Феномен Локотской республики. Альтернатива советской власти?

И. И. Ковтун (2012)

В 1941 г. на территории Брянщины немецкими оккупантами было санкционировано создание самоуправления, со временем получившего официальное название «Локотский административный округ». Численность населения этого округа, подчиненного тыловому командованию 2-й танковой армии вермахта, составляло свыше 500 тыс. человек. Со временем в Локте была создана так называемая Русская освободительная народная армия, известная также как Бригада Каминского, и в 1944 г. ставшая 29-й дивизией войск СС. Это соединение, наряду с немецкими и венгерскими частями, участвовало в антипартизанских операциях и нанесло народным мстителям немало болезненных ударов. Заключительным аккордом деятельности каминцев стало участие сводного полка 29-й дивизии в подавлении Варшавского восстания. В настоящем сборнике публикуются воспоминания непосредственных участников борьбы между каминцами и советскими патриотами, причем представлены обе стороны этого противостояния.

Часть первая. Воспоминания советских чекистов и партизан

А.Н. Сабуров^[44]. Из книги «За линией фронта»

…Мы сидим в командирской землянке. По обеим сторонам деревянные нары. В углу стоит железная бочка, приспособленная под печь. Посредине стол. Начальник штаба раскладывает на нем карту района. Тут же жена командира — она, оказывается, живет в отряде.

Докладывает командир^[45]…

Нет, это не командный доклад. Легко и плавно течет речь. Слова пустые, невесомые — вылетают и словно тут же тают в воздухе. Ну, прямо голубок воркует.

Хорошо, привольно голубку. Чистое синее небо. Ласково светит солнышко. На полочке вкусные зернышки. Сейчас голубка выйдет из голубятни. Он поворкует с ней и опять взлетит в безоблачную высь…

По мнению командира, в районе все обстоит как нельзя лучше. Отряд собран. Землянки построены. С водой вопрос разрешен: костер горит днем и ночью — дежурные непрерывно плавят снег. Начинает налаживаться связь с селами, даже с райцентром. Немцы исчезли… Только в самом Брасове остался крохотный гарнизон. Правда, в Локте Воскобойников [так в тексте, правильно — Воскобойник. — Примеч. ред.] организовывает «партию», но в нее никто не идет, и она развалится сама собой… Одним словом, в районе все блестяще. А тут еще наша армия наступает. Говорят, партизаны захватили Суземку…

— Короче, гроза проходит, — говорит Капралов. — Горизонт очищается. Теперь можно начинать действовать. Думаем завтра Игрицкое брать, — торжественно заканчивает он и, довольный собой, садится.

Я слушаю его, и во мне все кипит. Хочется разбить это благодушие, взволновать, заставить заняться делом.

— Игрицкое? — переспрашиваю я. — А вам известно, что позавчера Игрицкое заняла полиция, и в селе обосновался крупный полицейский гарнизон?

— Вот как?.. Это для нас новость, — удивленно замечает Капралов и замолкает до конца нашей беседы. Словно в небе неожиданно появился ястреб, и голубок сник, спрятался в голубятню…

Поднимается секретарь райкома.

— Должен признаться, товарищи, я новичок в партийной работе, а в подпольной тем более: все наши секретари ушли в армию, и мне неожиданно поручили это дело… Трудно было в первые дни. Очень трудно. Тем более что недостатков — хоть пруд ими пруди. Сейчас как будто начинаем понемногу налаживать работу. Вчера выбрали бюро райкома. Наметили план. Одно горе — никак не можем договориться с командиром. Он считает, что райком мешает ему. Поэтому и решил встретиться с вами и просить помочь нам.

Чуть помолчав, секретарь продолжает, обращаясь к Капралову:

— Плохо ты говорил, командир. Очень плохо. Зря так небрежно отмахиваешься от «партии» в Локте. Уже только тот факт, что в нашем районе появилась такая нечисть, позор для нас обоих — для тебя, командира, и для меня, комиссара отряда и секретаря райкома. Мне известно, что охрана Воскобойникова состоит из старых опытных царских офицеров. Их собрали отовсюду — из Франции, Чехословакии, Польши. Это — ядро. И пусть народ не идет к ним, но в Локоть потянется всякая шваль, отбросы, накипь, которой нечего в жизни терять… Вот, не угодно ли…

Секретарь протягивает мне «Манифест» и «Декларацию», выпущенные Воскобойниковым^[46].

Быстро проглядываю оба документа. Это какая-то мешанина: тут «единая неделимая Русь» и «долой большевиков», и «священная частная собственность», и «права трудящихся». Вместе с офицерским ядром «партии» все это невольно напоминает мне те заговорщические «группы» и «партии», что десятками создавала на нашей земле Антанта в годы становления советской власти…

— А что если мы вольем в ваш отряд две боевые вооруженные группы во главе с командиром артиллерийского полка и комиссаром авиаполка? — предлагаю я, думая о Балясове и Тулупове.

— Это было бы прекрасно! — охотно соглашается секретарь. — Они отряд укрепят, райкому помогут.

— У нас и так командуют все, кому не лень! — недовольно замечает Капралов. — А вы еще хотите начальников добавить. Скоро у нас будет больше командиров, чем бойцов.

— Зазнайство! — резко обрывает Богатырь. — Вы еще пороха не нюхали, а разыгрываете из себя невесть что.

Останавливаю Захара и предлагаю назначить Балясова заместителем командира отряда, а Тулупова — командиром группы бойцов, которые будут влиты брасовцам.

— В связи с этим хочу предложить освободить меня от комиссарских обязанностей, — вступает в разговор секретарь райкома. — Мне трудно быть одновременно и секретарем, и комиссаром. Да едва ли и целесообразно такое совмещение… Может быть, назначим комиссаром товарища Тулупова?

— Мне кажется, об этом сегодня рано говорить, — замечает Богатырь. — Вы поближе приглядитесь к новым товарищам, они познакомятся с вами. Тогда и решите. Тем более, это дело райкома.

На этом пока наша беседа кончается.

Поздно вечером Захар приводит группы Балясова и Тулупова. Начинается практическая организация приема, и Капралов снова вскипает:

— К черту! Все брошу! Пусть райком командует!

Снова приходится Захару и секретарю резко одергивать его. Наконец он успокаивается, подписывает приказы, заверяет, что ничего подобного не повторится.

Поздно ночью выхожу из землянки и сажусь около неугасимого огня. Рядом со мной пожилой партизан, очевидно, ведающий хозяйством у брасовцев.

— Конь у вас хорош, ничего не скажешь, — любуется он стоящей неподалеку Машкой. — Лес бы ему возить. Вот зазвенели бы тогда колоды в лесу.

Завязывается разговор. Оказывается, мой собеседник — потомственный лесоруб и страстный любитель лошадей.

Из командирской землянки доносится возбужденный разговор. Отчетливо слышны гневные окрики Капралова. Как будто идет спор о том, ехать или не ехать в села на заготовку продуктов.

Из землянки выходят люди.

— Сказано тебе: командир приказал не ехать, — доносится голос.

— А чем людей кормить будем?

— Отставить! — несется из землянки.

— Ваш командир всегда такой грозный? — спрашиваю моего собеседника.

Он медленно скручивает козью ножку и закуривает от уголька.

— По-разному. Сегодня так, завтра этак… Вот была у меня кобыла до войны, — неожиданно начинает он. — Норовистая кобыла, что и говорить. Такой по всей округе днем с огнем не сыщешь. Бывало, едешь — все хорошо. Но чуть что не по ней — не так вожжи натянул, не так крикнул или, скажем, не по той дороге поехал, какая ей по сердцу сегодня, — стоп. Ни с места. Ноги расставит, хвост направо, морду налево — и конец. Одним словом, лукавит: может везти, а не везет. И тут ты ей хоть кол на голове теши — не упестуешь. Словом, деликатного воспитания кобыла.

Старик сладко затягивается и продолжает:

— Вот еду я как-то по лесу, и что-то ей не по нутру пришлось. А что — невдомек мне. Только стала она и ноги врозь. Я давай ей ласковые слова говорить, кнутом стегать — ничего. Тут сосед меня догоняет, на станцию торопится. А дорога, как на грех, узкая — никак не объедешь. Подходит сосед, смотрит, как я ее кнутом лупцую, и говорит: «Брось, Иван. Кобыла к твоему обращению привыкла. Дай-ка я попробую». Выломал хворостину — да как вытянет ее по заду. И что бы ты думал? Пошла! Да как пошла! Откуда только сила взялась… Вот и люди такие же норовистые бывают, — улыбается старик. — Ты им и так и этак — они ни с места. А новый человек придет, проберет разумным строгим словом — и порядок…

Утром ко мне приходят Капралов, Балясов, Тулупов, Богатырь.

— Всю ночь сидели, но кое-что сделали, — улыбается Захар.

Они действительно многое сделали: выработали новую структуру отряда, составили план регулярных стрельбищ и строевой подготовки, наметили ближайшие операции.

— Словом, скоро брасовцы пойдут в бой, — замечает Богатырь.

Отряд как будто прочно становится на ноги.

* * *

Наконец-то явился Буровихин!^[47]

Он все такой же — ровный, собранный, спокойный. Только внешность его чуть изменилась: на нем новый полушубок, мерлушковая шапка и добротные, выше колен, брюки, отороченные желтой кожей.

— Подарок моего «друга», трубчевского коменданта, — улыбается он.

…Докладывает Буровихин, как всегда неторопливо, останавливаясь только на главном.

Пришел в Севск. Тамошний комендант немедленно связал его с Воскобойниковым. Тот назначил Буровихина заместителем дежурного коменданта по охране «центрального комитета партии». В Локте около трехсот пятидесяти головорезов, в основном бывшие белые офицеры. Они хорошо вооружены: двадцать семь пулеметов, около десяти минометов, автоматическое оружие, большие склады боеприпасов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

44

Сабуров Александр Николаевич (1908–1974). Образование среднее. В органах НКВД УССР с 1938 г. В 1941 г. — комиссар истребительного батальона, майор НКВД; принимал участие в обороне Киева. Осенью 1941 г. организовал партизанский отряд, действовавший в Сумской и Орловской областях. С марта 1942 г. командир партизанского соединения, с сентября 1942 г. — член подпольного ЦК КП(б)У. Герой Советского Союза (1942), генерал-майор (1943). С ноября 1942 г. — начальник штаба по руководству партизанским движением Житомирской области. В 1954–1957 гг. возглавлял Главное управление пожарной охраны МВД СССР. Приведенные воспоминания публикуются по: Сабуров А.Н. За линией фронта. (Партизанские записи). Книга первая: Партизанский край. М., 1953. 320 с.

45

Речь идет о первом командире брасовского партизанского отряда «За Родину» Василии Андреевиче Капралове. В последующем Капралов был расстрелян за убийство полкового комиссара, а также за многочисленные факты дезертирства, пьянства и мародерства, имевшие место в отряде. — Примеч. ред.

46

Речь идет о «Манифесте Народной социалистической партии России», опубликованном в Локте 25 ноября 1941 г. Под «Декларацией», скорее всего, следует понимать «Приказ № 1», изданный тогда же. Текст этих документов см.: Под немцами. Воспоминания, свидетельства, документы. Историко-документальный сборник. СПб., 2011. С. 168–171. — Примеч. ред.

47

Василий Буровихин — партизанский агент, действовавший осенью — зимой 1941 г. в южных районах оккупированной Орловской области. Буровихин владел немецким языком, поскольку до Октябрьского переворота был батраком у немецких колонистов с Поволжья. В начале войны Буровихин был ранен и попал в лагерь для военнопленных в Брянске. Воспользовавшись знанием немецкого языка, Буровихин выдал себя за Отто Шульца, сына своего бывшего хозяина-колониста. Это помогло ему покинуть лагерь и начать разведывательную деятельность в пользу партизан Сабурова. Одним из заданий Буровихина было проникнуть в административные органы Локтя. Он сошелся с бургомистром Трубчевска Павловым, пользуясь покровительством которого, сумел войти в доверие к коменданту Севска, а через него — познакомиться с Воскобойником. — Примеч. ред.