Сверху

Иван Андреевич Банников, 2023

Пионер Миша живёт в Москве, учится в школе, любуется заснеженными склонами Эвереста, ухаживает за фиолетовыми коровами и готовится выбрать будущую профессию. Он всем сердцем ненавидит жестоких кочевников из нижнего мира и готов отдать жизнь за страну. Но в один день привычный мир начинает рушиться, и жестокая страшная правда ставит его перед самым важным решением.

29 февраля

Миша украдкой посмотрел на Нину и тут же устыдился своего неподобающего интереса к однокласснице.

К тому же, он на несколько секунд отвлёкся от важного урока, и это было недопустимо. Каждая мелочь могла стать решающей на предстоящих майских экзаменах.

–…Они вели исключительно миролюбивый образ жизни, занимаясь земледелием и строительством на земле, которую занимали в течение многих тысячелетий, — продолжала увлечённо рассказывать Алевтина Павловна. Она стояла у экрана, на котором демонстрировалась карта континента. — Они развивали науку и все виды искусства. Всячески избегали ведения военных действия и всегда старались занимать нейтральное положение в отношениях со всеми соседями. Но, к великому сожалению, их это не спасло. Почему?

Миша тут же поднял руку, чтобы опередить всезнайку Петрова.

— Да, Михаил, — учительница позволила ему встать и ответить.

— Потому что общество кочевников не могло удовлетвориться тем, что имело, — он принялся излагать заученными фразами прочитанную вчера главу. — Они всегда жаждали большего, завидовали благополучному быту мирных оседлых соседей. В дополнение ко всему, они не могли производить те блага, которые прочно интегрировали в свой быт и в которых жизненно нуждались.

— Правильно, — сдержанно кивнула Алевтина Павловна. — Но это не весь ответ.

Миша напряг память, чтобы припомнить нужное место, но Петров не оставил ему шанса.

— Потому что религия кочевников не подразумевала существование иных обществ, кроме как кочевых! — выпалил одноклассник, не дождавшись позволения учительницы, за что и получил её укоризненный взгляд.

— И? — она нетерпеливо помахала кистью, призывая выскочку завершить ответ.

— И они направляли все свои усилия и ресурсы на искоренение оседлого образа жизни.

— Обоим четыре с минусом, — строго сказала Алевтина Павловна, укоризненно качая головой. — Аркадий, неприемлемо перебивать одноклассника и давать ответ без разрешения.

Миша упал на стул и с ненавистью посмотрел на тщедушного Петрова, который в очередной раз лишил его высшей оценки. Нина оглянулась и бросила на Мишу насмешливый взгляд, отчего кровь бросилась в голову. Потом она демонстративно поправила свои прекрасные золотистые волосы, зная, что он следит за каждым её движением.

— Алевтина Павловна, — притворно нежным голосочком обратилась девочка к учительнице, которая в этот момент проставляла оценки в журнале. — Неужели никак нельзя было остановить эти войны и истребление оседлого народа?

— Кочевников было слишком много, — учительница печально покачала седой головой и посмотрела в окно, по которому текли обильные потоки воды. — Они были непримиримы. И они не желали останавливаться.

— Неужели нельзя было дать им отпор? — со странным насмешливым выражением спросила Нина, и половина учеников посмотрела на неё с удивлением. — Чтобы закончить нападки… Ведь наверняка было оружие…

— Я прямо ушам своим не верю! — возмутилась учительница. — Белоусова, как ты себе представляешь это?! Отказаться от самой главной идеи ненасильственного развития, которую с самого зарождения развивал и хранил наш народ?! Бросить науку и искусство?! Тоже взять в руки оружие?! Уподобиться дикарям и варварам?! Я вижу, ты очень плохо поняла эту тему. Останешься после уроков, и мы вместе ещё раз всё прочитаем!

— После уроков я иду помогать на ферму, — недовольно надулась девочка, раздражённо поведя плечом.

— Ничего, ты вполне можешь задержаться на двадцать минут, — категорично заявила Алевтина Павловна и поджала губы, глядя на ученицу осуждающе.

Миша был восхищён невиданным бунтарством Нины, которая заметно отличалась от остальных одноклассников. И не только своей красотой и высоким ростом, но и каким-то особым отношением к жизни, которое зачастую балансировало на грани дозволенного.

Прозвенел звонок, но ученики остались на своих местах, потому что знали, что звонок предназначен в первую очередь для преподавателей, а уже потом для них. Только когда учительница закончила проставлять оценки в электронном журнале и вышла в коридор, все вскочили с мест.

Миша поправил галстук, чуть слышно откашлялся и медленно направился в сторону Нины, которая весело обсуждала с остальными девчонками жёсткие правила, установленные в отношении женской школьной формы. Она возвышалась над ними как минимум на голову и казалась взрослее. И красивее всех.

— А я вообще слышала, что такая форма представляет собой самое лакомое для педофилов, — выдала Нина, и несколько девочек тут же захихикали, переглядываясь с заговорщическим видом.

Миша не понял шутки, потому что не знал, кто такие педофилы. Равно как не знали этого и остальные одноклассники. В нерешительности он замер за её спиной, интуитивно подозревая, что в сказанном скрывалось что-то неприличное. А неприличное ему категорически не нравилось, ведь это выходило за рамки позволенного. Впрочем, он тут же успокоил сам себя — просто Нина гораздо более развитая, чем большинство сверстников. И знает о жизни больше, чем они. Если бы он сам знал, кто такие педофилы, то, скорее всего, ему эта шутка показалась бы забавной, а не неприличной.

Нина оглянулась и посмотрела на него в упор. А потом склонилась к лучшей подруге, Наташке Васнецовой и что-то шепнула той на ухо. Наташка прыснула со смеху, Миша вспыхнул и как ошпаренный выскочил из кабинета.

Шагая по коридору, мальчик миновал несколько дверей и остановился возле кабинета химии, из которого слышалось какое-то еле слышное жужжание. Миша развернулся к окну и вгляделся в серое тяжёлое небо, которое уже третий месяц подряд изливало из себя огромные массы воды.

— Всё-таки странная весна какая-то, — пробормотал он еле слышно, рассеянно разглядывая тёмно-зелёную листву пальм, растущих в маленьком школьном парке.

Мысли унеслись далеко, он даже перестал замечать крики и беготню учеников в коридоре. Миша усиленно раздумывал над тем, как ему пригласить Нину на выпускной бал. Это радостное и церемониальное событие должно было стать знаковым рубежом, чтобы обозначить переход выпускников во взрослую жизнь. И ему хотелось сделать что-то по-настоящему взрослое, чтобы продемонстрировать всему миру и себе самому, что он наконец-то стал мужчиной. «Запоздало стал», — неизменно прокомментировала бы бабушка, вечно недовольная средними успехами внука.

С пальм взгляд мальчика переместился на здание Министерства Экономики, стоящее через дорогу, а с его стеклянных башен неизбежно соскользнул на крутые склоны гигантского Эвереста, смутно проступающие сквозь серые облака. Поверхность главной горы Западных Альп казалась почти чёрной из-за густого елового леса, насквозь пропитанного бесконечными дождями. Впрочем, водой, кажется, был пропитан не только лес, но уже и весь мир. Огромная гора уходила в небо, и увидеть её вечно заснеженную вершину при такой погоде было невозможно.

Звонок с перемены вырвал Мишу из раздумий, и он бросился обратно в кабинет, куда уже входил преподаватель по литературе.

Литературу Миша не любил и на отличную оценку не претендовал, поэтому сильно и не старался. К тому же, сегодня он мог вообще расслабиться, потому что уже гарантированно заработал твёрдую четвёрку, написав за семестр больше всех аналитических работ и сочинений-фантазий. Преподаватель озаботился троечниками и двоечниками, и это позволило Мише весь урок промечтать о танцах с Ниной, светлая голова которой маячила впереди. Он украдкой рассматривал нежную белокожую шею и грезил о совместной прогулке по Праге в эти выходные. Красивая мангровая заводь с каменными мостиками и вечно голодными голубыми лебедями подарила бы им нужную романтическую атмосферу… И как знать…

Литература завершала сегодняшнюю учёбу. Когда прозвенел звонок, Миша убрал учебный планшет в рюкзак, бросил молниеносный обожающий взгляд на Нину и выскочил в коридор.

У девятых и десятых классов сегодня значился день обязательных общественных работ. За вторую половину дня следовало сделать очень много дел, поэтому Миша не позволил себя терять время понапрасну, а быстро спустился на первый этаж, купил в столовой булочку и пять варёных сосисок (получив из-за этого осуждающий взгляд поварихи, которая явно порицала такую несдержанность в расходах и потреблении), забрал из гардероба пластиковый дождевик сдержанного синего цвета, оделся и выскочил под дождь.

На улице оказалось непривычно прохладно. Сильный ветер спускался с гор и дул вдоль проспекта Пушкина, колыхая ветви взъерошенных персиковых деревьев. Под пеленой дождя Москва была не похожа сама на себя. Миша поёжился, застегнул поплотнее дождевик и потрусил в сторону автобусной остановки. Обычно он старался перемещаться пешком, как и всякий сознательный москвич, но фермы находились далеко, на краю города, у Чёрных скал. В принципе, и туда можно было дотопать ногами, но такой вариант казался Мише в высшей степени нерациональным — и слишком энергозатратно, и слишком долго. Драгоценное время следовало беречь.

К тому моменту, когда подошёл автобус, следующий до Чёрных скал, на остановке собралось больше сорока учеников старших классов, которым сегодня по разнарядке достались работы с животными. Сильный порывистый ветер трепал дождевики и швырял в лица крупные капли дождя, поэтому дети стояли сгорбившись и сбившись в плотную толпу, защищая от порывов ветра девочек, которых поставили в середину.

Длинный сочленённый автобус, состоящий из трёх сегментов, ловко вырулил из-за угла и быстро подкатил к остановке, дети оживились и радостно загалдели. Пропустив вперёд девочек, Миша зашёл в автобус в числе последних. Кирилл из параллельного класса не упустил случая наступить ему на ногу, и Миша посмотрел на него неприязненно, но удержался от нехороших слов, противоречащих принципам настоящего пионера. Правила и воспитание требовали, чтобы дети всегда оставались миролюбивыми и дружелюбными по отношению ко всем гражданам, но Миша с Кириллом были заклятыми врагами с самого первого класса, и это невозможно было изменить…

Миша быстро приложил левое запястье к сканеру, оплачивая проезд, и пробрался к заднему окну, где находилось его любимое место.

Автобус бодро колесил по центральному проспекту, собирая продрогших учеников других школ, но Миша этого почти не замечал. Уставившись невидящим взглядом на стекло, по которому текла вода, он размышлял о Нине. Ему не давал покоя вопрос, почему же Нина так сильно отличается от остальных одноклассников. Возможно, она и правда особенная. Но что, если это всего лишь любовь? И только поэтому она кажется ему особенной и ни на кого не похожей… Эта мысль Мишу напугала, потому что подобные эмоции в его возрасте считались неприемлемыми и категорически порицались обществом. В защиту себя самого он тут же стал приводить доводы, что Нина такая необычная из-за того, что отец у неё тоже необычный. Как-никак профессор иностранных дел. Наверняка, очень умный человек. И ему досталась самая тяжкая ноша — работать с теми, снизу…

Тут его мысли перешли на тех, кого он ненавидел по-настоящему, всем разумом — на обитателей равнины.

— Чёртовы ублюдки, — прорычал он еле слышно страшное ругательство, которое недавно случайно услышал от отца, читающего городскую газету. Миша был горд тем, что не только узнал запрещённое слово, но и применил его по назначению в нужный момент.

Злобные и жестокие кочевники уже давно покончили бы с мирной прекрасной Москвой, если бы не Край — это невероятное по масштабам монументальное сооружение. Суровый и надёжный облик границы их мира тут же всплыл в памяти. Гигантская бетонная стена бережно оберегала город со всеми его обитателями, отделяя его от внешнего мира, в котором царили лишь жестокость, насилие и смерть…

Автобус миновал пригороды и выехал к многоуровневым фермам, прилепившимся к чёрным голым отвесным скалам. Миша вышел из автобуса и запрокинул голову, чтобы разглядеть ряды нависающих друг над другом коровников и свинарников, похожих на соты диковинных насекомых-великанов. Вместе с остальными детьми он дошагал до наземной проходной. Там хмурый охранник строго проследил за тем, чтобы каждый школьник приложил запястье к сканеру, отмечая начало общественных работ.

В комнате позади проходной было тепло и ярко. Старший смены, большой хмурый мужик быстро и равнодушно распределил детей по участкам и снова засел за какие-то расчёты.

Мише сегодня досталась работа с коровами, которых выращивали на пятом уровне. Большая часть ребят бросилась к лифту, но Миша чуть презрительно фыркнул и пошёл по лестнице, потому что хотел закалиться и стать сильнее. Войдя в служебное помещение, мальчик вежливо поздоровался с бледными невесёлыми доярками, которые отдыхали между дойками. Миша завернул в небольшую раздевалку, быстро сменил школьную форму на рабочий комбинезон, стараясь складывать одежду так, чтобы ни в коем случае не помять рубашку и галстук.

Взяв совковую лопату, Миша прошёл в хлев, в котором выращивались и содержались животные, дающие молоко. Конечно, он был не в восторге от выгребания навоза из стойл, вряд ли такая работа кому-то могла показаться приятной. Но важное и нужное дело мальчик выполнял со всей ответственностью и тщательностью. Общество нуждалось в помощи Миши, и он добросовестно отдавал свой долг, внося посильный вклад в общее развитие нации.

Выбрав момент, когда его никто не мог видеть, Миша достал из кармана пакетик с сосисками, поделил их на несколько кусочков и быстро скормил нескольким ближайшим коровам, которые жадно хватали соевый заменитель тёплыми мягкими губами и поспешно жевали. Миша любил этих безропотных тупых животных, вся жизнь которых протекала в тесных сумрачных стойлах. Всё, что им оставалось — это молча и без лишнего движения стоять и беспрерывно жевать растительный концентрат, доставленный с лондонских гидропонных полей. «Незавидная участь, — подумал мальчик, гладя одну из коров по бархатной фиолетовой морде, — всю жизнь исправно давать молоко, а потом умереть от удара током, когда твоя производительность опустится до неэффективного уровня».

Мише было жаль несчастную скотину, жизнь которой не имела смысла: коровы не могли совершать выбор и, тем более, управлять своими жизнями. И весь кругозор несчастных животных ограничивался лишь коровником, который составлял их мир.

— Как хорошо, что мы, люди, полностью управляем своей судьбой, — бормотал он, нежно поглаживая влажный упругий нос и тёплую фиолетовую морду. — А благодаря образованию ещё знаем, как устроена жизнь…

Миша спохватился, что пауза слишком затянулась, и с новой силой приступил к уборке навоза. Папа всегда учил его, что время, отпущенное на работу, нужно использовать максимально эффективно и толково, не позволяя ни одной секунде пропасть зря. Поэтому мальчик честно выполнил всю порученную работу и освободился за пятнадцать минут до окончания смены.

Он чувствовал себя уставшим, но всё равно с удовольствием помог дояркам настроить два доильных аппарата (техник-настройщик уехал на фермы под Прагой и не успел бы к основной вечерней дойке), а под конец сделал укол больному телёнку, который не мог стоять на ногах.

Мальчик по-настоящему гордился своей стойкостью и полезностью. Как-никак он преодолел слабость тела и подтвердил тезис, что пионер всегда должен быть готов к труду и обороне.

Когда для школьников прозвучал сигнал окончания смены, Миша принял еле тёплый душ, растёрся старым маминым полотенцем и быстро оделся, трясясь от холода.

На выходе с фермы он столкнулся с мрачным недовольным Кириллом и снова почувствовал в себе неподобающие эмоции, которые пришлось гасить усилием воли, хотя очень хотелось дать по наглой роже. Помимо застарелой вражды Миша испытывал к Кириллу презрение, потому что тот был неисправимым троечником. Из таких непутёвых людей никогда не получалось ничего хорошего. Вот и из этого ученичка вырастет очередной чернорабочий, который не будет представлять никакой ценности для общества, и даже будет паразитировать на нём, пользуясь трудом честных людей.

Автобус подъехал к остановке почти сразу, так что дождевик намок совсем немного. Пригибаясь под ударами сильного ветра, швыряющего в лицо капли дождя, Миша заскочил в салон и вздохнул с облегчением. Привычно забившись в угол возле заднего окна, он извлёк из портфеля булочку и принялся жадно жевать — его обуревал жуткий голод. Когда от булки оставалась только треть, он случайно повернул голову и увидел худощавого мальчика, который глотал слюни, глядя на него.

Миша не стал задаваться вопросом, почему родители не снабдили ребёнка необходимой едой, а молча протянул ему оставшийся кусок и отвернулся к окну, довольный собственным благородством. Конечно же, он и сам был голодным. Но этот кусок булки всё равно не сделал бы его сытым, зато получилось помочь нуждающемуся человеку. К чему бы пришло их миролюбивое общество, если бы они не помогали друг другу…

Тем более, когда непримиримые враги по-прежнему продолжали досаждать им.

От автобусной остановки до дома Миша почти бежал. Усилившийся дождь подгонял его, заливая ботинки и умудряясь проникать даже под длинный дождевик. По пути Миша успел заметить небольшую толпу горожан, собравшихся на Площади Спасения. Люди что-то шумно и взволнованно обсуждали, ему очень хотелось присоединиться к ним и узнать подробности неурочного собрания. Но время поджимало, и Миша не стал останавливаться. Тревожно поглядывая на часы, он перепрыгивал через глубокие лужи и потоки воды и раздумывал над тем, как же ему набраться смелости и пригласить Нину.

В дверях подъезда он столкнулся с престарелой соседкой.

— Мальчик! — обрадовалась она, подслеповато щурясь и стуча палкой об каменный пол. — Какой сегодня день?

— Двадцать девятое февраля, — вежливо ответил Миша, опасливо косясь на трость, которой уже не раз незаслуженно получал раньше.

— А снег уже растаял? — громко спросила древняя старушка, глядя на него пустыми блеклыми глазами, от которых по спине мальчика побежали мурашки.

Она вся безостановочно тряслась и то и дело поправляла растрёпанные седые волосы. Из-под мятого зимнего пальто (слишком тёплого для этого времени года) выглядывали полы цветастого халата.

— У нас не бывает снега, — вежливо поправил он её, потихоньку протискиваясь боком к лестнице, но стараясь, чтобы это не походило на слишком неприличное бегство.

— Что ты такое несёшь?! — закричала она злобно, замахиваясь палкой. — Всегда в марте лежит снег! У нас на даче в Подмосковье он до апреля иной раз лежал! Ты меня обманываешь! Негодяй! Ты такой же, как они! Ты!..

— Извините, мне надо идти, — Миша отскочил от соседки и побежал вверх по ступенькам, внутренне содрогаясь от собственной невоспитанности.

Ведь она пожилой человек, и он должен был довести разговор до логичного завершения (вон она там что-то продолжала кричать ему вдогонку), но вместо этого трусливо сбежал. Откровенно говоря, каждый раз, оказавшись с ней рядом, он ощущал неприятный страх при виде того, что с людьми может сделать старость.

Вот и подумаешь иной раз о том, что академик Петренко был прав, когда предлагал ограничить предельный возраст граждан страны…

Он шумно ввалился в прихожую и чуть не столкнулся с мамой, которая быстрыми ловкими движениями мыла пол.

— Стоять! — приказала она, грозно сверкая глазами и тряся волнистой чёлкой. — Ни шагу больше! Разувайся и раздевайся на коврике! С тебя водопад льётся!

— Ну так дождь же, — проворчал он, аккуратно стаскивая с себя дождевик и вешая его в сушильный шкаф.

— На ферме бы́л? — строго спросила мама, размашистыми движениями отмывая пол от жирной грязи, которую натащил кто-то, пришедший до Миши. Тряпка жадно чавкала и натужно переваривала частички земли, смешанные с песком.

— Разумеется, — Миша стянул насквозь мокрые ботинки и тоже поставил их в шкаф для просушки. — Сегодня коровы.

— Молодец. Через десять минут придёт отец и будем ужинать. Пока можешь помочь Маше с историческим проектом.

— Да, мама, — послушно ответил он, проскальзывая мимо неё и принюхиваясь к запахам с кухни. В животе у него тут же предательски заурчало от голода.

Младшая сестра обнаружилась в своей комнате. Она сидела за столом и сосредоточенно ковыряла в носу.

— Ты так доковыряешь дырку до самого глаза, — припугнул он её.

Маша поспешно вытащила палец, с сомнением оглядела результаты раскопок и аккуратно вытерла его об юбку.

— Это ты там грязи натащила? — строго спросил он, беря в руки учебник по начальной истории.

— Я в лужу упала, — с самым невинным видом она вытаращила на него голубые глазёнки, но он не поддался на этот приём.

— Опять с Маринкой в школьном саду червяков ковыряли, небось… Что тебе задали?

— Надо нарисовать изначальную Москву, — пропищала она тоненьким голосочком, тыкая пальчиком в листок бумаги, на котором уже было что-то намалёвано.

— В первой Москве были очень широкие улицы, — сообщил он ей. — Этим она в первую очередь и отличается от нашей Москвы. А почему?

— Потому что они боялись столкнуться, когда бегали? — спросила она, подвигая листок к нему поближе.

— Потому что у них было очень много места. Город стоял на равнине и раскидывался по земле, как только хотел. А наша Москва теперь зажата между водохранилищем и крутыми неприступными горами, у нас места совсем немного, — он подвинул лист обратно и указал на серый карандаш. — Машка, какая же ты хитрая. Ну-ка, давай, сама рисуй широкую улицу в середине!

Он проследил за тем, как маленькая ручонка провела две неровные линии.

— А что ещё отличало первую Москву?

— Что? — сестра принялась болтать ногами.

— У них дома стояли отдельно, а не как у нас, сплошными рядами.

— Это как? — искренне удивилась она.

— Давай, покажу, — он со вздохом выхватил у неё карандаш. — Но это первый и последний раз, когда я за тебя делаю. Потом сама будешь…

Несколько минут Миша увлечённо чертил улицы и дома, старательно придавая рисунку налёт детской наивности и топорности. Он как раз заканчивал клумбу перед школой, когда в прихожей хлопнула дверь.

Миша тут же бросил карандаш.

— Машка, дальше сама дорисовывай, — велел он и ушёл в прихожую.

Он стоял и смотрел, как папа раздевается и разувается.

— А его ты не заставляешь делать это на коврике, — укорил он маму.

Родители рассмеялись, мама ушла в кухню, а папа протянул сильную руку и ласково потрепал сыну волосы.

— Дети! — крикнула мама. — Всем мыть руки и за стол!

Мишу не надо было просить дважды. Подгоняемый чувством голода, он послушно прошёл в ванную комнату. Пустив прохладную воду тонкой струйкой (чтобы беречь водные ресурсы природы), он намылил руки серым мылом, пахнущим химией, и на всякий случай умыл лицо.

Когда он вошёл на кухню, мама уже доставала из приёмника алюминиевые контейнеры с едой. Шипя и обжигаясь, она перенесла их на обеденный стол.

— Что-то сегодня очень горячие, — она укоризненно покачала головой.

— Ну это ж отлично, значит, свежее, а не разогретое, — заметил отец, входя в кухню и усаживаясь на своё место во главе стола. — И что там у нас сегодня?

— А сегодня комбинат предлагал три комплекта на выбор, — мама достала пластиковые вилки из ящика стола и разложила их возле контейнеров. — Я решила, что нам не помешают рыба и водоросли.

— М-м-м, рыба! — довольно воскликнул Миша, падая на своё место. — Нямка!

Он аккуратно снял крышку со своего контейнера и с удовольствием вдохнул вырвавшийся ароматный пар. Сестра примчалась из ванной, демонстративно вытянув перед собой мокрые руки с растопыренными пальцами.

Семья приступила к еде, и все разговоры прекратились, потому что болтать во время еды было не только неприлично, но и опасно для жизни. Миша ловко отделял нежно-голубоватые кусочки мяса от кости и отправлял в рот. Смеющимися глазами он смотрел на сестру, которая с наморщенным от усилий лбом упрямо сражалась с рыбой и водорослями — еда валилась с вилки, но девочка снова и снова отправляла её в рот, следуя правилу, что пионеры никогда не сдаются и не бросают дело на полпути.

Они почти закончили ужин, когда хлопнула входная дверь.

— Я дома! — крикнула Тамара.

— Испачкаешь пол — убью! — предупредила мама, бросив быстрый взгляд на папу, который в свою очередь посмотрел на часы и сжал губы.

— Мы сегодня проводили такой интересный опыт! — громко сообщила старшая сестра, стуча дверцами сушильного шкафа. — Но один из реактивов оказался просроченным, и реакция пошла медленнее! Нам с Лизкой пришлось сидеть и ждать её завершения!

— Но ты сделала всё, что должна была? — беспокойство по поводу успеваемости дочери отразилось на мамином лице.

— Ну я же умничка! — крикнула Тамара теперь уже из ванной. — Валентин Иванович отнёсся с пониманием к нашей задержке. И сам ради нас немного задержался, чтобы мы написали отчёт как следует. А ведь ему сегодня ещё на складе работать.

Сестра вошла в кухню и тут же чмокнула отца в щёку, посмотрев на Мишу весёлыми сияющими глазами.

— Папуля, как ты?

— Ешь, лиса, — он тут же оттаял. — А то остынет. Холодную рыбу есть невозможно.

Миша доел свою порцию и положил вилку на стол. У него на вечер была назначена куча дел, но ему хотелось побыть с семьёй ещё хотя бы пару лишних минут. Поглядывая попеременно на родителей и сестёр, он чувствовал в груди что-то сладкое и приятное. Слова любви прямо рвались из него наружу, но он прекрасно помнил папино наставление, что любовь выражается в делах и отношении, а не в словах. Поэтому Миша сдержал себя и встал из-за стола.

Он поставил контейнер возле приёмника общественной кухни, поблагодарил родителей и быстро ушёл в свою комнату. Усталость после работы на ферме давала знать о себе, но Миша не позволил лени и праздности одержать верх. Он сел за стол и принялся делать уроки, полностью отогнав от себя все посторонние мысли и сосредоточившись на учебном материале.

Он заканчивал учить новый параграф по истории, когда в комнату зашла мама. Какое-то время она возилась в его шкафу, просматривая одежду.

— Опять галстук весь помятый.

Миша вздохнул и прервался.

— Я старался.

— Пионерский галстук всегда должен выглядеть идеально, — строго сказала мама, неодобрительно глядя на грязные штаны, которые он небрежно набросил на спинку стула.

— Я знаю, мама, — снова вздохнул он, героически борясь с предательским желанием немедленно отправиться в кровать.

— Ты Машке какой-то странный город нарисовал, — заметила она, беря в руки его планшет и просматривая оценки и записи учителей. — Откуда такие фантазии?

— Никаких фантазий. Нам Сергей Владиленович показывал три фотографии изначальной Москвы.

— А откуда он их взял? — удивилась мама, одобрительно качая головой при виде свежих пятёрок. — Я не знала, что такие вообще есть.

— Не знаю, — Миша пожал плечами.

Мама вышла из комнаты, и он продолжил учёбу. Но теперь его мысли то и дело возвращались к маминой фразе. А ведь и правда — откуда могли взяться фотографии первой Москвы? Она ведь была разрушена задолго до изобретения фотографии… Вот же чудно́. Но как такое может быть?

Тут он встал и направился к отцу, который сидел возле домашнего компьютера и с обеспокоенным видом читал свежую вечернюю газету.

— Пап, а разве могут существовать фотографии изначальной Москвы?

— Что?! — отцовы густые брови полезли на лоб от удивления. — Не могут, конечно.

— А если я их видел?

— Ты видел такие фотографии? — тот удивился ещё сильнее.

Миша просто кивнул.

— А кто тебе их показывал?

— Наш преподаватель географии.

— Нет, такое в принципе невозможно, — категорично заявил отец, мотая головой. — Когда наш народ оставил изначальную Москву, искусство фотографии ещё не было изобретено. Мы знаем о том, как она выглядела, только по летописям, которые удалось сохранить только благодаря тому, что они передавались из уст в уста, как говорится. Так что это в любом случае искусная подделка, не более. Просто чьи-то фантазии. Не бери в голову.

Отец снова углубился в чтение газеты, а Миша вернулся в свою комнату. Он быстро доучил последний абзац и поставил планшет на зарядку.

— Вот же твари! — вдруг воскликнул отец, и Миша от неожиданности подскочил на месте.

— Тише! Опять плохое слово! — шикнула мама. — Что случилось?

Миша на цыпочках подкрался к двери и застыл, напрягая слух до предела.

— Группа боевиков снизу снова попыталась забраться на гору в районе Лондона, чтобы проникнуть на нашу землю, — горячо зашептал папа, а Миша похолодел от такой шокирующей новости, замерев у выхода из комнаты. — У них с собой были бомбы, чтобы осуществить взрыв лондонской дамбы!

— Какой кошмар! — воскликнула мама в испуге, и Миша тут же представил её бледное взволнованное лицо. — Гриша, ну почему даже сейчас они не хотят оставить нас в покое?! Ведь они и так отобрали у нас всё, что мы имели! Даже нашу родную землю! Их поймали?

— Их расстреляли, — успокоил её отец. — Наши доблестные пограничники вовремя заметили их и расстреляли. Всех до единого…

Дальше они принялись шептаться, а Миша юркнул обратно в комнату, испытывая жгучий стыд за своё подслушивание. Он сел на узкую жёсткую кровать и попытался успокоиться. Но от услышанного сердце против воли билось чаще обычного. Ещё бы — опять снизу им напомнили о том, что даже сейчас их Родина остаётся в опасности. Угроза сохраняется, и гражданам страны не стоит расслабляться и прохлаждаться!

Чтобы закрепить свой патриотический порыв, Миша бросился на пол и старательно отжался двадцать раз, хотя усталость всё больше брала своё. Последнее отжимание он совершил сквозь боль рвущихся мышечных волокон. Но зато мальчика переполняла гордость, что он не занимается преступным отдыхом, а готовится защищать любимую страну, если потребуется.

— Хоть сейчас! — порывисто прошептал Миша, прижав правую руку к сердцу и с ненавистью глядя куда-то вдаль, где коварные вероломные враги готовили очередные козни.

Только после этого он позволили себе принять поспешный прохладный душ, внимательно следя за расходованием воды, чтобы не нанести семейному бюджету непоправимый урон.

Ложась спать, он представлял себе орду жестоких грязных захватчиков, карабкающихся по дамбе из чёрной бездонной пропасти.