Хроники Шветара. Душа трилистника

Зорислав Ярцев, 2022

Кто они – арнаю? Маги-творцы, всецело отдающиеся мысли, что всё в их жизни сотворено по их воле или попустительству. Когда религиозные фанатики открыли охоту на арнаю, им пришлось защищаться. Признавая в случившемся свою долю ответственности, они ограничились тем, что сделали океаны Шветара непроходимыми. Но эпоха Великого Раскола не может длиться вечно. В Вестарию, из которой некогда явились охотники за творцами, отправляется мастер арнаю со своими учениками. Они ищут тех, кто не забыл ещё голос собственной души. Как встретит горстку магов религиозный народ? Что за приключения и открытия ждут троицу учеников, которым предстоит оказаться в опасном месте без защиты учителя? В чём истинная причина их приезда в Вестарию? И какова она – неведомая душа трилистника? Вместе с героями романа, вы окунётесь в тайны самой невероятной магии – в позицию творца. Познакомитесь с реально существующей в психологии техникой. Откроете для себя её безграничные возможности и освоите полезные приёмы.

Глава 2

Утром меня разбудил Стефан, и мы с ним совместными усилиями втолковали свежие новости Дае и Злате. К перспективе отправиться в монастырь, они отнеслись спокойнее, чем я ожидал. Даже на миловидном личике сестрёнки промелькнула лишь лёгкая тень недовольства, когда ей сказали про роль послушницы. Но громов и молний не последовало, и это меня очень порадовало.

Позавтракав, принялись подбирать одежду и собирать небольшие походные мешки с минимумом личных вещей. Основную их часть решено было оставить в доме вицероя, но на всякий случай упаковать в чересседельные сумки.

Я покрутил в руках простую тёмно-коричневую сутану рядового фидеосианского патера. Сие творение больше напоминало свободное платье до пят с застёжкой на груди, и обладало на редкость неудобными рукавами, чересчур уж длинными и широкими. В таких только ножи прятать или кистени. Накинув сутану, застегнул скрытые пуговицы и затянул на талии специальный пояс. Хоть до этого додумались. Иначе такой балахон вообще невозможно было бы носить, на ветру раздувало бы не хуже паруса. Хорошо ещё патерам никто не лез под саму сутану — поддевай что хочешь. А то у некоторых чинов и это регламентировалось.

Поправив складки, я взял со стола довольно увесистый бронзовый медальон, подбросил на ладони. Толстая круглая бляха вершка⁶ полтора диаметром. С задней стороны виднеются грубо прочерченные в металле мелкие буковки, складывающиеся в какую-то молитву, а спереди, уже гораздо пристойнее отчеканен символ фидеосианской веры — круг, в который был вписан так называемый напрестольный крест, верхняя и боковые перекладины которого рисовались небольшими кругами, а вниз уходила ножка или опорный столб. Подбросив на ладони этот отличительный знак, я повесил медальон на шею, заправил шнурок под стоячий воротничок сутаны и шагнул к небольшому зеркалу. Оно давало мутноватое изображение, но всё же разглядеть себя было возможно во всех деталях.

Из зеркала на меня смотрел высокий и совсем молодой патер, на вид которому с трудом можно было дать лет семнадцать-восемнадцать. Ну, не виноват я в том, что местные предпочитают стареть чуть ли ни сразу с пелёнок, а не взрослеть. Так что я тут выглядел лет на шесть-семь моложе своих двадцати четырёх. Да и понятия о возрасте у арнаю совсем другие… Крепкую фигуру, больше свойственную какому-нибудь оруженосцу, скрывало просторное одеяние. Лицо с тонкими, мягкими чертами здесь назвали бы породистым и, почему-то, аристократическим. Уж не знаю, с чего вдруг. Видел я их аристократов — рожи кирпича просят, на него же, кирпич, и походят. Впрочем, бывают и исключения, это я тоже видел. Нахмурив брови и сжав губы, я попытался придать своему лицу нарочито высокомерный вид. Попадались мне тут такие — только-только облачившиеся в сутану патеры. Получилось смешно, и я невольно улыбнулся. Ладно, будем действовать по обстоятельствам. Повертев головой, пригладил чуть волнистые тёмно-русые волосы, успевшие отрасти после короткой стрижки. Свой любимый хвост пришлось отрезать ещё по прибытии. В Вестарии мужчины крайне редко носили такие причёски. Взлохматив чёлку, я поморщился. Вот чего точно не люблю, так это лезущие в глаза волосы. Взяв со столика бритву, которую здесь называли опасной (наверное, нападает на кого-то, у меня в руке лежала смирно) аккуратно укоротил чёлку. Вот теперь хорошо. Взгляд встретился с жизнерадостными, чуточку иронически прищуренными карими глазами.

Многие люди, особенно вестарийцы, опасаются смотреть самому себе в глаза, дескать, можно затеряться в глубинах собственной души. Наверное. Не могу сказать наверняка. Но для творца такой опасности точно не существовало. Нас учат предельной честности с собой и пониманию собственных чувств, побуждений, реакций и мотивов поступков. Глубины своей души хорошо знакомы любому мало-мальски опытному арнаю.

Почесав гладкий подбородок, тут я был солидарен с местными порядками для патеров, поправил воротничок и потренировался в махании рукой…, прошу прощения, в навыке осенять себя или кого-то священным символом. И не надо так хихикать. Сами сперва попробуйте, а уже потом хи-хи.

Действие сие, скажу по секрету, мудрёнее лоцманских карт южных архипелагов, которые лежат чуть ниже ноостарийского континента. Островов там целая тьма, а маршруты, ну, вот точь-в-точь как фидеосиане руками машут.

Начнём с того, что махать надо по-разному, смотря кого собираешься благодатью осенить, себя или кого-то другого. Если кого-то, то движешься справа налево. А вот когда осеняешь знаком сам себя, то движешься уже наоборот. Сперва от живота рисуешь большой круг слева направо, помещая в него туловище и голову. Когда круг замыкается, рука идёт наверх до центра груди, откуда уже по тому же правилу рисуется круг перед левым плечом, затем перед правым и дальше кругом очерчивается лицо и верх груди. В самом конце рука на миг замирает у сердца.

О как!

На мой взгляд, слишком замысловато. И я до сих пор делаю это медленно, всё ещё опасаясь запутаться в мудрёных пассах. Местные же машут руками с ловкостью профессиональных жонглёров, по-моему, вовсе не задумываясь, в какую сторону крутить вытянутыми вперёд пальцами.

Несколько раз повторив символ, то осеняя сам себя, то благословляя собственное отражение в зеркале, я удовлетворённо кивнул. Отошёл от зеркала, взял со стола небольшой холщёвый мешок, закинул на плечо и вышел из комнаты.

***

В десять утра из Нантера в сторону столицы отправлялся дилижанс⁷. Именно он нам и был нужен. В сопровождении Стефана мы дошли до площади, где стояло несколько больших карет, каждая из которых была запряжена шестёркой лошадей. Вицерой уверенно подошёл к одной из этих карет, переговорил с кучером. Тот, кланяясь перед высокопоставленным жрецом, распахнул дверцу дилижанса и опустил специальную подножку, приглашая устраиваться поудобнее. Как оказалось, проезд уже был оплачен, и дожидались только нас. Стоило Стефану осенить лебезящего кучера священным символом веры и благосклонно кивнуть, как дверца мгновенно закрылась, а сам кучер оббежал повозку, пинками подгоняя нерасторопных пассажиров из числа простолюдинов. Те и сами спешили забраться на крышу, где располагались дешёвые места. Не прошло и минуты, как дилижанс тронулся, набирая ход.

— Интересно, мы всю дорогу одни ехать будем или кто-то подсядет? — осматривая довольно скромное внутреннее убранство этой пассажирской кареты, поинтересовалась Злата.

Я покосился на потолок. Он был, как и стены, обтянут светло-бежевой тканью. На крыше сейчас тряслось человек пять, но внутри кроме нас никого не было. Мы с вицероем расположились на одном диване, а девочки устроились напротив. В салоне пустовало ещё два места. Формально. На деле же вшестером тут было бы откровенно тесновато.

Стефан ответил моей сестрёнке:

— По моему распоряжению, все места внутри дилижанса были выкуплены до самой столицы. Я решил, что так будет спокойнее и удобнее. Тем более, люди моего сана часто так делают, если не пользуются своей или наёмной каретой.

— А как же скромность? — ехидно спросила Злата, прищурив свои глаза, золотисто-карие с янтарным отливом.

Я не сдержался и хмыкнул. Малая в своём репертуаре — ехида та ещё. Но вицерой уже успел познакомиться со Златой и с её характером. Он обезоруживающе улыбнулся и развёл руками, всем своим видом демонстрируя — мол, грешны, а что же делать.

— Сутана на мне тоже не медяк стоит, а пара полновесных золотых, — совершенно спокойно заметил он, проводя пальцем по оранжевому одеянию из отличной ткани, затем демонстративно взвесил на ладони серебряный медальон на серебряной же цепочке. — Среди моих братьев много такого несоответствия, и отсутствие скромности — меньший из грехов.

В этом был весь Стефан. Создавалось впечатление, что он никогда ни с кем не спорит и смиренно принимает любые чужие замечания, но делает это так, что оставляет за собой сильную позицию. Полезное качество в его ремесле и на его должности, если подумать.

Возможно, это было одной из причин того, что в свои тридцать восемь, Стефан уже несколько лет возглавлял одно из богатейших наместничеств в стране. Да и вообще входил в число самых влиятельных вицероев, почти не уступавших архонтам — высшим иерархам фидеосианского святого престола всеотца.

Этот слегка полноватый, невысокий и добродушный человек производил на всех благостное впечатление, вполне умело и разумно этим пользуясь. Прихожане его любили, младшие патеры — уважали, а коллеги и старшие по иерархии святого престола — ценили и отмечали отличные деловые качества. В моих ощущениях Стефан виделся живым и текучим, словно подвижное и пышное облако, но была в нём ненавязчивая нота, смешанная с хорошим чувством меры.

Мои размышления прервал тихий, мягкий голос Даи:

— За такое несоответствие слов поступкам, у нас у виска бы покрутили и послали долгим, затейливым маршрутом разума поискать.

Вицерой вновь обезоруживающе улыбнулся и развёл руками, правда, этим и ограничился.

Злата в очередной раз обвела внутреннее убранство дилижанса взглядом. Светло-бежевая простенькая ткань, прикрывавшая гладкие доски, никак не изменилась за последние пару минут, и нового интереса у малой не вызвала. Подумав, она решила, что в ближайшее время нас всё равно никто посторонний не увидит, так что маскироваться не обязательно. Стянула с головы чёрный платок, который, вместе с долгополым, просторным платьем того же чёрного цвета, подчёркивал статус послушницы. Тёмно-русые, чуточку светлее моих, волнистые и густые волосы рассыпались тяжёлыми прядями по плечам и груди. Свою роскошную косу ниже талии, сестрёнка решительно отмахнула перед тем, как отправиться в Вестарию, заявив, что не желает запаршиветь в диких краях. Но за три с лишним месяца странствий её пряди уже заметно подросли, на ладонь опустившись ниже плеч. Достав тяжёлый деревянный гребень, малая принялась расчёсывать своё богатство, жмурясь от бившего в окно утреннего солнышка. Сейчас она выглядела даже моложе своих пятнадцати лет. Впрочем, в сравнении с местными жителями, Злата вообще тянула от силы на тринадцать, а то и вовсе двенадцать.

Дая посмотрела на свою младшую подругу, подумала и тоже скинула с головы тёмно-серую, в цвет монашеского платья, плотную накидку, развязала белый платок, роняя на колени оба отличительных знака рядовой, но уже посвящённой святой сестры. Её золотистые локоны оставались собранными в длинный хвост, но несколько непослушных прядок выбились из чёлки. Девушка не обратила на них внимания, задумчиво глядя в окно на грязноватые улицы Нантера. В тёмно-синих глазах отчётливо читалась грусть. И я её отлично понимал.

Ни один из виденных нами вестарийских городов не шёл ни в какое сравнение с просторными городами родной ноостарии, утопающих в зелени, с красивыми домами, непохожими друг на друга, и тёплой атмосферой, в которой хотелось дышать полной грудью и радоваться жизни. Вестария же была совершенно другой: чуждой, суетливой, нервной, подозрительной и серой. Даже яркие, как у южных попугаев, расцветки в интерьерах богатых домов, в восприятии творца всё равно словно бы оставались подёрнутыми пепельным налётом. Это угнетало и вызывало недоумение: — «Как так можно?! Зачем они все выбирают выживать, вместо того, чтобы жить и радоваться жизни?!» — эти слова обе девушки повторяли в первый месяц нашего путешествия. Потом перестали. Нет смысла. Тут саму систему менять надо, всё мировоззрение.

Я подался вперёд и взял Даю за руку, ободряюще сжав узкую ладонь. Ощущение устойчивости, покоя, уюта и безусловного принятия внутри расширилось ещё больше, приглашающе касаясь девушки. Она посмотрела на меня и благодарно улыбнулась, принимая мою безмолвную поддержку. Злата покосилась на нас, и я почувствовал, что сестрёнка влилась в общее поле, от чего стало почти как дома. Стефан с интересом наблюдал за происходящим, но деликатно не вмешивался с вопросами. Хотя я заметил, что поза и выражение лица вицероя тоже расслабились, став ещё благодушнее обычного. Трое арнаю, пусть и учеников — это вам не шутки. Наверняка и все остальные в дилижансе сейчас расслабились, вспоминая о чём-нибудь приятном. Но лично мне до них не было никакого дела. Куда больше меня интересовали свои чувства и чувства моих спутниц, которые определяли настрой всего нашего маленького круга. Ведь от этого настроя напрямую зависит, как будут складываться дальнейшие события для нас.

А тем временем улицы Нантера закончились. Дилижанс выехал за городские стены в предместье. Ещё минут через десять карета покатила по дороге, окружённой полями. Людей заметно поубавилось, зато чистой природы стало больше.

***

Дилижанс катил шустро. Часов через шесть он остановился для второй смены лошадей. Здесь же всем желающим предлагалось не только оправиться, но и перекусить в трактире. И здесь же была конечная остановка для нас. Дальше экипаж поедет дорогой на столицу Фрайчира, а нам надо было чуть севернее. Два-три часа пешего хода по грунтовой дороге, и будет тот самый монастырь святой Клары.

Стефан пообедал с нами. И, если мы с вицероем на аппетит не жаловались, Злата тоже хлебала свою похлёбку бодро, то Дая ковырялась в тарелке вяло. Девушку немного укачало в карете. Подвеска из кожаных ремней давала мягкость хода, но нещадно раскачивала кузов на поворотах и колдобинах. Ощущения порой напоминали корабельную качку на волнующемся море, а Дая плохо переносила подобное. Вот Злате такая люлька даже понравилась. Я принимал такой механизм спокойно, но всё же решил, что рессоры лучше.

Стефан ел чинно, явно никуда не торопясь. Дилижанс не посмеет тронуться без него. Кучер с охранником, вон они, двумя столами левее, уже всё доели и допили, поглядывают на наместника святого престола, но вслух ничего говорить не решаются, с вицероями и архонтами связываться ещё опаснее, чем с титулованными дворянами. Я перехватил несчастный взгляд кучера и слегка улыбнулся. Мужик осмелел и проделал несколько робких жестов, намекая на то, что пора и честь знать.

— Вам уже, судя по знакам этого человека, пора в дилижанс, — заметил я, обращаясь к Стефану. — Не переживайте. Мы справимся дальше сами.

Вицерой перевёл взгляд с меня на кучера. Тот поспешил спрятать лицо за кружкой, делая вид, что он пьёт и всё вообще великолепно.

— Ты прав, Себастьян, — согласился Стефан, обращаясь ко мне по имени, выбранном для этих мест. — Что ж, благословляю вас на дальнейший путь и да пребудет с вами милость божья.

Он встал, осенил каждого из нашей троицы кругом с напрестольным крестом, по очереди коснулся ладонью склонённых голов и вышел из трактира. Кучер с облегчением отставил давно уже опустевшую кружку, дёрнул придремавшего охранника и поспешил к дилижансу, по пути кивком благодаря меня за участие.

Ещё немного посидев в трактире и дождавшись, пока Дая придёт в себя после переезда, мы тоже покинули это на удивление опрятное заведение. Хозяин, видимо, любил не только монеты, но и своё дело всей душой, заботясь и о качестве еды, и о чистоте помещения с посудой.

Во дворе нам пришлось обходить рослого мерина, перегородившего выход. Хозяина коня поблизости не было, а животное явно нервничало, переступая с ноги на ногу и прихрамывая. Злата не смогла пройти мимо. Животных моя сестрёнка любила самозабвенно, и те отвечали ей взаимностью. Быстрый осмотр выявил почти отвалившуюся подкову, под которую набился сор и острые камушки, уже успевшие повредить копыто. Малая как раз закончила вычищать ранящий мусор, когда на подозрительную возню возле его коня, подоспел уже слегка захмелевший хозяин. Но мужик успел лишь раскрыть рот, чтобы обругать конокрадов, после чего выпал из реальности.

Злата выпрямилась во весь свой небольшой рост, не доставая высокому и грузному мужчине не то что до плеча, а даже до подмышки, дыша куда-то в живот. Но это ничуть её не смутило. Малая окинула уничижительным взглядом живодёра, а таких нерадивых хозяев она только к живодёрам и приравнивала, после чего высказала всё, что о нём думает. В речи моей сестрёнки не было ни единого бранного слова, зато завывала арктическая вьюга, которую только на северных островах лютыми зимами и встретишь. Я аж заслушался и залюбовался, на миг тоже забывая обо всём. Но Дая незаметно дёрнула меня за рукав, возвращая к реальности.

— Перехватывай инициативу. Замести её собой, пока он ошеломлён и растерян, — шепнула она мне. — Тебе такое поведение простят.

Я поспешно кивнул, выбирая подходящий момент. Но из цепких лапок Златы так просто ещё никто не уходил. Что ей там какой-то тупой дурень? Боюсь, она и вестарийского Всеотца бы по матушке обложила бы до тринадцатого колена, а потом и по батюшкиной стороне бы прошлась мельничным жерновом, чтобы тот уж точно понял, какое он навозное изделие и как всем станет хорошо, если он сам закопается в землю.

Здоровенный детина — сажень вверх и косая сажень в плечах — съёжился так, что был готов убежать хоть через мышиную нору. Он явно был столь поражён таким натиском, что даже не заметил внешнего вида той, кто его прилюдно распекал. Ум мужика просто отказался видеть мелкую девчонку в монашеских одеждах. Для него на такие речи способна лишь высокородная госпожа, из-за чего бедняга даже пару раз порывался бухнуться на колени, клятвенно заверяя мою сестру в том, что отныне будет водить своих лошадей лишь к лучшим кузнецам и коновалам, да хоть к герцогскому лекарю, коли те начнут хворать.

Вот на этом проникновенном месте я и оттёр сестрёнку в сторону. Дая перехватила Злату, а я упёр обвиняющий перст в широченную грудь детины. Я на рост не жаловался — два аршина с половинкой, по местным меркам так даже высокий, но мужик возвышался и надо мной почти на голову. Он непонимающе моргнул, пытаясь сообразить, что видит. Воспользовавшись этим, я чуть отступил, чтобы его опущенный взгляд, пару мгновений назад смотревший в лицо миниатюрной девушки, упал на мой медальон патера. Детина снова моргнул и зачаровано уставился на отлично знакомый знак. Это стало последней каплей для его перепуганного сознания, и мужик всё же рухнул на колени, бормоча что-то невнятное.

— Животное — тоже живое существо, и ухаживать за ним надлежит, как за собственным неразумным ребёнком, со всем тщанием и заботой, — заговорил я властным голосом. — Посмеешь ещё так издеваться над конём, и накопишь греха столько же, как и за скотоложство. Но отмолить грех сей не сможешь, потому что на исповеди, ни один мой брат такое отпускать не будет. Ступай и помни, что отныне единственным путём к спасению души для тебя является искренняя забота о близких, и той неразумной скотине, что с твоей руки кормится.

Осенив вконец обалдевшего мужика священным символом, я развернулся и вышел со двора. К этому моменту Дая уже успела увести отсюда Злату. Мы встретились в соседнем переулке. Я коротко пересказал свою душеспасительную речь, за что получил милостивое прощение сестрёнки, которой помешали на самом интересном месте.

— Кстати, по моему, мужик так и подумал, что это я его всё время распекал за нерадивость, — поделился я своими наблюдениями.

— Вот и хорошо. Лучше запомнит урок, — вклинилась Дая, справедливо опасаясь нового негодования со стороны Златы.

Но та лишь широко улыбнулась. Малая вовсе не была кровожадной. Ей просто хотелось, чтобы конь смог дальше жить спокойно, в сытости, получая достойный уход и заботу. А до мужика сестрёнке не было никакого дела. Я тоже невольно улыбнулся в ответ и миролюбиво сказал:

— Ладно, остальных нуждающихся тут спасать сегодня не будем. Отложим это на другой день. Пошли к монастырю.

Примечания

6

Вершок — старорусская мера длины, активно использовавшаяся в мелких измерениях вплоть до перехода на метрическую систему. В отличие от других мер длины, вершок со временем не менялся. Его приравнивали к верху перста, то есть к основной фаланге указательного пальца. В метрическом выражении он равен 4,445 см. В настоящей книге автор округляет вершок до 4,5 см.

7

Дилижанс — почтово-пассажирская карета, передвигающаяся по установленному маршруту с относительно высокой скоростью, до 120 км в сутки, благодаря частой смене лошадей на специально организованных подставах. Многие полагают дилижансы неотъемлемой частью средневековой Европы. Но это не так. Первые дилижансы появились только во второй половине XVII века, то есть уже в новом времени. Ввиду того, что настоящая книга является не историческим, а фэнтезийным романом, и на его страницах описывается не средневековая Европа, а вымышленная Вестария, автор счёл допустимым расхождения вроде дилижансов, печатных станков и так далее.