Малеевский феномен

Иван Андрощук, 2005

Николаю Петровичу Кондратьеву, скромному бухгалтеру из села Малеевка и бывшему актеру самодеятельного театра предлагают сыграть роль инопланетянина, затаившегося среди людей.

Рассвело: таял туман, обнажая жидкие, как борода у колхозного сторожа деда Виляя, всходы озимой пшеницы. Семён Семёныч Трифонов тяжело вздохнул и вернулся в машину. «В контору», — безнадёжно махнул рукой.

Саша Криницын произвёл привычные манипуляции, мотор заржал, точно в нём оставалась всего лишь одна лошадиная сила, и покатил седоков по разбитым просёлкам колхоза «Красный путь» в центральную усадьбу.

С тяжёлым сердцем перелистал вчерашние, с вечера не прочитанные газеты. Ни слова о Малеевке, ни строчки о «Красном пути». Даже в районке. А ведь было… было! Запыленные комбайнеры, застенчивые свинарки и собственно Семён Семёныч на первых страницах не то областных, — а — шутка сказать, центральных! — газет. Маша Бричкина в цвете, в белом халате и с полным подойником на обложке самой «Крестьянки». Умопомрачительные надои, сравнимые разве что со столь же умопомрачительными урожаями.

Ломящиеся от вин и яств столы, накрытые под сенью яблонь колхозного сада для высоких гостей. А что за гости бывали! Из облагропрома, обкома, даже — мыслимо ли дело — из столицы! Сам министр приезжал — целых пять раз! Похлопает, бывало, Трифонова по плечу: «А что, — говорит, — Семёныч!» Куда же всё делось?

Не та теперь Малеевка, не тот колхоз «Красный путь». Словно сломалось что-то в мощном механизме: поля не родят, луга чахнут, сады сохнут. Стадо хиреет, молока нет, исчез приплод. Как будто некий невидимый враг теснит хозяйство по всему фронту. Ржавеет и разваливается на ходу тракторный парк, люди уходят — кто в город, кто в запой, кто в арендаторы. Кое-кто поговаривает даже, что не пора ли людям землю возвращать. Но это уж дудки: не за то Семён жизнь положил, чтобы снова всё куркулям. Не на того напали, граждане хорошие. Только через мой труп. Всё равно мне без колхоза не жить, как и ему без меня. Меланхолические размышления прервал телефонный звонок.

— Семён? — голос был знакомым и в то же время каким-то незнакомым. Трифонов наизусть знал голоса всех своих начальников. Этот, без сомнения, принадлежал Григорию Лукичу Павлюго — и в то же время он не был голосом первого секретаря райкома партии.

— Григорий Лукич?

— Я, Семён, я, — вздохнули на том конце провода. — Но не тот уже Федот. Теперь я — главный редактор газеты «Яицкие зори». Трубадур перестройки, можно сказать.

— Как же так, Григорий Лукич?! — охнул Трифонов. — За что?!

— Эти люди не спрашивают, за что. Было бы за что — не разговаривал бы я теперь с тобой. А так — хоть голос оставили, и на том спасибо. Люди читают, радуются. Ан кто-нибудь и задумается: а отчего это в газете интересно, а в районе — неинтересно? Уж не оттого ли, что Павлюго перевели из района в газету? То-то же. А ты как, Семён Семёныч? Как колхоз? Есть ещё порох в пороховницах?

— Только один порох и остался. Разваливается хозяйство, Григорий Лукич. Люди взбесились, землю требуют. Неурожаи обратно, скот барахлить начал. Не знаю, что и делать.

— Крепись, Семён. Будет и на нашей улице праздник. Главное сейчас — держаться на плаву. Лозунг текущего момента — вся власть Советам. Следовательно, мы должны быть в Советах. Чем выше, тем лучше. Я вот что подумал: не выдвинуть ли тебя, Семён… ну, на первых порах хотя бы в областной?

— Так… справлюсь ли, Григорий Лукич?

— Справишься. Партия поможет. Главное — выработать правильную тактику. Обеспечить выборы. Люди постарше пойдут за тобой — вершины «Красного пути» они ещё помнят. Что же касается молодых… Они тоже должны заговорить о тебе. Нужно имя.

Конец ознакомительного фрагмента.