Митина любовь (сборник)

Иван Бунин

Человеческая душа во всем ее многообразии – самая значимая тема для Бунина. Неважно, идет ли в его произведениях речь о муках творчества или о скуке повседневности, о настоящей любви, пронзительной и непреодолимой, или о страсти, оглушительной, будто солнечный удар, неважно, являются ли его героями мужчины или женщины, – каждая из повестей и рассказов Бунина остается ярким, замечательным портретом души в некий миг ее существования.

Брань

ЛАВРЕНТИЙ. Я судержал и мог судержать старое потомство. Я этой земли шесть наделов держал, когда господа костылями били, а теперь тебе отдай?

СУХОНОГИЙ. Да ты ее у меня отнял! Меня оголодил! Я ее, землю-то, кровью облил!

ЛАВРЕНТИЙ. Ты мне ее продал.

СУХОНОГИЙ. Ты ее отнял! Купил!

ЛАВРЕНТИЙ. Ты продал, а я купил. А теперь ты, значит, хозяин стал? Я за нее деньги отдал. Как же мне землей не интересоваться? Я через нее серый стал, брат ослеп, а отец в гроб пошел. Вот как его наживают, капитал-то.

СУХОНОГИЙ. Да-а, так! Ты у меня две десятины держал, одну за деньги, а другую за про́цент один.

ЛАВРЕНТИЙ. Да что я ее у тебя — силком брал? Ты сам сдавал. Нужда сдавала. Нужда просила.

СУХОНОГИЙ. Конечно, нужда! А ты ее забыл! Ты греб!

ЛАВРЕНТИЙ. Греб! Ты поди погляди, сколько у меня ваших векселей лежит не плоченых. Вы, мужики, хамы.

СУХОНОГИЙ. А ты-то кто ж? Не мужик, что ли? Не такой же хам?

ЛАВРЕНТИЙ. Я хозяин. Я слово свое судержу. Это ваш брат, нищеброды, хамы. Пускай теперь на осинке передо мной удавится, трынки не дам. Зачем ему, сукину сыну, надо было дробач с гумна тащить?

СУХОНОГИЙ. А ты сам зачем тащил?

ЛАВРЕНТИЙ. Я не тащил, а за деньги брал. Я за свое добро требовал, а не воровать по гумнам ходил.

СУХОНОГИЙ. Все равно тащил! Первую заповедь забыл!

ЛАВРЕНТИЙ. Ах, боже милосливый!

СУХОНОГИЙ. Да, всем тащил, обозы гонял, под про́цент давал, за всем попинался!

ЛАВРЕНТИЙ. Я ночи не спал, свое хозяйство наживал.

СУХОНОГИЙ. Молчи! «Ночи не спал! Хозяйство наживал!» А зачем не спал? Зачем наживал? Дьяволу угожал? Что, перед смертью в лепешку закатаешь да сожрешь, деньги-то эти? Мне вот восемьдесят лет…

ЛАВРЕНТИЙ. Ты меня переживешь. Ты костяной. Тебя ни одна болезнь не берет.

СУХОНОГИЙ. Мне Господь мою кость за бедность дал, а у меня сына последнего забрали ваше народное правительство, глаза их закатись!

ЛАВРЕНТИЙ. Действительно, это новое правительство глупо сделало, что у тебя сына последнего взяли у старика убогого.

СУХОНОГИЙ. А таких-то убогих много!

ЛАВРЕНТИЙ. Немного, не говори. По порядку стараются брать. А только, конечно, глупцы. Не ихнее это дело в правители, в начальники лезть. Какие же они правители, когда трем свиньям дерьма не умеют разделить?

СУХОНОГИЙ. А! Вот то-то и есть! Они его в солдаты взяли, а по его развитию, по его почтенности ему какое место занимать? Он у любого барина в сельской конторе может писарем быть! Им бы и всем-то, солдатам, надо ружья покидать да домой!

ЛАВРЕНТИЙ. Ружья нельзя кидать, беспорядок будет.

СУХОНОГИЙ. А за кого им теперь воевать? Наша держава все равно пропала!

ЛАВРЕНТИЙ. Это верно, пропала. Без пастуха и стадо пропадает. А она, свинья-то, умней человека.

СУХОНОГИЙ. А! Вот то-то и есть! Кому они присягали, эти солдаты-то твои? Прежде великому Богу присягали да великому государю, а теперь кому? Ваньке?

ЛАВРЕНТИЙ. На Ваньку надежда плохая. У него в голове мухи кипят.

СУХОНОГИЙ. Мы присягали на верность службы, а дворяне на верность подда́нства, а теперь где они? С Ванькой сидят, хвостом ему виляют! Ну, разорился, ну, именье свое прожил, а все-таки честь свою держи, алебарду не опускай! Тебя господа костылями не могли бить, ты по своим летам в крепости не жил, а я жил, знаю. Тебя, такого-то, будь ты хоть бурмистром, нельзя было не бить, ты слов не слушал, ты господина всегда норовил обокрасть, а меня господа пальцем не трогали! Ты крот подземный, у тебя когти скребучие!

ЛАВРЕНТИЙ. Они и так все давно разбежались, солдаты-то эти твои. Все по деревням сидят, грабежу ждут.

СУХОНОГИЙ. Сидят! Конечно, сидят! Раньше держава была, а теперь что? Кому служить? А прежде кажный должен был в назначенный срок явиться, а не явился — умей выправиться, рапорт подай! Теперь все равно все прахом пойдет, все придется сначала начинать, по камушку строить!

ЛАВРЕНТИЙ. Ах, боже милосливый! А строить-то кто будет?

СУХОНОГИЙ. Кто ж по-твоему? Ты? ан брешешь! Господь, а не ты! Господь!

ЛАВРЕНТИЙ. Тебе такому-то Господь не даст. У тебя все равно дуро́м пойдет. Тебе хоть золотой дворец дай, ты все равно его лопухами зарбо́стишь. Тебе бы только на жалейках играть да дельного человека злословить. Ну, я крот скребучий, а ты кто? Вашего брата хорошие угодники божии за вашу беспечность за вшивые вихры драли.

СУХОНОГИЙ. Не все драли, брешешь! Угодники разные есть! Они сами богатства гнушались!

ЛАВРЕНТИЙ. Они для себя гнушались, а нам велели свое потомство кормить. Державу питать.

СУХОНОГИЙ. А я под твою Ванькину державу все равно ни за какие золотые дворцы не пойду!

ЛАВРЕНТИЙ. Я не Ванька, я хозяин.

СУХОНОГИЙ. Ну, и лопни твое чрево с твоим хозяйством!

Лето 1917