Чистые сердца

Замба Шорван, 2019

Кто способен выжить в жестоком мире дикой степи, где мысль о смерти более жестока, чем сама смерть? Тот, кто не боится умереть во имя жизни! «Чистые сердца» – приключенческая повесть о пяти братьях, величественных овчарках, оберегающих границы человеческого мира от коварных и жестоких степных хищников, прошедших долгий и тернистый путь ради выхода к истинной свободе. Вместе с героями повести вы познаете истинную сущность кровного родства и крепости духа, столкнетесь со знамениями предопределенности судьбы, изучите природу зла и добра, прочувствуете суть первозданного звериного насилия во имя выживания и сущность человеческого мира, как единственного пути освобождения от оков животных инстинктов.

Глава Первая

Однажды… в степи

Часть I

Яркое желтое солнце стремительно взошло над горизонтом и осветило всю степь. Легкий летний ветер, ещё не успевший нагреться от палящего зноя, обдувал смуглое и морщинистое лицо старого пастуха, а свет солнечных лучей отблескивал от серебряной серьги в форме полумесяца на его левом ухе. Он сидел на лавке рядом со своей юртой на животноводческой стоянке, где жил в мирном уединении уже четверть века. Пастух традиционно, ранним утром перед работой, всегда выходил покурить табак из длинной и тонкой бриаровой трубки. У ног пастуха лежал его верный спутник — породистый банхар Старый Бурул.

Банхар не был старым псом, хоть и вёл себя крайне спокойно, по-старчески размеренно, но если приходилось его гнать работать — пасти овец и коров, то шел он такой походкой, будто завтра покинет этот бренный мир. Главное, он не был болен и ленив. Он был овчаркой в самом расцвете сил, и всё же всякое движение его тяготило, но ум его был тонок, а манеры от природы были наполнены учтивостью и нежностью домашней собаки. Банхар обладал редкой, среди его рабочей аборигенной породы, белоснежной пышной шерстью, а кончик хвоста, лапы и круглые брови были желтовато-золотистого оттенка. Бурул был самым старшим из стаи пяти братьев-банхаров, работавших на животноводческой стоянке.

Пастух, будучи человеком старой закалки, считал его вожаком по праву старшинства и очень ценил покладистый характер Бурула, его умение сходу выполнять команды. Поэтому Бурулу доставались самые лучшие куски из тех мясных обрезков, полагавшимся собакам на стоянке, а холодными зимними вечерами его впускали поспать в теплую юрту на деревянном полу, накрытом коврами у кровати самого хозяина.

Бурул мирно дремал у ног курящего трубку пастуха. Ветер разносил дым от тлеющего табака и растворял его в океане запахов степи. Вдруг человек хлопнул себя по коленям и с прищуром, ехидной улыбкой о чем-то заговорил с псом. Бурул медленно встал перед хозяином и довольно завилял хвостом, открыл пасть и также прищурил глаза. Он, ясное дело, не знал языка, на котором говорил человек, но интуитивно понимал, что речь идет о еде. Хозяин всегда кормил банхаров утром, когда выходил покурить трубку, и вечером, перед тем как уйти спать. Пастух неспешно зашёл к себе в юрту, а Бурул развернулся и отправился будить своих братьев.

Часть II

Старый Бурул направился в длинный крытый загон, стоявший в двадцати метрах от жилища пастуха. Прохладный земляной пол загона был лучшим спасением от жары солнечным и душным летом. У входа в загон на мягкой сенной подушке спали два крупных лохматых пса — Харал и Тайшар.

Харал — высокая и мощная овчарка с присущей банхарам темной шерстью, разбавленной огненно-оранжевыми круглыми бровями и черно-подпалым окрасом. На крупной массивной голове виднелось множество шрамов, а свисающие треугольные уши были надкусаны и изорваны. Шея и хвост были обрамлены гривой из колтунов свалявшейся шерсти, служившей ему лучшей броней, защищающей редкие уязвимости могучего тела. Левый глаз у Харала всегда был закрытым. Еще в нежном щенячьем возрасте на него напала ласка, забредшая на стоянку в поисках легкой добычи. После этой встречи Харал остался слепым на один глаз, но уже в первые дни своей жизни успел проявить недюжинную отвагу, встретив грудью смертельную для себя опасность.

Тайшар был ниже остальных братьев. Лапы у него были заметно короче и шире, но оттого крепче он стоял на земле и свалить его с ног было задачей не из простых. Подобно Бурулу, Тайшар был необычного окраса для банхара, но если его старший брат был элегантным белоснежным банхаром с ухоженной шелковистой шерстью молочного цвета, то шкура Тайшара, будто выгорев на солнце, была грязного рыжего оттенка. И всё же, Тайшар был красивой овчаркой, а осознание собственной красоты только подпитывало его скрытую надменность и ощущение собственной важности.

Звук хрустящей соломы под лапами Бурула разбудил Харала. Он открыл один глаз и недовольно спросил:

— Чего ты приперся, старший брат?

— Хозяин уже покурил трубку. Сейчас будет готовить для нас еду. «Нужно вставать», — с безразличием произнёс Бурул.

От разговора двух братьев проснулся Тайшар, но не подал виду, продолжая лежать и делать вид, что спит.

— О-о! «Он готовит?» — акцентированно произнёс Харал. — И что же на этот раз? Мутную воду и голые кости?! А, может быть, непромытые говяжьи кишки или же мои любимые бычьи копыта, которые я буду переваривать, пока не помру от старости?! — язвительно заметил он.

— Не знаю, — с тем же спокойствием и безразличием говорил Бурул. — Лишь знаю, что нам следует казаться для него бодрыми и готовыми к работе.

Бурул несколько понуро вышел из загона, но не был расстроен или зол. Он, уже привыкший к нападкам Харала, относился к сложному характеру младшего брата с принятием, но в душе искренне не понимал его озлобленности. Бурул обошёл загон и заглянул в старенькую, обветшавшую будку, где всегда можно было найти четвертого из братьев — Санана. Санан вообще редко спал и в большей мере просто лежал в одиночестве. Он любил работать, но держался отстранённо, когда это было возможно. К примеру, во время весенней стрижки скота от собак требовалось удерживать огромную отару овец в определённом месте, и для этого была необходима железная дисциплина, умение держать позицию и быстро реагировать на команды хозяина. С этой задачей Санан справлялся лучше всех. Работе он отдавал всего себя, но отдыхать совершенно не умел. Весь его досуг состоял из лежания в своей старой будке и самокопании.

Не успел Бурул подойти к будке, как из неё послышался голос Санана:

— Хозяин зовёт?

— Да, Санан. Идёшь?

— Иду…

Санан, словно большая черная тень от облака, с плавностью змеи выполз из будки и пошёл за Бурулом. Санан и Харал были близнецами — похожи, как две капли воды. Может быть, Харал был несколько крепче, но всякое движение Санана было плавным и легким, в то время как Харал двигался с бурной импульсивностью и агрессией. И ещё Санана, в отличие от старшего брата, не украшали шрамы по всему телу, в шкуре не было проплешин, а уши были целыми. Всё это объяснялось не трусостью или малодушием, а скорее отсутствием желания у Санана бороться за власть в стае. Помимо наличия левого глаза и целой шкуры, Санан в целом был неотличим от Харала. Единственное, что выдавало в нем другого банхара и выделяло на фоне всех остальных братьев, были большие глаза цвета яркого янтаря.

Бурул, а за ним и Санан, подходили к юрте пастуха. Параллельно им из крытого загона вышли потягивающийся Харал и зевающий Тайшар. Пастух уже подошёл к мискам собак и выскреб из деревянной долбленой чаши немного забродившую густую похлебку из баранины, от мяса которой остались лишь обглоданные кости. Желеобразной жижей застывшая похлебка падала в собачьи миски. У Харала, несмотря на всю строгость его вида, потекли слюни, медленно сползающие наземь, а Тайшар хищно облизывал пасть, обнажая розовые десна, из которых выходили белые острые клыки. Все псы готовы были броситься на еду, но терпеливо ожидали отмашки от хозяина. Пастух выгреб остатки похлебки в миску, отложил в сторону чашу, сел на лавку и продолжил раскуривать табак. Он смотрел на собак с мудрым безразличием и ни одной эмоции нельзя было прочесть на его плоском смуглом лице. Его черные, как смоль, глаза из-под морщинистых нависших век заглядывали прямо в душу каждому из псов, и каждый отводил взор, не выдерживая тяжелого взгляда старого пастуха, признавая власть человека над собой. И даже буйный и непокорный Харал был не в силах противостоять старому пастуху в этой дуэли взглядов. Человек привстал с лавки, его лицо на мгновение искривилось в полугримасе, походящей на оскал, как тут же вся округа услышала пронзительный свист.

Это был клич для Цухула — второго по старшинству, но первого по силе и власти среди них. Цухул был единственным из братьев, кого пусть не уважал и не боялся, но опасался Харал, а потому и признавал его. Цухул появился неожиданно, поднявшись по пологому склону и выбежав из балки неподалёку от животноводческой стоянки. Он всегда спал отдалённо от всех, охраняя человеческие владения, — в самой низине широкой и глубокой высохшей балки, где когда-то протекала большая степная река, отгоняя запахом своего присутствия нежелательных гостей: лисиц, хорьков, корсаков, шакалов. И даже волки, почуяв его, не решались напасть на стоянку.

Цухул за считанные секунды добежал до юрты хозяина и встал в ряд с остальными псами. Он был заметно крупнее всех. Если сила Тайшара была сплавом жира и природной мощи, а Харала заключалась в неудержимой агрессии, пограничной бешенству, то Цухул был опытным волкодавом, бойцом, охотником, сторожем и пастухом. Кроме того, в росте и мощи он превосходил каждого из своих братьев. Его тело и воля были будто сотканы из стальных прутьев — такое впечатление он производил. Абсолютно черного окраса — он был словно тень во время погони за дичью. Плотная шерсть облегала его мышцы, а колтуны на шее, как у Харала и Санана, будто грива, делали его похожим на льва. На черного льва — властителя этих степей.

Пастух вновь сел на лавку и еле слышимым шепотом назвал каждого из псов по имени, начав со старшего и закончив самым младшим: Бурул, Цухул, Харал, Санан, Тайшар. Изрезанное глубокими морщинами смуглое, несколько коричневатое, широкое лицо с треугольными толстыми бровями и узкими черными глазами, оставалось безмолвным. Человек выдохнул облако табачного дыма из своего рта и носа и звуковой командой, похожей на щебет птиц, скомандовал овчаркам есть. Собаки налетели на миски и опустошили их за какие-то секунды.

Часть III

Лето в степи — время тяжелое. Днём неистовое солнце плавит всё, до чего только может дотянуться своими огненными лучами, а ночью безветренная духота, исходящая от неостывшей земли лишает последнего, что может предложить этот мир — возможности дышать. Лишь одинокая луна и миллионы звёзд заставляют людей и зверей на миг улыбнуться в этом суровом мире великой степи. И всё же, жизнь здесь цветет, и нет ни единой секунды мертвого покоя тишины. Где-то в океане из ковыля и полыни, танцующих на ветру, стрекочут кузнечики. Бабочки, порхая на порывах ветра, выискивают на земле цветы. Из многочисленных нор доносятся писки сусликов и тушканчиков, а в небе величественно парит степной орёл. Издаваемый им звонкий клёкот, разносящийся на многие километры по округе, лишь разукрашивает всю суровую, но романтичную действительность бескрайних степей.

Вдруг резкий и пронзительный свист ворвался в идиллию природных звуков — это была пастушья команда для собак. Цухул, как всегда, с щенячьим энтузиазмом рванул к хозяину, Санан, будто предугадав команду, уже направился к юрте, а Харал вместе с Тайшаром неторопливо шли вразвалку. Ну, а Бурул и так был у ног пастуха, где проводил всё своё свободное время. Собаки кружились вокруг хозяина и никак не могли понять, почему они не принимаются за ежедневную работу, механизм которой уже довели до безупречного автоматизма.

— Почему мы не выходим? — устав от ожидания, спросил Тайшар.

— Жалкий старикашка! Он уже, наверное, забыл о работе, — язвительно ответил Харал.

— Закрой свою поганую пасть! — прорычал Цухул, окинув гневным взглядом Харала.

Собаки начали бесноваться. Цухул и Харал рычали, обнажая до розовых десен свои острые зубы, а остальные братья лаяли, бегая вокруг очередной драки между двумя сильнейшими братьями, где всякий раз победителем выходил Цухул. Пастух, начав интенсивнее выдыхать дым, с интересом стал наблюдать за назревающим боем, и все собаки это заметили. Цухул с Харалом начали рычать еще яростнее, а остальные псы залаяли громче. И всё же, неминуемую бойню удалось избежать — пастух, а затем и братья уловили шум.

Глухой звук копыт скачущей лошади доносился до стоянки и с каждой секундой становился всё отчетливей. Всадник на молодом гнедом коне подъехал к юрте и ловко спешился. Это был сын пастуха. Он работал здесь с детства, помогая отцу во всём. Парень подбежал к отцу, проигнорировав всех собак, и эмоционально заговорил с ним на непонятном человеческом языке. Братья не могли понять, о чем идет речь. Особенно любопытно было Бурулу, ведь ему доверяли играть с маленькими детьми этого молодого мужчины, в то время как остальным псам запрещалось подходить к ним. Санан же, завиляв хвостом, начал вглядываться в степь, ожидая девушку, приезжавшую с сыном пастуха, — его жену. Она была единственным человеком, с кем Санану было по-настоящему комфортно, и кому он позволял себя гладить. Он, обычно равнодушный и спокойный, превращался в ласкового и робкого щенка при виде неё. Девушка всегда приносила с собой белоснежные солоноватые шарики, каких Санан никогда не видел и не пробовал до встречи с ней. Угощая Санана, она гладила его с материнской любовью и заботой, но не забывала о почтении к банхару, уважительно не переходя границы дозволенного. А ночью, когда безбрежная небесная синь превращалась в темный небосвод, Санан лежал на коленях доброй девушки, вглядываясь ввысь. Они оба, всякий раз, замечая вспыхнувшую падающую звезду, провожали взглядами её исчезающий след — тонкую полоску звездной пыли, меркнущую в темноте, а потом вновь долго смотрели на мерцающие звезды, собравшиеся в созвездия в недосягаемой вышине занебесья.

Сын продолжал говорить, размахивая руками, прикрикивая и немного улыбаясь, но улыбка его была скорее не от веселья, а от бури самых разных чувств, смешавшихся внутри него. Пастух встал и зашел в юрту, оставив свою тлеющую трубку на лавке. Вышел он уже в черном стеганом полукафтане и лёгкой кожаной шапке, обитой овечьим мехом со свисающей красной кистью на шелковом шнуре. Полукафтан был опоясан толстым ремнём с серебряными колокольчиками, на котором висела крупная плеть, длиной чуть меньше метра, с буковой рукоятью, плотно оплетённой бычьей кожей и кнутовищем в четыре переплетенные между собой пряди, оканчивающиеся вшитым свинцовым набалдашником весом в четверть килограмма. Также на поясе висел тканевый кисет для табака и небольшой чехол для трубки, а нож, как и все степняки, старый пастух носил в голенище сапога. В руках он держал длинный трехметровый бич.

Собаки, услышав характерный звон серебряных колокольчиков на поясе пастуха, возбуждённо залаяли и забегали вокруг него. Они знали, что звук колокольчиков для них означал лишь одно — охота. Молодой сын пастуха, немного улыбаясь от волнения, нервно переступал, ожидая одобрения пойти на охоту вместе со своим отцом. Он перебирал поводья в своих руках, чем только беспокоил лошадь. Было видно, что он хочет отправиться на охоту, а старый пастух молча сел на запряженного коня, на котором приехал парень, и умчался галопом в ту сторону, откуда прискакал его сын. Вполуоборот он негромко произнёс:

— Цухул, Харал, Тайшар!

Три банхара вмиг ринулись за лошадью и быстро догнали её, поравнявшись с ней. Пастух предсказуемо не взял с собой Санана, которому в охоте явно не хватало решительной жестокости хищника, и Бурула, которому не хватало всего, чтобы быть хорошим охотничьим псом: ловкости, хитрости, скорости, силы. Они остались в помощь молодому пастуху, им предстояло выпасти отару курдючных овец и гурт красных быков. Необходимо было прогнать стада вниз по балке на выпасные пастбища, а затем вернуть их обратно на стоянку. Кроме того, домашний скот нужно было напоить, загнав на водопой у небольшой речки, что была неподалеку. Бурул с Сананом и вдвоем смогут справиться с этой нелегкой задачей. Из пяти братьев-банхаров именно Старый Бурул и Санан были лучшими пастухами.

Не успела пыль от копыт ускакавшего коня и лап бежавших вслед банхаров окончательно осесть на земле, как молодой пастух уже запряг старую хромую кобылу чубарой масти и выгнал из длинного крытого загона гурт красных массивных быков, за которыми шли мычащие коровы и неуклюжие телята. Из овечьего открытого загона, стоявшего рядом с коровьим, молодой пастух вывел отару овец. Громкие и неказистые курдючные овцы вместе с гуртом коров выходили в открытую степь, подгоняемые лаем Бурула и Санана.