В пятнице 13 судеб. Роман о демонах в Раю. Книга первая

Иван Владимирович Ельчанинов, 2019

"В пятнице 13 судеб. Роман о демонах в Раю" – это не сборник ужасающих историй, ведь демоны и зло здесь не такие, какими все мы их привыкли представлять.Это роман о мире живых и мире мёртвых, о Боге и дьяволе, об ангелах и демонах, об искажённом зле, невидимом добре. Это роман о том, как мир умеет процветать, как мир умеет падать…

Пролог…

Он стоял над обрывом и слушал пение сверчков. Сегодня их колыбельная родилась до сумерек, и это спасало ему жизнь. Так называемое, незримое чудо — сегодня спаситель для него. Ещё целый час жить солнцу в этом дне, а они уже поют. Сверчки мешали думать, потому броситься с обрыва не было возможности, хоть и желанием таким бесстыдно он горел.

На щеках давно высохли слёзы, а в руках мерцало то, ради чего он отдал Всё и в придачу пол жизни на поиски. Владел самой могущественной вещью на Земле, но желал броситься с обрыва — у судьбы чувство юмора высокое и очень острое…

Молодость уходила из-под ног, и он это чувствовал. Всё чаще рыдала спина и зудели колени, несмотря на то, что лицо не меняется дюжину лет. Быть может, уже и настала пора воспользоваться всемогущей семечкой, что так ярко вспыхивает по пятницам, призывая к великим вечерам.

Семя обжигает пальцы, когда просится на волю, для просьб своих не выбирает дни. Обжечь способно даже в воскресенье.

Пол жизни искал это орудие жизни, за миг нашёл и потерял своё Всё за этот же миг, и, что в итоге? И итог ли это?

Что-то шептало ему внутри, что он ещё не готов, не созрел, что для могущества ещё не время! Да и как быть готовым к мечте, когда отняли самое дорогое, что было в его жизни? В обмен на что? На это, так называемое, могущество? И, что он будет делать с ним, если, отныне, все мечты не принесут ни капли сладости, а всё сладкое растерялось средь сотен жадных и потёртых языков?!

Трудно было не заметить, как меняются взгляды людей. Вчера для них, всего лишь, император; сегодня смотрят, как на Божество! Считают, что от вспышки чувств в любой момент низвергнет он, кого угодно — будь то народ или синий океан!

Но он ещё не стал Божеством, ведь нутро говорит: «Не готов!». Хотя, нутро ли это говорит? Кому принадлежат эти разные по звучанию голоса в его разношёрстной голове, что шепчут беспрерывные советы? Голоса то приятны, то отвратительны! И, если бы всегда советовали верно, то не стоял бы, молча, на краю! И край ли это или, всего лишь, обрыв, с которого нет смелости упасть?

Он захватил весь континент, но не был горд собою. Вчера он сжёг все свои корабли, доказав, что его избежала гордыня. Сжёг, чтобы не дарить слепой надежды и другим краям его мира…

Сейчас смотрел с утёса на маленький кусочек своей империи и видел её всю, ведь горизонт ничего не скрывал от него. Империя безмерно велика, хоть не хотелось мир весь на колени и гордо свою голову поднять! Другого он желал, пока искал несокрушимое могущество, но золотые годы пролетели, и оглянулся — старая душа, хоть и мир, весь уже покорённый, благосклонен к тому, что ему на коленях стоять…

Потеряв своё Всё, душой своей состарился до неузнаваемости, хоть не было ему и тридцати пяти.

Сейчас он далеко от своего, родного дома — замка, в котором вырос, и ему ничуть не жаль. Крыша и стены — не самое важное. «Завтра я вернусь домой и снова буду в этом убеждён…».

Получив то, что искал, его жизнь не изменилась. Всё те же поиски, но уже другого, более ценного, чем могущество, хоть всё внутри зудит о том, что нет ни единого шанса найти…

Сегодня пятница тринадцатого — тот самый день, в который стоит посадить семечку и пожертвовать чем-то, что должно быть равным его мечте. Только вот, чем? Чем же таким особенным можно пожертвовать, чтобы семя дало росток?

–Любовью?

–Нет, её отняли!

–Верой?

–Полностью иссякла и засыхает, как рыба-бедолага на берегу, которая не понимает, что, чтобы вернуться в море, прыгать нужно в одну сторону, а не в разные!

–Надеждой?

–Ну-ну, не велика такая жертва с его то надеждой.

–Может быть, принести в жертву человеческие жизни?

–Нет, он убивал и целые народы, и сотни невинных людей, вряд ли, сочтутся жертвой, которую так сложно оторвать от сердца, которой можно задеть душу императора. Это всё воздушность для того, кто рисует историю, а воздух таким людям ни к чему…

На дворе шестнадцатый век, а люди — дикари и дикарей всё кличут дикарями, и голоса всё шепчут: «Не сейчас!», и всем они шепчут одно и то же!

А когда? Ну подождёт он век, хоть это невозможно, и что? Разве, что-то изменится?

Искал пол жизни могущество, а ему принесли его на блюдечке, и смысл жизни потускнел!"Как-то странно всё это, и, главное, для чего?" — спрашивал он себя, но нет ответа собственным вопросам…

От бесконечных раздумий, что длятся уже месяц, императора отвлёк его родной и единственный брат, чьё имя лишь из суеверных побуждений звучало Дювор.

–Что ты здесь забыл? — спросил он, подойдя к краю утёса, бесстрашно заглянув в пугающую пропасть. — Не, уж то, хочешь ты упасть в обрыв, поверить в свои крылья?

Криво улыбнулся, сорвав с губ второй вопрос, и без заботы посмотрел на брата, хоть тот почти что мёртв от тягости отчаяния. Ни разу не поддержал его за этот месяц адских мук и несокрушимого безумства, ни слова ему не посоветовал, а сейчас сам к нему пришёл или приполз — да кто его знает этого Дювора.

«Быть может, кто-то меня сюда и привёл, но я ему пока что благодарен…» — думал император, глядя на своего старшего брата.

–Думается мне легче, смотря на весь мир свысока, — пошутил он в ответ, но на улыбку не хватило силы.

–Сегодня пятница тринадцатое! — величественно воскликнул его брат, и они, наконец, столкнулись тяжёлыми взглядами. — Как он и сказал, тебе нужен именно этот день! Ты это помнишь?

В глазах его не разыскать тревоги, ведь он, всего лишь, предвкушён. Даже сопереживания не было в его взгляде. Они оба в эту секунду глядели друг на друга, как два волка. Осталось подождать, кто из них первым завоет…

–Разве, такое возможно забыть?! — громко промолвил император.

"Конечно, нет!» — ответил Дювор лишь себе. — «Я заснуть часами не могу, и все ночи для меня это мучения…».

–Как думаешь, тот старик был дьяволом? — сорвал он с уст вопрос, что мучил его тридцать дней и тридцать одну ночь.

–Сомневаюсь! — ответил император, не поверив в эту честь.

–И, что ты намерен делать? — поспешил перейти к делу Дювор.

Этот вопрос для императора был сложнее любых других вопросов, потому отвечать на него ему не хотелось. Тем более, своему брату. Тем более, сейчас. «Пришёл ещё в момент ненужный! Не вовремя, как и всегда!»…

–Знаешь, я недавно гулял по улицам города, что у нас за спиной. Гулял без слуг и без охраны, накинув капюшон, чтоб не узнал народ. Чем дальше я шёл, тем больше понимал, что люди меня не любят и, даже ненавидят за то, что я стал похож на дитя войны. Никому из них она не нужна, как и мне, но она сама к моей душе так и тянется.

Он сделал паузу, вздохнул легко и с тяжестью продолжил:

–На одной из улиц я увидел нищего калеку. Он был без ног и без руки, просил милостыню сохранённой ладонью. Подойдя к нему ближе, я узнал в нём своего лучшего воина. Я думал, что он пал семь лет назад на поле боя, а оказалось не совсем…

Вновь доверился паузе, а затем воскликнул со всей горечью:

–Он был лучшим, Дювор! И это моя благодарность ему? Почему мы забываем о тех, кто нам был верен всю жизнь? Мне, даже было стыдно бросить ему монет, потому что он заслужил большего! Мой разум посетила мысль, и я поднёс к его губам семя, которое мы искали с тобою всю жизнь…

–И что произошло? — без интереса спросил Дювор и добавил с сарказмом. — Он снова лучший воин?

–Нет.

–А что? Что может дать калеке семя?

–Он обрёл свой смысл, был озарён тем, на что теперь способен! Узнал, для чего жил и для чего жив остался!

–Ну, если это всё, то это не чудо! — махнул рукой Дювор.

–У семени две стороны. Если его предать земле, ты получишь могущество; если не предать, то оно принесёт благо всему миру! Представь, какой мир можно построить, если все обретут свой смысл, раскроют свою суть, и попробуй вообразить, каким он будет, если приобрету могущество лишь я!

–Ты хочешь отдать его мне? — со странной улыбкой спросил его Дювор и добавил с ехидством. — Уж, не струсил ли ты, брат? Уж, не осознал ли ты, что слишком огромная и непосильная твоя мечта?

–Нет. — ответил тот искренне. — Всё далеко не так!

–Мы истребляли народы, захватили весь континент, чтобы найти семя, и для чего? Чтобы помогать калекам?

Дювор был явно раздражён, и ему не нравилось, в какое русло метит его брат. И, видимо, пора глушить это течение, иначе и его к обрыву приведёт.

–Ладно, забудь! — разочарованно ответил император, но, побоявшись показаться слабым, продолжил речь с азартом в голосе. — Я чувствую её мощь, её великую силу, но никак не пойму, на что она способна! Способна ли она на то, о чём мечтаю я? Ведь мечта моя с каждым днём становится больше…

–Думаю, ты всё узнаешь, когда предашь семя земле! — воскликнул Дювор так, будто поднёс бокал императору и собирался выпить за его здоровье.

–И даже здесь надо предать! — противился правитель своей величайшей судьбе.

–А что поделать! Это жизнь! Она смотрит на нас, и нам остаётся лишь демонстрировать ей, на что мы, безумцы, способны…

–Я знаю, что ты прав. — тягостно вздохнул император. — Но, пойми меня, не просто мне принять такое решение.

–О том чуде, что случилось месяц назад уже знает весь мир! И, даже те, кто шёл за тобой во имя чуда, становятся тебе врагами. Как считаешь, почему?

–Потому что они испугались, когда узрели, что мечта моя реальна! — без всплеска чувств промолвил и также продолжал. — Все трусы станут мне врагами, все смельчаки пойдут со мною в бой! И, кто знает, быть может, на том свете я буду лично жарить своих врагов на костре! Ты и сам знаешь, что за сила сидит во мне!

–Не чисты твои мысли, мой брат, не чисты. — покачал головою Дювор, а у самого мурашки бежали от слов императора, и всем духом боялся его.

–Посмотри на неё, как она светится! — решил сбить с толку его страх и разочарование.

Протянул брату руку, а на ней лежит семя, в поисках которой они обошли весь мир и, между делом, его захватили. Свет был настолько ярким, что, если бы не солнце, он бы ослепил ночные небосводы, и звёзды не имели наглости глазеть!

–Позволь мне, ощутить его тепло? — промолвил Дювор, словно очарованный.

Глаза его светились, но не от света семечки, а от того, что он был ею заколдован. Она внушала ему то, что он четырнадцать лет пытался позабыть, она шептала ему, чтобы воплотил задуманное, но он и сам знает, что ему делать. Без помощи умеет ставить мат. Как ни как, лучший воин на всём белом свете, поэтому, наверное, стал полководцем, а не императором. Или не поэтому?!

Пусть семя — свет, но в злых руках любое благо станет темнотою.

–Ты уверен? — спросил император без страха, с заботой.

–Уверен. — ответил Дювор, не отводя от семени своих зелёных глаз.

Император не поверил, но доверился случаю и поместил в его ладонь всё могущество мира так аккуратно, словно боялся хоть чем-то обидеть его. Отвести взгляд от семечки не смог — слишком дорога, не смотря на наличие ненависти к ней; слишком много обещала, несмотря на то, что всё отняла.

Когда Дювор сжал семя в руке со всей силы, что была в нём, императора схватила паника, и сердцу угрожал инфаркт. Чуть в обморок не пал, вниз лёгкой головою, увидев такое невежественное отношение к могуществу. «Раз сильнее всех на свете, зачем ломать всё на свете, брат мой, вечно ослеплённый?!».

–Ты что творишь? — вспыхнул он, а рука так и рвалась отвесить подзатыльник силачу. — Аккуратнее!

–Думаешь, такую мощь можно убить ладонью? — безразлично засмеялся тот в ответ.

А в глазах его плясали демоны и пели песни, и кружили жаркий хоровод, дьявол покупал себе невесту, чтоб богатым встретить Новый год!

И император видел этот танец, но брату снова не сказал, не стал огорчать его тем, кто он есть. Правду Дювор не любил, как и ложь, потому с ним сложно разговаривать, ничего с ним и не разделить. Но сегодня сделал исключение.

–Вчера в полночь я проснулся от ужасного сна. — вспомнил он то, чем, действительно, искренне желал с кем-то поделиться. — Я был сам не свой! Было ощущение, что я уже давно не я, что мне так много лет, сколько не живёт весь наш род!

–И что же было дальше? — улыбнулся ему брат, не отнесся к его словам серьёзно.

Было заметно, что он желал скорее дослушать"очередную нелепость», словно торопился куда-то, но император не стал предавать значения этому. Зачем? Дювора не изменить, проще вору дать взятку, чтоб не воровал.

–Я исписал бумагу, что лежала на столе. Вдоль и поперёк её разрисовал, но всего этого не помню, и записанное мною оказалось далёким от моего понимания.

Глаза императора горели, он был поглощён тем событием, и очень желал поделиться им с самым близким человеком, хоть и далёким почти во всём. Да, так бывает и бывает почти что у всех.

–И что же ты написал? — спросил Дювор.

–В том то и дело! Оно понятно мне на половину — язык то наш, но слова…

–Что слова?

–Они, словно из далёкого будущего. — выдохнул император, и, теперь, его глаза сияли ярче, чем все желания Дювора.

–Почему ты решил, что из будущего, а не из прошлого?

–Потому что прошлое не изменить, братишка, как бы мы с тобой не постарались и не состарились!

Император тяжело загрустил, подошёл ближе к обрыву, заглянул в глаза своей великой империи, пытаясь разобраться, что в ней такого особенного и продолжил свои переживания:

–На листочке было написано:"Пустыня всей Вселенной не твоя заслуга и дело не твоё!».

–Действительно, странные слова, — задумался Дювор. — Пустыни вокруг нет, кругом лишь красота, сады прекрасные. Всё вокруг так похоже на Рай. Разве, нет?

–Нет! — уверенно ответил император, ведь знал о Рае больше, чем его брат.

–Думаешь, записка связана с тем, что случится в пятницу двадцатого?

–Я не знаю. — солгал император.

В глубине души он понимал, что с семечкой не расстанется, что бы не случилось в пятницу двадцатого. Даже, если всё, что он знает, превратится в пустыню, от семечки он уже не откажется!

Дювор почуял ложь в ответе брата, но это уже давно его не задевает. Сам был ею соткан и сейчас был больше занят собственной ложью.

–Знаешь, брат. — бесхитростно улыбнулся он и добавил с лукавством. — Твои слова избавили меня от всех былых сомнений!

–От каких?

–Жертва! — воскликнул тот громко и тихо-тихо продолжил сиплым шёпотом. — Я долго сомневался, какая жертва нам с тобой необходима, чтобы семя дало росток, чтобы оно осыпало на наши головы всё могущество мира! Отныне, сомнениям конец!

–И какая же твоя жертва? — со сжигающим любопытством спросил заинтригованный император. — Какой должна быть она?

Дювор подошёл ближе на два шага, еле-еле улыбнулся брату-императору и в пол силы ударил кулаком в его могучую грудь. И пол силы хватило, чтобы тело императора не удержалось на ногах и полетело вниз с обрыва.

А душа, его благородная душа запуталась в белых облаках, промокла в лютых грозах и оказалась в бездонной темноте, наедине с тем, что в жизни не успел он сделать, и перед чем посмел он устоять.

Стойким был, и поэтому умер! Сильным был, потому и убит! А теперь про него поют струны, пока в русской земле тихо спит…