Безлюди. Одноглазый дом

Женя Юркина, 2023

Пьер-э-Металь – город, скроенный из камня и металла. Его улицы петляют меж глухих трущоб, шумных таверн и оживших от одиночества домов – безлюдей. Уникальная сила – их дар, служба им – проклятие. Осиротевшие сестры Гордер попадают в чужой город и оказываются втянутыми в опасное расследование. Они – ключи к разгадке, запертые в безлюде. И если мир так жесток, можно ли доверять незнакомцам, предложившим руку помощи? Лютен – одержимый смотритель безлюдя. Домограф – увлеченный исследователь и карьерист с безупречной репутацией. Хозяин таверны – балагур, герой сплетен и жутких легенд. Город погряз в тайнах и заговорах: убийцы, предатели, влиятельные толстосумы, религиозные фанатики… Настало время бросить им вызов. Первый роман цикла «Безлюди» Жени Юркиной. «Безлюди» – мрачный и изысканный мир условных девятнадцатого – начала двадцатого веков, маленький городок, хранящий темные секреты, и две сестры, вынужденные противостоять обрушившимся на них невзгодам среди скрипа живых стен. Приключения, детектив, поиск дома, поиск ответов – все это «Безлюди».

Глава 3

Свой чужой дом

Ежась от утренней прохлады, Офелия закуталась в одеяло и вдруг обнаружила, что сестры нет рядом. Сон тут же развеялся, и она побежала искать Флори. Обнаружить ее оказалось проще простого: с кухни доносились запахи свежезаваренного чая и сливочного масла. Старшая сестра пекла тонкие кружевные блинчики, щедро сдабривая их сахаром. Офелия спросила, откуда Флори взяла продукты. Нашла в кладовой — там, где и положено хранить продовольствие. Офелия указала на неприметную дверцу в углу и строго сказала:

— А тебе разрешили туда входить?

— Я и не спрашивала. — Флори пожала плечами, а потом с ухмылкой добавила: — А кто-то против?

Стало быть, правила дома Дарт просто выдумал. Иначе почему Флори бродит, где хочет, а ей нельзя и шагу ступить без разрешения? Офелия насупилась. Старшая сестра тут же придумала ей задание и поручила расставить посуду к завтраку.

Когда Бо с громким лаем выскочил из-под стола, Офелия от испуга чуть не выронила тарелку. Пес стрелой пролетел мимо и закрутился вокруг хозяина. Сегодня Дарт снова был каким-то другим, разлинованным и клетчатым одновременно: из-под полосатого халата виднелись пестрые пижамные штаны. Образ завершали карандаш за ухом и мятые листы бумаги, торчащие из кармана. В таком виде Дарт изобразил что-то вроде приветственного поклона, рассеянно потрепал Бо за ухо, а потом побрел к окну, огибая стол и протискиваясь между стеной и стулом. Он был искусным притворщиком, и если Флори это настораживало, то у Офелии вызывало восторженный интерес.

Дарт забрался на подоконник, чтобы разглядывать зеленую изгородь. Всем своим видом он показывал безразличие к тому, что творится на кухне, и от завтрака отказался. Флори фыркнула, очевидно, приняв отказ за личное оскорбление.

— В этом доме всегда снятся кошмары? — спросила она придирчиво.

— Не знаю. Мне вообще ничего не снится, — ответил Дарт и возвратился к созерцанию вида за окном.

— Мне всю ночь мерещились какие-то звуки… — продолжала Флори обеспокоенно. Офелия ничуть не удивилась. Просто безлюдь испытывал новую гостью, и даже хорошо, что она не попала в ловушку живых платьев из шкафа.

— Это из-за грозы. — Дарт даже не повернулся к ним и будто бы говорил с окном. Прислонившись головой к стеклу, он забормотал: — Ночью небеса плакали и метали грозные взгляды на город, а тот безропотно пережидал непогоду. И только они вдвоем — небо и город — знали причину этой грозы…

Распевный голос Дарта смолк. Послезвучие слов повисло в воздухе и медленно угасло, поглощенное стенами. От его дыхания на стекле проступило и тут же стало таять запотевшее пятно.

— Это надо записать… — Дарт зашуршал бумагой в кармане, а затем слово в слово повторил прозаический этюд, пока водил карандашом по измятым листам.

Тем временем Флори задумчиво оглядывала помещение, словно искала подходящий повод, чтобы снова заговорить. Ее внимание привлекла дверь в углу — та самая, что осталась загадкой для Офелии. Наверняка сестра пыталась заглянуть и в эту комнату, пока хозяйничала на кухне.

— А что за той дверью?

— Проверь. — Дарт с небрежностью махнул рукой, роняя с колен листы.

— Она заперта.

— Почему?

— Тебе, наверно, лучше знать. — Флори пожала плечами. Она не любила глупые загадки, оскорблявшие ее острый, пытливый ум.

— Я уже и забыл, когда заходил туда.

— Судя по планировке, это столовая, — предположила Офелия, изучившая столько папиных чертежей, что могла бы ориентироваться в любом здании.

— Да. Точно. Все время забываю о ней. Когда живешь один, столовая ни к чему. — Дарт вздохнул, словно истина внезапно открылась и опечалила его, а затем устремил трагический взгляд куда-то сквозь стену. — Большие пространства не прощают одиночества. — Его взгляд переметнулся к ним. — Как вам? Надо бы записать, да?

Не дождавшись ответа, Дарт спрыгнул с подоконника, чтобы поднять оброненные листы, и устроился прямо на полу, записывая очередную мысль. В творческом порыве он и не заметил, как сестры выскользнули из кухни, чтобы не мешать.

— Я же говорила, что он каждый день разный! — воскликнула Офелия, запрыгивая на кровать.

— Он псих! — заявила Флори. — Мы уходим. Сейчас же.

Не дожидаясь возражений, сестра принялась собирать вещи. Их было немного, поэтому управилась она быстро. Офелия молча наблюдала. В голове крутилось столько слов, а вырвались почему-то самые неподходящие.

— Ты злая!

Флори щелкнула замками чемодана и замерла. Ее глаза потускнели и наполнились какой-то непостижимой печалью. Офелия тотчас пожалела о сказанном. Ей не хотелось обижать сестру, а только возразить, чтобы остаться. Возможно, Флори была слишком мнительной, опасливой, недоверчивой, но никак не злой.

— Прости, — прошептала Офелия, с трудом выдохнув слово. — Я… так не думаю. Просто не знаю, как тебя переспорить.

Флори присела на кровать — так близко, чтобы они соприкасались локтями.

— Не всегда нужно спорить, Фе, — ласково проговорила она, как будто позабыла о своей обиде. — Мы должны доверять друг другу, понимаешь?

Офелия кивнула и тут же снова стала препираться:

— Почему же сейчас ты не веришь мне? Дарт — не плохой человек. Он не сделал ничего дурного и всегда был добр к нам.

— Ты еще мала, Фе! — Старшая сестра снисходительно вздохнула, как будто разговаривала со своей семилетней ученицей.

Офелии не понравилось, что опять все свелось к возрасту. В споре это было чем-то вроде шулерства, спрятанной в рукаве карты, которая обманом появлялась на столе в момент, когда нужно спасать проигрышную партию. Флори часто мухлевала, а потому всегда побеждала. Вот и сейчас, уверенная в своей правоте, продолжала нагнетать:

— Ты не представляешь, что могут совершать люди, завоевав твое доверие.

— Я и не хочу представлять! — фыркнула Офелия. — Если в каждом человеке видеть врага, как тогда искать друзей?

— Я твой друг. Мне ты можешь доверять.

Пререкания могли продолжаться вечно, если бы не звон дверных колокольчиков. Флори тут же оставила нравоучения и убежала проверить, кто пришел. Сгорая от любопытства, Офелия последовала за ней. Когда они выскочили на лестницу, Дарт уже встретил гостя. Сестры не видели его, только слышали бархатный голос из-за двери. Услышав шаги, Дарт обернулся и проворчал:

— Домограф уже ждет. Долго будете возиться? Идемте!

Дарт вышел на улицу, не придав значения тому, что до сих пор одет в домашнее.

В спешке Флори зацепилась носком туфли за порожек и упала бы, не подхвати ее домограф. Он среагировал молниеносно, будто ежедневно тренировался ловить неуклюжих девушек. Флори густо покраснела, так что веснушки стали почти незаметны, и, пробормотав извинения, сбежала по ступеням, на ходу одергивая платье.

Домограф остался невозмутим: слабая улыбка едва промелькнула и тут же скрылась в аккуратной, будто бы очерченной под линейку, бородке. Весь его вид говорил — нет, кричал! — о крайней педантичности. Темные волосы зачесаны назад, дорогой костюм без единого залома и лишней ворсинки, обувь начищена до блеска. Не человек, а идеальная картинка. Офелия сомневалась, что когда-либо таких встречала. Еще больше ее поражало, что домограф оказался вовсе не седовласым старцем, умудренным многолетними исследованиями, а вполне молодым солидным человеком.

Рядом с ним стоял его антипод, чудаковатый Дарт: взъерошенный, суетливый, в неряшливой одежде. Пытаясь загладить неловкую ситуацию, он поспешил представить всех друг другу.

Имя домографа звучало заковыристо даже для здешних мест — так, что трудно повторить с первого раза. Зная это, он протянул карточку с его полным именем «Риндфейн Хаммонд Эверрайн», а также подсказкой — сокращенным «Рин». Оно напоминало дребезжанье велосипедного звонка, на котором развозили почту в Лиме: «Ринь-ринь-ринь, вам письмо!»

Кроме мудреного имени господин Эверрайн мог похвастать навороченным автомобилем с откидным верхом. Было непривычно оказаться в салоне, и Офелия долго не могла найти удобное положение: то упиралась коленками в переднее сиденье, то прижимала локти к бокам.

Пока она крутилась и вертелась, автомобиль катил по пыльной дороге. Рин вел размеренно и аккуратно: притормаживал перед кочками, объезжал ямы и никуда не торопился, чем очень раздражал нетерпеливого Дарта.

— Ты учился водить у гусеницы? — спрашивал он, нервно дергая ногой.

Рин сохранял спокойствие и отвечал, что сегодня выходной и спешить ему некуда. Тогда Дарт начинал бубнить что-то про транжирство времени и кучу домашних дел.

— Я заметил, что ты сегодня домашний. — На миг домограф отвлекся от дороги, чтобы бросить взгляд на полосатый халат. Дарт насупился и отвернулся к окну.

Когда они приехали на место, Рин предусмотрительно оставил автомобиль в тени чахлых деревьев, отделяющих дома от дороги. В полуденный час на улице было безлюдно, и никто не видел, как их разношерстная компания направилась к серому зданию: с виду оно больше походило на лечебницу, чем на чье-то жилище.

Прямая неотесанная туша из камня была построена их прадедом — детским врачевателем. Всю жизнь он провел в своем кабинете, что, скорее всего, приучило его довольствоваться маленькими помещениями и скромной обстановкой. С тех пор в облике фамильного дома ничего не менялось: он стоял на небольшом клочке земли и не имел никаких архитектурных излишеств.

Рин деловито обошел участок и заглянул в окна. Затем поднялся на крыльцо и, поставив на перила портфель, выудил большую тетрадь в картонной обложке. К верхнему уголку крепилась тонкая цепочка, держащая карандаш. Рин вручил канцелярию Дарту и снова нырнул рукой в портфель, чтобы извлечь странные очки с разноцветными линзами, будто собранными из осколков витража. Оправа у них была массивная, со множеством латунных деталей, а вместо дужек — кожаный ремешок на заклепках. Рин нацепил очки на лоб и повернулся к Флори:

— Вы хозяйка?

Она неуверенно кивнула. Домографа и такой ответ устроил.

— Что ж, открывайте дверь. Проверим, что прячет ваш дом.

Флори остолбенела. Покидая дом в спешке, они напрочь забыли о такой мелочи как ключи. Тем не менее дверь оказалась заперта, словно кто-то заботливо закрыл замок изнутри. Сестра путано объяснила, в чем проблема. Рин, к удивлению, остался невозмутим, если не считать того, каким пронзительным взглядом он обвел своих спутников.

— Ты уверен, что они живут здесь? — спросил домограф у Дарта.

Получив какое-никакое, но подтверждение, Рин подошел к двери, чтобы изучить замочную скважину. Ему хватило пары секунд. Он самодовольно хмыкнул и вернулся к своему портфелю, откуда вытянул сверток из мягкой кожи, похожий на футляр для инструментов брадобрея. Затем присел, опершись на колено, разложил вещи прямо на крыльце и задумался. Заглянув ему через плечо, Офелия заметила внутри кожаного свертка десятки маленьких кармашков с металлическими заклепками. В них, как выяснилось чуть позже, хранились ключи от самых разных замков. Рин безошибочно определил подходящий.

— Теперь можно перейти к исследованию, — заявил он, открыв дверь. — Если пойдете внутрь, держитесь позади меня и молчите, ясно?

Все подтвердили, что принимают правила. Тогда Рин надвинул очки на глаза и решительно переступил порог. Дарт последовал за ним, а сестры остались стоять на крыльце, заглядывая в дом и не решаясь войти.

Рин двигался по темному холлу медленно, почти крадучись. Крутил головой, шарил в воздухе руками, изучая пространство на ощупь. Когда же он продвинулся ближе к лестнице, дом ожил. Стены задрожали, доски на полу разразились оглушительным треском и вздыбились, как шерсть разъяренного зверя. Посуда в буфете тревожно задребезжала. Что-то заныло и заскрипело из глубины комнат, усиливаясь эхом.

Флори схватила Офелию за руку и оттащила подальше от порога, на крыльцо.

В отличие от них, Рин отступать не собирался. Он что-то сказал Дарту, и тот внес запись в тетрадь. Добравшись до противоположной от выхода стены, домограф прильнул к ней, будто хотел подслушать разговор в смежной комнате. Буфет огрызнулся звоном посуды, но не сдвинулся с места.

Под крышей заскрежетало, и Офелии померещилось, что потолок готов обрушиться. Только она об этом подумала, как волна горячего воздуха хлынула из кухни. Их словно бы обдало жаром из печного короба. Дарта сшибло с ног и протащило по полу, то же самое произошло и с домографом: как бы отчаянно он ни цеплялся за притолоку, невидимая сила вытолкала его и швырнула к входной двери. Вторая волна была обжигающей и такой мощной, что вынесла Дарта и Рина на улицу, словно щепки. Все произошло слишком быстро, и сестры, не успев даже ойкнуть, повалились друг за другом.

Расправившись с незваными гостями, дом стих.

Офелия, которая едва не скатилась по ступенькам, ушибла плечо. Флори отделалась стесанным локтем. А вот парням досталось сильнее. Дарт врезался спиной в перила, сломав деревянную балясину, и теперь кряхтел, как старик. Рина — как самого злостного нарушителя — дом отбросил за пределы крыльца.

— Спокойно, все под контролем! — донеслось из куста жасмина, откуда вскоре выбрался Рин.

Он отряхнул костюм, а затем снял с головы треснутые очки, не заметив, что в волосах застряло несколько торжественно-белых лепестков. Растерянно покрутив в руках сломанную оптику, Рин положил ее в портфель, а взамен достал пучок деревянных палок и коробок спичек.

— Что вы задумали? — испуганно спросила Флори, наблюдая, как Рин решительно поднимается на крыльцо. Все выглядело так, будто он намеревался спалить дом.

— Все дома боятся пожаров, — отозвался Дарт. — Безлюди цепенеют от страха, когда чуют дым.

Пока он объяснял, Рин поджег несколько ароматических палочек и сунул их в замочную скважину.

Из-под двери потянуло горьковатым запахом древесного дыма.

— Думаю, я наглядно продемонстрировал вам, что это безлюдь, — бросил Рин через плечо. — Остались формальности.

Он подождал, пока благовония в замочной скважине прогорят, потом провернул ключ и толкнул дверь.

Появление Рина снова пробудило недовольство дома, но теперь оно выражалось лишь в потрескивании стен. Очевидно, дымный запах пугал безлюдя и заставлял умерить свой пыл. Теперь ничто не мешало Рину завершить осмотр. Он позвал Дарта на подмогу, вручил половину благовоний и распорядился проверить кухню, а сам направился на второй этаж. Доски на полу приняли свое привычное положение, звуки стали тише и теперь слышались откуда-то сверху, словно Рин увлек их за собой.

Дарт обернулся и с хитрой ухмылкой обратился к Флори:

— Не хочешь поучаствовать?

Конечно, она согласилась. Офелии ничего не оставалось, как последовать за ними. Флориане доверили нести пучок древесных палочек — и, судя по ее недовольному лицу, это было совсем не то, на что она рассчитывала, принимая приглашение.

Они обошли кухню, где не нашлось ничего подозрительного, кроме кружки, умудрившейся склеиться заново. Дарт решил проверить подвал, пусть для этого пришлось пройти череду препятствий: отодвинуть сундук, выбить засов и откинуть крышку люка. Из подвала дохнуло затхлостью, как из мешка с гнилой картошкой. Заметив на внутренней стороне люка темные пятна и разводы, Дарт изменился в лице и попросил фонарь.

Когда Офелия подоспела с помощью, он уже перебрался на лестницу. Слабый желтый свет пятном упал вниз и вскользь озарил пол. Неясная картинка, словно вспышка, мелькнула перед глазами, — Офелия не успела понять, что это было. Резкий укол страха пронзил ее насквозь. Она не могла описать увиденное, но когда раздались возгласы Дарта, упоминающие Хранителя, поняла: он обнаружил что-то ужасное.

— Позовите Рина!

Офелия бросилась к домографу, и спустя минуту они вернулись на кухню. Рин склонился над подвальным люком и тут же отпрянул, потому что Дарт выскочил оттуда как шут из шкатулки — лицо бледное, глаза дикие.

— Там Мео… Мео… — Слова перемешались с судорожными вдохами, и Дарт никак не мог справиться с этим. Тем не менее все поняли, что он имел в виду. Его руки, перепачканные кровью, красноречиво говорили о том, что никак не удавалось произнести вслух.

— Дело дрянь, — мрачно произнес Рин. — Нужно вызвать следящих.

При упоминании стражей правопорядка Флориана напряглась.

— Мы здесь ни при чем, — затараторила она. — Вы же не думаете, что…

— Конечно, нет! — перебил Дарт. — Мы не думаем, что две юные особы могли размозжить человеку голову.

Офелия ахнула. Только сейчас она поняла, что видела в мелькнувшем пятне света. Стало дурно, перед глазами почернело, и она медленно осела на пол.

Когда Офелия пришла в себя, то уже лежала на крыльце дома, ощущая на лице прохладные капли воды. Очевидно, так ее пытались привести в чувство. Флориана сидела рядом и дрожала, будто от озноба.

— Нам нужно поторопиться, Фе, — пробормотала она, сжимая стакан с водой. — Я соберу вещи…

Офелия ощутила тот же страх, что и сестра. Им снова придется прятаться, как преступницам.

Собирая оставшийся скарб, они услышали о дальнейших планах: Рин намеревался сообщить следящим о происшествии, а Дарт оставался в доме, чтобы осмотреть подвал. Но прежде Рину предстояло сбросить балласт из двух напуганных сестер.

По пути они не проронили ни слова, и домограф сам, безо всяких вопросов, прояснил главное для них. Дом действительно оказался безлюдем — молодым, не умеющим управлять собой, а потому опасным. Рин подозревал, что убитый стал жертвой бесконтрольного безлюдя. Это были всего лишь догадки, но он обещал уладить ситуацию как можно скорее и посоветовал сестрам оставаться под присмотром Дарта. Флори, все еще одержимая недоверием к нему, попыталась возразить — и получила вежливый отказ.

— Как я понял, вы боитесь, что следящие заберут Офелию в приют? — уточнил Рин и, услышав положительный ответ, продолжил: — Понимаю ваши страхи, потому и предлагаю самое безопасное место, где следящие вас не найдут. А они будут вас искать.

Флори сразу сникла и обхватила себя руками. Офелия отвернулась к окну. Внезапно на нее накатило болезненное осознание того, в каком положении они оказались. У них забрали единственное пристанище. Оно стало безлюдем и местом чьей-то гибели… уже не в первый раз. Жуткая картина до сих пор стояла перед глазами. Очередной кошмар, заключенный в стенах фамильного дома.

Когда автомобиль остановился, Офелия спешно вытерла слезы и вышла первой. На сей раз безлюдь не торопился открывать им дверь, и Рину пришлось воспользоваться ключом из своего арсенала. Чемодан он оставил у порога, отказавшись входить в дом. Флори удивленно спросила почему.

— Мое присутствие раздражает безлюдей, — ответил Рин. — Не хочу доставлять неудобства.

По лицу Флорианы было понятно, что у нее осталась еще дюжина вопросов, которые она не задала из вежливости, чтобы не задерживать Рина.

Безлюдь спокойно воспринял их появление: притворился обычным домом и затаился, словно не желал выдавать себя, пока лютена нет рядом. Зато Бо встретил их со всей собачьей радостью.

После обморока Офелия чувствовала себя отвратительно, словно у нее резко поднялась температура. Тревога и страх раскалили ее тело, как доменную печь. Флори уговорила ее прилечь. Офелия не хотела засыпать, боясь кошмаров, навеянных тем, что ей довелось пережить сегодня. Южане говорили, что сон исцеляет: очищает тело от усталости, а голову — от дурных мыслей. Кошмары, по их словам, вскрывают душевные раны, а из них, точно гной, выходят губительные чувства… До недавнего времени Офелия искренне верила в целебное свойство снов, но в западном городе суеверия с юга не действовали. Им не удалось заглушить ту боль, что поселилась в душе после смерти родителей, и вряд ли от этого существовало хоть какое-нибудь лекарство.

Как бы она ни противилась, веки сомкнулись, и сознание провалилось в тягучий, беспокойный сон. Почуяв чье-то присутствие, Офелия распахнула глаза и увидела в дверях Дарта в сопровождении Бо. Вместе с ними в комнате появился чемодан.

— Извини, что разбудил, — пробурчал Дарт. Лицо у него было мрачным, осунувшимся, словно сам он провел без сна долгое время и сейчас держался из последних сил. — Вам нужно уйти на пару часов, пока совет лютенов не закончится.

Она собиралась спросить, что это значит, но Дарт уже скрылся.

После сна Офелия чувствовала себя еще хуже и винила фамильный дом, убежденная, что он выкачал из нее все жизненные силы. Она даже села с трудом, пытаясь привыкнуть к тяжелой и неповоротливой голове.

Место, где они оказались сейчас, едва подходило для роли убежища, и одному Дарту известно, сколько еще опасных ловушек таилось в глубине запертых комнат. В каждом уголке чувствовалась жизнь: занавески дышали, стены могли выражать эмоции, а платья в шкафу вели себя как живые.

В отличие от безлюдя, их фамильный дом обладал какой-то застывшей, мертвой атмосферой. Она поняла это с первого дня переезда и позже рассказала сестре о своих ощущениях. Флори сделала серьезное лицо и даже участливо покивала, но в какой-то момент вдруг нахмурилась, взяла Офелию за руку и произнесла речь: «Милая, я понимаю твои чувства… Мне тоже не нравится это место, потому что с ним связаны тяжелые времена, но дом не виноват, что мы видим его мрачным и неуютным. Он лишь отражает наше душевное состояние, понимаешь? Поверь, пройдет время, и ты полюбишь его, как дедушка, дядя Джо или мама…» Тогда Офелия ответила: «Я не хочу любить дом, как те, кто в нем умер!» Эти слова разозлили Флори. Щеки вспыхнули от гнева, взгляд стал колючим и жестким. «Больше не говори так никогда!» — процедила она сквозь зубы и отпустила руку, словно ей вдруг стало противно. Офелия упрятала тревожные мысли и боль так глубоко, чтобы они случайно не просочились опять. Их фамильный дом казался ей пугающим, холодным — как мертвец. А о мертвых плохого не говорят.

Внезапно стены дома сотряс громкий шум, похожий на удар в медную тарелку. Не прошло и минуты, как появилась Флори, чтобы поторопить.

— То Офелия ложись, то Офелия вставай, — проворчала Фе, слезая с кровати.

За спиной Флори нарисовался Дарт, который даже в своей нелепой пижаме выглядел сурово.

— Поздно, они пришли. Сидите как мыши. И запритесь. — Он хлопнул дверью и ушел. Пусть его слова прозвучали сдавленным шепотом, Офелию не оставляло чувство, что на нее накричали.

Когда в доме раздался металлический скрежет, Флори поспешно задвинула щеколду и прильнула к замочной скважине. Ничего не увидела, прислонилась ухом.

— Что там? — Офелия подкралась к сестре, и та жестом заставила ее замолчать.

До них доносилось множество разрозненных глухих голосов, но слов было не разобрать. Сестры сидели у двери, попеременно заглядывая в замочную скважину и прислушиваясь. Внезапно Офелия ойкнула, поняв, какую ошибку они совершили.

— Ты чего? — шикнула Флори.

— Наши платья! Платья в ванной! Мы оставили их сушиться.

— Уж точно лютены не в ванной собираются, — попыталась отшутиться Флори.

Конечно, маловероятно, что кто-то из лютенов обнаружит платья, изобличающие их присутствие в безлюде. Да и неизвестно, чем это могло обернуться, однако Дарт не просто так беспокоился, чтобы сохранить тайну.

Офелия твердо решила, что должна пробраться в ванную и скрыть следы. Флори настаивала оставить все как есть и не высовываться, потому что намного опаснее попасться самой.

— Я, в отличие от платья, могу спрятаться! — упрямилась Офелия.

За перепалкой они не сразу различили шаги в коридоре, а когда звук стал приближаться, разом отпрянули от двери. Отползли подальше, как можно тише перебирая руками и ногами, чтобы не выдать себя. В щель между дверью и полом прокралась тень. Кто-то стоял с той стороны, тоже слушал или подглядывал в замочную скважину. Спрятавшись за грузным телом шкафа, сестры надеялись, что их не обнаружат.

Внезапно за дверью раздался голос Дарта:

— Что ты делаешь?

Женский голос взвизгнул:

— Искала уборную.

— А в замочную скважину проверяла, не занято ли? — Дарт держался легко, ничем не выдавая волнения или злости.

— Убедилась, что ломилась не туда.

— Давай вернемся к остальным. Не хочу затягивать совет…

Снова раздались шаги — теперь умноженные на два, но удаляющиеся. Когда все стихло, сестры облегченно выдохнули. После этого стало понятно, что опасения Офелии не напрасны. Если та любопытная особа что-то почуяла через запертые двери, то платья, как сигнальные флаги, уж точно привлекут внимание.

Офелия вопрошающе посмотрела на сестру и прошептала:

— Я пойду!

— Может, лучше я?

— Нет. Я лучше знаю дом: как бесшумно открыть дверь, где спрятаться и какие доски на полу скрипят.

На самом деле ничего она не знала, но переспорить сестру было приятно. Перед тем как выйти, Офелия убедилась, что в коридоре никого нет, а голоса звучат откуда-то издалека. Она кивнула, и Флори почти бесшумно открыла щеколду. Офелия выбралась из одной комнаты и тут же юркнула в другую, напротив. Впопыхах она совершила непростительную ошибку: задела ногой ведро, и то предательски громыхнуло. Не прошло и минуты, как в коридоре раздались торопливые шаги.

Сдернув платья, Офелия заметалась по комнате в поисках укрытия и не нашла ничего лучше, чем залечь на дно ванны. Она была готова пролежать здесь, пока все не уйдут, лишь бы никто не заметил ее. Кто-то вошел в комнату. «Проклятье!» — сдавленно выругался Дарт и открыл кран. Шум воды и гул труб заглушили все остальные звуки, а когда прекратились, Офелия четко расслышала, как появился кто-то еще.

— Все в порядке? — спросил мелодичный голос. Это была девушка, но явно не та, что заглядывала в замочную скважину. Любопытная говорила высоко и визгливо, а эта особа имела спокойный, обволакивающий слух тембр.

— А? — Очевидно, Дарт не ожидал встретить ее здесь, потому и растерялся.

— Ты сегодня выглядишь бледным и обеспокоенным… даже ни разу на меня не взглянул, — продолжала девушка.

— Мой друг погиб, — хрипло отозвался он в оправдание.

— Да-да, очень печально, но я не о том. — Ее голос зазвучал тише, как бывает, когда собеседник оказывается так близко, что переходит на полушепот. — Мы давно не виделись, Дарти.

Офелия едва не фыркнула от отвращения, но вовремя вспомнила, что ей нельзя издавать ни звука. Спиной она чувствовала холод ванны, а к животу прижимала платья, еще сохранившие тепло котловой трубы.

— Лиза, нас ждут.

— Понимаю. Служба… и все такое, — томно вздохнула она. — Но я могу остаться после Совета.

— Не сегодня.

— Да ну. — Лиза удивилась отказу и обиженно добавила: — На тебя не похоже.

Несмотря на милый тембр, слушать ее было невыносимо, как и весь разговор, явно не предназначенный для посторонних ушей. Офелии хотелось стать жидкостью и просочиться в смыв ванны, где она пряталась.

— Один из наших умер, а ты ведешь себя так, будто мы собрались здесь поразвлечься! — не сдержался Дарт.

— Ты безнадежный псих и нытик! — швырнула она в ответ. Следом сердито застучали каблуки, хлопнула дверь.

Выждав с минуту, ушел и Дарт.

Офелия осталась в полной тишине, потрясенная невольно подслушанным разговором. Лежа в своем укрытии, она глядела на щербатый потолок, пытаясь перебороть неприятное, липкое чувство. Думала о девушке, отвергнутой Дартом, и о том, как глупо звучит его прозвище. В какой-то момент Офелия спохватилась, что слишком долго возится здесь.

На сей раз ей удалось не наделать шума. Тенью она проскользнула обратно в спальню, где сестра встретила ее с вопросами:

— С тобой все в порядке? Тебя точно никто не видел?

На ее лице остался вдавленный след, какой бывает от подушки после долгого сна. Флори слишком долго просидела в ожидании, выглядывая в замочную скважину. Офелия заверила, что осталась незамеченной, и тут сестра протянула обрывок бумажки с неаккуратно нацарапанным предупреждением: «Тихо! Вас учуяли!» Записку оставил Дарт, когда услышал шум и вышел проверить, что случилось. Он сунул бумажку под дверь спальни, а затем скрылся в ванной комнате, где его застала «дама в черном», — в замочную скважину Флори видела лишь часть ее наряда. На вопрос, о чем они там говорили, Офелия ответила коротко и размыто, как только смогла сообразить на ходу: «Они спорили». Она хотела добавить что-то еще, но в самый подходящий момент под дверью появилась еще одна записка: «Вы свободны». Это значило, что совет закончился.