Горничная, которая любила розги

Зофия Мельник, 2014

"Чеславе нравиться играть в горничную-неумеху, которую то и дело наказывает строгая хозяйка. Это одна из ее любимых грез, и таких грез в голове у Чеславы великое множество. Сколько раз Чеслава представляла, как пани Фелиция велит ей задрать платье и хорошенько отшлепает неловкую горничную крепкой ладонью. Увы, эта греза Чеславы так и не сбылась! Наказывать горничную пани Фелиция поручила Грасе. Это долговязая худая девица с задумчивыми зелеными глазами и русой косой по пояс служила в доме пани Фелиции, наверное, с дюжину лет. Обычно Грася стегала Чеславу розгами на лавке во дворе. От порки Чеслава становилась сама не своя. Грася даже не догадывалась, какое острое, похожее на нестерпимый зуд, наслаждение получает Чеслава, вертясь на скамье под тонкий и страшный свист розог. А сколько было сладости вскоре после порки стоять возле зеркала голой и разглядывать припухшие лиловые следы от прутьев и касаться их кончиками пальцев…" BDSM, МИСТИКА, ТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ, ФЕТИШ.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Над старым шоссе, идущим через лес, висит влажная дымка. В прорехи между тучами льется красноватый солнечный свет. Потрескавшийся асфальт, мокрый после вчерашнего дождя, просыхает на глазах. В лужах по обочинам шоссе поблескивает утреннее солнце. Марек едет на велосипеде в Картузы, он крутит педали и чувствует, как по спине бегут струйки пота. Лес вскоре кончается, и Марек въезжает в городок. Дорога незаметно превращается в улицу. Сперва по обочинам тянутся бревенчатые избы и забитые зеленью палисадники, их сменяют вросшие в землю каменные дома, построенные, наверное, еще в прошлом веке, а ближе к привокзальной площади появляются аккуратные, сложенные из красного кирпича домики на несколько квартир в два и даже три этажа. Марек останавливается возле тротуара и спрашивает пожилого пана с пышными седыми усами и стопкой газет под мышкой, как найти улицу Францишка Сендзицкого. Получив подробные, правда, немного путаные указания, Марек сердечно благодарит пана и катит себе дальше. Он проезжает мимо треугольной площади с фонтаном, мимо кафе, галантерейной лавки и немного обветшалого здания вокзала. За вокзалом Марек сворачивает на переезд и ждет, пока мимо пройдет товарный состав. Наконец, шлагбаум поднимается, и следом за груженым молочными канистрами грузовиком Марек переезжает железную дорогу по громыхающему дощатому настилу. Оказавшись на маленькой, тонущей в зелени улочке Марек видит водоразборную колонку, стоящую на обочине. Он подходит, прислоняет к ограде велосипед и наваливается обеими руками на рычаг. Из носика колонки в землю бьет тугая струя воды. Напившись, Марек утирает рукавом лицо. Он оглядывается по сторонам и замечает двух тетушек, сидящих неподалеку на скамейке. Взяв велосипед за руль, Марек подходит ближе.

— Доброго вам утречка, — говорит Марек, обаятельно улыбаясь, — вы не подскажете, как мне найти улицу Францишка Сендзицкого?

Тетушки переглядываются, а потом одна, та, что в панамке отвечает Мареку,

— Это пан, и есть улица Францишка Сендзицкого.

— Вот как! А где дом пана Пшевозьника, вы часом не знаете?

— Это который военный? — спрашивает, хитро поглядывая на Марека, тетушка в панамке.

— Он самый, — кивает Марек. — Войцех Пшевозьник его зовут. И он вроде как майор.

— У нас тут один Войцех, — кивает другая тетушка. — А жена у него совсем молоденькая и хорошенькая, как картинка. Ты, пан, поезжай прямо по улице. Вон его дом-то, вон тот с красной крышей.

Приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы жаркое, выглянувшее промеж туч солнце не слепило глаза, Марек сморит вдоль улицы и видит неподалеку красную черепичную крышу.

Он благодарит тетушек и решительно направляется к дому майора Пшевозьника. Однако уже возле калитки вся решительность Марека оставляет. Катаржина теперь замужем, и о чем и как с ней разговаривать, Марек толком не понимает. Пару лет назад он был без ума от этой панночки, но любовь прошла, как проходит, скажем, ангина или ветрянка. Но Марек и Катаржина остались друзьями. Да чего уж там, Катаржина — это единственный друг, который был у Марека в Мажене.

В конце концов, Марек решается. Он откидывает деревянную щеколду, толкает калитку и заходит за ограду. В небольшом саду возле дома стоят ухоженные яблоньки с белеными стволами. Трава аккуратно скошена. Дорожка под ногами присыпана галечным камнем. Марек подходит к крыльцу, прислоняет велосипед к стене. Он заправляет в брюки выбившуюся рубашку, стряхивает с колена прилипшую соломинку и поднимается по ступенькам. Стучится в дверь. Откашливается в кулак. Заглядывает в украшенное резным наличником окно, но шторы с лиловыми пионами задернуты, и что происходит в доме Мареку не видно.

Подождав еще немного, Марек снова стучится. Потом наклоняется к двери и прижимается ухом к крашеным доскам — не слышно ли шагов? Но в доме пана Пшевозьника все тихо.

Марек пожимает плечами. Он спускается с крыльца, берет велосипед за руль, и хочет уже уйти, но тут щелкает замок, и дверь распахивается. Катаржина стоит на пороге босая, в ситцевом домашнем платьице. Её соломенные волосы растрепаны, глаза блестят. Увидев Марека возле крыльца, Катаржина радостно ему улыбается, и на ее щеках появляются те самые ямочки, которые сводили Марека с ума.

— Стало быть, вы живете у тетушки в Мажене? — спрашивает Марека муж Катаржины майор Пшевозьник.

— Верно, пан Войцех, — кивает Марек, — только не в самом селе, а чуть подальше, за речкой.

— Там в сосновом бору дачный поселок, — объясняет мужу Катаржина. — И эти дачи тоже называются Мажене.

Панночка ставит на стол глубокие миски, покрытые голубой глазурью. По мискам раскладывает окрошку, сдабривает сметаной и щедро поливает темным домашним квасом.

— Я всю зиму жил в Варшаве и только на днях приехал, — рассказывает Марек, поглядывая то на Катаржину, то на её мужа. — Это тетушка мне рассказала, что Катаржина вышла замуж и живет теперь в Картузах. Вот я и решил заглянуть в гости. Смотрю, дождя сегодня нет, дорога немного просохла, ну, я сел на велосипед и поехал…

Майор слушает Марека, кивает и с завидным аппетитом ест окрошку. У пана Пшевозьника широкое гладко выбритое лицо. От глаз к вискам разбегаются веселые лучики морщин, а сами глаза маленькие, глубоко сидящие в глазницах. Черные с проседью волосы подстрижены «ежиком». Одет майор просто, по-домашнему, в старые галифе и белую майку.

— А вы, пан, позвольте узнать, кем служите? — интересуется майор. — Хотя, постойте-ка, дайте угадаю… На военного вы никак не похожи. Простите, но выправки у вас нет.

Марек смеется и разводит руками, как бы соглашаясь с паном Пшевозьником.

— Вы студент! — решает майор и показывает на Марека крепким пальцем. — А учитесь, наверное, на юриста… Нет, не то, отставить… Журналистика? Верно я угадал?

— В десятку, пан, — смеется Марек. — Журналистика.

И хотя Марек смеется, на душе у него тоскливо. Он вспоминает, как вечером пару дней назад сошел с автобуса на повороте шоссе возле села и, спустившись по косогору, остановился на мосту через речку. Он стоял, привалившись к поручням, смотрел на бегущую к запруде зеленоватую речную воду и пытался представить, какими словами расскажет тетушке о том, как бесславно окончилась его студенческая жизнь в Варшаве.

Как ни крути, какие слова не подбирай, все одно — выходило скверно. И тогда Марек решил и вовсе ничего тетушке не рассказывать. А на случай, если пани Фелиция захочет взглянуть на его зачетную книжку, Марек сочинил байку про то, как его обокрали в поезде. Он спихнул с моста свой старенький картонный чемодан, стоял и смотрел, как тот сперва плывет вниз по реке, а потом набирает воды и идет ко дну.

— Я такой человек, вижу людей насквозь, — замечает пан Пшевозьник и отодвигает в сторону пустую миску.

— Браво! — хлопает в ладоши Катаржина.

Панночка не садится за стол, она стоит возле окна, и ее пшеничные рассыпанные по плечам волосы горят в полуденном свете.

— Какой квас у вас чудесный, — нахваливает Марек, зачерпывая окрошку из миски.

— Да, квас недурен, — соглашается майор. — Это мне кум хорошего сусла привез.

— А как вам окрошка? — спрашивает Катаржина.

И Мареку, и пану Пшевозьнику окрошка пришлась по душе.

— Наверное, Картузы — это не лучшее место для молодой жены, — задумчиво говорит майор. — Конечно, воздух здесь чистый и тихо, как на погосте, вот только по утрам петухи поют. Но какая в Картузах светская жизнь спросите вы? А я вам отвечу, никакой! Мы живем в глуши, в самом настоящем медвежьем углу. И тут уж ничего, как говориться, не попишешь.

— А мне здесь нравится, милый, — говорит Катаржина серьезно. — Правда, нет озера, как у нас в Мажене.

Панночка уносит пустые миски, смахивает со стола крошки полотенцем и опять замирает у окна. У Катаржины блестят глаза, а со щек не сходит румянец. Она кажется Мареку взволнованной и веселой.

— Радость моя, а завари нам по чашке кофе, — просит жену Войцех Пшевозьник. — Ты знаешь, я страсть как люблю выпить после трапезы кофе.

Катаржина молча улыбается мужу и идет на кухню.

— Вот что я вам скажу, пан, — продолжает майор, откинувшись на высокую спинку стула. — В обхождении с женщинами, а тем паче с хорошенькими и взбалмошными девицами необходима строгость. Да-с, без строгости никак нельзя! Ежели всегда прощать, на все капризы закрывать глаза и гладить по головке, то кончится всё большой бедой. Уж вы мне поверьте! Женщине нужна твердая рука, вот что я вам скажу! Бывает, нужно задать женушке хорошую трепку. Что же, без этого никак нельзя… Женщины, они на самом деле ценят строгое обращение. Уж такова их природа. Без этого женщины становятся вертихвостками и истеричками.

— Спасибо за совет, пан, — кивает Марек.

— Вспомяните мои слова, когда женитесь.

— Непременно, — Марек поднимается из-за стола. — Послушайте, а где у вас…

— Пойдете по коридору, по правой стороне будет дверь. В самом конце.

Марек выходит в коридор, делящий дом на две части. Под его ногами скрипят половицы, жужжит и бьется в оконное стекло полосатая оса. Где-то на улице хрипло брёхает пес. Марек замечает неплотно прикрытую дверь и толкает её. Дверь, тихо скрипнув, распахивается. Марек понимает, что ошибся, но стоит на пороге и не уходит. Комната невелика и освещена приглушенным зеленоватым светом, льющимся из окошка. Окно словно занавеска закрывает плющ, вьющийся по стене дома. Посреди комнаты стоит один предмет интерьера хорошо Мареку знакомый. Это козлы для порки, сколоченные из некрашеного бруса, с лежаком из гладко оструганной доски, обтянутой кожей. Мареку становится нечем дышать. Он медленно, словно боясь упасть, делает шаг через порог и обходит козлы кругом. К ножкам козел прибиты узкие кожаные ремешки. На полу там и сям валяются поломанные прутья.

А под окном стоит кадка с розгами. В бревенчатую стену вбиты крючки, на крючках висят кожаные ремни, ротанговые трости разной толщины и хлыстик вроде тех, что используют на манеже. А еще Марек видит лежащую подле козел стоптанную туфельку и вспоминает, что Катаржина ходила по дому босой.

Он уже хочет уйти, но тут на стоящей подле стены конторке замечает журнал в черном коленкоровом переплете. Марек видит овальную рамку на обложке, а в рамке надпись курсивом — дисциплинарный журнал. Он нерешительно оглядывается на дверь в коридор, качает головой, но все же берет в руки журнал и раскрывает где-то посредине. Марек знает, что такое «дисциплинарный журнал». В прежние годы пани Фелиция тоже вела такую книжицу, куда записывала каждую провинность племянника.

Страницы журнала разлинованы и поделены на три столбца. Первый узкий столбец отведен для дат. Над вторым столбцом Марек читает — характер провинности и быстро сверху вниз проглядывает весь список — капризы… дерзость… дерзость… неряшливо одета… намытая посуда… ложь… Марек просматривает третий столбец — 25 розог… 50 розог… 10 ударов ротанговой тростью… 25 ударов ремнем… и так далее. Мера наказания — вот как подписан этот столбец в журнале, и Марек хорошо это помнит.

Он принимается листать журнал, пока не находит сегодняшнюю дату. Во втором столбце Марек читает — поздно проснулась, не успела приготовить завтрак, а в третьем — 25 розог.

Марек закрывает журнал и кладет на конторку. Теперь он понимает, почему так долго ждал на крыльце, пока ему не открыли, и почему Катаржина ни разу не присела, покуда они с паном Войцехом ели окрошку.

Марек выходит из комнатки и сталкивается в коридоре с Катаржиной.

— Я, кажется, заблудился, — говорит Марек, чувствуя, как

от смущения у него горит лицо.

— Марек, а ты не видел мою туфельку? — спрашивает Катаржина, глядя на него в упор смеющимися глазами. — Я её все утро ищу и никак не могу найти.

— Видел, — кивает Марек, и отступает в сторону, чтобы панночка могла зайти в комнату. — Вон, на полу лежит.