Как пришло понимание того, что такое идея и других вопросов, связанных с обретением человеком способности создавать идеи? Послесловие к статьям, опубликованным ранее

Иван Андреянович Филатов, 2023

В статье сделана попытка восстановить в памяти те ходы мысли, которые привели к раскрытию структуры и смысла идеи. Показана роль социума в формировании не самой новизны, а необходимости в ней. Приведена единая методология возникновения новизны. Сделано предположение о том, что возникновение у человека способности генерировать идеи, во-первых, является следствием интенсификации способности логически мыслить, а во-вторых, послужило инициирующим началом к освоению языка в виде речи.Опираясь на текст Хайдеггера, показано, что в фундаменте бытия лежит нужда в обновлении структур Вселенной, живой природы, социума и т. д. Реализуется же нужда в процессе спонтанной самоорганизации материи. Высказано опасение в части нашей тотальной увлеченности интернетом, отбивающем у нас всякую охоту вспоминать некогда нам уже известную информацию и тем самым тренировать нашу способность логического мышления. Увядание же этой способности приводит к снижению нашей способности генерировать идеи.

2. Исток вопроса о структуре идеи

Скорее всего, можно было бы согласиться с тем, что все началось с вопроса, заданного Н. Заболоцким в стихотворении «Некрасивая девочка»:

«……………..что есть красота

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?».

Если наличие феномена красоты никем не отрицается, то тогда возникает вопрос, каким образом проявляется восприятие красоты психикой и умом человека?

Первым делом, восприятие красоты сопровождается возникновением чувства интеллектуального удовольствия от акта ее созерцания. Иначе бы мы не стремились к красоте, даже той, которую мы видим (или слушаем) не в первый раз.

Вот это стремление воспринимать красоту одного и того же произведения многажды наталкивает на ту мысль, что,

— во-первых, мы что-то не восприняли своими чувствами и не поняли умом в этом произведении;

— во-вторых, данное произведение затронуло какие-то струны нашей души,

— и в-третьих, у нас все же осталось желание почувствовать и понять что-то заложенное художником в данном произведении искусства.

Вот отсюда, из вопроса, так что же все-таки заложено художником в своем произведении искусства, естественным образом возникает вполне обоснованное подозрение в том, что таковым, заложенным, является какая-либо идея, уже прочувствованная художником и способная быть выраженной то ли на полотне, то ли каким-либо другим способом: вербальным, музыкальным, пластическим и т. д. Иначе говоря, только руководствуясь — пускай и на бессознательном уровне — какой-либо идеей, художник возьмется за то, чтобы воплотить ее в произведении искусства.

Вот здесь-то и возникает метафизический вопрос существа и сущности идеи, тот вопрос, которым на заре развития философии задался Платон, разместивший идеи в занебесном царстве и представивший их в качестве образцов вещей реального мира, тех образцов, глядя на которые художник руководствуется в своем творчестве, как бы «припоминая» их, как то, что он будто бы видел в потустороннем мире своего существования.

Данное прозрение Платона было настолько очевидным, настолько плодотворным в своей непосредственной явленности, что последующая философия, вплоть до Новых и Новейших времен, не решалась — кроме разве что Аристотеля — подвергнуть сомнению «теорию» припоминания Платона. Спрашивается, в чем было очарование подобного взгляда на происхождение идей и на их назначение? И, как оказалось, подоплека данного феномена достаточно проста.

Все дело в том, что человек с давних, доисторических времен обладает некогда — а вернее сказать, неизвестно когда — вдруг! обретенной им способностью иррационально мыслить, иначе говоря, мыслить не только посредством одного лишь логического мышления, но и посредством генерирования новых идей в нашем бессознательном. Но дело в том, что наше бессознательное не информирует нас — через наше сознание — о том, каким именно образом оно создает идею в нашем интеллекте. Мало того, мы даже не знаем, почему, когда и каким образом эта идея была создана в нашем бессознательном.

Мы знаем лишь то, что идея в своем готовом виде явилась в наше сознание в акте инсайта, прозрения, озарения. И знаем мы об этом не только потому, что в наше сознание (вдруг!) явился сам смысл идеи, но и потому, что явление его сопровождается возникновением в нашей психике весьма ощутимых ее (психики) проявлений:

— интеллектуального удовольствия от понимания смысла внове явленной идеи,

— удивления от внезапности его явления

— и чувства надежности, истинности и единственности этого смысла.

Так вот, явление смысла идеи из той области нами неосознаваемого, о которой мы, по сути дела, ничего не знаем, воспринимается нами как «припоминание» того, что мы якобы ранее знали. И нам невдомек то, что явлению идеи в наше сознание, как правило, предшествовала и достаточно интенсивная проработка интересующего нас вопроса на логическом уровне рефлексии-1, и скрытая от нашего сознания инкубационная фаза созревания смысла идеи в нашем бессознательном. Инсайтное явление смысла идеи в наше сознание — как бы ниоткуда — воспринимается нами, зачастую, как дар Божий. Именно здесь основа Платоновской «теории припоминания» — она в психологическом восприятии нашим сознанием внове явленного смысла идеи из нашего же бессознательного, том восприятии, которое сопровождается указанными выше весьма заметными для нашей психики интеллектуальными ощущениями: удовольствия, удивления и чувства истинности и надежности.