Пациент № 132, или живи здесь и сейчас

Ибрагим Капланович Шаов, 2023

Прекрати думать начни действовать. Наши мысли постоянно заняты ожиданиями и надеждами. Прошлоеи будущее – это всего лишь иллюзия, есть только здесь и сейчас. Но так хочется казаться другим – быть выше, громче. Перестань ждать того самого момента. Время просыпаться. Именно сейчас твое сердце бьется, ты молод, полон страсти, энергии, делать то чем горишь. Не бойся своей силы. У тебя нет судьбы. Только ты можешь сделать свою жизнь такой какой хочешь видеть. Делай глубокий вдох. Действуй. Живи здесь и сейчас!

Реабилитация. Restitutio

У таких, как мы, пациентов первые послеоперационные дни сводятся к частому сну и редким моментам бодрствования. Организм спешно восстанавливается от полученного во время операции стресса. Остаточное действие наркоза существенно ограничивает понимание происходящего вокруг.

Обрывками сознания, отрывками памяти и напряжением воли мысленно очерчиваю контуры своего тела. Обнаружить себя еще не значит осознать. Или все же это я?! А кстати, кто же это, если не я? Впрочем, тогда еще было непонятно, что поиски себя самого не имеют срока давности, и путь к себе занимает куда больше времени.

Эпизодами мною овладевали редкие мгновения полного счастья, кратковременное упоение волшебным, ни с чем не сравнимым чувством невыносимого бесконечного блаженства и легкости бытия. И это пройдет…Мне определенно внутривенно ставят наркотики, рефреном пронеслось в моей голове.

Если смотреть на меня отвлеченными глазами художника, застрявшего между реализмом и абстракцией, то композиционная схема такова: моё тело распластано на больничной кровати. Надо мной один лишь побеленный потолок, будто экран кинотеатра. То ли как конец всякой реальности, то ли ее избыточность, tábula rása^[4], пиши на нем загадочные иероглифы или наноси краску широкими мазками. Ты вновь оживаешь, хочешь, как знак, хочешь, как эмоция… Всё вокруг вместе с моим взглядом устремлялось к этой чистой форме побеленного потолка, и только мое тело под одеялом выступало геометрической антитезой действительности. Рисунок на простыне кровати представлял собой монохромную мозаику квадратов Мондриана, остальное убранство в палате льстило неразборчивому вкусу ее пациентов.

Немые больничные декорации свидетельствовали о том, что несколько часов назад мне сделали тяжелую операцию, которую провели врачи во главе с главным хирургом. Хладнокровно, с ясным умом и стерильной совестью они пересадили мне донорское сердце, подобно тому, как садовник пересаживает из тени на солнце полюбившееся ему растение.

Статичный потолок поплыл кинопленкой теней, и передо мной тривиальным киноштампом первого кадра появился доктор в окружении лечащего врача и медсестры. На их участливых лицах застыли немые вопросы, впрочем, что бы они не спросили, ответом будет молчаливое согласие. Я так устал от вопросов, анкет и врачей! Обессиленный сомнениями от того, что до конца не было понятно, в чем состоит успех этой операции. Признаюсь, за последнее время в себе обнаружилось много неприятно очевидного. К примеру, оказывается, мне не чуждо все «общечеловеческое». Причем во всех смыслах — и в прямом, и в переносном, и, что отвратительней всего, пришло осознание того, что когда тебе хорошо, то хочется жить любой ценой, когда плохо — то умереть, несмотря ни на что. Какая пошлость! Какой убогий мелкобуржуазный дискурс, для доктора филологических наук это крайне мелко…

— Доброе утро, пациент! Есть жалобы и пожелания? — приветливо начал доктор. — У меня к вам всего один вопрос, — уже нагнувшись ко мне, спросил плотный белолицый хирург. — Каково расстояние от Земли до Марса?

Моё разумное молчание дало понять человеку в медицинском скафандре, что перед ним все еще землянин.

— Вижу, что всё в порядке. С технической задачей мы, врачи, справились, всё прошло по плану, шов заживает. Теперь главное, чтобы ваш организм не сильно сопротивлялся донорскому органу, — продолжил доктор.

— Это седьмой день после операции? Каждые сутки меняйте повязку, обработайте раствором для заживления и наложите «Медипор», — доктор дал указания дежурном у врачу, — три дня не мочить, протираем больного влажной губкой!

— А вам, голубчик, — в старорежимном стиле обратился ко мне заведующий отделением, — рекомендую избегать поднятия тяжестей, не напрягать мышцы лишний раз, ограничить все физические нагрузки как минимум на месяц после операции. И кстати, позвольте представить, это наша ухаживающая медсестра Лара, она будет вашим ангелом-хранителем на время реабилитации и быстро поставит вас на ноги! — закончил доктор, жестом указав на сопровождавшую его миловидную женщину.

— Операция прошла успешно, не залеживайтесь, ЛФК подключим, — уверенным голосом продолжил доктор. — Всё должно быть хорошо, воистину за каждой тягостью наступает облегчение, — положив руку на мою голову, уже тише промолвил он.

Покидая палату, он хитро подмигнул и мне показалось, что повязка скрыла его улыбку.

Что?? Мне что, достался религиозный хирург — философ?! За каждой тягостью наступает облегчение — это же цитата из Корана. Откуда он ее знает или случайно попал?! В следующий раз надо будет расспросить его поподробнее… Облегчение — это понятие абстрактное и абсолютно относительное, если речь не ведется о физиологическом облегчении — вот оно, действительно, для всех одинаковое.

В палате осталась только медсестра Лара. Это была женщина средних лет, небольшого роста, со светлыми волосами и простыми, понятными деревенскими чертами лица. Звонким голосом она скомандовала:

— Позавтракали? Лекарства надо принять, поставим укольчик, сейчас измерим температуру и давление! Немного позанимаемся. А потом пойдем-поедем в сад подышать свежим воздухом, уже положено, неделю как из реанимации перевели. Доктор сказал, вас пора на ног и ставить.

От ее быстрых рук исходило неосязаемое материнское тепло, телесный контакт с женщиной пробуждал в моем организме желание жить и дышать полной грудью.

— Адам, начнем с дыхательной гимнастики, вы долго были на искусственной вентиляции легких, — уверено начала Лара. — Основное упражнение: выдох с сопротивлением.

Усадив меня на кровать, медсестра поставила на стол передо мной обычную литровую банку, наполненную водой, и трубочку в виде небольшого тонкого шланга.

— Делаем глубокий вдох и очень медленный выдох в трубочку через воду, — разъяснила Лара. — Выполняем не менее 4 раз в день по 10 минут, потом можно будет делать упражнение самостоятельно.

Я покорно набрал как можно больше воздуха и выдохнул его через трубочку, довольно наблюдая за пузырями в стеклянной баночке. В голове засела мысль сделать всё возможное чтобы как можно скорее восстановиться.

— В-о-о-о-т, молодец! Такими темпами скоро мячик начнем надувать — подбадривала меня медсестра. — Но пока рано, шов может разойтись.

Только этого не хватало, подумал я. Но вслух почему-то спросил:

— У вас дети есть?

— Бог не дал, — ответила Лара. — Но вы не отвлекайтесь и не филоньте. Теперь сделайте сжимание-разжимание пальцев в кулак по 5–7 повторений.

Я подчинялся ее указаниям с непосредственным детским послушанием, как будто это сама мама заботилась обо мне.

— Теперь сгибание-разгибание стопы. Молодец. Сгибание и разведение рук. На вдохе согни руки в локтях и разведи их в стороны. На выдохе вытяни руки вдоль тела. По 3–5 повторений, — внимательно руководила процессом медсестра.

Честно говоря, я быстро устал от такой, казалось бы, мало энергозатратной тренировки, а ведь когда-то был в неплохой спортивной форме. Ну, ничего, еще нагоним прежнее.

— Для первого раза достаточно! Карета подана, ваше величество! — несколько фамильярно бросила она, указывая на больничную кресло-каталку. — Не забудьте маску и перчатки, еще не хватало подцепить что-то нехорошее.

Одна из 1400 колесниц царя Соломона в современной версии выглядела не так парадно, как исторический оригинал и была слегка обшарпана, тяговая сила, в лице медсестры, располагалась сзади. Мне помогли воссесть на этот передвижной царский трон, укрыли ноги легким пледом, и мы покатились по белым коридорам больничного муравейника.

— Сидите, дышите, получайте солнечные ванны, — оставляя меня в саду, весело отдала распоряжения медсестра, — через полчаса заберу вас на массаж.

Теперь мои прогулки зависят от простодушной медсестры. Всю жизнь человек от чего-то или кого-то зависит. Люди так устроены. В начале жизни мы крепко зависим от родителей, они учат нас есть, ходить и говорить. Потом мы начинаем зависеть от социума: ясли, школа, университеты, коллеги. А что скажут люди? Это такие общественные созависимости. Мы нуждаемся в них, равно как и они нуждаются в нас. И только когда человек взрослеет, он приходит к своим реальным искусственно созданным зависимостям. Для мужчин это всегда алкоголь, табак, наркотики и женщины — не закрытый перечень главных страстей среднестатистического гражданина. Необязательно нуждаться во всем одновременно, но что-то из списка всегда присутствует в жизни не мальчика, но господина. Удивительно, но к своим годам я пришел свободным от пороков и зависимостей, можно сказать, ничем не порабощен, ничем ни ангажирован. Я просто я. А так хочется принадлежать чему-то большему, чем просто Я. Мое Я должно быть соткано из я — брат, я — племянник, я — дядя, я — внук, я — фамилия, я — род, я — народ и это и многое другое является частью меня, то есть мое расширенное Я. Освободиться или потерять их — значит не обнаружить себя реального, т. е. стать чужим, неузнаваемым для самого себя.

Вижу, что через дорогу от нашего больничного сада есть магазинчик, там будет холодная шипящая кола, но движение очень интенсивное, машины идут плотным потоком, и нет пешеходного перехода. Плевать. Главное, быть внимательным и аккуратным. Как в школе учили, посмотри налево, потом направо…

Какая жара! Но в тени сада очень зелено и красочно, цветы распустились, жужжат пчелки, поют птички — какие-то приторные открыточные виды маячат перед усталыми впавшими глазами. То там, то здесь появляются такие же, как я, люди-книжки, у всех нас имеется отличительная особенность — стернальная отметина на грудине, след от вскрытия. С помощью этого искусственно созданного портала в грудь проникали врачи, раскрывая нас, как книгу, и, заглянув внутрь, они работали над нашими открытыми сердцами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Чистый лист (лат.).