Воин и меч

Иван Геннадьевич Фаворов, 2022

Серия рассказов в каждом из которых главный герой совершает убийство. Мотивация его поступков ясна, но моральная сторона дела не так однозначна. В рассказах сплетаются действия потусторонних сил и человека считающего, что он поступает самостоятельно. Но на самом деле все переживаемые им чувства и страсти имеют свои причины появления, о которых этот человек не всегда догадывается.Страсти, надежды, ненависть и любовь сплетаются на страницах этой книги в единую канву взаимодействия человека со сложной многоступенчатой реальностью.

3. Предложение графа

В руках Анатоля, тяжёлый дверной молоток аккуратно соприкоснулся со старинной резной дверью. Открывать не спешили. «Что меня ждёт за этим створом», — стучали в висках мысли. Послышались приближающиеся шаги, по ту сторону явно располагалось большое пустое помещение, способное резонировать такой гулкий звук. Отворил пожилой мужчина, в ливрее цвета виноградного сока разбавленного молоком. Он был аккуратно выбрит, а его наполированная годами лысина блестела в ареоле тщательно уложенного венка редких волос.

— Проходите, Вас ожидают. — Сказал привратник вкрадчиво, с той долей нежности, на которую был способен его потёртый годами голос.

Анатоль приветствовал его молча, лёгким кивком головы, потом перешагнул за порог. Широкая мраморная лестница уходила сразу от двери к высотам второго-третьего этажа, сквозь своды массивных арок, покрытых мозаикой, собранной в систему странных символов и знаков. После трёх шагов, отразившихся эхом от высоких стен, Анатоль, словно опомнившись, остановился, дожидаясь привратника, который возился с дверным запором. Тот, не выражая никаких эмоций, закончил своё дело и проследовал мимо Анатоля вверх суетливым шагом, как можно ниже поднимая ноги. За первой дверью на верху лестницы, располагалась небольшая зала, потом коридор с ячейками ниш и дверных проёмов. Они прошли их все, спустились по узкой винтовой лестнице. «Я отсюда дорогу без помощи не найду». — Подумал невзначай Анатоль, после того как они миновали ещё пару поворотов ветвящегося коридора. Привратник шёл молча, Анатоль тоже вопросов не задавал. Сердце билось часто, волнение подкатывало к горлу комом. Происходящее казалось слишком таинственным, как и пригласивший его в это место граф. Они познакомились примерно год назад, Анатоль тогда только перебрался в столицу и мало ещё представлял себе правила Петербургской жизни, поэтому на одном из первых офицерских собраний чуть не стал участником неприятного скандала. Тогда его уберёг от необдуманного поступка человек, которого все называли просто граф. На самом деле точно не известно, обладал ли он действительно таким титулом или выглядел солидно и, имея сложно произносимое имя, обзавёлся прозвищем. Звали его Евграф Денисович. Скорее всего, по мере использования имя, данное ему при рожденье родителями, было подобающем образом сокращено. Каждый раз ломать язык для молодых людей, в кругах которых он обычно вращался было сложно и, видимо, именно по этой причине обращение к нему приняло уважительно-вульгарный оборот. Графом звали его и в глаза, и за глаза, а по имени-отчеству только в очень ответственных случаях, он был завсегдатаем практически во всех местах, где любили проводить досуг столичные офицеры, хотя, похоже, он никакого отношение к военной службе никогда не имел.

В первый день своего посещения офицерского клуба в Санкт-Петербурге Анатоль, по неопытности, сел играть в карты с одним из известных шулеров и бретёров промышлявшем на молодых офицерах, как правило, считавших, что в дворянском собрании среди им подобных могут быть люди только благородные и опасаться в этом прекрасном, братском обществе нечего. Анатоля нельзя было вполне отнести к этой наивной категории лиц, ещё не успевших достичь положенного им уровня цинизма. Но и опасаться таких же, как он сам офицеров Анатоль не привык. Для него, на тот момент, основной перечень опасностей был связан с крутыми горными дорогами в узких ущельях и подслеповатыми хуторами, из-за высоких каменных заборов которых на улицу смотрели прищуренные, больше похожие на бойницы окна.

Граф не смущаясь подсел за игральный стол к молодым людям и несмотря на все возражения Александра — ранее упомянутого шулера, потихонечку вывел Анатоля из игры, как раз тогда, когда тот, отлично умевший считать карты, заподозрил оппонента в мошенничестве и на его лице уже просвечивался отпечаток будущей дуэли.

Для своего вмешательства Граф выбрал идеальный момент. Александр, садясь играть с новичком, рассчитывал на большой куш и в одной из партий поддался Анатолю после серии не очень серьёзных побед. Это произошло как раз после того, как Анатоль понял, что имеет дело с мошенником, граф пользуясь моментом просто увёл молодого человека под предлогом необходимости важного разговора и проявил определённую настойчивость, преодолевая сопротивление последнего. Александр возмущался, но против графа не посмел пойти. Важный разговор в тот вечер так и не состоялся, но Анатоль постоянно встречал своего спасителя в разных местах, где проводил свободное время с другими офицерами и потихонечку сблизился с ним. Граф как бы взял над Анатолем шефство в делах Петербургского света. Молодой человек, хоть и получивший достойное образование, вначале от своих родителей потом в университете, большую часть своей жизни всё же провёл в диких местах и по природе своего характера не был словоохотлив и старался избегать большого скопления народа. Поэтому опытный и везде охотно принимаемый граф стал для Анатоля проводником в светское общество. Несмотря на то что они регулярно встречались и часто обсуждали важные темы, иногда спорили и также имели общее мнения по ряду интересующих их вопросов, Анатоль не мог бы назвать Евграфа другом, как это делал со своим застенчивым товарищем Николаем, которому одному и предложил стать своим секундантом, несмотря на полную его непригодность для этой роли. Николая, Анатоль знал с института, единственное что их роднило это скрытность характера, но на этом сходство заканчивалось. Графа Николай не интересовал, поэтому они практически не собирались втроём. Свободное время Анатоля делилось между двумя друзьями в зависимости от настроения и активности последних.

Передвигаясь по коридорам странного здания, в которое Анатоль попал по приглашению графа, он старался шагать как можно тише, но твёрдые каблуки офицерских сапог всё равно оставляли гулкое эхо блуждать среди сводов и арок. Старичок-привратник, обутый в мягкие ботинки на тонкой подошве, больше напоминавшие кожаный носок, не оставлял после себя никаких звуков. Поначалу Анатоля смущал такой дисбаланс, но потом он привык и погрузился в свои мысли, которые вылезая из сумрака подсознания, демонстрировали себя во всей красе ярких несбыточных образов приправленных воспоминаниями переживаний, и даже казавшееся бесконечным путешествие по невероятно длинному коридору и бесчисленным ступеням различных лестниц и переходов не помогло ему обдумать их все. Странным могло показаться то, что во время путешествия по кулуарам этого дворца им не встретилось ни одного человека, но в навивавших мистическое благоговение коридорах, сплошь украшенных мозаикой и фресками изображавшими, помимо библейских сюжетов, большое количество загадочных символов, такое положение дел выглядело естественно, и Анатоль даже не успел заметить этого факта, когда они подошли к небольшой деревянной двери, выросшей на их пути в глубокой арочной нише. Привратник аккуратно постучал. Ответил слегка охрипший голос графа, такой бывает если, например, долго читаешь молча и не пьёшь воды, горло пересыхает и отказывается нормально работать, когда появляется потребность во внезапном исторжении членораздельных звуков.

— Входите друг мой.

Дверь растворилась, и Анатоль увидел встающего ему навстречу графа, прошёл в створ, за спиной клацнуло, привратник исчез не попрощавшись.

— Я очень рад что ты пришёл! — Сказал граф, пожимая руку Анатоля.

Анатоль слегка поклонился, давая понять своим видом, что испытывает аналогичные чувства, но разум его был полон сомнений, ощущая, что стоит у «Рубикона» за которым жизнь может пойти совершенно в новом направлении.

— Как ты? Наверное, уже догадался, что я пригласил тебя сюда не просто так? — Анатоль продолжал молчать, согласно кивая. — Тебе никогда не приходило в голову, что жизнь можно прожить, служа некой великой цели?

— Мы все служим отечеству и Царю. — Сознательно немного казённо ответил Анатоль, зная, что граф распознает иронию и, возможно, будет более откровенным.

— Вот, вот. Но уверен ли ты, что по прошествии многих лет у тебя будет моральное право сказать, что твоё служение пошло на пользу, стране которую ты называешь отечеством и людям, которые в ней живут? Мы иногда произносим громкие слова, но забываем, что они значат. Вот, например, отечество, что ты понимаешь под этим словом?

— Родину, — пожал плечами Анатоль, расписываясь одновременно в собственной беспомощности, и невозможности обсуждать на одном уровне с графом значение отвлечённых понятий. — Страну где я родился, Россию.

— Просто страну где ты родился? Ну вот ты долго прожил на Кавказе, который не так давно присоединился к нашей империи, скажи, а где отечество тех людей, которые там живут? Вряд ли они считают Россию своей родиной.

— Каждый понимает это слово по-своему, и чаще всего родиной называет то место, к которому с детства прикипела его душа. Не случайно в русском языке это слово происходит от слова род, а слово отчизна мы заимствует из латыни. — Пустился в немного абстрактные рассуждения Анатоль, стараясь не ударить перед графом лицом в грязь. — То есть для русского человека родина — это родное место, обжитое его предками, то место, где он пустил генеалогические корни и с которым породнился за время жизни, а римляне, называя родину Patria, отчизна, — Блеснул знаниями латыни, ещё не забытой с гимназической скамьи Анатоль, — Скорее понимают под этим словом страну воспитавшую и выкормившую их, сделавшую их теми, кем они являются. Как отец не рождает, но воспитывает и формирует чадо.

— Это всё прекрасно, ты сейчас блеснул знаниями истории мой друг, но я никогда не сомневался в твоей эрудиции. — Граф присел на край стола и жестом предложил Анатолю последовать его примеру. Гость решил воспользоваться приглашением. — Но я хотел узнать твоё личное мнение.

— Граф, честно говоря я могу долго рассуждать на эту тему, но в сухом остатке, я думаю, для каждого человека родина будет уголком тёплых чувств в душе связанным с чем-то добрым из детства, родными людьми и знакомыми, местами в которых чувствовал себя хорошо.

— То есть ты сводишь это понятие к личному?

— Получается так.

— А скажи, пожалуйста, если интересы твоей личной родины, России в том виде в каком ты её понимаешь идут вразрез с интересами моей личной родины, представь, что я кавказец, что тогда делать?

— Началась война.

— То есть убивать друг друга?

— Если в этом есть необходимость, то да. Убийство — часть жизни, все не могут жить одинаково хорошо кому-то приходится уступить, кому-то умереть, а иногда и убивать. И если мы с оружием в руках будем отстаивать наши ценности и делать мы это будем упорно и с самоотдачей, то наши ценности, в конце концов, восторжествуют.

— Вот! Вот что мне в тебе нравится. Ты правильно мыслишь. Но надо точно формулировать понятие этих ценностей. Чем кончилась война на Кавказе? Мы решили, что у нас будет одна родина и мы поделимся ценностями друг с другом. Собственно говоря, я выбрал темой нашего разговора отчизну, родину… Но ты прав для той мысли которую я хочу до тебя донести, слово отчизна подходит больше. Отчизна любого человека это сотворённый Богом мир, в котором этот человек вырос и сформировался как личность, а родина… Я бы хотел уточнить и дополнить то что говорил ты. Пойдём пройдёмся, я хочу тебе показать кое-что. — Они вышли в коридор, и граф медленно повёл своего друга в сторону противоположную той, откуда Анатоль пришёл с привратником. — Так вот, родина это теоретическое, почти мистическое место, в котором мы можем поселить наши идеалы. Родину мы должны создать. Может быть помнишь рассуждения блаженного Августина о граде земном и граде Божьем, нет? Ну ничего. Проще говоря наша теоретическая родина, это небесный град, который мы должны построить здесь на земле.

— Заманчивая идея. Но очень похожа на утопию. Мы с тобой говорили на эту тему, мне кажется, это мало возможным. Где взять достаточное количество ресурсов для воплощения твоих идей?

— Вот для этого я тебя и позвал сегодня. — Они подошли к небольшой двери, которой заканчивался коридор. — То, что я хочу предложить тебе, находится за этой дверью, там возможность построить ту утопию, о которой мы с тобой говорили много раз. Ты знаешь, наши представления об идеалах схожи. За этой дверью возможность их воплотить в жизнь. Но если ты перешагнёшь её, дороги назад не будет. Ты готов?

— Вы масоны? Я надеюсь, мне не придётся приносить человеческие жертвы? — Иронизируя, сказал Анатоль.

— Нет, не масоны. Масоны — это дети, играющие в песочнице, а мы обладаем настоящей властью.

— Ну что же если мы говорим о реализации идеалов, которые вместе с тобой разделяем, я согласен.

— Тогда пойдём, но помни, даже шепоток не должен вылетать из этого здания, всё что здесь происходит, должно оставаться только здесь. С людьми которыми ты познакомишься в нашем, так сказать, клубе ты не будешь знаком за его пределами, и это соблюдается очень строго, потом от тебя потребуется вера и послушание. То, что тебе будут говорить твои наставники, должно стать для тебя законом.

— Я согласен, — сказал Анатоль, уже решивший для себя, что уйти обратно не сможет хотя бы из простого любопытства. Слишком заманчиво было всё то, что говорил Граф.

— Тогда пойдём. — Сказал Евграф Денисович и растворил дверь.

Открывшаяся взору Анатоля комната была ничем не примечательна кроме одного. За большим круглым столом в её середине сидели чрезвычайно влиятельные люди империи. Они не обращали внимания на пришедших и продолжали свой неспешный разговор, смысл которого нельзя было уловить мимоходом. Граф провёл Анатоля мимо намеренно медленным шагом, чтобы тот как можно лучше разглядел присутствующих, потом тихо прошёл с ним в соседнюю комнату.

— Видишь, о чём я тебе говорил, ресурсов у нас предостаточно.

— Они здесь главные? Как-то невежливо, что мы просто прошли мимо.

— Нет, они здесь рядовые члены, ты будешь с ними почти наравне, когда принесёшь свою клятву. Просто они привыкли заседать и принимать решения, вот они заседают и стараются что-то решить, а на самом деле являются просто винтиками в большом механизме.

— А кто же тогда главный? Ты?

— Нет, что ты. У меня здесь своё место где-то посередине, я тоже своего рода шестерёнка. Ты всё узнаешь в своё время. Ответь мне на главный вопрос, ты готов принести присягу сейчас или тебе нужно время?

— В целом я готов, не люблю медлить.

— Хорошо, но не всё так просто. Тебе надо будет подготовится. Обряд посвящения, немного архаичный, так сказать. Не буду тебе ничего рассказывать, сам всё увидишь. Лучше потом поясню. Ритуал мы будем проводить ночью, а сейчас тебе надо подготовиться. Я отведу тебя в специальную комнату, там в посте и молитве ты проведёшь время до вечера.

— Граф, как бы это сказать, я материалист и молится не умею. Мне казалось, ты знаешь об этом. — Заметил Анатоль, немного кривя улыбку.

— Это в сущности не имеет большого значения, можешь просто посидеть, подумать о жизни, помедитировать. Но поголодать придётся, так заведено. А вечером я за тобой приду, хотя бы постарайся подготовиться морально, от тебя потребуется некоторая эмоциональная устойчивость.

Анатоль согласился, собственно отступать уже было поздновато и учитывая солидность организации возможно опасно. Они с графом прошли в ещё один небольшой коридорчик, в котором и находился временный приют, отведённый Анатолю для поста и молитвы.

Совсем маленькая комната с кирпичными стенами, густо замазанными побелкой и простым дощатым полом, несмотря на скудность интерьера была сухой и тёплой. В углу валялся соломенный тюфяк. На стене висел крест. Свет попадал в эту коморку через два высоко расположенных окна, в которые можно было разглядеть только небольшой уголок ясного зимнего неба. Кроме перечисленных предметов в комнате ничего не было. Анатоль свернул матрас в несколько раз и уселся на него, облокотившись спиной на стену. Молиться он не умел и медитировать тоже, а предвкушение голодного дня являлось не самой приятной перспективой. Надо было чем-то заняться. Он машинально достал свою саблю и стал полировать лезвие карманным бруском, который носил всегда с собой. Для многих офицеров холодное оружие давно потеряло то значение, которым его наделяли до появления патрона и многозарядного револьвера, но для Анатоля его сабля, как и в древние времена меч для крестоносца, имела почти сакральный статус, оставаясь также основным оружием наравне с огнестрельным. Возможно, такое предпочтение было связано с годами, проведёнными на Кавказе где хорошо отточенное лезвие всегда вызывало благоговейное восхищение.

Подготовка к предстоящему ритуалу пошла не по предложенному графом сценарию и вместо благодатного умиротворения, очищения разума от посторонних мыслей в ожидание посвящения, Анатоля одолевали сомнения и голод. Слишком поспешно он согласился, не обдумал все за и против, а теперь добровольно возлагает на себя обязательства по преобразованию мира, вступает в общество, о котором ничего не знает и все его решения опираются только на утопичные рассказы графа о возможности создания будущего благоденствия.

«Уф». — Вырвалось у Анатоля, когда он порезался об острое лезвие своего оружия. Сабля только рассекла кожу, рана получилась совсем неглубокая, но капля крови осталась на металле, и меч снова воспарял из небытия.

Маленький глоточек знакомой жизни и я снова смотрю по сторонам. Никакой ауры гнева, обычно сразу ощутимой во время схватки, запаха пота, ненависти, страха. Вокруг было тихо, спокойно, но неуютно. Первое что я почувствовал это отвратительные сомнения так несвойственные моему господину и настолько чуждые для меня, ощущение это было омерзительным. Рядом безучастно спал чёрненький. Его как будто не интересовало происходящее. Я не сразу понял, что к жизни меня вызвала кровь моего Анатоля. Но ощущение чего-то родного, естественного, словно ото сна разбудил тебя не кто-то извне, прохожий, или вошедший в комнату родственник, а ты проснулся сам, под действием происходящих внутри тебя процессов. Это было новое и очень приятное чувство. Да, реальность выглядела более блёклой и туманной, не было чужой, отлетающей к праотцам жизни. При желании я мог бы заглянуть в Анатоля, посмотреть, чем он живёт. Но не хотелось, это казалось чем-то сродни подглядыванию за матерью, пока она переодевается, в общем, такое любопытство вызывало мерзкие чувства. Посмотрев ещё раз на сладко сопящего в углу чёрненького, я даже обрадовался его отсутствию, возможно, Анатолю сейчас не хватало участия этого мелкого демона, ярость которого обычно помогала господину не сомневаться и действовать естественно, сильно и чётко. Но я чувствовал, что тот бой, который сейчас происходит в душе Анатоля, он должен выиграть сам. Внутри него открылась пустота, в которую обильно текло сомнение в происходящем. Его мысли струились передо мной как ручей, и я отчётливо видел всё происходящее в его душе. Возможно, какое ни будь сопливое создание начало бы жалеть моего господина, но не я. Посидев без дела в почти пустой комнате несколько часов наедине с самим собой и, не найдя внутри себя ничего, кроме пустоты, Анатоль похоже стал испытывать негодные чувства вплоть до страха. Но это всё проблемы людей, у них есть внутренний мир и мир внешний они постоянно путаются и пытаются расставить приоритеты. У меня нет таких проблем, мой мир монолитен как хорошо откованное лезвие.

Одолеваемый сомнением и страхом перед пустотой и невозможностью найти ответ на терзающий вопрос внутри себя, Анатоль, чтобы занять разум и сконцентрировать мысли, поставил саблю, вынутую из ножен, к стене и встав перед ней на колени, по примеру древних крестоносцев и самураев, начал молится или просто разговаривать с ней как с живой. Он надеялся, сформулировав свои мысли получить на них ответ. А его острое оружие было самым родным и близким для него в целом мире. У него не осталось родителей, они погибли под завалом на горной дороге, в то время пока он учился в институте. А другой известной ему родни у него не было.

Это был первый раз, когда господин обратился ко мне, по крайней мере, первый раз, когда я мог это слышать. Внимая его речам и рассматривая его мысли как журчащую мимо меня воду, я понял одну простую вещь. Мы очень близки с ним и, больше того, разделяющую нас пропасть инобытия можно легко преодолеть, нужна лишь одна капля его крови. Я аккуратно, с благоговением коснулся разума Анатоля и почувствовал, как пустота в его душе заполняется, я понял, что скоро моё пробуждение закончится, но я могу присниться ему. То есть приснюсь не я, а то сообщение, которое я могу ему оставить. Поэтому я поселил в его подсознание мысли, которые хотел сообщить ему, и когда он заснёт, они обязательно примут форму и станут для него посланием в сновидение.

Анатоль выговорился и ему стало легче, почувствовал, что сомнения развеялись, а в душе появилась целостность и почва перестала уходить из-под ног, успокоился и, пройдясь по комнате, улёгся на тюфяк, разглядывая едва заметные жёлто-коричневые разводы на потолке. Через некоторое время он незаметно для себя заснул спокойным сном младенца. То, что ему приснилось, было странным, из общей канвы сна, как обычно плохо связанной с растрёпанной сюжетной линией, забытой им сразу по пробуждении, он ясно помнил один фрагмент: разговор со своим мечом. Этот разговор привёл его в состояние уверенного спокойствия, к ощущению той гармонии которую он почти достиг, перед тем как заснуть. Весь приснившийся Анатолю диалог естественным образом улетучился, но в сознание хорошо врезались последние слова, в которых меч говорил ему о том, что, если он захочет продолжить их общение ему надо будет оставить каплю своей крови на его лезвии, обратится к нему с вопросом или просто поговорить, а потом ждать ответа во сне. Конечно, это казалось несусветной чушью, и Анатоль решил, что разум играет с ним такие шутки по причине его прошлой слабости и разговор с его саблей, видимо, отразился во сне, как это часто бывает, проделанное днём снится нам в причудливой форме.

За узким окном наступал вечер, комната погрузилась в глубокий сумрак, и Анатоль зажёг свечу, но ему недолго пришлось наслаждаться её мерцающем пламенем, дверь раскрылась, и в комнату вошёл граф с двумя прислужниками в белых балахонах.

— Пришло время взыскующий. — Сказал торжественно граф, так как если бы они с Анатолем в первый раз виделись. — Одевай это, — он протянул Анатолю балахон, схожий с тем, в которых стояли его спутники, — и, подпоясавшись мечом, следуй за нами.

Анатоль послушно выполнил всё, что ему было сказано, и последовал за сопровождающими по коридору, освещённому только мерцающем пламенем свечей в руках его спутников.

Ритуал посвящения был многоэтапным и проходил в нескольких залах. Вначале Анатолю показалось, что он участвует в каком-то розыгрыше. Его заставили разуться и войти босым в комнату, из одежды на нём была только длинная, белая рубаха до пят. Потом он полз на четвереньках между двух шеренг людей, облачённых в похожие на его рубаху балахоны, но в отличие от него они были препоясаны. В вытянутых руках эти люди держали мечи, скрестив их с мечами стоящих, напротив. В то время пока Анатоль корчился, извиваясь на полу, старался передвигаться в непривычном для него положение, чтец монотонным голосом бубнил заклинания или молитвы, кажется, на латыни, а может и на каком-то другом древнем языке.

В следующей зале все присутствовавшие носили золотые маски, Анатоль, стоя на коленях, приносил клятвы, отрекался от сатаны и обещал беспрекословно служить свету. Повторял за человеком, выглядевшим главным, непонятные слова на языке давно минувших эпох и пил из большой чаши, странный горьковатый напиток, отдалённо напоминавший холодный глинтвейн. Потом, когда все необходимые главы из книги с золотой звездой на обложке были прочитаны, клятвы принесены, руки присутствующих возложены на его голову, человек, который, по всей видимости, всё же был главным во всей этой церемонии, достал из ножен саблю Анатоля и трижды ударил ей плашмя по спине своего владельца. От первого удара Анатоль вздрогнул, он был неожиданно сильным, два вторых перенёс спокойно. Потом этот человек вручил Анатолию его оружие эфесов вперёд со словами: «Возьми свой меч рыцарь света и да будешь ты преградой на пути зла».

После этого двое в золотых масках помогли Анатолю встать и отвели в соседнюю залу, один из них объяснил офицеру, что теперь он должен в подтверждение всех своих клятв принести жертву перед архонтом. Последняя комната была слабо освящённая, в ней находился всего один человек и стояла у каменного жертвенника привязанная коза. После странного напитка и всего произошедшего у Анатоля кружилась голова, а чувства были обострены.

— Принеси в жертву это животное. — Сказал архонт гулким голосом из-под своей золотой маски, скрывающей всё лицо, в отличие от масок предыдущих участников собрания, которые скрывали только пол лица: глаза и переносицу.

Анатоль как-то быстро сообразил, что от него требуется и вынув саблю тут же отрубил козе голову. Животное не успело даже сообразить, что произошло и, рухнув на землю, задёргало ногами. Архонт раздражённо вздохнул, видимо, Анатоль поспешил и пропустил какую-то часть ритуала, но ничего не сказал. Кровь ручейком текла по жертвеннику и размазалась по лезвию.

Это были не самые лучшие ощущения, я всё-таки боевое оружие, а не кухонный тесак. Жизнь животного такая лёгкая, природная. В ней столько соков земли и чистой рефлексии без осознания. Мыслей мало, а умозаключений почти нет. Не очень приятно сливаться с таким существом после взаимодействия с человеческими особями.

В этой козе было что-то невинное, беззлобное. Она умерла, не успев испугаться, и теперь встревоженная внезапностью произошедшего её душа суетливо скакала к золотистому источнику жизни.

Чёрненький был рядом и имел необычайно торжественный вид. Таким чопорным, меч его ещё не видел, поэтому, продолжая испытывать смущение от взаимодействия с козой, спросил:

— Что это ты сегодня такой радостный и спокойный?

— Ты что, такой момент! Я так давно не видел крови жертвенного животного. Потом для Анатоля этот день будет ещё очень долго вторым днём рождения. Он выбрал свой путь сегодня, и я так рад за него.

— Слушай. я давно хотел тебя спросить. — переключился на другую, давно интересовавшую его тему меч. — Я, конечно, редко бываю в этом мире, но как-то из ваших почти никого не видно. Помнится, мне в древности они так и роились повсюду.

— Да, делать здесь теперь нечего, на весь Петербург осталась пара приличных искусителей, остальные нашли где-то праведника и слетелись на него как мухи на мёд.

— А ты что же?

— Ну я же не искуситель, ты же должен знать, я мелкая сошка. Так, только приглядываю, энергию ворую, подначиваю и веселюсь как могу.

Улетающая козья жизнь обожгла ещё раз сознание меча набором образов и чувств: тёплое стойло, солома, корм, запах других животных по соседству, морозный воздух, удивляющий снег, осенний гон, жжение чувств, запах козла, ощущение полноты от разрастающегося приплода, бухнущее от молока вымя, забота о маленьких козлятах, потом весна, солнце таящий снег и проснувшееся желание что-то делать куда-то бежать, мечты быть частью стада и снова гон. Потом лето и нега зноя, сочная вкусная трава и так циклично до самого детства и вкуса материнского молока на её маленьких, пушистых козлячьих губах.

«Зачем жила?» — Подумал меч и тут же отнёс этот вопрос к себе, и вздохнув, не в первый раз на него ответил: «Я прерываю жизнь, движением чужой воли».

Архонт намазал кровью убитого животного лоб, веки, губы и кисти рук Анатоля, прошептал что-то под нос, а вслух сказал:

— Теперь ты один из нас, взыскующий.

Анатоль почувствовал дикую усталость и то, что терзавших его во время очищения сомнений не стало меньше.

«Зачем же всё-таки жила коза?» — Подумал ещё раз меч. — «Неужели для того, чтобы стать жертвой в этом почти бессмысленном ритуале?!».