История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)

Иван Васильевич Шмелев, 1971

Более 50 лет Шмелев Иван Васильевич писал роман о истории родного села. Иван Васильевич начинает свое повествование с 20-х годов двадцатого века и подробнейшим образом описывает достопримечательности родного села, деревенский крестьянский быт, соседей и родственников, события и природу родного края. Роман поражает простотой изложения, безграничной любовью к своей родине и врождённым чувством достоинства русского крестьянина.

Ловля рыбы в Серёже. Семик и Анка

Поле выпроводив пахаря, отдыхало. Какое-то короткое время, после окончания весеннего сева, в поле редко, когда увидишь человека, или лошадь, запряжённую в телегу или в плуг. В это время, земля, набухшая живительной влагой и приняв в себя посеянное крестьянином семя выжидающе молчит. Только весенний тепло-ласковый ветерок, гонит по пригоркам волнистое текучее марево. А семя-зерно, упрятанное сеятелем, в тёмные укрома влажной почвы, наклюнувшись начинает неудержимо произрастать. Изогнувшись дугой, беловатый росток настойчиво и упорно начинает напирать на земельные комышки, пробивая себе путь к свету. Зазеленив всходами загоны, засеянные пораньше, колоритно отличаются от тех, которые посеяны с опозданием. По этим-то зеленеющим и чернеющим загонам можно легко определить, чьи это загоны. Вот ощетинившиеся зелёной щеткой дружных всходов, это загоны заботливых мужиков, Савельева, Федотова и Крестьянинова, а вот едва закраснеющие от только, что появившихся из земли росточков, это загон Ивана Трынкова и прочих с ним. Придёт обильный урожаем месяц август, из всходов, к тому времени, получатся высокие стебли растений с поспевающими кистями проса, или метёлками овса, или стручкастыми, горохом и викой. Тогда придёт мужик снова в поле, только уж не с плугом и бороной, а с косой в руках и покосит, то, что он посеял тут весною. А пока, когда всходят яровые хлеба и колосятся посеянная с осени рож, и пора подъёма еще не подоспела, крестьянин-мужик позволяет себе несколько дней отдыха. В это время молодые парни-женихи женятся, а девки-невесты, выходят замуж. В селе справляются весёлые свадьбы.

Со двора Федотовых, на улице слышался шум и ругань, это Дарья с возмущением и руганью обрушилась на своего сына Сергуньку: «Кто-то, яйцы из куриного гнезда похищает, не устеречь никак, а теперь доглядела! А эт Сергунька. Меня, так и взорвало! Вот умник нашёлся! Ну, я ему задам взбучку, чтоб не повадно было, а то, распочухал! Эт и дурак знает, что яйцы-то не картошка!» — крикливо, поучала она правонарушителя в семье. «Вот какой сластник нашёлся! Ах, ты балахрыст! Вот оттаскать за волосы и будешь знать! Ты сожрёшь яйчки-то, а семья как хочешь! Я тебе задам!», — злобно кричала она на Сергуньку. «Хошь и яицы ешь, а всё равно костлявый, как кощей бессмертный».

Сергунька, в детстве частенько прихварывал, мать его лечила разными травами, а он плохо выздоравливал, худел и рос каким-то хилым. Играя с товарищами, на улице, ребята, часто говаривали ему: «Что ты Сергунька, какой плохой!? — Да не плоши тебя!» — наивно оправдывался Сергунька. Мать, иногда Сергуньку била как сидорову козу, вот и сегодня, ему попала от матери как бедному Макару, за то, что он позволил себе украдкой полакомится яйцами украв их из гнезда.

Сергунька не выдержав неотвязчивой ругани матери и поглаживая бока, встрёпанно выбежал на улицу. На его голове был нахлобучен на глаза, великоватый, старинный, с пружинкой и с ломаным козырьком, отцов картуз. На самом взлобье картуза виднелся невыцветившийся след от кокарды.

— А где у вас Санька-то? — растерянно, спросил Сергунька у шабра Василия Ефимовича.

— Они с нашими Минькой, Ванькой, да и ваш Панька, ушли на Серёжу рыбу ловить, — ответил ему Василий.

— Эх, я не знал, а то бы, и я пошёл! — с сожалением спохватился Сергунька.

— Ну, и что за беда: беги бегом! Ты их у леса догонишь. Они вот только, недавно ушли!

Сергунька настиг рыболовов у самой Серёжи, когда Павел Федотов, сняв с себя штаны, полез уже с саком в воду. Минька Савельев, взяв в руки ботало, стал вышучивать из-под берегов рыбу, стараясь загнать её в заставленный под берегом сак. Удача чередовалась с неудачей, в сак изредка попадались ерши, гольцы и плотва. Крупная рыба, сака почему-то избегала. Санька Савельев, с берега заметя, в воде вяло плывущего налима, во всей одежде, бултыхнулся в воду. Взмутив воду, стал прощупывать под берегом руками и вскоре выбросил на берег того налима, который притаённо спрятался под крутым обрывистым бережком.

Рыболовов, охватил небывалый азарт, они с криками и смехом принялись гоняться, за щукой. Спугнутая со своего места, щука размером с поларшина, метнулась из поросли осоки, к правому берегу реки, где вода подмывая берег, образовала кручу. Тут в омуте вода текла тихо коловортно, гоняя по воронкам взбитую течением пену. Тут же под берегом, качаемые ветром, листвяные ветви прибрежных верб, купались в мутной воде. Раскорячисто, бегая по песчаной мели и брызгая водой, Панька с саком в руках бросился к правому берегу, с расчётом уловить скрывшуюся там щуку.

— Мы её сейчас сустигнём! — крикнул он, но не успев закончить своего азартного крика, как он ухнулся в омут, погрузившись в воду с головой. Над Павлом забулькали пузыри, смытая с его головы кепка поплыла по течению вдоль берега, а он вынырнув, отфыркиваясь от попавшей в рот воды, барахтавшись поплыл к мели, выпустив из рук сак.

Сак и кепку поймал Минька, побежавший по мели на перехват.

— Надо бы сперва, глубину измерить, а ты сдуру бросился так! Вот и поплыл! — укоризненно брату заметил Серёга.

— Я хотел вброд пройти, а хвать получилось вплавь! — наивно смеясь, оправдывался Панька.

Потом несколько раз саком бродили в большой заводи. Попадались налимы, плотва и вьюны.

— Пошли в Дерябник! Там в ямах, этой рыбы кишмя кишит! — высказал своё предложение Мишка Крестьянинов, предвкушая улов накопившейся в ямах рыбы.

— Зато, там и комаров, тоже кишмя кишат. Мы в позапрошлом году там ловили, так нас комары зачкалили! Чуть не съели! — возразил Мишке Павел.

— А, по-моему, больше удачи не будет. Видите, ветерок стал потягивать, рыба вся ушла в глубь! — высказал своё мнение Санька

— Эх, я и забыл, что сегодня «Семик». Кончай ребята, Панька, надевайте портки, бежимте в село! — всех надразумил Минька Савельев.

Разделив улов, выделив при этом (по обычаю) самую большую рыбину за сак Федотовым, ребята поспешили в село, а там полным ходом девки готовятся к весеннему, традиционному празднику Семику.

По условленности с подругами, Анка Крестьянинова, должна нарядится кавалером, для этой цели она раздобыла у Савельевых Минкины брюки-клёш, у кого-то выпросила, парнячью красную шерстяную рубаху и шляпу. Переодеваясь из сарафана в брюки и ухорашиваясь, перед зеркалом, Анка распустив волосы стала наливать себе кудри, введя, всеми этими процедурами, в возмущение отца и стариков.

— И не стыдно тебе, подол-то подняла выше пупка и напяливать на себя парнячьи портки! — стыдя Анку, обрушился на её отец.

— Нет, не стыдно. У меня ничего непристойного не видно! — стараясь, отговорится, отчеканила Анка.

— Что космы-то распустила, как русалка!? — с недовольством нахмурившись, возмущенно пробурчал дедушка, поддерживая Федора в обличениях Анки.

— Девка, совсем извертелась, может и до беды довести себя! — высказалась и бабушка Дуня.

— А ты, погляди-ка, бесстыдница, как у тебя зад-то выпятился и перед-то выщелкнулся. Вот так-то вы, парней-то и раззадориваете! Вот взять крапивы, да и напороть тебе жопу то! — полыхнул последним козырем в Анку дедушка.

Эти дедушкины слова в конец обескуражили Анку, она вся вспыхнув жаром, лицо покраснело как рак в кипятке, она не выдержав укоров, выбежала на улицу и направилась в дом подруги Ольги, где её уже поджидала артель девок.

— Ну, девоньки! Мне сейчас и попало! За брюки и за кудри! Тятька с деденькой всю меня запозорили!

Семик, это русский традиционный праздник, в четверг на Троицкой неделе. В этот день, взрослые девки, хлопотливо готовятся к забавному веселью, которое обычно, проводится под вечер этого дня. Некоторые девки, вырядившись в мужские брюки, разноцветные мужские рубахи и надев на головы шляпу, представляя собой «кавалеров», с зонтами в руках, в сопровождении «барышень», своих же подруг, артелями с надлежащим степенством и с песнями шествуют по улицам вокруг села: время от времени, артели останавливаются, поют песни. Для пущей важности, кавалеры угощают своих барышень, «вином», — наливая из бутылки, подавая каждой рюмку с водой.

Идущих с Семиком, сопровождают, артели девчонок и парнишек, которые заинтересованно наблюдают за происходящим. Бабы, у которых есть парни-женихи, с особым увлечением заглядываются на девок, идущих с Семиком, они заодно подсматривают тут невест для своих сыновей.

В ожидании Семика, небольшая артелька баб, расположилась на лужайке под тенью развесистой ветлы, они блаженно отдыхая увлекались взаимным исканием в головах, вооружившись гребешком. Завидя показавшуюся из-за поворота улицы артель девок, с Семиком, бабы деловито повскакали с мест, — приготовились к занятному зрелищу. Это приближалась Анкина артель, в которой кавалером, кроме Анки, была наряжена Ольга. Пока обходили вокруг села и распевали традиционное «вино», у Ольги в животе скопилось столько жидкости, что она напирала книзу и вынуждала Ольгу, к тому, чтобы она оставив подруг, сбегала куда-нибудь за мозаику опростаться. От нетерпенья, Ольга свивала ноги верёвкой, терпела, а потом не выдержав, поспешно побежала и скрылась в промежках между мозаикой и погребушкой у окна Федотовых. Парни-женихи, выйдя из-за своих токарных станков, спешили из токарен на улицу — любовались поднаряженными своими невестами, приглядываясь которая из них всех лучше.

На второй день, парни-женихи: Минька Савельев, Павел Федотов, Мишка Крестьяников, Колька Суриков и Санька Аникин, решили съездить в Арзамас, чтоб сфотографироваться на память. Мишка Крестьянинов, охорашиваясь у зеркала, по-дьявольски, корёжил, свою рожу, подыскивая подходящее выражение лица, чтоб запечатлеть его на фотокарточке. Отец, заметив это, не вытерпел, чтобы укоризненно не заметить Мишке: «Перестать коробиться-то перед зеркалом-то, или красивым хочешь быть… Девки-то и такого полюбят — свой курносый нос всё равно не выправить, так чекушкой и останется. Так что не коробь харю-то и рожу свою не делай как у чёрта какого-то» — унижающе, урезонивал отец Мишку, а он, сконфузившись от таких слов, неохотно отошёл от зеркала. В душе, кляня отца. «Ты бы, лучше, навоз из слива в огород повыкидал!» — стараясь загрузить Мишку работой с деловым назиданием, добавил отец.

— В лепёшку расшибусь, а твоё задание выполню! Только денег дай на поездку в город. — закатисто улыбаясь отшутился Мишка.

— Чай у тебя, деньги-то свои есть. Ведь собину-то, в прошлое воскресенье, сделал! — охладил Мишкин пыл отец, напомнив ему о том, что две пары каталок, Мишка сделал для себя.

Конец ознакомительного фрагмента.