Чёрный Лес

Ив Соколофф

Кто сильнее: ведьмы или вампиры? Стоит ли бояться говорящих собак? Достаточно ли в двадцать первом веке одной лишь любви, чтобы спасти Спящую Красавицу из хрустального гроба? Не слишком ли много странных вопросов для начинающего рок-музыканта? Однако ему совершенно необходимо найти ответы. И побыстрее, пока надежда вернуть свою любимую не умерла окончательно.

Глава 3

Автобус въехал в Доностию и теперь не спеша катил по оживленной улице ведущей вдоль реки Уруме́а к новому автовокзалу. Марти́н смотрел на мелькающие в запыленном окне такие знакомые фасады и вывески со смешанными чувствами: за последние два месяца, проведенные на юге, ему удалось несколько отвлечься от переживаний этой весны, от разрыва с Ма́ри и от непонятной, беспокоящей отстраненности Майта́нэ, а теперь, так или иначе, ему предстояло со всем этим разбираться.

Там, в Валенсии, он попытался хоть на время выкинуть все из головы, и ему это даже удалось, ну почти. Он написал несколько набросков песен и выспался на всю оставшуюся жизнь. Вместе с отцом, который был занят, как правило, не целый рабочий день, они облазили все окрестности, катались на лодке и рыбачили, много разговаривали по душам. Все было, в общем, неплохо, хотя и немного искусственно: Мартин почти всю жизнь прожил вдвоем с отцом, но они никогда не оставались столько времени наедине, все время где-то рядом была Элена и, конечно, Май.

За неделю до возвращения, Мартин вдруг получил письмо. Самое обыкновенное бумажное, в конверте с проштемпелеванными марками. На большом листе бумаги, приблизительно посередине, неровным почерком Майтанэ, который он знал с детства, значилось: «Приезжай! А?» И больше ничего. Неожиданно ему страшно захотелось бросить все и вернуться. Прямо сейчас. Немедленно. Он даже не думал, что настолько соскучился по Май, и только по ней. О Мари Мартин больше и не вспоминал. В тот же вечер он засел в своей комнате с гитарой и за несколько часов написал новую песню.

Оставшиеся дни в Валенсии прошли как в тумане — острое желание вернуться не давало ни на чем толком сосредоточиться. А вот теперь, наконец-то снова оказавшись в родной Доностии, Мартин неожиданно растерялся, толком не понимая, что ждет его дома. Конечно, письмо давало надежду, что Май больше не обижается, во всяком случае, он очень надеялся, что правильно истолковал ее загадочное послание. С Мари особых проблем тоже не должно было быть, в конце концов, она сама его тогда бросила, а теперь и он не имел к ней никаких претензий. И все же очень нервничал. Надеясь, что это поможет унять мандраж, Мартин до боли прикусил губу. Заметив это, отец наклонился к нему и тихонько спросил:

— Что, волнуешься не позабыли ли о тебе?

— Ну… Вроде того…

— Вот и волнуйся! Мог бы друзьям хотя бы писать иногда.

Мартин только уныло пожал плечами.

Автобус переехал реку по узкому мосту и начал спускаться по крутому пандусу под землю, где находились перроны автовокзала. Через пару минут скрипнули тормоза, и с шипением открылась дверь. Что ж, еще двадцать минут до дома, а там все прояснится. Мартин подхватил чехол с гитарой и пройдя к центральному выходу начал спускаться по крутым ступеням, глядя себе под ноги, чтобы не оступиться. На подножке он наконец поднял глаза и… они все были здесь, стояли небольшой группкой чуть в сторонке. Они улыбались и махали руками: веселая нарядная Элена, Икер, почему-то по-хозяйски обнимавший Мари за талию и… он встал, как вкопанный, прямо в проходе. На него внимательно и серьезно смотрели два широко раскрытых глаза, странно-синих, как небо, отражающееся в мокром после грозы асфальте. Пульс неожиданно подскочил, в горле пересохло, но Мартин все же сумел сдавленно произнести:

— Пчела… Это ты?!

Тонкие яркие губы чуть приоткрылись в приветливой улыбке, обнажая мелкие ровные зубы, Мартин смотрел на это такое знакомое лицо и не узнавал его. Он заметил, что Май подвела глаза и накрасила ресницы, чего раньше отродясь не делала, она коротко постриглась, открыв маленькие розовые уши, ее черные волосы, уложенные с тщательной небрежностью, казалось, поглощали яркий свет перронных огней. Все остальное, вроде, было прежним: прямой, четко очерченный нос с красиво вырезанными ноздрями, чистый лоб, темные тонкие брови. Вот только взгляд… Мартин просто задохнулся от его глубокой таинственной синевы. Неужели у Май всегда были такие глаза, а он даже не замечал?

— Молодой человек, вы выходите? — недовольно спросила пожилая дама, тщетно пытавшаяся протиснуться мимо него.

— Конечно, простите! — он спрыгнул со ступеньки и торопливо подошел к встречающим.

— С приездом! — Май легко коснулась его щеки теплыми сухими губами.

От нее пахло свежестью и легкими духами.

Элена тоже хотела что-то сказать, но в этот момент подоспел Оскар и бесцеремонно заключил ее в объятия, женщина, правда, была совсем не против, она счастливо рассмеялась, с удовольствием замирая в его сильных руках.

Икер с широкой улыбкой протянул раскрытую ладонь Мартину и воскликнул в свойственной ему несколько развязной манере:

— Ну наконец-то ты притащил свою тощую задницу назад! Давно пора, ребята без тебя репетировать отказываются!

Мартин крепко пожал руку друга и повернулся к Ма́ри, та, без тени смущения, влажно чмокнула его в щеку и тут же вернулась к Икеру, крепко ухватив того за локоть. Судя по всему, расставание с Мартином она пережила без особых проблем.

— Ладно, старик, чертовски рад, что ты приехал, но мы с Мари побежим — дела всякие! — Икер чуть заметно подмигнул другу. — Что, завтра играем? Прямо с утра?

— Конечно! — Мартин с энтузиазмом кивнул, почувствовав, как в предвкушении репетиции, на кончиках пальцев левой руки зазудели мозоли от струн.

— Окей, до завтра! До свидания дядя Оскар и тетя Элена!

Взрослые, перестав обниматься, улыбаясь посмотрели вслед удаляющейся под руку парочке.

— Что ж, наверное, оно к лучшему? — тихонько поинтересовался Оскар у Элены.

Та только многозначительно подняла брови — мол, конечно лучше, только потом обсудим, дети услышат!

Но детям было не до того.

— Март, ты, вроде, что-то спросил, когда забаррикадировал собой выход из автобуса, так? — чуть с хитринкой спросила Май. — Что тебя так поразило? — Она критически осмотрела себя. — Вроде, все как было!

— Я… Мне показалось, что ты изменилась, — прямо сказал Мартин, он привык всегда говорить с Май честно, хотя сейчас чувствовал непонятное стеснение.

— И что? К лучшему?

Он слегка кивнул, во все глаза глядя на подругу и словно видя ее в первый раз: перед ним стояла высокая стройная девушка, выглядевшая чуть моложе своих восемнадцати лет, узкокостная и длинноногая, в потертых узких джинсах и голубой обтягивающей футболке. С удивлением он заметил, что у нее есть грудь и выраженная талия, и вообще, от подростковой угловатости не осталось и следа. Неужели, друг детства превратился в самую настоящую женщину, причем такую невероятно красивую? Да когда только она успела?! Или Мартин был слепым? Он ничего не понимал и пристально разглядывал Май пока, смутившись собственной бесцеремонности, не спохватился, не поднял глаза от ее округлостей, и не перевел взгляд на лицо. Она улыбалась — его искреннее внимание, пусть даже слишком прямолинейное, было ей очевидно приятно.

— Ну что, поехали домой? — вернул Мартина к действительности голос Элены. — Праздничная еда давно готова!

Сидя на заднем сиденье машины Оскара, которую привычно вела Элена, Мартин все никак не мог прийти в себя, хотя повода для волнений, по логике, больше не оставалось. Украдкой, он то и дело бросал быстрые взгляды на Май, сидевшую рядом, но девушка лишь невозмутимо смотрела в окно, не обращая на него никакого внимания, ее аккуратный профиль четко вырисовывался на фоне светлого, расцвеченного солнечными лучами города, проносившегося за стеклом. Конечно, она чувствовала как Мартин смотрит на нее и ей это нравилось, его такая забавная и непосредственная реакция на ее новый образ ей откровенно льстила. Все было здорово, все снова налаживалось, причем легко и естественно.

Надо сказать, когда Мартин разошелся с Мари, Май очень обрадовалась, просто ничего не могла с собой поделать. Вот только потом, когда она как следует все обдумала, ей стало стыдно: ведь и эта примитивная радость, и ее собственный неудачный опыт с ухажером, были просто следствием обычной женской конкуренции, а не ее сознательным выбором. Май считала себя девушкой не глупой и рассудительной, но, вот пожалуйста, поддалась влиянию каких-то древних инстинктов, глубоко скрывающихся в самой человеческой природе. Эта мысль ее неприятно поразила, она всерьез задумалась, как найти правильный баланс между разумом и чувствами, между моралью и инстинктом. Поэтому когда Мартин был так расстроен разрывом с Мари, она еще больше отстранилась, не желая превращаться в дежурную жилетку, в которую так удобно выплакаться и которая всегда под рукой. Ее женская гордость восставала против подобного отношения. А потом он уехал, а она с ним даже не попрощалась. А уже через пару недель, когда все ее здравые размышления так ни к чему и не привели, и она решила продолжить жить, доверяя корректировку баланса между осознанным и подсознательным, в основном, своему чутью, Май поняла, что ужасно скучает. Ей очень нужен был Мартин, но не завоеванный любой ценой — это было бы нечестно, а самостоятельно понявший, что она самая лучшая на свете. На меньшее она была не согласна. Для начала она лишь поменяла свой имидж на чуть более «взрослый» и женственный, и решила дождаться возвращения Мартина. И вот теперь, два месяца спустя, ловя на себе его немного растерянные, но очевидно восхищенные взгляды, Май подумала, что иногда лучше просто подождать, и время само все расставит по местам.

По случаю возвращения мужчин, Элена устроила самый настоящий праздничный стол в русском стиле. Вдвоем с Май они нарезали несколько салатов, запекли буженину, а основным блюдом была утка с яблоками. Правда, целой птицы не удалось найти во всей Доностии, и блюдо больше напоминало французское «Magret de canard aux pommes»¹, но никто не стал придираться. Мужчины по достоинству оценили старания кулинаров, воздав должное каждому блюду и не забыв попросить добавки. Девушки, правда, тоже не отставали, кто же не любит праздничную еду? Скоро тарелки опустели, и все сидели, сытые и довольные, неторопливо беседуя и потягивая специально купленное выдержанное вино, терпкое и ароматное.

— Дети! Вы же умные? — Элена, чуть улыбаясь, посмотрела на притихших Май и Мартина.

От вина она расслабилась и чуть раскраснелась, и выглядела очень красивой. Элена рассеянно водила пальцем по краю своего бокала, в то время как другая ее рука уже давно находилась в плену больших ладоней Оскара.

— Ок, мам, мы сообразительные и… тактичные. Так что мы уже идем к нам домой смотреть телевизор.

— Вот и хорошо… — женщина на секунду задумалась, но тут же покачала головой, отгоняя неуместные сомнения. — Мартин, тебе не обязательно возвращаться домой поздно, оставайся у нас, диван в гостиной тебе ведь подойдет?

— Э… да, конечно! Не в первый раз! — кивнул тот, понимая, что их довольно бесцеремонно выпроваживают, но не имея ничего против. — Спасибо за ужин.

Молодые люди поднялись, Мартин пошел в свою комнату, решив захватить гитару, а Элена вдруг встала со своего места и чуть придержала за руку уходящую девушку.

Она тихонько спросила по-русски:

— Майтанэ, ты же умненькая девочка? Ты же не будешь делать глупости?

— Ок, мама, я умненькая, а глупости… кое-кому еще надо заслужить!

— Это верно… Ладно, иди, спокойной ночи!

— И вам… — дочь не сдержала красноречивой улыбки, — хорошей ночи!

— Все время забываю, что ты уже совсем взрослая! — вздохнула Элена.

— Ага, вот только голова взрослеет быстрее всего остального…

— Разве это плохо?

— А разве хорошо девушке быть рассудительной?

— В некоторых ситуациях — очень даже! Это избавляет родителей от излишних волнений.

— Понятно, тогда, мам, не волнуйся, ок? Я пойду, Мартин уже в коридоре топчется. Да и Оскар подозрительно косится.

— Да, иди, — Элена поцеловала дочь в щеку и вернулась за стол.

Мартин действительно уже ждал в коридоре, показав на гитарный чехол, он, словно извиняясь, сказал:

— Завтра ж с утра на репетицию…

— А я думала — это для меня! В смысле, думала, ты мне споешь перед сном.

— Ой, конечно спою, — он обрадованно посмотрел на подругу, — я боялся, ты теперь не захочешь слушать… после всего.

— Глупый ты! — Май укоризненно посмотрела на него. — И место для выяснения отношений выбрал не самое лучшее.

— Значит… ты больше не сердишься?

— Нет, — честно ответила девушка, — не сержусь. Я же так и написала в письме! Слушай, пойдем уже, пожалей бедных изнывающих от любви предков!

— Конечно! — широко улыбаясь в полумраке коридора, он подхватил гитару и распахнул входную дверь. — Прошу, товарищ пчела, только после вас!

* * *

— Сеньор! У нас проблема.

— Минуту!

Шеф встал из-за стола, подошел к широкому окну, выходящему на запад и поморщился: красно-оранжевые теплые лучи заходящего солнца вызывали у него физический дискомфорт. С щелчком он резко опустил жалюзи и пробормотал себе под нос:

— Так-то лучше!

В наступившем полумраке шеф вернулся к столу и зажег лампу, светившую холодным чуть голубоватым светом. Он не стал садиться и, встав напротив вытянувшейся по стойке смирно подчиненной, строго спросил:

— Я слушаю, офицер!

— Сеньор, у нас проблема! — нервно повторила та.

— Я уже понял. Дальше!

— При переносе оборудования в новое помещение, грузчики уронили с лестницы холодильный шкаф номер три. В нем хранились несколько сотен проб, что-то из химии, некоторые приборы… Содержимое полностью испорчено.

— Какое это к нам имеет отношение?

— В холодильнике номер три были спрятаны уже собранные нами образцы крови кандидатов и, что хуже, много что из реактивов и маркеры для определения…

— Ясно, можешь не продолжать! Как ты думаешь, посторонний сможет по остаткам образцов и прочего узнать о нашей деятельности?

— Вряд ли, содержимое холодильника основательно перемешалось и по всей видимости отправится прямиком в утилизатор.

— Хорошо, одной заботой меньше!

— Так точно, но вместе со всем пропали и зашифрованные данные по двум уже подготовленным кандидатам…

— Офицер! Сколько раз я говорил не держать все в одном месте!

— Виновата, сеньор!

— Чем грозит потеря этих данных?

— Мы не знаем дозировки уже примененных препаратов, а для стабильного протекания процесса необходима максимальная точность во время всего периода терапии.

— То есть кандидаты погибнут?

— Так точно, сеньор.

— Дьявол! Значит — минус два… Все начинать сначала.

— Боюсь, что так, — офицер виновато опустила глаза к полу.

Ее начальник задумчиво, но вместе с тем нервно прохаживался прямо перед ней.

— Так, времени до регенерации у нас пока достаточно, — сказал он наконец, — но работать придется более активно. Особенно это касается поиска новых кандидатов. И за реактивами придется съездить. Сколько на это понадобится времени?

— Дорога займет немного. Большинство химикатов есть в готовом виде на складе, но что-то придется синтезировать на базе. Это долго, процесс займет месяца полтора.

— Понятно… Так, сегодня уже поздно, завтра оформляй прямо с утра отпуск и выезжай.

— Одна? — в высоком голосе офицера прозвучали нотки неуверенности.

— Именно!

— Но сеньор… А если Страж не узнает меня? Мне не хотелось бы встречаться с ним в ваше отсутствие.

— Не мели вздор! Это практически исключено, не зря же я платил за этого пса такие деньги! Перед уходом с базы я запрограммировал его так, чтобы он даже не просыпался если придет кто-либо из своих. Так что это совершенно безопасно… — и, чуть помедлив, добавил с кривой усмешкой: — наверное!

— Разрешите идти? — мрачно спросила офицер, понимая, что спорить бесполезно.

— Разрешаю! Вольно!

Начальник сел на стул и более мягко, почти с участием посмотрел на подчиненную:

— Что ты так разволновалась? Бальтасар тебя прекрасно знает и уж явно не забыл за последние, сколько там, лет, пока нас не было.

— Он — да, а его контроллер? Вот чего я всерьез опасаюсь.

— И совершенно напрасно! Все, поезжай! Одна нога здесь — другая там! Удачи!

— Спасибо, — проворчала расстроенная подчиненная и вышла за дверь.

Примечания

1

Magret de canard aux pommes — утиная грудка с яблоками (фр.)