1941 – Работа над ошибками

Иван Байбаков, 2016

Июнь 1941 года. Начало Великой Отечественной войны, самой тяжелой и кровавой войны в истории человечества. Тяжелейшие бои под Брестом и Гродно, танковые клинья вермахта под Минском, Белостокско-Минское сражение, окружение и разгром трех армий в Белостокско-Минском котле. Первое крупное поражение Красной Армии, которое оказало сильное влияние на весь ход войны. А если бы было по-другому? Если бы советские войска не отступали в беспорядке с Белостокского выступа, теряя и бросая по пути технику без горючего и боеприпасов, а организовали на его территории крепкую оборону под умным командованием? И если бы в этом советским войскам помог знаниями из будущего и своим боевым опытом наш современник…

Глава 5

Предчувствия его не обманули. По приезде в штаб танковой дивизии бригадный комиссар отправил Сергея с сопровождением ждать у своего кабинета, а сам куда-то ушел, как предположил Сергей, скорее всего отправился узнавать оперативную обстановку. Вернулся он не скоро и при этом изрядно растерявший свое приподнятое после успешного боя настроение. Войдя в кабинет, жестом указал Сергею на стул возле своего стола, а сопровождающему — на выход, сам уселся за стол и задумался о чем-то явно неприятном, прикрыв глаза и подперев голову руками. Так прошло около минуты, потом Трофимов взял себя в руки, встряхнулся и начал допрос.

Повертев в руках документы лейтенанта Иванова, Трофимов даже анкетные данные не стал уточнять, а вместо этого спросил сразу в лоб:

— А скажи-ка мне, лейтенант Иванов из 239-го стрелкового полка 27-й стрелковой дивизии. — Где это ты так воевать научился? И когда?

Сергей, хоть и принял по дороге решение с начальником особого отдела не играть, в последний момент передумал и, чтобы подогреть интерес Трофимова, решил дать тому возможность «поохотиться» и вывести допрашиваемого в своем лице на чистую воду.

— Так я, товарищ бригадный комиссар, недавно из отпуска возвращался, со мной в одном купе еще товарищи командиры ехали. Из их разговоров я понял, что они и на Халхин-Голе воевали, и на Финской. Один даже в Испании был. Ну вот, они всю дорогу опытом делились и бои разные обсуждали, а я слушал — интересно же. Вот кое-что и запомнил.

— Халхин-Гол и финская война, говоришь? — слегка усмехнулся особист. — И ты кое-что запомнил?

— Видишь ли, в чем дело, лейтенант. Я тоже воевал и на Халхин-Голе, и на финской. Кое-что из того, что ты сегодня вытворял, там, может, и было, но далеко не все. И кто тебя, простого пехотного лейтенанта, учил бронетехнику использовать? Причем не просто использовать, а во взаимодействии с пехотой. — А военно-инженерному делу и устройству инженерных сооружений тебя тоже «товарищи командиры» в купе за несколько часов обучили? Опять же, команды ты не всегда по уставу отдаешь, слова интересно используешь. Так кто ты и откуда… лейтенант Иванов?

— Может быть, немецкий шпион? — притворно печально вздохнул Сергей.

— Немецкий шпион, значит… — Трофимов снова поставил руки локтями на стол и положил подбородок на сложенные в замок кисти.

— На стратегического шпиона глубокого внедрения ты не похож, с таким-то малым воинским званием и таким своеобразным поведением. А если ты полевой шпион Абвера (немецкой военной разведки и контрразведки), внедренный в войска для добычи разведданных и диверсий, так только за сегодняшний день ты уничтожил усиленную танками моторизованную роту вермахта и при этом ни одного бойца Красной Армии не потерял. Это не считая других твоих «подвигов», о которых младший лейтенант Петров на допросе рассказал. Не стоят все эти потери немецкой армии тех разведданных, которые ты смог бы собрать. Да и какие разведданные — отступаем по всем направлениям, полная неразбериха, — Трофимов тяжело вздохнул и поиграл желваками.

— Кстати о разведданных, — сказал Сергей, решивший, что вот сейчас как раз наступил самый подходящий момент перехватывать инициативу и устанавливать контакт. — Сегодня ведь 24 июня?

— Да, — удивленно ответил Трофимов, который явно собирался задать какой-то свой вопрос, но не успел.

— Вы, товарищ бригадный комиссар, сейчас вернулись из штаба с изрядно ухудшившимся настроением. Думаю, там вы узнали, что 33-я дивизия 11-го механизированного корпуса ведет тяжелые бои под Гродно и имеет большие потери, части дивизии и всего корпуса разбросаны, единого управления нет, постоянно бомбит вражеская авиация, боезапас и горючее на исходе.

— Допустим, это так, — взгляд начальника особого отдела снова стал острым. — И что дальше?

— А дальше, товарищ бригадный комиссар, я вам сейчас в общих чертах расскажу оперативную обстановку в районе Белостокского выступа, по состоянию на сегодня и на ближайшие дни.

Сергей увидел, как при его последних словах глаза Трофимова наполнились удивлением и недоумением, и поспешил продолжить, пока тот не опомнился.

— Сегодня 33-я танковая дивизия в составе 11-го мехкорпуса ведет бои в районе Гродно. Туда же, под Гродно, были направлены и сейчас тоже ведут тяжелые бои еще 6-й механизированный и 6-й кавалерийский корпуса 10-й армии. Они действуют в составе конно-механизированной группы под командованием заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Болдина. Но никакого положительного результата все эти соединения нашей армии не добьются. Господство в воздухе немецкой авиации, плохая организация удара, бесполезные атаки на грамотно подготовленную оборону с эффективными противотанковыми позициями и разгром тылов приведут к тому, что немецким войскам удастся остановить наши войска. Потом 5-й, 6-й и 8-й немецкие корпуса 9-й армии продолжат охват наших войск в Белостокском выступе. Из-за неудачи контрудара и фактического начала окружения завтра, 25 июня, войска 6-го и 11-го мехкорпусов, а также 6-го кавкорпуса начнут отступление.

Трофимов слушал Сергея с посеревшим лицом. Когда тот остановился, снова спросил, почти не разжимая губ.

— Дальше?

— Около полудня 25 июня расположенные в Белостокском выступе 3-я и 10-я армии получат приказ штаба фронта на отступление. 3-я армия будет отступать на Новогрудок, 10-я — на Слоним. 27 июня советские войска оставят Белосток.

Потом Сергей рассказал Трофимову об окружении и разгроме трех армий в нескольких «котлах», полном разгроме 10-й армии и уничтожении 11-го мехкорпуса 3-й армии, в том числе и входившей в него 33-й танковой дивизии. Рассказал о том, что, советские войска, имея в условиях обороны превосходство в артиллерии (16,1 тысячи против 15,1 тысячи), танках (3,8 тысячи против 2,1 тысячи) и самолетах (2,1 тысячи против 1,7 тысячи), почти нигде по фронту так и не смогли оказать наступающим немецким войскам эффективного сопротивления. Потери немцев в наступлении составили всего 20 тысяч ранеными и 6,5 тысяч убитыми, а советские войска потеряли почти 77 тысяч ранеными и более 341 тысяча убитыми и пленными, причем пленными гораздо больше, чем убитыми.

— И что потом?

Видно было, что Трофимов сдерживается из последних сил, его взгляд не обещал Сергею ничего хорошего.

— Потом? Потом четыре тяжелейших года войны, снова окружения и «котлы», где будут гибнуть наши войска, немцы под Москвой, битва за Сталинград, сражение на Курской дуге… — Потом наша Победа и наши войска в Берлине весной 45-го года. Потом подведение итогов этой войны — не менее 15 миллионов военнослужащих убитыми и умершими от ранений, еще более полумиллиона умерших в результате небоевых потерь и еще 4,5 миллиона попавшими в плен и пропавшими без вести. Общие демографические потери (включающие погибшее мирное население на оккупированной территории и повышенную смертность на остальной территории СССР от невзгод войны) — более 26,6 миллионов человек. И в наследство от этой войны — огромная послевоенная разруха, которую потом страна преодолевала много лет, — тяжело вздохнув, ответил Сергей.

— Победим, значит. Но какой ценой… — тихо сказал Трофимов, устремив застывший взгляд куда-то мимо Сергея.

Только через несколько минут бригадный комиссар пришел в себя и опять воткнул острый взгляд в Сергея.

— Откуда информация? Ты что, ко всем своим военным способностям, еще и будущее предсказываешь? Как этот… Вольф Мессинг?

— Товарищ бригадный комиссар, вам что нужно — шашечки или ехать?

— Что? Какие шашечки? Куда ехать? — не понял Трофимов.

Тут Сергей, собиравшийся разрядить обстановку анекдотом про придирчивого пассажира, вспомнил, что шашечки на такси в СССР появились только после 1948 года. А значит, анекдота про шашечки Трофимов явно не поймет.

— Я говорю, какая вам разница, откуда у меня информация, если это достоверная информация? Я просто знаю, что это будет. И знаю, что, если ничего не изменится, то окружения в «котлах» при отступлении нашим войскам не избежать. Но я также знаю, что можно сделать, чтобы немцы кровью умылись со своим блицкригом. Да вы утром сами видели, как мы с вами этих «непобедимых солдат Великой Германии» на ноль помножили.

— Что за блицкриг, — уцепился за новое слово особист.

— Блицкриг — дословно, «молниеносная война» — прорывы и охваты мощными механизированными клиньями на флангах, разрыв коммуникаций, окружение и добивание растерянных, дезорганизованных частей. Сейчас на Белостокском выступе как раз это и происходит.

— И что мне делать теперь с тобой? — задумчиво спросил Трофимов, снова глядя куда-то мимо Сергея. — На самый верх докладывать надо…

— Нет, такой футбол нам не нужен! — внутренне холодея от того, что ситуация начинает разворачиваться по самому негативному сценарию, подумал Сергей и с удвоенной силой ринулся убеждать Трофимова. — Товарищ бригадный комиссар! Докладывать наверх, как минимум, рано. Да и какой смысл в этом сейчас? Ну, знаю я, как немцы почти до Москвы дойдут. Знаю про «котлы», окружения и ошибки командования. Ну, доведу информацию, допустим, до начальника Генерального штаба. Но ведь от этого ничего не изменится. С нынешним уровнем подготовки наших войск и старшего командного состава Красной Армии и ошибки командования, и отступления войск неизбежны. Наверху сейчас ничего изменить не смогут. Или не захотят. Или не успеют…

В качестве примера Сергей рассказал Трофимову вычитанную в мемуарах Георгия Константиновича Жукова историю о Белостокском выступе.

— У нас ведь сейчас, а точнее, с февраля 1941 года, начальником Генерального штаба Красной Армии является Георгий Константинович Жуков? Так вот — еще до войны Жуков знал, что текущее расположение 3-й, 4-й и 10-й армий Западного округа в Белостокском выступе создает угрозу глубокого охвата и окружения их со стороны Гродно и Бреста путем удара под фланги. Он знал, что 10-я армия при этом занимает самое невыгодное расположение. Он знал, что дислокация войск округа на Гродненско-Сувалковском и Брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата Белостокской группировки. Знал — и ничего не сделал для исправления ситуации. А что он может сделать сейчас, когда три армии дезорганизованы и фактически неуправляемы?

Сергей не стал рассказывать Трофимову о том, что на должность начальника Генерального штаба Жукова выдвинул лично Сталин, причем как раз по итогам проведенных в январе 1941 года двух двухсторонних оперативно-стратегических игр на картах, на тему контратакующих и наступательных действий войск Западного особого военного округа в ответ на агрессию внешнего противника. В этих играх, в качестве ответа на агрессию, рассматривались действия крупной ударной группировки советских войск с государственной границы СССР в направлении (соответственно) Польша — Восточная Пруссия и Венгрия — Румыния. (Вот оно — малой кровью, могучим ударом, и на чужой территории!).

— Какая-то стратегия у наших появится только через год отступлений и потерь, не ранее лета 1942-го года, — печально закончил свой рассказ Сергей, имея в виду Сталинградскую битву. Я, собственно, поэтому и не хотел раскрываться. Думал собрать из окруженцев мотоманевренную группу, устраивать засады и диверсии у немцев в тылу. Но тут контуженого командира погранзаставы надо было в госпиталь везти. А потом ребят на въезде в город увидел, их оборону — вернее отсутствие обороны. Жалко стало, ведь погибли бы не за грош.

— А если тебя, с твоей информацией, к командующему Западного фронта, генералу армии Павлову доставить?

Конец ознакомительного фрагмента.