36 вопросов, чтобы влюбиться

Зина Кузнецова, 2022

Школьные будни, первая любовь, грезы, мечты, надежды, эксперименты – эта трогательная и милая история понравится поклонникам творчества Аси Лавринович и Алекс Хилл! Теория гласит: если незнакомцы ответят на 36 вопросов, они обязательно влюбятся друг в друга. Но семнадцатилетняя Надя Строгановская уверена, что это полная чепуха. Когда одноклассник предложил Наде принять участие в подобном эксперименте, она, конечно же, отказалась. К тому же ее напарником в этом деле стал бы любимец всей школы – Дима Декабристов. Сомнительное удовольствие. Волею судьбы ребятам все же приходится принять участие в исследовании одноклассника. Убедится ли Надя, что все эти 36 вопросов действительно не сработают, или же школьный эксперимент станет для нее чем-то большим? «Очаровательная и добрая история о дружбе, выборе, взрослении и первых, искренних чувствах. Такие разные герои, которые за время прочтения становятся родными… Уютно, трогательно, светло. Эта книга обязательно найдет отклик в сердцах юных романтиков». – Ася Лавринович

Глава 2

За 4 минуты расскажи партнеру историю твоей жизни настолько подробно, насколько это возможно.

Надя наклонилась и завязала на лодыжке ленточки туфель.

— У тебя везде балетные мотивы, — улыбнулась мама, вышедшая в коридор в шелковом пеньюаре с чашкой кофе в руках.

— Красиво? — Надя покрутилась.

— Очень.

— Я побежала тогда.

Мама подошла поближе, чтобы закрыть за Надей дверь.

— А ты сегодня во сколько домой? — спросила она, пока Надя ждала лифт.

— У меня тренировка целую вечность длится, думаю, что в семь или восемь вечера.

— Значит, у меня сегодня день и полвечера от вас свободны.

Надя поджала губы:

— А папа что?

— Работает допоздна, какой-то срочный госпроект. Мне вас с ним так жалко, трудитесь оба как пчелки… — Двери лифта открылись. — Ладно, пчелка моя, хорошего тебе дня. — Мама послала Наде воздушный поцелуй.

Спускаясь на первый этаж, Надя старалась вернуть себе самообладание, но после разговора с мамой руки ее похолодели, а в горле встал ком.

Весна залила хмурое Надино лицо яркими, вовсю греющими лучами солнца. Апрель в этом году особенно удался. По сухому асфальту уже стучат каблучки женских туфель, вместо шапок волосы покрывают легкие шелковые платочки, а плащ почти никогда не надо застегивать.

Но Надя не могла ощутить радость. Погруженная в свои думы, она прошла мимо дворника, забыв вежливо пожелать ему: «Доброе утро», как она обычно делала.

До школы Надя добралась быстро, как ей показалось. Она часто ходила пешком, гимназия располагалась в центре города, недалеко от Надиного дома, но иногда, особенно в суровые холода, она просила папиного водителя довезти ее. Общественный транспорт Надя предпочитала любить издалека. Иногда было забавно запрыгнуть с друзьями летом в последний трамвай, но в обычные дни трезвый Надин взгляд отмечал все недостатки подобного способа передвижения.

У школьных ворот Надю окликнула Даша.

— Боже мой, неужели ты сегодня вовремя?

— Как вовремя? Ты чего, Надюш, звонок через минуту!

— Как через минуту? Неужели я так медленно шла! — Надя бросила быстрый взгляд на наручные часы, которые раньше принадлежали папе и которые она выпросила у него, как только сумела оценить, как хорошо они смотрятся на ее маленькой ручке. — Бежим!

Но миновать дядю Вову и турникеты с красными крестами на дисплее не получилось. Сначала охранник хотел впустить Дашу, но, увидев вбегающую следом за ней Надю, нахмурил брови и велел им снова записаться в дневник опозданий. Надя только высокомерно подняла бровь: чего еще, кроме детской обидчивости, ожидать от пьющего человека?

Учителя в классе не было. Ребята гудели.

— А где? — удивленно спросила Надя, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Классная заходила, сказала, что химик заболел, просила посидеть тихо, потом идти на следующие уроки, — ответил одноклассник, оторвавшись от телефона.

— И чего, спрашивается, бежали, только волосы спутались, — сказала Даша и бросила сумку на парту.

Надя села на свое место и повернула голову к окну. Хорошее настроение к ней не возвращалось.

— Ты такая задумчивая была, когда я к тебе подошла. Расскажешь? — Даша тронула Надино плечо, и когда та повернулась к ней, улыбнулась.

— Ничего особенного.

Надя не любила откровенничать. Она была из тех людей, кто все держит в себе. «На людях нужно вести себя достойно, а сопли и слезы уже наедине с собой», — всегда думала Надя. Иногда, конечно, она делилась своими тревогами с мамой, но уж точно никогда не позволяла лезть себе в душу школьным подружкам. К Даше Семеновой Надя серьезно не относилась. Общались они до сих пор только потому, что когда-то в пятом классе их вместе посадили, и сейчас Наде просто было лень искать в школе новую компанию. Даша, решила Надя, неплохой вариант, если не хочется постоянно быть одной. Надя не подпускала Дашу близко из-за легкомысленности и отвратительной непунктуальности.

— Надюш, если тебя что-то беспокоит, я могу выслушать. Каждому человеку хочется, чтобы его хоть кто-нибудь внимательно послушал.

Надя не знала, куда деться. Судя по всему, Даша была серьезно настроена узнать причину Надиной грусти, а учитель, как назло, на урок не придет. Отбиваться оставшиеся сорок минут от вопросов одноклассницы Наде, погруженной в свои мысли, не хотелось, поэтому она, увидев кудрявую макушку Паши Ларина, сидевшего на первой парте и что-то писавшего, сказала:

— Вчера у родителей гости были, Паша тоже приходил. И, представляешь, предложил нам с Димой, — здесь Надя автоматически поискала глазами Диму, но не нашла, видимо, он прогуливал, как в последнее время делал часто, — поучаствовать в каком-то его эксперименте. Знаешь теорию про тридцать шесть вопросов? Если ответить на них, то влюбишься в человека, который их тебе задал.

— И что?

— Говорю же, Паша предложил нам с Димой задать друг другу эти вопросы, чтобы проверить теорию.

— Погоди, какому Диме? Нашему Диме Декабристову?

— Да. Я отказалась.

Даша рассмеялась.

— Конечно, ты отказалась. Декабристова ты не будешь способна полюбить, даже если в тебя зальют три литра приворотного зелья.

— Почему это я не способна? — обиделась Надя.

— Ты ни за что не сойдешь со своего пьедестала ради абсолютно неидеального Димки. Ты не прощаешь никому слабости, ошибки и недостатки, Надюш, а Декабристов кишит всем этим, как Нил крокодилами.

— Я не такая! И не стою ни на каком пьедестале.

— Стоишь-стоишь, признай, прямо как холодная статуя Венеры. Ты посмотришь на парня, только если он полубогом будет — идеальным во всем.

— Это звучит отвратительно, как будто я какая-то высокомерная и непонятно что о себе возомнила.

Даша перестала улыбаться:

— Ты не обижайся, Надь, я же не хотела тебя задеть, я пошутила! — И она сникла, поняв, что перешла черту.

Надя совсем забыла про утренний разговор с мамой, который ее так расстроил, и думала теперь только о Дашиных словах. Протест поднимался в ее груди: «Конечно, я не такая. Я просто хочу окружать себя самыми достойными людьми!» Но что-то внутри подло наводило на мысль о школьном охраннике, который в общем-то ничего плохого никогда Наде не делал, но она отчего-то всегда презирала его за пьянство. «Потому что алкоголизм — это мерзко, вот и все. Нет никакого пьедестала, никакая я не холодная. Не статуя я».

Когда прозвенел звонок и старшеклассники вытекли из кабинета, Надя подошла к отставшему от всех Паше.

— Привет, — сказала она, когда он, удивленно приподняв брови, посмотрел на нее и продолжил убирать в сумку книги. — Слушай, по поводу твоего предложения — я об эксперименте, тридцать шесть вопросов…

— Да? — Паша подхватил не влезающие в портфель книги так, что толстые учебники доходили ему до подбородка.

— В общем, — Надя удивилась косноязычности своей речи. — Короче говоря, я не против поучаствовать.

— Правда? Спасибо большое, Надь! Ты не представляешь, как это важно!.. — Продолжая в том же восторженном духе говорить с Надей, Паша сделал шаг в сторону двери, совсем забыв, что она захлопнута.

Бам! И книги ударились о пол. Паша стоял, потирая лоб.

В который раз Надя удивилась его неловкости и нелепости. Она помнила, что в детстве Паша был куда обаятельнее и даже очки никогда не портили его, но сейчас он словно утратил всю непринужденность, которая окружала его в ранние годы. Остались только серьезность, замкнутость и стеснение, которое Паша всегда старался скрыть излишней молчаливостью.

Вместе они присели, чтобы собрать книги.

— Спасибо, Надь, — раздосадованный своей неуклюжестью и не зная, куда деть глаза, сказал Паша.

— Не за что, — улыбнулась Надя и поспешила выйти из кабинета.

Дима постучал в дверь квартиры.

— Да-да? Кто там?

— Доставка, — ответил Дима.

Дверь открылась, и он обомлел. На пороге с небрежно убранными волосами, кутаясь в теплую кофту, стояла Верочка Рублева из параллельного класса.

Она прищурилась — узнала!

— Ой, привет! Ты же из Одиннадцатого «а»?

Дима и рад бы ответить, что она обозналась, да в школе, когда пересекутся, получится неудобно.

— Да, я. Привет!

Стараясь держать лицо, он протянул ей заказ.

— Оплата по карте?

— Да.

В подъезде связь с банком была плохая, и, пока ждали, когда спишутся деньги и вылезет чек, Верочка сказала:

— Надо же, ты работаешь!

Дима быстро взглянул на нее. Осуждения или снисхождения в ее взгляде он не увидел — только вежливый интерес, но Дима расстроился, что именно она стала свидетелем его подработки.

— Независимости захотелось, поспорил с предками, что сам себе на новый айфон заработаю, — сказал он как можно более непринужденно.

— Понятно…

— А ты живешь здесь, да? — спросил и сам мысленно съязвил: «Нет, в гости пришла, придурок».

— Да, живу, переехали сюда недавно.

Наконец медленно выехал чек.

— Ну пока, — сказал Дима, одновременно мечтая покончить с этой пыткой и не желая отрываться от прекрасных, теплых Верочкиных глаз.

Верочка улыбнулась ему, и дверь захлопнулась.

Спускаясь в лифте, Дима вдруг подумал, что она может разболтать в школе о его работе.

«Ладно, — решил он, — если что, буду всем говорить то, что и ей сказал: мол, с родителями поспорил, независимости захотелось».

Дима зевнул. За всю эту неделю он спал всего лишь по четыре часа в день. Чтобы заработать нормальную сумму, приходилось постоянно работать на доставке, куда его взяли только благодаря папиному другу, да еще экзамены подбирались все ближе и ближе. Дима разрывался между учебой и необходимостью зарабатывать, и, как следствие, страдала именно учеба. «Тупость какая, — сам над собой горько смеялся Дима, — работаю, чтобы оплатить учебу, которую и прогуливаю ради этой работы».

Ночью, когда Дима вернулся домой, у дверей его встретила мама. За последние несколько месяцев из-за всех переживаний и неудач, выпавших на долю их семьи, она сильно сдала. Раньше худоба ее была красивой, аристократичной, а сейчас стала просто болезненной и какой-то даже холодной. В какой ситуации Дима ни обнимал бы маму: была она в теплом свитере или пила горячий чай, — он всегда ощущал только лед.

— Милый, ты голодный? — спросила мама.

— Не очень.

— Попей хотя бы чаю, я сделала твой любимый шоколадный торт.

— Хорошо, — улыбнулся Дима, — чай попью.

Дима прошел в ванную, помыл руки. На кухне он с сожалением оглядел убогую обстановку новой квартиры, на которую хватило оставшихся денег.

— Отец где?

— На встрече. Вчера у Строгановских он познакомился с одним человеком, пытается заключить с ним контракт.

Мама поставила перед Димой чашку горячего чая и большой кусок торта и села напротив.

— Ты совсем не отдыхаешь, — сказала она, нежно проведя рукой по Диминым синякам под глазами. — Дорогой мой, и сдалась тебе эта гимназия! Давай мы переведем тебя в государственную школу. Сможешь учиться и не работать.

— Мам, мы уже это обсуждали. Я там всех знаю, это последний год. И образование там одно из лучших, смогу поступить в хороший вуз на бюджет.

— Ты себя загонишь…

— Осталось несколько месяцев потерпеть, мам, переживу.

— Может быть, мне стоит найти еще работу…

Мама работала искусствоведом и организовывала выставки. Раньше, когда все было хорошо, она называла это «профессией для души». Те деньги, которые она получала, мама тратила только на себя, и это казалось приемлемой, приятной суммой, а сейчас она в ужасе хваталась за голову, стараясь придумать, как бы еще урезать расходы, чтобы ее зарплаты хватило на все бытовые нужды.

— Не говори ерунды, — Диму всегда раздражали пустые разговоры, не ведущие ни к каким результатам. Если бы мама действительно хотела, уже давно нашла бы вторую и третью работу, а не начинала бы робкий разговор на эту тему. Но Дима давно смирился с тем, что мама — хрупкий цветок, который надо оберегать, иначе стебель сломается. «Он уже почти переломился», — с досадой подумал Дима, когда мама протянула руку, чтобы пододвинуть сахарницу поближе, и он увидел ее практически прозрачное запястье, которое обвивали, как змейки, синие венки.

После ужина уже в своей комнате Дима открыл электронный дневник, чтобы посмотреть домашние задания, и случайно взгляд его упал на поле, подсвеченное красным. Три двойки по истории. «Чертово ископаемое! Ведь за прогулы поставила!» — разозлился Дима, а потом открыл учебник, чтобы прочитать то, что пропустил, и с ужасом осознал, что уже не понимает контекст эпохи, не улавливает сути из-за того, что не посещал уроки. «Нет-нет, надо просто прочитать, что было до этого…» — он пролистал на несколько глав назад, но, стоило ему приступить к событиям более ранним, как он не мог вспомнить и то, что случилось до этого. В ужасе Дима понял, что весь год практически не вслушивался в слова преподавателя. Отчаяние и страх, в несколько раз усиленные ночью за окном и усталостью, накатили на него одной большой волной. «Как же я экзамен по истории сдам? Я же даже репетитора не нанял, считал, что с помощью школы и сам смогу подготовиться…» Расстроенный мрачными перспективами будущего, Дима положил голову на стол и закрыл глаза. Сквозь дремоту он услышал, как хлопнула входная дверь и мама тихо спросила отца: «Ну что?» Последовавшее за этим вопросом расстроенное молчание похоронило в Диме надежды на то, что все наладится, и он погрузился в тревожный сон.

На следующее утро, наскоро перекусив бутербродами, Дима поспешил в школу. Хотел переговорить с историчкой до начала уроков.

— Лидия Викторовна, можно?

Он заглянул в класс и увидел, что учительница снимает уличную обувь и надевает ту, в которой ходила в помещении: видимо, только что пришла.

— Да! — Быстрым движением она задвинула уличную обувь под стол.

— Я по поводу двоек. Как я могу их исправить?

Поправив очки, которые, как микроскоп, в несколько раз увеличивали ее строгие глаза, она уткнулась носом в потрепанную тетрадочку, в которой проставляла все оценки (тогда как вся гимназия уже давно перешла на электронные дневники).

— Декабристов, что же ты с такой исторической фамилией так отстаешь? — Дима счел вопрос риторическим и промолчал. — Хорошо ведь учился, а тут — раз и… Бери пример с Паши Ларина, золотая голова у мальчика!

Дима вспомнил предложение Паши и усмехнулся. Золотая голова, а занимается такой ерундой. Надо же, проверять, можно ли влюбиться за 36 вопросов, делать ему нечего.

— Напишешь мне три контрольных на темы, которые пропустил. Все сразу. Через две недели у меня будет на это время.

Дима кивнул, поблагодарил и вышел из кабинета. Как же за две недели выучить такой объем материала? Да и вообще, до экзаменов всего ничего, нужно бы в принципе предмет подтянуть. Подойдя к своим одноклассникам и с бодрой улыбкой ответив всем на приветствие, Дима увидел темную головку Нади Строгановской, и в голове его снова всплыл недавний разговор: «Что там сказала историчка, Паша хорош в ее предмете?» Пришедшая в голову идея показалась Диме интересной, и, когда учитель разрешил всем зайти в класс, он подсел к Паше Ларину и сказал:

— Эксперимент не отменил?

— Хотелось бы провести.

— Короче, я согласен, но в обмен на твою помощь. Мне нужно подтянуть историю.

Паша нахмурился:

— У меня у самого миллион дел…

— Ну на нет…

Дима собирался встать, когда Паша все-таки сказал после минутного колебания:

— Ладно, хорошо! Я помогу тебе, будем вместе готовиться, но не филонь и не ерничай во время эксперимента!

— Забились, — обрадовался Дима и бросил быстрый взгляд на Надю. «Красивая, конечно, но холодная, как статуя…» — подумал он.