет разумно и морально. Я говорю, что не против при условии, что оно будет разумно. Мы можем попробовать оккупировать часть Северной Африки — там есть большие запасы воды. Но у нас мало времени. Как вести войну на два фронта, бороться за территорию и перевозить людей? Про Ближний Восток, надеюсь, всем понятно: там нас примут, только чтобы перерезать глотку. Про атомную дубинку я не говорю. Про силовой вариант можно говорить на Украине, но он не лучше африканского. Одним словом, остаются русские.

— Какой сценарий вы видите, Генри? — спросил Забияка.

— Нужно передать информацию лично в руки Президенту России, причем так, чтобы информацию передал человек, очень близкий ему, но совершенно неофициальный. И ждать ответа. Если мы получим согласие, у нас будет точка опоры во внешней политике и козырь для влияния на внутреннюю. Мы не можем ждать — время работает против нас.

— Может быть, использовать ваши связи, Генри? — предложил Фулер.

— Не думаю, что это верно, — вместо Генри ответил Алекс. — Все передвижения и связи людей, которые хоть как-то засветились в политике, находятся под контролем спецслужб — эта информация анализируется автоматически. Даже сегодняшняя встреча отслеживается, но она имеет свое прикрытие: всех нас объединяет нечто общее, и наш приезд сюда не вызовет сильных подозрений, даже если у кого-то возникнет вопрос, зачем мы встречались. Поэтому тот контакт должен быть совершенно вне политики.

— Я согласен с Александром, — поддержал его Забияка, — контроль тотальный. Мой детективный бизнес предполагает знание работы спецслужб, чтобы лучше обходить их. У меня много головастиков работает в этой сфере. А что за прикрытие нашей встречи?

— Мясной закон, — подсказал конгрессмен О`Нил.

— Точно, — засмеялся Забияка. — Высокие стороны встретились, но ни о чем не договорились. А вице-президента Президент игнорирует нарочно по причине личной неприязни. Поэтому встреча неофициальная на неофициальной территории — в свой дом зову кого захочу!

— Похоже, все ясно, — подвел итог Джон. — Нам нужно придумать, что может быть Перл-Харбором, и найти канал передачи информации русским. Кто-нибудь хочет добавить еще что-то?

Все промолчали.

— Тогда, господа, полагаясь на ваше благоразумие, я не вижу смысла ограничивать вас в обсуждениях этой проблемы с людьми, которым вы доверяете безусловно и которые могут быть полезны для дела. А сейчас нам необходимо перекусить — у нас сегодня барбекю. Южане угощают северян. Алекс, Билл, пошли готовить еду.

***

Мартин Фулер напился. Вино, крепкие напитки, сочные стейки, бургеры, сыр, капустный салат, овощи на гриле — ничего лишнего. Угли быстро достигли нужной температуры, стейки готовились недолго, и вскоре все сидели за круглым столом на веранде. Стол был на восемь человек. Все пили вино. Мартин Фулер пил вино, как воду, и болтал не умолкая.

— Это Брайан научил меня пить вино, у нас дома это было не принято. Помнишь, как мы первый раз пили вино в Вашингтоне? Мы там и познакомились. Были какие-то слушания, вот я и приехал. Еще не был губернатором. Брайан повел меня в ресторан, а я смеялся и говорил, что вино — это буржуазное излишество, и не хотел его пробовать. А он сказал, что вино делают такие же фермеры, как я, с мозолями на руках, и мне некуда было деваться, и я попробовал.

— И что было дальше? — поинтересовался Забияка.

— Я попробовал три вида вина, а потом орал на весь ресторан, что я дурак, но под руководством Брайана исправлюсь.

Брайан чуть заметно улыбался рассказу Мартина.

— С тех пор я пью вино. За Брайана! Кто не пьет — враг мне.

Может быть, за столом и следовало продолжить разговор о деле, но Мартин не давал такого шанса.

— Все, что сейчас у нас на столе, дала земля. Все сделал фермер. — Мартин вдруг встрепенулся и с волнением спросил: — Какое мы пьем вино? Наше?

— Да, Калифорния, долина Наппа — улыбаясь, успокоил соседа Забияка.

— О, хорошо. Просто я не хотел бы напиваться по такому случаю каким-нибудь французским или любым другим неамериканским вином. Пусть на столе будет все наше, американское. Смотрите, какие стейки, какая кукуруза — все это богатство. Я смотрю на это и задыхаюсь от гордости — и не хочу верить, что все пойдет прахом. И кого винить, кого?! Землю, которая все это дала нам, а теперь хочет забрать?

Вам, городским, не понять чувства, когда ранним утром встаешь и идешь, видишь, какой кругом порядок, и как все разумно устроено на твоей ферме, и как все растет, и как земля родит нам наш хлеб, и дети радуются, и жена смотрит на тебя с любовью, и все потом садятся за стол, и на столе, как сейчас, еда — благодарение Богу, — выращенная твоими руками. И между вами мир, и тепло, и любовь. И это хотят отнять у меня! Что делать, Брайан, скажи!

— Мы все сделаем, Мартин, — успокаивал друга Брайан.

— Я не верю ему, Брайан, — показал Мартин на Джона. — Я боюсь, что он предаст нас.

Он говорил так о Джоне в его доме, за его столом, не стесняясь — он был пьян. И Джон должен был терпеть эту пьяную болтовню.

— Я не боюсь за себя — я боюсь, что мы не сможем сделать то, что задумали. Помнишь, ты показал мне кино про старика, который поехал на газонокосилке просить прощения у брата? И как мы напились и плакали?

Алекс взглянул на Джона.

Брайан смутился от этих слов Мартина — он не любил впускать других в свой внутренний мир. Мартин заметил это и начал утешать друга.

— Не нужно этого стыдиться, Брайан, это святые слезы, а кто посмеется над этим, я вырву у него сердце! — Мартин ревел, как бык. — Вот этими самыми руками! — показывал он свои огромные ручищи. — Пусть на них уже нет мозолей — чертова политика, — но сила в них еще есть. И я буду драться что есть сил, чтобы спасти все это. Только я не знаю, кого бить, кто свои, кто чужие. Ты мне скажешь, Брайан, кого бить и как?

— Конечно, скажу, Мартин.

— Хорошо. Да поможет нам Бог. Я никогда не боялся того, что меня назовут дураком, — заговорил он с Забиякой, тихо и смиренно. — Я много чего не понимал из того, что легко понимают другие, но я любил учиться. Я понимал или видел сразу то, что другие не видели совсем: я видел, что трава хочет пить, или что лошадь чем-то расстроена, и ей не нужно сегодня работать, а лучше отпустить ее свободно пастись на денек. Или что люди боятся сказать что-то другому человеку и не говорят, а потом жалеют, что не сказали.

Я не боялся быть дураком. Зато какие умные люди были всегда вокруг меня! Вот Брайан — знаешь, какой он умный, сколько всего знает? А Мэри, моя жена, — самая умная девочка в мире. Мы познакомились еще детьми. Она думала, я переживаю, что я дурак, и утешала меня — говорила, что я просто смотрю на вещи с другой стороны. Ты знаешь, я пробовал смотреть с той стороны, с которой смотрят все, и я не хочу так смотреть на вещи — по-моему, это глупо и приводит к одной только тоске. А человек не должен тосковать, он должен радоваться. Давай еще выпьем.

— Давай, — отвечал Забияка, и все пили вместе с ними.

— Я всем верю за этим столом, только не верю Джону, — Мартин говорил только с Забиякой и Брайаном, но его внимательно слушали все. — Я тоже считаю, что ниггера можно звать ниггером — если не хочешь его обидеть. Это в Вашингтоне придумали, что если не произносить какие-то слова, то людям от этого лучше. Ложь!!! — он ударил кулаком по столу. — Они выдумали свой странный язык — кур-кур-кур-кур, — а сами обижают людей, говоря правильные слова. Вот ты говоришь «ниггер», и будь я ниггер, мне бы не было обидно. А они говорят что-то правильное, но мне обидно — они хотят плохого, хотя говорят хорошее. Вот Генри сказал прямо: нужно действовать разумно, а не морально. Сказал для меня — а что, другие не будут мучиться, когда мы будем убивать людей не потому, что они враги, а потому, что нам нужна их земля, чтобы выжить? Мы уже так делали.

— Пойдем приляжем, Мартин, — предложил Брайан.

— Спасибо, Брайан, я не устал, я еще посижу с ребятами. Давайте выкурим по сигарке.

— Может, все-таки пойдешь приляжешь? — мягко настаивал Брайан.

— Не уводи его, Брайан, — вмешался в разговор Генри, — я не слышал ничего умнее за последние двадцать лет. Пусть говорит.

— Спасибо, Генри, — Мартин тряхнул головой, и за ней волной повело все его большое тело. — А как быть… с «действовать разумно»?

— Ты знаешь, Мартин, я думаю, что это из прошлого, мне только сейчас пришло в голову. Я солдат холодной войны и думаю, как четверть века назад. А ты верно поставил вопрос. И я думаю, что ты прав. Тогда у нас был ресурс для конфронтации и маневра, а сейчас нет, и нужно договариваться, всеми силами договариваться, — ответил на вопрос Генри.

— Полностью согласен, Мартин сказал верно, — вступил в разговор Финч. — «Разумно» и «морально» сейчас сливаются в одно понятие, в один образ действия, и, если не учитывать этого, результата не будет. Мы начали разговор сегодня очень разумно, и только у Мартина хватило мужества сказать то, что он сказал, а это меняет дело. И нечего стесняться того, что морально, я устал от холодной разумности. И вот что я вам скажу — я, юрист, человек протокола и формальности. У нас тут есть люди с разными компетенциями, и мы не будем оспаривать квалификацию Генри в международных делах или нашу с Брайаном — в вопросах работы с конгрессом. Но я предлагаю дать Мартину право вето на любое действие в рамках нашего проекта — на любое решение, которое он сочтет аморальным.

— Я за, — сказал свое слово Генри.

— Согласен, — поднял руку Забияка.

— Да, — хлопнул Мартина по спине Брайан.

Джон кивнул головой и улыбнулся.

— Согласен, — подвел итог Алекс.

— За Мартина, — поднял бокал Забияка.

— За Мартина, — подняли бокалы все.

Мартин не скрывал слез.

— Спасибо, ребята… И знаете, на какой вопрос я не могу себе ответить? Вот я говорил сегодня какие-то слова, и мне было трудно их произнести. Моих собственных сил не хватало, чтобы они вышли наружу, нужна была еще сила вина, чтобы выпустить их на свободу. И я не знал, как вы оцените мои слова. Вы сказали: хорошие слова. И я удивился. Когда я говорил то же самое другим людям, они смеялись, а вы нет. Вы сначала начали говорить, как все, а потом сказали: нет, мы будем говорить по-другому, как сказал Мартин, а потом пьете за меня вино — и я очень рад этому. Но когда мы были детьми, и потом, когда стали старше, мы не считали постыдным говорить так. А теперь? Почему мы не можем говорить так просто и сейчас? Что с нами сделалось, почему мы боимся говорить прямо, и нужно, чтобы фермер напился и сказал правду? Что, только пьяные фермеры могут теперь говорить правду? Тогда я учреждаю партию пьяных фермеров, потому что с трезвыми мне не по пути.

Вот почему я не доверяю Джону. Все здесь как будто связаны разноцветными ниточками, все что-то любят, все теплые, и только Джон ни с кем не связан — он один. Он один, и ему плохо. И его не погладишь как собаку, которой грустно, — он Президент.

Джон спокойно держал удар — чувства не читались на его лице. Мартин же не унимался.

— Скажите мне, что будет, если информация просочится? Ведь тогда начнется хаос — все побегут спасаться и перетопчут друг друга. Как быть с этим?

— Не волнуйся, Мартин, информация никуда не просочится, — Алекс впервые подал голос за столом. — Так устроена сегодня работа СМИ: никто не посмеет ничего написать без согласования с высшим руководством. В противном случае получится только утка.

— А если твои эксперты сделают заявление в интернете? — настаивал Мартин.

— Это будет фейк — экспертам больше уже никто не верит. Большие дяди будут решать, что делать с этой информацией. Так что не волнуйся, Мартин.

— Как это грустно — мы не можем знать правду, пока этого не захочет какой-то дядя. Ладно, мне нужно погрустить. Пойду найду тихое место и немного погрущу. Спасибо, Брайан, я еще крепко стою на ногах, я сам дойду до места грусти. Это сердце мое не на месте, а ноги идут верно, только куда они идут и зачем?..

Брайан пошел провожать Мартина до «дивана грусти». Южане убирали со стола. Все опять разбрелись по дому.

***

Генри и Финч сидели на скамейке.

— Один вопрос, Элан.

— Да, Генри.

— Зачем ты предложил такую роль для Мартина?

— Ты что, не согласен с этим? — переспросил Элан.

— Нет, согласен, мне просто интересно, чего ты хотел этим добиться?

— Как ты думаешь, Генри, кому из нас поверят простые люди, когда придет время говорить с ними? Я ответил на твой вопрос?

— Да.

— Поэтому он должен знать, что нужен. Пусть узнает это как можно раньше. Пусть набирается сил и веры в себя. Я не знаю, как еще можно было сказать ему, что он важен для дела, чтобы это поддержали остальные. Ты же понимаешь, с кем нам придется вступить в схватку? Я не сильно удивлюсь, если сейчас здесь появится группа зачистки или на ранчо упадет самолет. А завтра мир узнает о террористах, убивших Президента США. Теперь мой вопрос, Генри.

— Да, Элан.

— Как ты собираешься действовать, Генри?

— Просто и прямо, Элан. Поеду поговорю с ребятами, которые думают так же и остались не у дел. Нужно будет менять караул. Но ты же не об этом хотел спросить меня?

Оба рассмеялись.

— Надеюсь, про Мартина ты спрашивал с искренним интересом?

— Про Мартина — да. Но есть то, о чем мы не решились поговорить. Меня беспокоит одно — какая конфигурация сил будет нам противостоять.

Генри остановился. Глядя в глаза Элану, он спросил:

— Я могу доверять тебе, Элан?

— Как мой ответ поможет делу? — с улыбкой ответил Элан. — Если я сейчас скажу «да», как ты узнаешь, что я сказал правду? И как я узнаю, что ты сказал сейчас правду? Мы же профессиональные лжецы, Генри. Что за наивные вопросы…

— Это личное, Элан. Не думай, что я размяк. Просто личные симпатии. Я отдаю себе отчет в своих рисках — не хочется быть дураком по двум позициям, разумной и моральной. Если есть шанс быть им только по одной — я им попытаюсь воспользоваться. И несмотря на то, что я уже стар, я не лишен некоторого киношного позерства — могу плюнуть в рожу предателю. Хотя, может быть, в моем случае жалость к Иуде будет вернее. Туда, — Генри поднял глаза вверх, — нужно уходить без ненависти.

— Черт возьми, — засмеялся Элан. — «Святой Мартин» со своей проповедью творит чудеса. Скажи мне кто такое вчера — я бы посчитал его умалишенным: два профессиональных лжеца как мальчишки клянутся в верности. Ты можешь доверять мне, Генри. Так что ты хотел рассказать мне, в чем ты видишь главную опасность?

— Я думаю о том, где они будут искать точку опоры. Чтобы выжить, сохранив прежнее влияние, им нужно соединить две вещи — ядерную дубинку и эмиссионный центр. Эмиссионный центр они могут разместить в Китае, объединив возможности двух валют. Если у них будет доступ к дубинке, они смогут шантажировать Китай: либо все, либо ничего. И второе место — это Европа, реэмиграция, так сказать. Судя по расчетам, она тоже сильно пострадает, но разместить там эмиссионный центр и ядерную дубинку будет даже легче, чем в Китае. В обоих случаях спасение населения — отдельная тема. Но на всем этом можно вести торг с русскими. Вопрос: примут ли они такой расклад?

Конец ознакомительного фрагмента.