Бард. Том 1. Дети Дракона

И. Ю. Пермяков

Мир людей жесток и опасен. Жизнь людей полна невзгод и трудностей. Но в то же время, этот мир так увлекателен и необычен, что невозможно не окунуться в его водоворот, особенно если ты одинок и жаждешь признания и славы. И вот, юный эльф, вслед за своей сестрой уходит от своих соплеменников, чтобы исполнить мечту каждого молодого человека – прославиться. Чтобы вдоволь испытать невзгод и трудностей и обрести славу и любовь.

Моей супруге — моему самому благожелательному читателю посвящается

Иллюстратор Дарья Каневская

Дизайнер обложки Дарья Каневская

Редактор М. И. Пермякова

© И. Ю. Пермяков, 2019

© Дарья Каневская, иллюстрации, 2019

© Дарья Каневская, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4485-5516-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Герийское герцогство слыло самым просвещенным и культурным государством в западной части Ловерии. А после того как в 4172 году будущий император Аурикс Справедливый женился на герийской принцессе и между этими государствами был подписан военный договор, оно по праву заняло ведущее место в Арейском союзе, давшем начало той коалиции, которая в будущем стала победительницей в Третью Хивскую кампанию. Герия по праву считалась цитаделью просвещения, торговли и искусства, а в Талио, столице этого удивительного герцогства, лет двести до описываемых событий назад был основан первый в Ловерии университет.

Быть просвещенным становилось модным, и каждая считающая себя значимой семья старалась отправить на обучение своих отпрысков, тратя на это немалые деньги, ибо, с прискорбием приходилось признать, знания — это субстанция довольно дорогая. Но если из этих слов Вы вдруг проникнитесь убеждением, что для университетских профессоров деньги являлись основным фактором подбора студентов, то Вас ждет приятное разочарование, не всё в этом мире можно перевести в денежный эквивалент. К чести герцога отметим, что ежегодно назначалась именная стипендия, позволявшая продолжать учиться и совсем уж неимущим людям, если в их головах умудренные профессора находили что-нибудь, что отличало их от основной массы учащихся.

Старый университет занимал несколько огромных зданий в центре города, заполняя собой и своими студентами всю дворцовую площадь с прилегающими к ней улицами, со старинными особняками, ставшими со временем банками, музеями, мастерскими художников и прочими центрами как деловой, так и торговой жизни города, а прежние их владельцы съехали от этого гомона и шума в более тихие места. Только два здания не изменили своему прежнему назначению: городская ратуша, стоявшая тут испокон веков, и резиденция Герцога Герийского, слывшего одним из самых богатых вельмож того времени. Но и он предпочитал жить в городе только зимой, а все остальное время «ютиться» в своем роскошном дворце в пригороде Талио.

Особой гордостью герийцев были мощеные дороги княжества, связывающие даже мало-мальски значимые населенные пункты государства. Развитие почтового дела и, как следствие, почтовых перекладных делали передвижение по Герии быстрым и удобным.

Именно в почтовой карете на почтовую станцию у селения Рижи далеко за полдень прибыл молодой человек в сопровождении не менее молодого слуги, который хоть и старался казаться серьезным и взрослым, но при всем своем желании не мог в этом преуспеть. Выйдя из кареты, молодой человек, предоставив своему слуге разбираться с багажом, прошел внутрь маленькой придорожной гостиницы и, усевшись за столиком в общей зале, заказал двухкомнатный номер на ночь и кружку пива на то время, пока его слуга разберется с багажом и комнатой.

Вошедший путешественник был подвергнут всестороннему осмотру со стороны молоденькой служанки. Та, по-видимому, осталась довольна увиденным, поскольку, поставив перед молодым человеком заказанное им пиво, о чем-то зашепталась со своей подружкой. О чем, разобрать из-за частых смешков было практически невозможно, кроме слова «хорошенький». Молодой человек задумался и, казалось, ничего не замечал вокруг, что дало им повод бесцеремонно на него уставиться, чтобы хорошенько разглядеть его античный профиль, длинные прямые черные как смоль волосы, перевязанные сзади ленточкой, изящные руки, артистично сложенные на столе. Одет он был в серый дорожный костюм из замши, по моде «золотой» молодежи тех лет. У правого бедра удобно устроился длинный кинжал, который герийские студенты предпочитали носить взамен тяжелых мечей.

Очнувшись от дум и сделав вид, что не замечает пристального внимания местных девиц, молодой человек томно потянулся, взял кружку с пивом, которое местная молодежь по студенческой моде предпочитала вину, осторожно отхлебнул и, скривившись, обиженно произнес в сторону стойки, за которой притаился хозяин заведения:

— Я же просил лучшего темного пива.

— Но, господин, это и есть самое лучшее пиво во всей Герии, уж можете мне поверить. Из самого Талио еженедельно приезжают сюда, чтобы закупить несколько десятков бочек для самых известных заведений этого славного города, — заискивающе пробасил полноватый, слегка лысеющий хозяин заведения.

— Да? — недоверчиво переспросил молодой человек, отодвигая от себя кружку и снова погружаясь в какие-то свои мысли.

— Эй, вы, — послышался голос с лестницы в сторону засмотревшихся девиц, — чем пялиться, перестелили бы лучше постели. За такие деньги, которые вы тут собираетесь содрать с моего господина, простыни могли бы быть посуше, а подушки помягче. Да давайте поживее, мы несколько часов тряслись в карете, что не грех пару часиков до обеда и поспать.

Этот грозный тон принадлежал почти совсем еще мальчишке, спутнику описанного нами молодого человека, который, управившись с вещами, спустился со второго этажа проведать своего господина. Внешности он был самой обыкновенной, невысокий, белокурый, каких полным-полно хватает в каждом городе Ловерии.

Девицы, смеясь, убежали наверх, а молодой человек подошел к сидящему юноше и, усевшись за стол напротив него, завладел отставленной им кружкой. Увидев, что возражений не последовало, он с жадностью отпил из нее треть и, утершись рукавом, тяжело вздохнул.

— И правда, хорошее пиво.

— Да? А мне как-то оно не понравилось, — пожал плечами юноша.

— По первой всегда так, а как привыкнешь, так лучше напитка нет, — по-взрослому рассудительно произнес он. — Я, Ваша милость, «слетаю» на станцию, проведаю как там насчет лошадей до Талио, а Вы ложились бы, а то прошлую ночь все вздыхали над письмом. Сейчас эти пигалицы перестелют постель, сразу и ложитесь, а я опосля обед закажу.

— Если я сейчас посплю, то ночь опять пройдет без сна, уж лучше сейчас перетерпеть да пораньше лечь.

— Ну как знаете, я пойду, дойду до станции.

Мальчишка отпил еще немного пива из кружки, встал из-за стола и исчез за дверью. Направившись в небольшое строение практически напротив гостиницы, которое и было искомой станцией, он с огорчением узнал, что получить сменных лошадей можно, к сожалению, не ранее утра, он вернулся в гостиницу, где застал своего господина сидящим в отведенном им номере с пером в руках. Не став мешать ему в столь важном деле, мальчик спустился в общий зал, где заказал обещанный обед и в ожидании его приготовления уселся у окна, где немедленно подвергся атаке миловидных, уже знакомых нам девиц.

— Господин мой человек в особых кругах довольно известный, я хоть и путешествую с ним не так и давно, — важно произнес он в ответ на девичьи вопросы, — но сколько его знаю, везде ему почет и уважение, поскольку сам он один из лучших бардов современности. Не думайте, что это я так придумал, мне еще недавно таких фраз и выговорить невозможно было бы. Это так сказал его учитель словесности, когда с полгода назад выпроваживал его из своего дома, где мой господин и проживал. С тех пор он и путешествует по свету, ну и я с ним. А куда ему без меня? Конечно, спеть пару куплетов да рассказать какую-нибудь удивительную историю, тут ему равных нет, а вот удобно устроиться в дороге или купить что из одежи, тут он словно дитя малое…

— Спеть для вас? Ну не знаю, — нахмурил лоб Рон в ответ на робкое предположение одной из девиц, — попробуйте, мой господин, конечно, человек важный и привык выступать все больше по дворцам, но, думаю, таким красоткам не откажет, если будет ему охота в вечерний час набренчать что-нибудь у камина. Хотя не знаю, видали, какой он грустный, все от страшной болезни, каковую он подцепил в Шуаси.

— Какой болезни? — Рон вновь наморщил лоб. — Да самой отвратительной, которую вы по недомыслию кличете любовью. А что разве не так? Вон у нас в деревне жену парню выбирают родители, сговариваются с будущими сватами, играют свадьбу, и живут люди счастливо всю жизнь и не морочат голову ни себе, ни другим, а то выдумали любовь, и мучаются потом, и вздыхают. Эй, больно, — потер Рон лоб рукой, получив от одной из девушек удар веером, которым она, по примеру знатных дам, прикрывала рот, когда смеялась. — Будете драться, на этом наша беседа будет закончена, — решительно пресек он все агрессивные намерения столь беззащитных, на первый взгляд, особ.

— То-то же, — мгновенно остыл Рон на извинения посмеивающихся над ним девушек. — Да, если честно, особо и рассказывать-то не о чем. Пригласил нас как-то граф Шуаси в свой родовой замок по случаю празднования годовщины свадьбы со своей супругой. Денег пообещал немерено, а мы тогда только-только прибыли из Испа и по пути в Царьград, красотами которого мой господин хотел насладиться, остановились в маленькой придорожной гостинице. Денег у нас и своих хватало, но господину стало любопытно поприсутствовать на таком пиру, да и люди, которые принесли приглашение, были очень настойчивы. Настолько настойчивы, что казалось, сейчас мечи зазвенят, так что обострять отношения мой господин не стал, справедливо рассудив, что Царьград никуда не денется, да и деньги лишними не бывают.

Только не надо делать вывод, что мой господин трус, вовсе нет, если бы те господа не были бы так убийственно любезны, может, все сложилось бы и по-другому, но приличия были соблюдены, и особого повода отказаться не было. Знаете, ничего особенного, пир как пир, у нас в деревне по окончанию жатвы было хоть и победнее, но не в пример веселее. А тут жеманные девицы с перетянутыми талиями и набеленными лицами, важные господа. Скукотища. Поехали на охоту, так перепились еще до ее начала, так что половина гостей так и уснули, не начав ее. Рыцарский турнир, это да, как они рубились на мечах да скакали на лошадях, наставив друг на друга копье. Аж мороз по коже, когда один из них вылетал из седла, но все обошлось, смертоубийства не допустили.

Господин? Он спел там свои лучшие баллады и был удостоен букета цветов от хозяйки замка. Говорят, такого почета она не удостаивала ни одного из рыцарей, а по мне, так лучше деньгами.

Да нет, влюбился он вовсе не в графиню, хотя она довольно ничего, женщина в теле. Говорят, вертит своим муженьком, как хочет, ну это уж не нашего ума дело. Влюбился он в дочь тамошнего барона Вольса. Огонь-девка, глазища горят, на язык востра, никому спуска не давала. Всех высмеет, всем прозвища навешает, ой не приведи с такой столкнуться. И ведь не заткнет ее никто, она графу родная племянница, отец ее, значит, его брат родной, а рука у него о-го-го как тяжела, говорят, его все графство как огня боится, так что сносили все ее насмешки безропотно. Но умна не по годам, так и сыплет цитатами, это, значит, речи всякие умные великих людей так и сыплет на память. И вот из баловства ли, но решила она и господина моего несколько пошпынять, да не тут-то было, нашла коса на камень. Господин-то мой на язык-то побойче нее да в диспутах и спорах научных за время учебы поднаторел. Короче, не дал он себя в обиду, да и ей язычок то «поукоротил». Убежала она, раздосадованная, а у меня и сердце замерло, когда я об этом-то узнал, нам же, слугам, ходить меж господ не велели. Я об этом на кухне и услышал. Ну, думаю, бежать надобно, покуда не порубил нас ее отец. Нашел господина, а он смеется, как будто и не произошло ничего. Ладно, думаю, буду рядом где-нибудь находиться, воин из меня, конечно, не ахти какой, но верный человек он всегда в помощь. Да и нашел на свою голову приключений. Просыпаюсь ночью, а господина нет, я бегом из комнаты, нашел его. А он в большой зале этой вертихвостке легенду любовную напевает. Нет, конечно, они не одни там были, еще с полтора десятка дам, затаив дыхание, слушали эту слезливую песнь. И чего они там нашли, вот то ли дело о походах баллады или рыцарях, аж огонь по жилам.

Да, ладно-ладно, что бы вы понимали в балладах. Я и говорю, поет таким томным голосом, у меня аж самого слезы на глазах навернулись. И знаете, вот сидит много людей, а ведь, понимаю, поет только для нее. А она как на него смотрит, как будто и нет больше кругом никого. Полумрак, свечи горят, а у нее глаза, как брильянты, блестят. Ну, думаю, все, пропал господин, и не знаю, что делать. А там на стене щит весел старинный, боевой, так я возьми да как бы невзначай со стены уронил. Грохоту было, женщины от испуга завизжали, прибежал паж графини да оттаскал меня за уши, ладно Регина, эта дочь барона, вступилась, отпусти, говорит этого неуклюжего сатира. Он и отпустил, а то точно запороли бы.

За что, за что? За то. За то, что хожу, где не надобно. Говорил же, что нельзя слугам промеж господ шнырять, ну а их развлечениям так и вообще мешать немоги.

Что значит зачем? Я ж говорю, смотрела она на него так, как будто он один мужчина в мире, а у нас в деревне всегда говорили, если так смотрит, то точно или приворожит, или сглазит. И то, и другое нам не надобно.

Да никак, не уберег, мне б чуток пораньше прийти, не видать бы ей моего господина. А так попался, как птица вольная в силок. И всё, закручинился, места себе не найдет. Одно радует, она-то как извелась, как тень до конца празднования за ним ходила. После того как гости разъехались, графиня нас еще оставила погостить, а Регина-то сама напросилась, нравится, говорит, мне у вас, хорошо больно, да и город рядом, они с теткой каждый день туда мотались. Так и прогостили мы почти месяц, вышло у нас время, не поехал мой господин в Царьград, а поехал через Вольс в Мира, а оттуда к вам. Мы же едем в Талио с рекомендациями для поступления в тамошний университет. Вбил себе мой господин, что не помешает ему диплом университетский, а по мне — ну зачем он ему сдался? Ну да дело хозяйское.

Ну да что рассказывать, выделила графиня нам карету, что бы мы, значит, с удобствами ехали, мы и, попрощавшись, двинулись, а к вечеру нас Регина и догнала, кинулась ему на шею, кричит люблю и никому не отдам. Заперлись в карете и все время, пока ехали, почти из нее не выходили. А ехали почитай три дня. Им-то что, карета штука удобная, а мне на запятках? Ну да ладно, я не неженка какая.

Как уж он от нее избавился, не знаю, да только, не доезжая до Вольса, она вскочила на своего коня и была такова. Ну а мы потихоньку добрались до Мира, пересели на почтовых и вот у вас. Но с тех пор господина как подменили, баллады не сочиняет, только письма пишет, а наутро рвет и сжигает, горе с ним.

За время этой интересной и несколько поучительной беседы хозяин доставил из кухни заказанный обед. Рон подхватил тяжеленный поднос и стремглав унесся, доставляя ароматно пахнущие блюда по назначению.

Пока Рон таким образом ожидал обед для хозяина, тот, умывшись в приготовленном для него медном тазу, сел за стол и, достав из сумки для бумаг чернила с пером и два недописанных письма, задумался над ними. Прочитав по несколько раз оба, он запечатал одно из них, написанное на синей бумаге, специальной печаткой, изображавшей летящего голубя, и, развернув второе письмо, на зеленой бумаге, углубился в его изучение.

Привет, вот неожиданно для себя решил написать письмо. Сто лет, наверное, не занимался такими делами, что заставило? Да кто ж его знает, наверное, блажь.

Решил нетрадиционно, так что не будет в письме обычных витийств о здоровье, погоде, политике и семье. Короче, ничего лишнего. Я просто хочу рассказать тебе свой сегодняшний сон. Надо было сразу с этого начать, но, к сожалению, не умею я сразу перейти к главному, вот хочется налить побольше воды, чтобы запутать собеседника.

Мне сегодня снился странный сон, в этом сне я, по большей части, спал, забавно, знаешь ли, спать во сне, но чем только не развлекаются люди, вернее, как. В одном из эпизодов я вновь видел тебя, что само по себе и не новость, как ты, наверное, помнишь, я сны с твоим участием вижу периодически. Можно было бы вычурно заявить, что это оттого, что я живу тобой, дышу тобой, но ты бы посчитала это неуместной лестью, я бы стал возражать, что это так, и этот спор мог бы продолжаться достаточно долгое время. Но сейчас не об этом.

Во сне мы встретились в какой-то непонятной для меня обстановке, помещение не помещение, какая-то беседка, это не описать. Со мной кто-то был, я помню, что пришел туда явно не один, но при твоем появлении этот человек отошел на второй план, а потом и вообще исчез, и я тут же забыл как о его существовании, так и о том, зачем мы туда пришли. Помню, меня поразила твоя одежда, вернее то, что я помню из одежды: длинный яркий шарф и огромная смешная шляпа на твоей голове. Несмотря на то, что она выглядела довольно забавно, она тебе очень шла. Впрочем, ты очень быстро ее сняла. Куда она дальше делась, я не уловил, потому что из рук она просто исчезла.

Так бывает во сне, в этом нет ничего удивительного, вот и я точно помню, что ее исчезновение не вызвало у меня никаких эмоций, мало того, я посчитал, что это вполне нормальное явление. Удивило меня то, что ты была постоянно в движении, и вокруг тебя создавалась аура напряженности и тревоги. Странно, но я почувствовал себя расстроенным, в глубине души затаилась горькая обида, причина которой была мне непонятна.

– Я хочу, чтобы ты прочитал это, — ты протянула мне неровно оборванный со всех сторон клочок какой-то старой бумаги.

Буквы были мелкие, я попытался прочитать текст, но, прочитывая каждое слово, я тем не менее не мог уяснить смысл. Он ускользал от меня, мало того, листок стал рассыпаться в моих руках.

– Тут не весь текст? — спросил я тебя и почувствовал какую-то тревогу.

– Ах да, вот окончание, — твое лицо стало еще более расстроенным.

Я взял в руки окончание текста, но так и не смог получить ту информацию, которая была в нем. Но вдруг ясно почувствовал, что это гениальные стихи, которые, по-видимому, мне не удастся прочитать никогда.

– Ты ничего не понял, — с грустью произнесла ты, и твои глаза потемнели.

– Я понял, что это стихи, чьи они?

– Неважно. Уже неважно. Мы расстаемся?

– Наверное. Это предпоследняя стадия любви, — невесело улыбнулся я, не поднимая на тебя глаз.

— А какая тогда последняя? — недоуменно посмотрела на меня ты.

— Одиночество, — прошептал так тихо я, что ты не могла это услышать.

Тем не менее ты кивнула и произнесла: «Ты действительно настоящий поэт, по крайней мере, мог бы им стать, если бы судьба распорядилась бы немного по-другому. Только поэт может так бесцеремонно препарировать понятие любовь, боготворя само это чувство».

– Может быть, но я не жалею о своей жизни, там была ты. К тому же, судьба никогда не ошибается…

…Я поднял голову от подушки, я лежал в незнакомой спальне на огромной кровати, по-моему, я был раздет, не помню, я смотрел не на себя, рядом лежала ты. Слева от меня, на боку, в каком-то цветном платье, но это лежала ты. Твои глаза пристально смотрели на меня.

– Я не помню, как оказался здесь?

– Не бери в голову, так и было задумано, я хотела смотреть на тебя.

– Ты не спала всю ночь?

— Я же говорю, я хотела смотреть на тебя.

– Я вообще ничего не помню. Где мы?

– Не переживай, это неважно.

Я оглянулся вокруг, но не узнал ни помещения, ни даже чего-то знакомого, за что можно было зацепиться памятью.

– Не нервничай, — неправильно истолковала ты мой взгляд, — я не дотронулась до тебя и решила даже не раздеваться

Я хотел возразить по этому поводу, но тут я проснулся.

Ничего толком не понимая, я встал с кровати, прошел к окну.

Если бы я был поэт, то, наверное, описал бы красочно, как я смотрел до утра в неподвижную темноту, напоминающую бесконечность. Но реальность была более прозаична, за окном горел фонарь, освящая гнущиеся на ветру ветки кустов и катящийся по дороге мусор. Я развернулся и ушел обратно в спальню. До утра я уже не уснул.

Молодой человек медленно запечатал второе письмо все той же печаткой, бросил оба разноцветных письма на стол, убрал письменные принадлежности в сумку и, как человек, решивший какую-то сложную задачу, облегченно вздохнул и, дойдя до кровати, с наслаждением рухнул на нее. Через несколько минут легкий игривый сон сморил его, и он, улыбаясь, отдался его течению.

Когда через час Рон вошел в комнату, его хозяин безмятежно спал, подложив руку под голову. Рон поставив поднос на стол, хотел потихоньку выйти, но его хозяин поднял голову и, сладко потянувшись, с улыбкой произнес:

— Все-таки, Рон, ты ходишь, как какое-нибудь неуклюжее создание. Не говорю животное, поскольку это их бы обидело. Грохот твоих сапог я услышал, когда ты еще был на лестнице.

— Ну уж как умею, — пожал плечами Рон.

— Ладно, чего ты там принес?

— Все самое лучшее, что только можно было тут раздобыть, такое впечатление, что они совсем не умеют готовить.

— Рон, я не говорил тебе, что ты зануда?

— Говорили.

— Что там с лошадьми?

— До утра ничего, ну оно и к лучшему, зато отоспимся, а поутру и дорога веселее. Говорят, тут водятся разбойники, которых не могут переловить уже несколько лет.

— Ну, разбойники — это не беда, давай садиться есть.

Некоторое время в комнате раздавалась только бряканье посуды, потом оба едока почти одновременно отставили тарелки.

— Я осмелился заказать Вам вина, поскольку пиво Вам так не понравилось, — проговорил Рон, убирая со стола и на ходу дожевывая.

— Я это заметил, — усмехнулся молодой человек, наполняя себе бокал. — У меня для тебя есть работа.

— Я слушаю, — замер Рон.

— Сходи на станцию и узнай, когда будет оказия в Миру.

— И спрашивать нечего, приблизительно через час. Когда я ходил насчет лошадей, услышал разговор двух купцов, они едут туда на ярмарку.

— Отлично. Я хотел спросить, ты не хочешь навестить родных?

Рон замер в недоумении и вдруг внезапно охрипшим голосом спросил:

— Вы прогоняете меня, господин Милл И’Усс?

— Не говори глупостей, Рон. Я, по-моему, понятно сказал, у меня есть к тебе поручение, а потом задал вопрос.

— Да, господин Милл И’Усс.

— Ну и?

— Конечно, я хочу навестить своих родных.

— Отлично, мне необходимо, чтобы ты отвез по назначению два письма, навестил своих родных, удостоверился, что у них все нормально, и по возможности быстрее вернулся обратно. Я, знаешь ли, уже привык к твоему присутствию.

— Так Вы не прогоняете меня?

— С чего бы такая мысль взбрела в твою голову?

— Простите, господин, мне, наверное, почудилось.

— Это все, Рон, от твоего слишком уж живого воображения. Значит, запоминай, вот это зеленое письмо ты положишь в дупло того огромного дуба, на который я тебе указывал, когда мы проезжали мимо Вольс, ты помнишь его?

— Еще бы, господин, разве забудешь такую махину, только где искать то дупло?

— По-моему, где-то у третьей ветки, ты, кстати, лазать по деревьям умеешь?

— Да не велика наука, я все-таки всю жизнь до Вас провел в деревне.

— Замечательно, значит, для тебя это самая легкая часть задания. Затем, ты направляешься к замку Шуаси и передаешь синее письмо графине. Это задание уже посложнее, но ты справишься. Помни, два раза в неделю она посещает местный храм. Вход туда свободен для всех, думаю, это твой единственный шанс выполнить мое задание. Затем ты навестишь своих родителей, убедишься, что у них все нормально, и мчишься ко мне. Я тем временем обоснуюсь в Талио, если не сможешь меня найти, ищи в университете, куда я думаю поступить. Все понятно?

— Есть два вопроса, господин.

— Да?

— Чтобы пересечь Визию и Испа без особых проблем, мне необходима подорожная.

— Я напишу тебе вольную. Будь добр, разыщи нотариуса, чтобы скрепить этот акт. Какой второй вопрос?

— А где Вас искать, если Вам не удастся поступить в университет?

— Не бери в голову, у меня достаточно надежные рекомендации.

— Да, но говорят…

— Рон, меня сейчас беспокоит, как ты справишься со своими поручениями.

— Да, господин Милл И’Усс, я иду за нотариусом.

— Хорошо, и узнай у тех купцов, не возьмут ли они попутчика.

Рон выбежал из комнаты, оставив своего господина сидеть с задумчивым лицом с бокалом вина в руке.

— Хорошо, — произнес молодой человек, которого его слуга Рон назвал господином Милл И’Уссом, — по-моему, мои маленькие приключения имеют продолжения, это радует, терпеть не могу неоконченных баллад.

Оказалось, что в городке нет постоянного нотариуса, но дело благополучно разрешилось. Местный владетель гостиницы, внимательно прочитав рекомендации господина Милл И’Усса, предложил свои услуги, написав рекомендацию от своего имени в том, что слуга господина Милл И’Усса путешествует по делам дома Винтора Масса. Как оказалось, в дальнейшем эта рекомендация позволяла беспрепятственно путешествовать по дорогам Визии, так как дом Масса был весьма известен в кругах местных купцов и пользовался достаточным авторитетом и доверием.

Короткие проводы, и ошеломленный всем случившимся Рон под присмотром вышеупомянутых купцов и с довольно приличной суммой денег для успешного завершения экспедиции уже направлялся прочь от селения Рижи. Его хозяин, покончив со столь беспокойным делом, с удовольствием внял просьбам миловидных работниц гостиницы, взял в руки чудной струнный инструмент с выпуклым барабаном и длинным грифом, на котором было натянуто шесть медных струн, и затянул своим бархатным чарующим голосом старинные любовные баллады.

О, женщины, имя Вам неизвестность. Ну кто может сказать, что нужно для покорения Ваших сердец? Иногда и всех богатств мира, брошенных к Вашим ногам, недостаточно, чтобы покорить Вас. Все героические подвиги мужчин ничто по сравнению с Вашим суровым и непреклонным взором. А иногда несколько удачно срифмованных куплетов пленяют Ваше сердце и воображение, а когда негромкий голос поет в унисон Вашему дыханию, Вы и вовсе оказываетесь в плену своих иллюзий и в объятьях этого непостоянного типа, неспособного оценить всю глубину дарованного ему счастья. Как понять Ваше непостоянство и ветреность? Наверное, никак, а если и может кто, то это такая же непостоянная женщина, хранящая в своем сердце этот секрет от всех несведущих, а еще строже, от этих несносных и безответственных мужчин.

Как проникают мужчины в эти хранимые всеми женщинами мира секреты, непонятно, но некоторые настолько преуспевают в них, что становятся опасны для женщин и их семей и становятся ненавидимы другими мужчинами, большинство которых, к счастью, лишены этих чарующих возможностей.

Был ли этот юноша знатоком этих знаний, или его природные способности и очарование, подкрепленные чарующей музыкой, сладким вином и аурой влюбленного, позволили ему завладеть девичьим сердцем, неизвестно. Факт остается фактом, что ранним утром, когда яркое солнце еще протирало спросонья свои глаза, в его дверь тихонько постучались, сообщив, что карета до Талио ожидает его отъезда, он нежно и ласково поцеловал спящую там девицу и, прикрыв дверь в спальню, по-солдатски быстро одевшись, приказал выносить практически не распакованные накануне вещи.

Потянувшись, молодой человек оглянулся вокруг, словно в сомнении, не забыл ли он чего в спешке, и, удостоверившись, что это не так, легко сбежал по лестнице к поданной карете, забыв о прекрасном создании в своей постели, которой еще давеча шептал нежные слова. Вероломство — имя твое, мужчина. А если и не вероломство, то беспечность и черствость, что не менее ужасно по отношению к тем милым созданиям, которые наивно отдаются сжигающему их чувству, идя на поводу легкомысленных мужчин.

— Когда мы прибудем в Ливж? — поинтересовался молодой человек у кучера.

Надо пояснить, что сей Ливж был последней почтовой станцией на дороге в Талио.

— Если все пойдет как надо, к обеду, — пожал тот плечами.

— Очень хорошо, — кивнул в ответ Милл И’Усс и, взойдя в карету, продолжил свой прерванный сон.

Проснулся он от непонятного крика со стороны кучера и резкой остановки кареты. Ничего не соображая со сна, он попытался открыть дверь кареты, но тут в нее буквально влетел какой-то человек, мгновенно приставивший кинжал к горлу нашему путнику. Убедившись, что пленник замер, нападавший звонким голосом крикнул кому-то «гони» и предложил молодому человеку «не двигаться».

— Как скажешь, Кирия, сколько себя помню, ты всегда командовала в таких играх. Видимо, это судьба.

Прошла небольшая пауза, затем кинжал был убран в ножны, и чуть дрожащий от возбуждения голос почти нейтральным тоном произнес.

— Здравствуй, Милиус, ты не представляешь, как я рада тебя видеть, — еще секунда, и, не сдержавшись, она кинулась ему на шею, — Милиус, как я рада.

Она прижалась к его груди, затем со смешком его оттолкнула и спросила:

— Ну, как там Долина, как Король?

— Я не совсем в курсе, потому как через год после твоего исчезновения я сам покинул Долину и еще ни разу там не был. Но наверняка все хорошо, дерутся со степными орками, торгуют, скукотище, наверное, — неуверенно произнес он. — По крайней мере, до меня не доходили никакие негативные слухи. Ты лучше про себя расскажи, с каких это ты пор нападаешь на мирных путников.

— О, это старая, глупая и дурацкая история.

— У нас впереди почти вечность.

— Ты всегда так высокопарно рассуждал, — фыркнула Кирия. — Знаешь, я приглашаю тебя в гости в мое, так сказать, лежбище, если ты, конечно, не против.

— Шутишь, я не видел тебя столько времени, думаю, все мои дела вполне могут немного подождать, а если и не могут, то им же хуже.

— Тогда мы бросаем сейчас карету и едем верхом ко мне.

— Вперед!

Через полчаса они оказались чуть ли не в самом центре Рижского леса, где среди крон деревьев был разбит настоящий разбойничий лагерь. Человек пятнадцать одетых кто во что горазд бородатых мужчин встали от дымящих костров навстречу прибывшим.

— Ну что, как улов? — раздалось вокруг.

— Добычи нет, зато есть друг и дорогой гость.

Раздался вздох разочарования.

— Спокойно, сегодня гуляем.

— Тогда другое дело, — развеселилась толпа.

— Пойдем, Милиус, вон мой маленький домик на дереве.

И действительно, если хорошенько приглядеться, можно было рассмотреть в кроне дерева сооружение, больше похожее на свитый из зеленеющих веток шалаш. Забравшись наверх, Милиус увидел, что внутри он довольно уютный и достаточно просторный даже для двоих.

— Сама устроила? — развел он вокруг руками.

— Нет, пригласила Херберта из Долины, — рассмеялась Кирия, — конечно сама, между прочим, не так уж это и сложно.

— Ну не знаю, у меня никогда не получалось договориться с деревом.

— Ладно, присаживайся, — она кивнула на что-то больше похожее на топчан, покрытый толстым одеялом, — к сожалению, с мебелью у меня напряженка.

И действительно, помимо топчана тут примостился маленький столик и что-то среднее между крохотным шкафом и комодом. Открыв это непонятное сооружение, Кирия выставила на стол вина, печенье и сухофрукты.

— Извини, это все что у меня есть, если хочешь, могу поднять тебе что-нибудь, но там, по-моему, только мясо, а ты, насколько помню, его никогда не ел.

— Знаешь, путешествуя по миру, я приучился есть всего помаленьку. Спутник, отвергающий пищу, вызывает опасения и недоверие у окружающих. А при моей профессии — это совсем не желательно.

— Ну да, ты же всегда мечтал быть бардом. Что ты делал на дороге?

— Если говорить точно, то я спал, пока ты не разбудила меня своим появлением. А вообще, я ехал в Талио. Поступаю в университет. Мне один мэтр, по просьбе моего учителя, выписал рекомендации нынешнему ректору.

— Тебе что, не хватило учебы в Долине? — удивленно спросила Кирия.

— Ты не понимаешь, говорят, студенчество — это самая лучшая пора в человеческой жизни. С ними весело, это будет новый этап в моем путешествии и новый цикл моих песен. Знаешь, я ведь не только в замках выступаю, но и на простых сельских праздниках. Это так здорово, когда люди тебя помнят, когда твои песни расходятся по свету.

— Ну-ка, давай по порядку, сам говорил — времени у тебя целая вечность, вот и посвяти мне ее кусочек.

— Изволь, с чего бы начать? — улыбнулся Милиус. — Ну, то что, твой побег вызвал у меня бурю эмоций, от обиды, что ты сбежала без меня, до легкого непонимания. Почему, я говорить не буду. Просто через некоторое время я понял, что жизнь в Долине без твоего присутствия довольно пресна и не приносит никакого морального и физического удовлетворения. Меня гнела моя ненужность Долине, моя неспособность занять себя чем-то действительным полезным. Да, к тому же, твой поступок всегда стоял у меня перед глазами. В конце концов, я решил последовать твоему примеру, но, понимая всю сложность предстоящего пути, решил заручиться некоторыми предметами, несколько облегчающими человеческую жизнь.

— Если можно, то подробнее об этих предметах, — кивнула Кирия, подливая ему вина.

— Я достал себе рекомендации для поступления в школу изящной словесности, прикинувшись незаконнорожденным отпрыском одного из визийских баронов. Знаешь, ни к чему не обязывающая родословная. Во-первых, она практически настоящая. К тому же, высокородные господа не будут спешить заводить с тобой знакомства и стараться выдать за тебя своих дочерей, а посему особо интересоваться при встрече всеми моими предками. Хотя, если честно, я на всякий случай выучил всю свою родословную. Бастард не бастард, а свою родню надо знать, даже если она «липовая». Короче, особо можно не напрягаться по этому поводу, «папаша» мой помнит о моем существовании довольно смутно, «мамаша», так та давно уже померла, выпросив перед своей смертью признание моего существования у барона.

С другой — я хоть и не чета любому родовитому господину, но тоже человек не совсем простой, что очень помогает в дороге, да и не только в дороге. Везде простой люд относится к этому очень даже с пониманием.

Во-вторых, с собой в путешествие я взял довольно неплохую сумму денег, что очень мне помогло, жизнь штука очень дорогая, а к лишениям я как-то не готов. Поэтому я просто обратился к отцу и попросил его об этом. Он дал мне без лишних разговоров, даже не спросив для чего.

— С этим все понятно, ты основательно подготовился к побегу, надо отдать тебе должное, мне на это ума не хватило, отсюда и некоторые проблемы в моей, так сказать, взрослой жизни, — грустно кивнула Кирия.

— Ты имеешь в виду то, что ты оказалась здесь? — Милиус указал на шалаш.

— Да нет, то, что я оказалась тут с этими ребятами, это моя ошибка, но ты давай, не отвлекайся, рассказывай.

— Я решил отправиться в Лавию. Знаешь, про эту школу словесности мне рассказал Ливонеэл, когда я поделился с ним своими сомнениями о моей полезности в этой жизни. Мало того, он вызвался помочь мне туда добраться, у него там проживал один знакомый человек, уж не знаю, как он с ним познакомился. Он мне очень сильно помог в моем путешествии, ведь, по сути, я совсем мало знал обычаи этих людей.

— Короче говоря, он практически за руку отвел тебя в Лавию и сдал на руки преподавателям этой школы словесности. Он, поди, еще и жил с тобой, чтобы ты не наделал глупостей, — фыркнула Кирия.

— Ну да, несколько месяцев он жил в одном со мной доме, но ты пойми, он гостил у своего друга, и ни о какой опеке речь не шла. Я был предоставлен сам себе, а через несколько месяцев он и вообще уехал.

— Ладно уж, беглец, давай рассказывай дальше.

— Да про учебу и рассказывать-то особо нечего. Конечно, интересно выслушивать лекции от одного из самых знаменитых бардов, но особых знаний он мне не добавил. Хотя я, наверное, несправедлив, некоторые основы он нам попытался преподать, но, сама понимаешь, после учебы в Долине это было даже несколько смешно. Хотя нет, скорее, интересно и весело. Особенно мне нравилось, когда он рассказывал нам о времени и местах, где он сочинил тот или иной великий стих, а потом мы разбирали его слоги на составляющие, пытаясь объяснить, почему тут надо было поставить именно эту рифму.

— И сколько у него училось желающих прикоснуться к «великому»?

— Нас было всего девять учеников и жили мы у мэтра на полном пансионе. Знаешь, ведь он действительно великий бард. Он побывал чуть ли не на всех войнах, которые были в его время, а рыцарские походы он вообще насчитывал десятками. Рыцари считали за честь пригласить его следовать с ними на турнир или встречу с каким-нибудь ужасным гадом.

— Ага, ладно, я так понимаю, ты был очарован его поэзией, и твое желание идти по его пути только усилилось?

— Конечно, я всегда считал, что это и есть мое призвание.

— Согласна, по мне, ты и так писал прекрасные стихи, а пел так вообще лучше всех, не понимаю, зачем тебе была нужна эта канитель с учебой?

— Мало быть талантливым, надо еще уметь пробиться наверх к успеху, а положительные рекомендации мэтра — это гарантия, что тебя примут в любом богатом доме.

— Понятно, расскажи, как ты там все же жил, в этой своей Лавии, про учебу мне как-то все более-менее понятно.