История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.)

Иван Васильевич Шмелев, 1972

Более 50 лет Шмелев Иван Васильевич писал роман о истории родного села. Иван Васильевич начинает свое повествование с 20-х годов двадцатого века и подробнейшим образом описывает достопримечательности родного села, деревенский крестьянский быт, соседей и родственников, события и природу родного края. Роман поражает простотой изложения, безграничной любовью к своей родине и врождённым чувством достоинства русского крестьянина.

В Нижний Новгород. За самоваром

— Пойду, в потребилку схожу! Там бают, привезли всего много! — суетно отыскивая в шкафу кошелек, проговорил Василий Ефимович.

— Смотри не пропади! Ребятишки ужинать просят! — предупредила его Любовь Михайловна.

— Ужинайте без меня. Я после поем! — отозвался он, бурча себе под нос. — И куда подевался кошелек? Вы чай, куда-нибудь его запхотили, — бранил он ребятишек.

В потребительской лавке народу битком. Кто чего покупает, кто к чему приценяясь приглядывается.

— Митрий, чай, подай мне, ведро конное, ать у нас поганое прохудилось. Ребятишки нассат в него и лужа по всему полу, — упрашивал приказчика Кузьма Оглоблин.

— А мне бы, лампу десятилинейную с пузырем подал, — попросил Митрия, Василий Ефимович, глядя на лампы с наряднокрасивыми кругами, увешанные весь потолок лавки. А дома, семья Савельивых усаживалась за стол ужинать.

— Это кто сумничал! Каравай весь иковырзакали, и почти весь поискрошили? — обратилась мать к детям собирая на стол. Ребятишки присмиренно молчали, виновник не подал виду о своей проделке. — Тогда сидите и ждите. Я к Стефаниде за хлебом схожу, взаймы возьму. Пока, Стефанида за неимением безмена, на ухвате взвешивала хлебный каравай, Любовь Михайловна, жаловалась: «Вчера у меня на семью такой жрун напал! Еле накормила! А нынче, Санька украдкой от семьи с двух кринок сметану слизал! Вот самовольный проказник!» Заглазно ругала Саньку мать… Хлеб принесен — принялась за ужин. На стол подали жирные мясные щи. Ребятишки дружно защелкав ложками громко прихлебывая принялись за щи.

— Не ворызгайте как свиньи! — унимал Санька меньших своих братьев, которые забывчиво, едя громко причавкивали.

— А вы не больно чавкайте! — унимала братишек и Манька, подкладывая кусок мяса в ложку снохе. — Эт Володька лячкает проговорил Васька, — стараясь подцепить в чашке кусок мяса, который побольше.

— Дохлебывайте щи-то! Я картошку подам, — проговорила мать, не успевшая почерпнуть из чашки ни одного кусочка мяса. — Нате, доешьте вчерашнюю картошку, а то, я ее свиньям отдам! — предложила мать детям. Санька зачерпнув ложкой картошку поднес ко рту — заморщился.

— Это не картошка, а какая-то кислятина, душа не принимает. От нее только икота, да изжога будет! — забраковал картошку Санька.

— Тогда, придется свиньям отнести! Какая жалость, — сокрушилась мать.

— Ну тогда я вам сразу кашу подам: сначала пшенную, а потом дикушную, — сказала она семье. Все, дружно, принялись за кашу.

— Доскабливайте кашу-то, я лапшу подам. Заканчивайте с лапшой-то, я на стол яишниц поставлю!

Из лавки, Василий Ефимович пришел с покупкой. Он держал в руках новую, нарядно — раскрашенную, десятилинейную лампу и связку кренделей. Санька с Минькой тут же, налив в лампу керосина, обновляя зажгли ее, подвесив на крючок к потолку. Лампу «молнию» Савельевы зажигали только по большим праздникам (много керосина жрет), а эта хорошо осветив верхнюю комнату, тоже ярко горела, заменив семилинейку.

— Ты ужинать будешь? Или самовар поставить, с кренделями, чай пить будем? Селёдину разрежем? — предложила Любовь Михайловна

— Ставьте самовар-то! Чаевничайте, а я есть хочу, — с недовольством возразил Василий Ефимович.

— Ну тогда в чулане ищи, чего найдешь и ешь!

Семья ушла в верхнюю комнату: пить чай, а он остался в исподней, стал ужинать. Недоглодав мосол, он бросил его под стол. Кошка поспешно бросилась к мослу, гложа, шумно катала его по полу.

— Садись, после ужина, выпей чайку! — предложила Любовь Михайловна, Василию Ефимовичу, вылезавшему по лестнице из исподней избы в верхнюю горницу.

— Я квасу набуздался. Разве одну чашечку, за семейную компанию. Налейте-ка мне, да забелите погуще! Уж больно я не люблю пустую воду то хлебать, а с молоком то: туда — сюда! — полушутливо проговорил отец семейства. Ванька услужливо налил отцу большую чашку чая. Эх, а пожалуй, у нас Самовар то мал стал! Семья растет прибавляется, а самовар всего полведра! Пожалуй надо новый покупать. Возьмем, да завтра и пыхнем с тобой Ваньк, в Нижний Новгород за самоваром да еще кое-чего, там закупим! — сказал отец, о его намерении купить новый самовар.

— Пап, возьми и меня в Нижний-то! — попросилась в город Васька.

— Нет Вась, не возьму. Во первых это далеко, а во вторых, ты еще мал: замерзнешь. Вишь на улице-то какой холодище! — отговаривал Ваську Отец.

— А Ванька-то тоже озябнет! — не унимался Васька.

— Нет он постарше тебя и в дорогу-то полушубок оденет, а у тебя полушубка-то ведь нет!

— Вы ведь по-машине поедите, а в ней наверно тепло! — навязчиво не отступал Васька.

— В вагоне-то тепло, а там все равно, надо из вагона-то на мороз вылезать, — как взрослому доказывал отец Ваське. — Мы с тобой летом поедем в Нижний-то.

На другой день отец с Ванькой уже сидели в вагоне поезда и ехали в Нижний Новгород. Ванька чувствовал себя героем — он впервые едет по поезду, да еще в губернский город. Не отходя от окна вагона, с большим интересом поглядывал Ванька на заснеженные просторы полей и лесов, стремительно убегавших назад. Ваньке причудливым казалось, то явление: ближние деревья леса, убегали назад, а отделенные, мельтешась, как-то странно передвигаясь вперед, а потом они оказывались позади мчащегося поезда. Доехавши до станции Суроватиха поезд остановился. Около самих вагонов поеживаясь, от сильного мороза, с ноги на ногу толпились торговки с молоком.

— Молочка горяченького! Стаканчик молочка! — предлагая пассажирам горячее молоко. До Нижнего Новгорода ехали долго, часов пять. Всю дорогу Ванька смотрел в окно. Где-то около Станции Кудьмы, в вагон в котором ехали Ванька с отцом, вошел ревизор. Старикашка в очках и форме. Он, с большой прилежностью и тщательностью, проверял у пассажиров проездные билеты. Проказливо заглядывая на полки и под сиденья: нет ли там скрывающихся «зайцев». Очередь дошла и до Савельевых. Василий Ефимович, вынув из кармана на себя полный билет и на Ваньку четверть билета, предъявил их ревизору.

— Почему, на парня, ты взял четверть билета, а не пол билета? — строго спросил ревизор Ванькиного отца.

— Да он еще совсем маленький! — смиренно проговорил отец Ваньки.

— А сколько ему годков-то?! — допытывался ревизор, наметанным глазом видя, что Ванька совсем не малыш.

— Восемь годов, девятый! — робко протянул отец. — В первом классе учится! — стараясь словами уменьшить возраст Ваньки, доказывал отец ревизору.

— А ну-ка, паренек, встань-ка! — полуприказал, ревизор Ваньке, который к этому времени, присмиренно сидел на лавке вагона. Ванька повинуясь, нехотя стал вставать, стараясь неразгибаться во весь рост, чтоб умалить свой рост и тем самым оберечь отца от нежелательного штрафа, который может нанести денежный урон отцову кошельку.

— Этому, мальчугану не восемь, а все десять годов будет! — убийственно изрек ревизор. Он своим наметанным глазом, почти правильно определил возраст Ваньки, ошибившись только на год. В действительности Ваньке пошел двенадцатый год. По приезду в Нижний, Василия Ефимовича с Ванькой отвели в служебное помещение вокзала, где стали писать, акт на предмет наложения штрафа. Свой адрес, Василий Ефимович сказал почти правильный, а вот фамилию свою не выдал, а назвался «Зайцевым», нарочито ввёл в заблуждение железнодорожное начальство. Чтоб избежать урона в деньгах. По городу Отец с Ванькой, ходили пешком, заглядывая почти во все магазины и лавки. Мимо их с грохотом, мелькая искрами из под дуг, то и дело проносились трамваи. Ваньке сильно хотелось прокатиться на трамвае, но он не смел попросить об этом отца, и с разинутым ртом, с восхищением посматривал на огромные, кирпичные городские дома и другие невидали, которые видит впервые. Самовар, они купили почти сходу, зайдя в большой магазин вблизи «Скобы». Уплатив за сверкающий серебром, ведерный Самовар 23 рубля, отец Ваньки, упросил продавца, оставить его в магазине, чтоб не таскаться с самоваром по городу. Обернув в бумагу и увязав шпагатом, продавец услужливо, поставил самовар под прилавок, написав на нем фамилию купившего — Савельев! С Нижней части города Ванька с Отцом так же пешком перебрались в верхнюю его часть. Там диковин для Ваньки оказалось еще больше. Во-первых, его взору представилась вывеска, с затейливым и заманчивым призывом: «Стоп! Зайди в низок, купи фрукт!».

Отец с Ванькой ночевали на подворье «Дома Крестьянина», но и тут неувязка: у отца Ваньки, не оказалось с собой никаких документов. Поэтому, какой-то тип, видимо служащий и ведущий ночлегом приезжих в город, не представил им места для ночлега и грозился выслать из «Дома Крестьянина», но дело обошлось благополучно и они переночевали спокойно и удобно. Накупив чего нужно, и зайдя в магазин за самоваром, отец с Ванькой направились на Ромодановский вокзал и сев на поезд поехали обратно домой.

По приезде домой, первым делом, вся семья обступила стоявший на столе, новый, блестящий никелем огромный и солидный самовар. Любовь Михайловна тут-же заставила Саньку, «поставить» самовар, налив в него целое ведро воды. Самовар разожгли, угли дружно принялись, краснотой виднелись сквозь решетки. «Эх и сапог для раздувания не спонадобился», — сказал Санька. Самовар долго назреваясь рдел, молчал, а потом зашумел словно паровоз под парами. Вокруг поставленного на стол самовара расселась вся семья, даже бабушка Евлинья примостившись на краешке дивана восхищалась красотой нового самовара. Не меньше ее, самоваром, любовался и сам Василий Ефимович. Ему вспомнилось как он, будучи еще парнем-подростком, бегал с товарищами глядеть как горит керосиновая лампа и как “ставят” самовар, впервые появившиеся, эти две диковинные вещи на селе у попа. Разбавив крутой кипяток, холодной водой до необжигаемости губ, он принялся пить чай, не употребляя заварки. Семья обновляла покупку.

— Ну вот и самовар семейный добротный нажили! Теперь пейте, чаевничайте! Наслаждайтесь! — проговорил он семье, сам не имея особой прилежности к чаепитию. Тем временем, самовар попищал, металлически позвенел и заглох.

— Вот одним, мне не нравится Самовар! Хороший, а “молчун”. Я люблю когда самовар на столе распевает на все голосья. Да еще, я заметил за ним дефект: когда отвертываешь кран — сцит как-то в сторону! — слегка охаяв самовар, высказался хозяин.

— За то за один “постав”, без подогревания вся семья чая из него напьется и вкус из него хорош, — хвалебно высказалась о самоваре хозяйка. А Санька с Ванькой; с большим интересом взглядывались в фигуристую, зеркально блестящую поверхность самовара, почти в плотную уткнув свои косы в пышущие жаром его бока.

— Ваньк, гляди, где крупно написано на самоваре"ТПЗ”, означающие:” Тульский патронный завод”, — сказал Санька.

— А вот они эти три большие буквы, — указывая пальцем, показал Ванька на выгравленную заводскую метку на самоваре поверх крана. — А ты Саньк, найди на нем где написаны пять букв: РСФСР?

— А вот они, — указал Санька, на буквы расположенные вокруг марки.

Семья, чаще чем старый, красной меди самовар, стали, ставить новый и частенько засиживались за чаепитием, что не в меру раздражало Василия Ефимовича. Он частенько с руганью обрушивался на семью, глядя, как все кроме его подолгу рассиживают за столом и в дело, и в не дело, как казалось ему, наслаждаются чаем.

— А вы скорее расчаевнивайте, скорее суслите! Только понапрасну время ведете, да красин понапрасну палите! То подолгу разобедывают, то чаевничают! Эх вы чаевники! Себе на грех только купил самовар-то! — неотступно брюзжал он на семью.

— Не даст в сласть попить! — упрекая его за это, ворчала мать.