Четыре Сына. Дорога в вечность

И. Барс (2021)

Заключительная часть цикла «Четыре Сына». Мир Эвы дрогнул. Древнее пророчество обретает плоть. Фархары завладели сильнейшим артефактом всех времен и народов. Четыре Сына должны объединиться, чтобы спасти миллионы жизней. Но есть ли шанс победить, если тот, кто должен стать союзником, окажется предателем? Кому верить, когда кругом все лгут? И нужна ли эта победа?

Глава 4

Письмо предателя

Восточный султанат

Эссор

Мейсор

3043 г.

Дорога домой оказалась непростой, но быстрой. Дамаск потратил шесть дней, чтобы достичь Ладжита, а там, добравшись до единственного на юге Материка воздушного порта, где, на его невероятное везение, как раз находился аэрокорабль, потратил еще один день, чтобы вернуться в Эссор. Ардальский капитан плавающего по небу судна был поражен, узнав, что перед ним главный маг Триады. Плачевное состояние Дамаска, непрошедшее почти за седмицу, пока он трясся на тщедушной кобылке до Ладжита, вызвало массу вопросов. Капитан по имени савит Карнас был поражен услышанной от султана Эссора истории о нападении фархаров на Хасар. Столица Кемиза разрушена. Не выжил никто. На развороченных страшной Силой Тайхара улицах не было трупов. Их стерла с лица земли чудовищная магия правителя этого султаната. Лишь искореженные тела сотни фархов черным ковром бугрились вокруг стен дарсанского дворца. Только это были цветочки в сравнении с тем, что Темные смогли забрать иллира.

Перепуганный Карнас едва сдержался, чтобы не рвануть сразу на остров магов. Ардальский савит настаивал на путешествии Дамаска вместе с ним к Правителям. Однако он в резкой форме отказался. Ему необходимо было как можно быстрее оказаться в своем султанате. Белый довольно прозрачно намекнул, что если Карнас решит сделать по-своему, то ответная реакция очень сильно не понравится капитану. Он и так передал все известные ему сведения, даже записав их на кристалл Эрорра. Если же у Правителей возникнут дополнительные вопросы, то они могли связаться с ним в астрале. Дамаск закрепил на себе метку вызова и вывел ее на второй кристалл, который передал Карнасу. Метка вызова — довольно тяжелая ноша, выпивающая много Сил. Так что Белый предупредил ардальского мага, что будет держать ее две седмицы, после чего развеет. Так что, если Правители желают спросить и услышать ответы из первых уст, пусть не медлят.

Высадив султана в поле, вблизи прибрежного Мейсора, воздушный пузырь тут же поднялся в небо и стремительно скрылся черной точкой в пушистом пупке толстопузого белого облака. Через час Дамаск оказался в своем замке. Слуги перепуганными бисеринами носились перед своим исполосованным жуткими ранами господином, принося то еду, то одежду, то мази и микстуры по приказу лекарей. Никто из Триады пока не побеспокоил своего брата, так как все в тот момент находились на стройке в разрушенной Темными столице.

Дамаск устал. У него всё болело, начиная от тела и заканчивая магическим Источником. Сильнейшие лекарские настойки помогали неважно, а липкие маслянистые мази, из-за которых он вонял проспиртованным разнотравьем, больше злили, чем оказывали какое-то лечебное действие. Белый молча терпел, понимая необходимость данных манипуляций.

Всё плохо. Всё было очень и очень плохо. Дамаск не понимал, что теперь будет. Энира у фархаров. Он не смог ничем ей помочь. Несмотря на всю свою возросшую до невероятных высот магическую мощь, что так усердно выбивал из него Берхан, Белый ничего не смог противопоставить черноглазому фархару. Это была его вина. И он прекрасно понимал реакцию правителя Кемиза. Сама же реакция до сих пор вызывала в Дамаске священный трепет. Не могут люди обладать такой Силой! Просто не могут! Теперь Белый иначе смотрел на слова Ганса, узнанные от странного старца-предсказателя. Третий Сын способен уничтожить Эву. Там, в хасарском заливе, он необычайно ясно осознал, что, если с Энирой что-то случится, Берхан спалит этот мир. Уничтожит всех и вся, кто, по его мнению, виновен в ее смерти. А виновны будут все.

— Кардаш… — сквозь зубы тихо просвистел Дамаск, откидываясь на спинку мягкого кресла и прикрывая глаза.

Он не знал, как бороться со столь могущественной силой. Единственное, что могло помочь — Скипетр Власти. Да вот только где его взять? Тайхар способен убить фархаров, Дамаск теперь это точно знал. Успей он вовремя, Энира вряд ли оказалась бы у Темных. Даже черноглазый, скорее всего, не остановил бы его. Но кто сможет убить самого Тайхара, если возникнет такая необходимость? А со слов младшего колдуна Триады, она вполне может возникнуть.

Через несколько часов в довольно невзрачный кабинет Дамаска ворвались Бирм и Ганс, нарушая мрачный поток его мыслей. Их челюсти синхронно отпали, когда они увидели удручающее состояние султана, будто его лицо полировали наждачкой.

— Оркус Пресветлый! Что с тобой, Дамаск!? — очень громко выразил общую мысль темнокожий визирь.

Раздраженно вздохнув, Белый неохотно подтянулся в кресле, садясь ровно. Не произнося ни слова, он приглашающе указал на стулья перед своим массивным столом, мол, устраивайтесь поудобнее, разговор будет длинным.

Продолжая изумленно рассматривать правителя Эссора, голубоглазый и зеленоглазый маги не глядя плюхнулись на мягкие сиденья. Когда они устроились, Дамаск начал рассказывать всё, что произошло после того, как Шах и Ганс покинули Кемиз. По мере повествования, лица друзей становились бледнее и испуганней. Когда же он дошел в своем рассказе до места, где Берхан чуть не заставил хасарский залив провалиться в Бездну к Кардашу; как Белый сбегал из этого эпицентра демонского пекла и что увидел, когда сбежал, — маги Триады и вовсе стали цвета белоснежной простыни.

— Он убил несколько сотен Темных? — едва слышно спросил Бирм, забыв, как дышать.

— Да. Думаю, около тысячи, — практически равнодушно ответил Дамаск (он уже успел смириться с этим шокирующим фактом). — Очень много было Темных, Бирм. Очень. Ты представить себе не можешь, какой мощью они пытались пробить защиту Дарсана. Тысяча фархов. Тысяча! И защита стояла… Я даже представить не могу, чем Берхан их всех убил. У меня не хватает фантазии, чтобы это себе вообразить. Там были такие Силы…

Султан замолчал, вспоминая пресс фархарской магии, что становилась осязаемой. Она разливалась в воздухе, прилипала к коже, давила на Источник. От такой Силы все волосы на теле дыбом становились. И Белый до сих пор не мог поверить, что кто-то смог остановить эту убийственную стихию.

— Как ты выжил? После колдовства черноглазого фарха? — нарушил гнетущую тишину Бирм, с трудом выбрав вопрос из тысячи, что бились в его голове.

Тяжело вздохнув, Дамаск как-то безразлично взметнул брови.

— Я бы и не выжил, если б Берхану не понадобились мои воспоминания, — озвучил Белый то, до чего скрупулезно доходил сам первые дни после всего этого бедлама, тоже плохо понимая, почему остался жив. — Ему нужно было увидеть, что произошло с Энирой, куда она пропала. Райна посмотреть он не мог. Насколько я помню, у него была разорвана грудина как раз в том месте, куда Берхан пробивает кулаком, чтоб связаться с током жизни в организме и перейти к воспоминаниям. Для этого я подходил больше, хоть и был полуживой. Не уверен, но мне кажется, он влил в меня квихельское зелье, после чего и влез в мою голову.

Со стороны Ганса Дамаск уловил движение, посмотрев на бледного, казавшегося сейчас собственной тенью мужчину, яркие зеленые глаза которого словно выцвели от обуревавших его чувств.

— «Энира у фархаров?», — выписали руки мага волнующий вопрос.

— Да, Ганс. Она у них, — острая вина в который раз прошила грудь Белого.

— «Как ты мог это допустить? Ты обязан был ее защитить!».

— Да плевать на нее! Главное, Дамаск выжил и вернулся, — возмутился Бирм, «прочитав» гневные слова друга в танцующих пасах его рук.

Лицо Ганса исказилось от злости, а сам он едва не подпрыгнул на стуле, повернувшись всем корпусом к визирю. Столь негативные эмоции были не присущи их младшему брату, так что Дамаск с удивлением за ним наблюдал.

— «Ты совсем ничего не понимаешь, Бирм?», — так быстро закрутились пальцы зеленоглазого в яростном вихре языка жестов, что султану с трудом удавалось улавливать, что до них пытаются донести. — «Энира — иллир. Единственный. И ее забрали Темные. Они искали ее. Пришли по следу Дамаска из Фаджара. За ней. Зачем она им? Как ты думаешь, почему они столько лет просто точечно сжигали города людей, не предпринимая каких-либо более радикальных мер? Думаешь, у них бы не хватило сил спалить Материк? Дамаск, ты видел их в Хасаре. Смогли бы они в два счета выжечь всё на Материке?».

— У меня нет в этом ни единого сомнения, — уверенно подтвердил султан, вновь испытав колкий мороз, неприятно лизнувший позвоночник, от воспоминания уровня магии в дарсанском дворце.

— «Теперь понимаешь, Бирм? Их что-то останавливало. Это что-то была Энира. Значит, они не могли себе позволить убить последнего иллира. Фархары искали ее. Вопрос, зачем? Вероятно, из-за ее магии».

— Но она же не обладает магией? — под темной кожей визиря разлилась нездоровая бледность от осознания слов немого мага.

Верхняя губа Ганса зло дернулась, словно ему едва удалось справиться с желанием оскалиться. Его глаза метали гром и молнии, сверкая холодными изумрудами, так что Бирм удивленно застыл. Резко повернув голову, Ганс воззрился на Дамаска. В его взгляде было столько праведного гнева, что правитель Эссора опешил.

— «Ты тоже так считаешь?», — на лице младшего застыло явное осуждение.

— Я так считал ровно до того момента, пока Эни на моих глазах не срастила сквозную дыру на груди Райна, — медленно проговорил Белый, вспоминая вспыхнувшую мимолетную картинку среди хаоса битвы с фархами.

Тогда он не испытал потрясения или иных подходящих к такому невероятному событию чувств, желая лишь убить как можно больше Темных. После же осознание, что Энира способна к колдовству, накрыло его ужасающей лавиной непоправимой трагедии. Магия иллиров теперь находилась в руках фархаров. И именно Дамаск допустил это.

— Девчонка может исцелять? — севшим голосом спросил Бирм.

— Да мне кажется, что она может не просто исцелять, а воскрешать. Потому что с такой дырищей, как была у Райна, люди не живут.

Бирм начал нервно тереть подбородок, невидящим взглядом уставившись в черную крышку лакированного стола. Ганс же как-то обреченно выдохнул, прикрывая ладонью глаза. Дамаск внимательно разглядывал младшего мага Триады. Почему-то ему казалось, что он во всей этой поганой ситуации самый просвещенный из них.

— Зачем им Эни, Ганс? Ты знаешь? — негромко поинтересовался Белый, заставляя поднять на него взгляд.

— «Догадываюсь», — одной рукой «ответил» тот.

— И? Это очень плохо или есть надежда?

— «Плохо. Думаю, она нужна им, чтобы активировать Скипетр Власти».

Дамаск замер. Скипетр Власти? Он у Темных? Тогда у них совсем нет шанса. Хотя…

— Скипетр у фархов!? — противно взвизгнул Бирм, пока султан обдумывал единственную возможность на спасение человечества.

— «Не знаю. Но других идей, зачем им нужна Энира, у меня нет».

— А если он у них!? Дамаск! Что нам делать!? Они ж убьют всех!

— Не ори, Бирм, — поморщился султан. — Берхан может помочь. Но он поможет, только если Энира будет жива. Если же фархи ее убьют, опасаться нам нужно будет именно его… Ганс, что тебе говорил тот старик?

— Старик? Какой старик? — беспокойно вопросил визирь, глядя то на одного, то на второго брата.

— «Что Берхан уничтожит наш мир», — не обращая внимания на последний вопрос, ответил Ганс Дамаску.

— Что!?

— Расскажи ему, — раздраженно бросил Белый своему абсурдно напророченному Защитнику.

Пока Ганс жестами объяснял ошарашенному Бирму историю своего «сна», в котором старец-прорицатель поведал ему о грядущих событиях, Дамаск погрузился в мысли. Он пытался найти выход, если Берхан вдруг «сорвется с цепи» под названием Энира. Правитель Эссора был уверен, то, что произошло в хасарском заливе, лишь малая толика талантов Тайхара. Там он просто разозлился. Представлять, в какое буйство впадет султан Кемиза, если Энира погибнет, Дамаск, откровенно говоря, боялся. Себе врать он не собирался, прекрасно понимая — ему ни за что не справиться с Берханом. По сути, о реальной опасности Многоликого знал лишь он да Ганс. Ему нужна была помощь. Помощь очень сильного мага, того, кому он смог бы доверять.

Как ни странно, но такой человек имелся. Несмотря на то, что на политической арене Айдан III являлся прямым врагом, не так давно угрожавшим границам его султаната, Дамаск на каком-то необъяснимом уровне понимал, что король Фостэйна прикроет спину. Да и сам Берхан говорил, что, если его убьют, Скипетром должен будет воспользоваться либо Айдан, либо Белый.

Необходимо объединить силы. Неважно в какой борьбе — с фархарами или с Тайхаром. В идеале, даже если всё будет складываться по более оптимистичному сценарию, где против Темных выступит султан Кемиза, победив их, было бы лучше, если после этого погибнет и сам победитель. В том, что Айдан согласится, Белый даже не сомневался. Слишком много несведенных счетов у него с Берханом. Тайхар безнаказанно забрал его земли на юго-западе: Креон, Волд, Вордан. Почему король Фостэйна ничем ему не ответил, спрашивали многие. Сам Дамаск задавался этим вопросом, пока не встретился лицом к лицу с правителем Кемиза. Очевидно, либо сам Айдан, либо его советники оказались более дальновидны, не рискнув вступить в конфронтацию с завоевателем Юга. Более того, Дамаск был уверен, что король неровно дышал к Энире. Девушка выбрала Многоликого. Это знание вряд ли прибавляло симпатии к Берхану.

Придя к решению, Белый достал из ящика кусок пергамента и принялся выцарапывать пером послание Айдану. В нем он рассказал, что ему известно обо всей этой неблаговидной истории, не умолчав ни про сон своего младшего брата, ни про демонстрацию Силы Берхана, ни про фархаров и возможное нахождение Скипетра Власти у них. Дамаск настаивал на личной встрече, как можно скорее. Как только довольно объемное полотно письма было закончено, султан скрутил пергамент, налил растопленного сургуча на светлую бумагу и поставил оттиск головы кобры, после чего звякнул в колокольчик на своем столе. На мгновение Ганс застыл, посмотрев на султана так же, как и посеревший Бирм.

В кабинет забежал тонкий, как жердь, сухой старичок с огромными карими глазами с такой глубокой поволокой, что казалось, будто он вечно спит. На его крючковатом носу застыло прозрачное стеклышко, которое он постоянно поправлял костлявым, похожим на барабанную палочку, пальцем.

— Повелитель? — вопросительно каркнул секретарь, поклонившись и продемонстрировав огромную проплешину на загорелой голове с двумя небольшими седыми клочками волос по бокам.

— Отправьте это письмо в Къюнгонд, Айдану III, дихар Нерхон, — распорядился Дамаск, не зная точно, где сейчас может быть король Фостэйна, поэтому решил написать именно в столицу. — Поставьте гриф особой важности.

Секретарь бодро протопал к столу, забрал скрученный пергамент, поклонился и вышел. Проводив старика взглядами, Бирм и Ганс вновь посмотрели на султана. Казалось, после всех свалившихся новостей, визирь потерял дар речи. А вот Защитник Дамаска, напротив, сразу же начал «говорить» своими руками:

— «Ты собираешься объединиться с Айданом против Тайхара? Это хорошая мысль».

— И я так считаю.

Напряженное лицо Бирма испуганно разгладилось. Визирь всегда отличался рациональностью, уравновешенностью, здравомыслием, но отнюдь не храбростью. Поэтому надвигающиеся на Эссор (да, впрочем, на всё человечество) события, ввергали его в ужас. Он понял, что Дамаск, заручившись поддержкой короля Фостэйна, собирается выступить против Берхана, но не смог произнести ни слова, дабы отговорить друга.

— Как там Шах? — перескочил на другую тему Белый.

Друзья помочь ему ничем не могли, только Айдан, поэтому обмусоливать с ними этот вопрос он более не желал.

— «Плохо», — ответил Ганс. — «Поправляется он довольно быстро. Даже начал тренировки с мечниками. Да не просто с мечниками, а еще и с магами. Дела Керибюса забросил. Мы отправили туда Пикса. Новости он оттуда присылает неутешительные. Шах совсем озверел. На контакт не идет. Связался с гильдией убийц Атонаха. Да вообще как-то подозрительно близко начал общаться с ним. Он что-то задумал, Дамаск. Похоже, милость Берхана, оставившего его в живых, Шах принял за слабость. Полагаю, от Эниры отказываться он не собирается».

Со свистом выпустив воздух, Дамаск прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.

— Ну что за идиот, — прорычал он.

Его невообразимо бесило, что самый деятельный и продуктивный из Триады скорпус, которого никогда и ничто не сбивало с пути по достижению ими власти, вдруг прогорел. Белый искренне верил, что Шах так силен, потому как не подвластен страстям и чувствам. Даже когда в Эссоре появилась Энира, султан никак не мог поверить, что Командующий влюбился. Думал, это временное явление. Обыкновенная блажь и неудовлетворенное желание, которое через пару седмиц пройдет. Однако шли годы, а Шах становился всё отвратительнее и злее. Он ничего никому не говорил, но Дамаск и без того видел, как меняется его друг. Это вызывало острое непонимание. Впрочем, обязанности свои скорпус исполнял, и все оставались более или менее довольны. После же инцидента в Хасаре, где Шах увидел Эниру, Белый опасался за его дальнейшее состояние. И, увы, не за физическое. Опасался он не зря. Увлеченность девушкой приобрела очень нездоровую форму. Сейчас она больше напоминала на манию. И с этим срочно нужно было что-то делать.

— Кардаш. Не было печали, — растирая пальцами складки на лбу, недовольно проворчал Дамаск, понимая, что нужно разбираться еще и с этой проблемой. — Ладно. Я съезжу в Керибюс.

Весь этот разговор вымотал султана окончательно. Он устало откинулся в кресле и прикрыл глаза, мечтая уснуть и проснуться, чудесным образом избавившись от всех этих сложностей, что сыпались и сыпались на его многострадальную голову.

Расслабиться ему не позволило противное щелканье. Белый недовольно приподнял исцарапанные веки и посмотрел на Ганса — источник шума. Зеленоглазый маг протягивал ему какой-то клочок бумаги. Брать его в руки Дамаск не хотел, заранее догадываясь, что, скорее всего, содержимое ему не понравится.

— Что это? — ворчливо поинтересовался он.

Вместо ответа, Ганс настойчиво потряс бумажонкой. Тяжело вздохнув, султан забрал послание, нехотя разворачивая. На мягкой желтоватой поверхности косым почерком было выведено несколько предложений на керабском:

«Дамаск, мой прекрасный и неотразимый султан, молю тебя, снизойди до рабы своей. Всем сердцем уповаю на твою благосклонность и надеюсь, что ты приедешь ко мне. Нам нужно поговорить. Обещаю, что буду вести себя хорошо».

Риккарда

Дамаск несколько раз перечитал убористые строчки. Его сердце помимо воли забилось чаще, и это не понравилось ему. Что еще задумала эта ведьма? Насколько помнил Белый, когда слова рыжей начинали сочиться сладкой патокой, она обязательно выкидывала какую-нибудь гадость. Однако он ничего не мог с собой поделать. На такой пылкий призыв тяжело было не ответить. Дамаск не желал ехать в Валор, но, конечно же, он поедет.

— Проклятье… — тихо буркнул султан, проведя ладонью по ободранному лицу, специально причиняя себе боль, после чего, поморщившись, объявил: — Завтра я съезжу до Валора, а потом отправлюсь в Керибюс.