Небо – мой дом

Иван Валерьевич Фастманов, 2020

Он. Типичный бизнесмен ранних «нулевых», торговец «мертвыми душами», готовый на все, чтобы поймать удачу. Она. Женщина, утратившая свою прошлую жизнь – семью, друзей, работу. Что сводит вместе таких разных людей? Возможно ли назвать их чувства любовью? И может ли такая любовь победить смерть? Повесть Ивана Фастманова заставить вас смеяться и плакать. Бесшабашная и авантюрная атмосфера ранних «нулевых», и светлая грусть, которую мы в те годы видели в фильме «Амели».Содержит нецензурную брань.

2. Людмила

Все на свете совершается по воле божьей. Так наставляла меня бабуля. Я верил в высшую силу, что создала и ведет нас, и часто посещал храм. Тем более что они стали открываться десятками. Из дореволюционных памятников старины изгоняли парикмахерские и дома культуры, и на вершины куполов возвращали золоченые кресты.

Внутри стен обители, куда я зашел однажды, было торжественно и тихо. Круговорот моих мыслей остановился, тревога отступила. Я поставил свечку, помолился как умел, поцеловал уголок почерневшей иконы. Господа нашего я любил за то, что обладая силой творца, он прощал людей. Это качество выгодно отличало бога от человека. «Господь, дай мне сил исполнить План. Я буду помогать людям. Дяде Гене куплю телевизор с пультом, бабе Тамаре дам денег на операцию шунтирования. Маму с братьями в новую квартиру переселю. А вот бате — шиш, Господи. Прости меня, грешного».

Потом я сидел в кресле с лопнувшими пружинами в своей каморке на проходной. Смотрел на людей, которые машинально крутили турникет. Я знал, что каждый из них являлся частью чужого плана. О моем Плане знал только брат Матвей. Он подкалывал меня, спрашивая, когда я наконец покатаю его на крузаке. Прошло полгода, как я начал новую жизнь. Все учебники были мною прочитаны от корки до корки. Впрочем, толку от сухой теории оказалось немного.

Однажды я направился к зданию городской налоговой инспекции, чтобы найти своих первых клиентов. Налоговая пустовала. Только за углом сидели подростки с желтыми, слипшимися от клея «Момент» пакетами. Этим моя консультация была точно не нужна. Я занял место у информационного щита и принялся ждать. Я уже почти отчаялся, но к вечеру в налоговую приковыляла толстая бабка, которая надумала зарегистрироваться в качестве индивидуального предпринимателя. На мое предложение квалифицированной юридической помощи она ответила: «Неча». Но я шел за ней и канючил. На словах «И госпошлину помогу заплатить», бабка развернулась и двинула мне коленом в пах. Я согнулся пополам. «Поприседай!» — посоветовал паренек с пакетом. Я стал приседать. Полегчало. Я сидел на ступеньках, когда бабка вернулась и вручила мне белое наливное яблочко: «Хфилософ, справки выправишь, пятьсот рублей дам. Больше нету». Обрадованный такой удачей, я за день подготовил для бабули все регистрационные документы. Когда мы вместе получали готовые документы из налоговой, бабка протянула мне маленькую шкатулку. «Сама отделала ракушками из Судака». Я открыл крышку с изображенной на ней чайкой. Внутри шкатулки лежала моя первая выручка, пятьсот рублей. Так выглядел мой первый сейф.

Возле налоговой я находил и других клиентов. Цен не объявлял, но люди, получив желаемое, всегда благодарили меня небольшими суммами. И вскоре в бабушкиной шкатулке накопилось по всем расчетам достаточно денег для того, чтобы снять квартиру в Москве.

Утром решающего дня я проснулся другим человеком. Все казалось мне новым, даже линялая скатерка на столе. Я поел, перекрестился и пошел на родную АЭС. Турникет провернулся, исполнив до боли знакомое «виу-у-урть». Я зашел в отдел кадров и молча положил на стол заявление об увольнении. Кадровик дядя Гриша надел очки с толстыми диоптриями и принялся поочередно разглядывать то заявление, то меня.

— И что же ты теперь намерен делать, Федот? — спросил дядя Гриша, убедившись, что я не пьян. — Ведь назад не приму.

— Поеду Москву покорять.

Дядя Гриша шутки не оценил.

— Москва — раковая опухоль России. Ее не покорять, а вырезать нужно.

— Нужно будет — вырежем! — отшутился я.

На следующее утро я уже сидел в вагоне поезда и смотрел на Матвея, оставшегося на перроне. Машинист дал гудок, и брат вместе с платформой стал навсегда удаляться в прошлое. Мимо проплыла рыжая колбаса из гаражей, где мы с пацанами играли в «Хон Гиль Дон», перескакивая с крыши на крышу. Съеживалась и таяла красная водонапорная башня, где жил бомж по кличке Снайпер. Наконец, город утонул в зеленом океане леса, будто его и не было никогда.

Под перестук вагонных колес и лязг двери туалета я думал о будущем. Вот выучусь, получу адвокатскую лицензию. На заседаниях суда буду выступать так, что прокуроры обрыдаются. Джип? Хата? Само собой. Но это не главное. Женюсь, стану основателем династии адвокатов. Герб закажу. Щит со скрещенными мечами? Не то. Может, слепая Фемида с весами? Подумаю. Со временем сколочу состояние, пойду в политику. Перемены нужны. А то Гуси да Березы все к рукам прибрали. Но ничего. Я ворвусь, я спрошу прямо с трибуны: «Почему все воюют со всеми? Давайте заключим общественный договор, как завещал Томас Гоббс. К черту эти партии, фракции, болтовня одна. Дети клей нюхают, пока олигархи страну доят. Где система сдержек и противовесов?» Потом — министерское кресло. А там уж и до того, чтобы занять место главного босса, недалеко. Заснул я с улыбкой.

Первым, кто меня встретил в столице, оказался хмурый милиционер в форме без погон. Покрутив в руках мой паспорт, страж закона объявил, что срок нахождения в Москве без регистрации составляет трое суток. И тут же предложил оформить мое пребывание в столице по сдельной цене — пятьсот рублей. В этом предложении я почувствовал подвох, поэтому вежливо отказался. В киоске купил газету объявлений и стал изучать раздел «Аренда недвижимости». Он оказался огромным и занимал несколько страниц. Первая же увиденная цена напугала меня. «За эти деньги половину Воронежа снять можно», — подумал я. Другие цены были не особо меньше. Московские квартиры оказалась мне не по карману. За большинство подмосковных тоже просили больше, чем я предполагал. Лишь в самом конце списка я нашел что-то более-менее подходящее. Это оказалась маленькая, но уютная комната в городе Ногинск, который находится в пятидесяти пяти километрах от Москвы. Там вообще были подозрительно дешевые квартиры. Вскоре я понял природу этого явления. Железнодорожная ветка, ведущая в Ногинск, оказалась тупиковой. По ее путям не ходили поезда. А электричка плелась до столицы по ржавым рельсам целых два часа. Каждый раз до прибытия элки (так ее называли) пассажиры занимали позиции на платформе. Все четко знали, где будут находиться двери, когда подадут электричку. У края платформы через равные промежутки стояли плотно сбитые группы людей. Группы назывались «мячами». В каждом из них шла унылая борьба за каждый сантиметр пространства. Все готовились идти на абордаж. Но некоторые мужики терпеливо ждали своего часа с противоположного края платформы. Таких называли «ледоколами». Едва электричка останавливалась и двери открывались, начиналась ожесточенная толкотня. «Мяч» влетал внутрь и разлетался на клочки, которые спешили занять сидячие места. «Ледоколы» же вклинивались в толпу с разбега. Высшим мастерством считалось рассечение толпы напополам сразу после открытия дверей. Но часто эти гонки ни к чему не приводили. Рифленые деревянные лавки оказывались сплошь застелены газетами. Пассажиров уже поджидали дюжие молодцы — «занимальщики». С расставленными по-вратарски руками они отлавливали мечущихся в поисках свободного места людей и орали: «Женщина, здесь занято! Не видите, газета лежит? И там занято!» Занимальщики держали места для своих друзей и родственников. Рано утром один из членов клана выезжал на платформу Захарово — конечную остановку, откуда электричка уже следовала через Ногинск. В Захарово эти флибустьеры раскладывали газеты на лавках, бронируя целые пролеты.

Как-то один усатый мужик решил разорвать порочный круг. Выиграв стартовый забег от двери, он решительно скинул газету и по-хозяйски уселся на лавку. Его окружили «занимальщики».

«Я это место еще вчера занял», — заявил революционер.

Усача моментально подхватили на руки и выкинули на платформу через открытое окно. Следом за несостоявшимся Че Геварой полетел слетевший с его ноги ботинок. Кто-то крикнул вдогонку: «Ты уволен!»

Послышались горькие смешки.

Вагоны набивались людьми, как невод на нересте рыбой. Горе было тому человеку, у которого зачесался нос. Поднять руку было решительно невозможно. Так выглядел естественный отбор за право работать в столице.

В Москве я стал искать офис для не существовавшей пока фирмы, которая, как я знал, была обречена стать лидером на мировом рынке юридических услуг. Вскоре я нашел недорогое пятнадцатиметровое помещение на территории бывшего завода измерительных приборов «Манометр». По этому адресу я и зарегистрировал контору под названием «Новый Мировой Порядок». В уставной капитал был внесен единственный мой актив — компьютер Celeron 166.

Для начала моей будущей суперфирме нужен был сайт. Я нашел технаря и приступил к составлению технического задания. «На главной странице большим золотыми буквами напечатать: “Новый Мировой Порядок” — лидер в сфере юридических услуг. Год основания — 1912. Наша команда — семья. Клиент в этой семье — любимый и почитаемый отец. Справа телефон, факс и фотка молодой блондинки за клавиатурой в белой, туго обтягивающей грудь блузке. Желательно, чтобы блондинка подмигивала».

Я стал подавать рекламу всюду, проверяя свои креативные идеи на практике. Клиентов они не прибавили. Люди приходили в офис только для того, чтобы сделать ксерокопию. Но примерно через месяц забрел в офис один иностранец. Как потом выяснилось, житель солнечного Баку.

— Вам ксерокопию? — уныло спросил я.

— Маладец, извещенец?

— Да вроде нет, — говорю.

— Извещенец нужно.

— Извещение? В налоговую?

— Внебеджэтник.

— В небе кто?

— Внэбэджэтник извещенец!

— Да не может быть…

— Из бюджетник, — не сдавался клиент.

— Извещение из внебюджетного фонда? — догадался я.

— Маладец! — похвалил горец и достал пухлый бумажник.

На следующий день я поехал выполнять заказ в фонд социального страхования. Миновал бесконечный коридор, открыл дверь в казенный кабинет. За столом начальника неподвижно сидела бабка. Вся в черном, будто только с похорон. Взгляд ее был устремлен в одну точку, которая располагалась где-то на лакированной двери старого советского шкафа. О том, что старушка жива, говорила только ее рука, чьи костлявые пальцы вцепились в ручку чайной чашки. Примерно раз в две минуты рука приподнималась. Женщина отхлебывала чай и ставила чашку на место. Восьмидесятый уровень сложности, оценил я и вежливо обратился к бабуле. Местоблюстительница даже не шелохнулась, продолжая безотрывно созерцать частичку пыли на лакированной двери шкафа. Я изо всех сил демонстрировал основательный подход к делу: справлялся о здоровье пенсионерки, тряс перед лицом доверенностью, показывал фокус с резинкой, щелкал пальцами над ухом, открывал и закрывал дверь шкафа, прощался и выходил, а потом неожиданно возвращался. Ни-че-го! Бабуля вела себя как робот, запрограммированный только на чаепитие. Я сдался и ушел ни с чем.

Подавленный, я возвращался в офис. Кажется, меня отказывались замечать даже жирные московские голуби. Завидев меня, они не взлетали, а подчеркнуто лениво отходили в сторону. Я утешался, вспоминая о людях, которым приходится стократ тяжелее, чем мне. Такие находились всегда. Вот, например, бабуля в переходе. Я видел ее много раз. Она просила милостыню, стоя на коленях на холодном цементе. Бабушка куталась в грубую мешковину, на голове был повязан платок с полувыцветшим орнаментом в виде ромашек. Перед богомолицей располагался жестяной поднос для подаяний с иконами. Я попытался заглянуть бабуле в лицо. Но она так застыла в вечном поклоне, что посмотреть ей в глаза совершенно не представлялось возможным.

Конец ознакомительного фрагмента.