36 вопросов, чтобы влюбиться

Зина Кузнецова, 2022

Школьные будни, первая любовь, грезы, мечты, надежды, эксперименты – эта трогательная и милая история понравится поклонникам творчества Аси Лавринович и Алекс Хилл! Теория гласит: если незнакомцы ответят на 36 вопросов, они обязательно влюбятся друг в друга. Но семнадцатилетняя Надя Строгановская уверена, что это полная чепуха. Когда одноклассник предложил Наде принять участие в подобном эксперименте, она, конечно же, отказалась. К тому же ее напарником в этом деле стал бы любимец всей школы – Дима Декабристов. Сомнительное удовольствие. Волею судьбы ребятам все же приходится принять участие в исследовании одноклассника. Убедится ли Надя, что все эти 36 вопросов действительно не сработают, или же школьный эксперимент станет для нее чем-то большим? «Очаровательная и добрая история о дружбе, выборе, взрослении и первых, искренних чувствах. Такие разные герои, которые за время прочтения становятся родными… Уютно, трогательно, светло. Эта книга обязательно найдет отклик в сердцах юных романтиков». – Ася Лавринович

Глава 4

Каким был бы для тебя идеальный день?

Надя встала на носочки в пуантах и попробовала покрутиться. Перед глазами замелькал круговорот из девочек-балерин, станка, зеркал и огромных окон под потолком. И за секунду до того, как вращение должно было закончиться, Надя поняла, что неправильно встала, недостаточно напрягла опорную ногу и несильно оттолкнулась направляющей ногой, поэтому, когда нужно было несколько мгновений после вращения продержаться на носочках с поднятой к колену стопой, она не сумела — потеряла равновесие.

— Ну что же ты, Строгановская, никак не можешь поладить с пируэтом на пальцах, а? — громкий голос Ольги Николаевны накрыл Надю, как волна цунами.

Ответов такие риторические вопросы не требовали, поэтому Надя молча отошла к другим девочкам и уступила место следующей балерине.

— Не волнуйся, у меня тоже не выходит, — тут же зашептали девочки. Они всегда подбадривали друг друга, потому что знали не понаслышке, как невыносимо больно в балете быть хуже других.

Если спросить Надю, где ее дом, она, конечно, сначала назовет квартиру, в которой живет с родителями, а потом мысли ее перенесутся в просторный зал, где вместо стен огромные зеркала, которые пополам режет линия станка, тянущаяся по всему периметру зала.

Наде было три, когда мама привела ее на просмотр, а тогдашний хореограф оценил отличную выворотность и длину ее ног и идеальный подъем стопы. «Ох, будущая прима, конечно, если будет усердно заниматься», — сказал он. Маленькой Наде, которая уже тогда очень любила, когда взрослые восхищались ею, эти слова запали в душу. Занятия ей нравились, растяжка давалась легко, преподаватели в один голос говорили, что у нее данные для настоящего балета. Но детство прошло, и в жизни их балетного класса появилась строгая и высокая Ольга Николаевна, в теле которой, казалось, не было ничего, кроме палки и мышц. И тут уже начался настоящий балет. Поблажек преподаватель никому не давала, почти не хвалила и в ту же секунду замечала, если хоть кто-нибудь расслаблял руки и ноги во время па.

Но Надя ее не боялась и, в общем-то, относилась к ней ровно. Ольгу Николаевну она воспринимала как ресурс, с помощью которого может стать лучше — как книжку или гантель. Надя просто сжимала губы на втором часу занятия, и, когда остальные девочки начинали хныкать и напоминать преподавателю о том, что время уже истекло, продолжала удерживать напряжение в мышцах и усердно выполнять то, что говорят. Наверное, Ольга Николаевна видела Надино упорство и иногда, придирчиво оценивая правильность поз, в которые Надя вставала, коротко говорила: «Хорошо, Строгановская!» Большей похвалы от нее никто не ждал и даже не надеялся получить.

— Ольга Николаевна, — легко переступая ножками в пуантах, подошла Надя к преподавателю, когда занятие закончилось.

— Слушаю тебя, Строгановская.

— Хочу завтра прийти сюда и позаниматься немного — с вращениями поработать, не выходят никак. Можно?

Ольга Николаевна приподняла бровь:

— Завтра суббота.

— Да-да, знаю. Тут никого не будет, и я с удовольствием несколько часов…

— А ты что, собираешься с балетом жизнь связать?

Надя растерялась:

— Не знаю, я не думала.

— То есть профессией своей ты балет делать не будешь?

Надя нахмурилась. Она вдруг поняла, что никогда не думала, а что потом — после окончания школы.

Так и не дождавшись ответа, Ольга Николаевна продолжила:

— Если не собираешься, тогда нечего тебе здесь делать. Ну отработаешь ты сейчас пируэты, какой толк? Потратишь время выходного, чтобы через год уже забыть про занятия.

— А вы считаете, что я могла бы? В настоящий балет пойти?

— На комплимент, Строгановская, ты не напрашивайся. Дурная привычка. Ты до потери пульса работать умеешь — это всегда помогает в любом деле. И данные у тебя хорошие.

— Разрешите, пожалуйста, мне позаниматься завтра. Мне нужно, чтобы у меня получалось, понимаете?

Надя действительно не могла позволить себе быть хоть в чем-то хуже других.

Ольга Николаевна покачала головой, но все-таки согласилась:

— Предупрежу охранника, ключи у него возьмешь.

В раздевалке оставалась только одна девочка, остальных в вечер пятницы как ветром сдуло, хотя обычно после репетиции они болтали еще полчаса, нарочно медленно переодеваясь.

Надя распустила волосы, сняла купальник, белые колготки и, дождавшись, когда дверь за последней девочкой закроется, стала оглядывать себя в зеркале: худое и гибкое тело, как у всех балерин. Надя всегда была довольна своей фигурой: и руками с легким рельефом — такого можно добиться только на балете, бесконечно держа руки на весу, и сильными ногами, и подтянутым животом. Но особенно любила Надя то, что не сразу бросалось в глаза — плавность своих движений. Она даже специально, стоя у зеркала, попробовала резко и нарочито уродливо поднять руку. Не вышло. Вверх рука взметнулась, но красиво, изящно — так поднимает голову лебедь.

Надя была рада, что завтра у нее самостоятельное занятие. Хорошенько вымотаться, чтобы на раздражение не было сил во время эксперимента, — вот каков ее план. Надя до сих пор негодовала из-за того, что Дима позволил себе высмеять ее педантизм. «Подумаешь, — с обидой думала она, — нет ничего плохого в том, что я во многом хороша или стремлюсь быть таковой. Ни в какие рамки я себя не загоняла и, — тут она снова вспомнила Дашины слова, — на пьедестал не ставила! Вообще, каждому человеку нужно стремиться к идеалу, к тому, чтобы становиться лучше и лучше…» Вдруг Надя вспомнила о времени и маме, ждущей ее в машине, прервала свои размышления, быстро оделась и выскочила на улицу.

В субботу Паша в школу не явился, но обещал прийти в кафе, где они решили заниматься, поэтому Дима вышел из гимназии после уроков в одиночестве и не спеша поплелся к месту встречи. Шел он глядя под ноги. Последнее время груз забот и переживаний мешал ему, как раньше, подпрыгивающей походкой идти по городским улицам, считая себя королем мира. На перекрестке он все же поднял голову, чтобы перейти дорогу, и вдруг заметил бежевый плащ Верочки Рублевой на остановке. Пригляделся: точно она. Несколько минут Дима топтался чуть поодаль, все раздумывал: подойти или нет. Вот подул теплый апрельский ветер, и Верочкины волосы взметнулись в воздух. Она придержала их рукой и убрала упавшие на глаза пряди. Дима залюбовался. А когда наконец решился подойти, Верочка уже заскочила в подъехавший автобус. Путь Дима продолжил в совершенно дурном настроении.

Кафе было маленьким, но уютным. Дима сел за отдаленный столик и раскрыл тетрадь. Хотел повторить что-нибудь до прихода Паши, чтобы не выглядеть болваном. Но он смотрел в тетрадь и не верил, что это он сам всего пару месяцев назад делал конспекты — Дима не помнил из написанного ровным счетом ничего.

Паша пришел через несколько минут. Они заказали чай и несколько булок, чтобы официанты не донимали их.

— Говоришь, экзамен по истории хочешь сдавать? — поинтересовался Паша, вытаскивая из сумки учебник. — Куда поступать думаешь?

— На юридический.

— Надо же!

— А что? — Дима с любопытством посмотрел на озадаченного Пашу.

— Просто никогда бы не подумал.

— А зачем тебе вообще что-то обо мне думать, мы по сути едва знакомы?

Паша не стал отвечать. Раскрыл учебник и спросил:

— Так с какого момента ты перестал слушать историчку?

— Не знаю. У меня Древняя Русь очень плоха, все князья и походы смешались. Примерно представляю только, что Ледовое побоище — это когда Невский монголо-татаров утопил.

— Рыцарей Ливонского ордена, не монголо-татаров…

— Черт! А было это хоть в XV веке?

— В тринадцатом.

— Черт!

— Контрольную тебе писать через неделю, а экзамен через полтора месяца, поэтому я вижу только один способ учить. Будем максимально сжимать информацию, чтобы ты уловил суть событий, а дома читай учебники, расширяя. И еще к пройденной информации возвращайся постоянно. Я работой мозга интересуюсь, поэтому знаю. Повторяй, это очень важно.

— Понял, давай уже начинать, а то Надя явится ровно в пять. Ни минутой позже, ни минутой раньше, вот увидишь.

Время пролетело быстро. Паша рассказывал толково, как человек, который действительно понимает, о чем говорит, а не просто заучивает учебник. Такая сметливость и острота ума Диме, в общем-то, всегда нравились в Паше. Хоть они не сдружились, но Дима относился к нему с симпатией. Если в детстве он и принимал одноклассника за занудного ботаника из-за огромных очков, которые Паша носил с пяти лет, то с возрастом сумел отбросить все стереотипы и самостоятельно оценить Пашин ум и даже своеобразное обаяние, не яркое, как у героев-любовников, а простое, скромное и очень порядочное, если обаяние, конечно, может быть таким.

— Ну ты как? Запомнилось что-то? — спросил Паша, когда они решили закончить на сегодня.

Дима мысленно прокрутил все события, начиная с основания династии Рюриковичей, и кивнул:

— Вообще-то да… Ты знаешь, я ведь историю когда-то хорошо знал. Ты мне рассказываешь, и все встает на свои места. Как будто пыль стряхнули.

Паша искренне улыбнулся. Он боялся, что будет слишком нудным, Дима заскучает, и он не сумеет ему помочь подготовиться к экзамену.

— О, вот вы где! — Надя села в кресло напротив Димы и сказала подошедшему официанту: — Мне, пожалуйста, бутылку воды и карбонару. Воду сейчас.

Дима поймал Пашин взгляд и незаметно указал на включенный экран телефона. Ровно пять вечера.

— Ты откуда такая взбудораженная? — спросил Паша, оглядывая Надю.

Ему было странно видеть ее не в школьной форме или вечернем платье, а в простых джинсах и свитере. На щеках ее играл румянец, а волосы немного растрепались. Раньше в мыслях своих он почему-то представлял ее мылом — такой же идеально чистой, светлой, без единой бактерии. А сейчас вдруг подумал, что она не мыло никакое. С чем она ассоциировалась у него теперь, он затруднялся определить, но румянец, по его мнению, ей шел невероятно.

— С балета, страшно голодная, три часа занималась.

Когда официант поставил перед ней бутылку воды и стакан, Надя тут же выпила все, что было.

— Давайте начнем, — сказал Дима, — хочется еще и отдохнуть в субботу.

— Ты как будто сильно устаешь. — Надя немного приподняла бровь.

Дима посмотрел на нее. Сначала он хотел ядовито съязвить, чтобы у Нади больше не возникало желания думать, что она все знает про жизнь человека, но по ее глазам он увидел, что обидеть его она не хотела, просто работала с фактами: у его родителей есть бизнес, и весь десятый класс он не вылезал с вечеринок. О том, что ситуация в корне изменилась, Надя не знала, а он решил, что посвящать ее в это и сейчас не стоит.

Паша стал нарочито медленно собирать со стола учебники и все материалы, по которым они с Димой занимались. Потом официант принес Наде ее карбонару.

— Ты поешь сначала, потом начнем. Для эксперимента нужна ваша сосредоточенность, — сказал Паша и, увидев, что Дима что-то хочет возразить, быстро продолжил: — Понимаю Диму, кстати. Тоже в субботу люблю после школы прийти, бросить сумку и почитать или фильм посмотреть. До понедельника еще целый день — красота!

— Идеально было бы, если бы составители расписания имели совесть и не ставили шесть уроков в субботу, три из которых физика, математика и русский, — хмыкнул Дима.

Конец ознакомительного фрагмента.