101 полезный совет по жизневодству

Женя Левкович, 2022

Жизневодство требует определённых умений, которые приобретаются только лишь с опытом. Чтобы помочь на первых порах малоопытным жизневодцам, издательство делится с ними сомнений составителя строками и на основе оных выпускает книгу о том, как держать жилище на социальной дистанции метров погонных от отделки платья и приготовления пищи. Как уходить за умом и работать с клеем – что вообще подобает склеивать между собою; как возвращаться в Египет (правее – левее), как применять этикет и уход за собою. Жизневодцы могут узнать правила: неписания, составления резюме при нехватке слов, теорему ошибочности собственно существования; а также рецепты: защиты жаворонков от сов, горького счастья и варки цветной капусты… В настоящем сборнике собраны: Леньиздат, Рыбпотреп, Сельхозгиз, Гостбездат, Госписдат календарь за две тысячи двадцать (чтоб ему было пусто!). Замечанья по книге мы ждём без имён и без дат.

Глава вторая. Жилищное хозяйство

1. Жилищная утварь

Тряпки

В хозяйстве встречаются вещи, вот как, например,

Старые платья, костюмы, портки и бельё.

Жалко выбрасывать, ну а на новый манер

Перелатать невозможно всё это жульё.

Ну а на тряпки пустить эту ветошь легко! —

Мокрые тряпки, сухие, для пола, для стен,

Для затыкания дыр, коль окно велико,

В свете усевших от времени рам перемен.

Мягкими тряпками можно обмахивать пыль.

Грубыми — с обуви грязь на крыльце вытирать.

Тряпкам не нужен какой-то свой собственный стиль.

Их можно даже выбрасывать вместо стирать.

Тряпки в хозяйстве — подспорье и помощь везде,

Если с младенчества их обучить, как им жить.

Если клонировать их с точки сборки в гнезде,

То эти тряпки вам будут до гроба служить.

Солнечный компас филолога

Из филологии меня

Упорно сносит в зоологию.

Заклятых запятых возня

Влечёт в какую-то берлогию,

В дупловию, глубоконорию

Под косогорием лучистым.

В высоковольтную гнездовию

С птенцом разнузданно-речистым.

В уютный домик под корягою —

Под пнём прогнившим, корнем скорченным —

Не тронутым Зелёным скрягою,

Ничем бумажным не испорченным.

Либретто на мифологическую тему

Союзу композиторов города N с любовью посвящается

Дом, нежилой уже, но ещё живой, смотрит сотней пустых глазниц

На готовый сменить его железобетонный сруб.

Ветер обыск проводит: тряпьё, снотворное, шприц,

Обгоревшая рукопись, вскрытые вены водопроводных труб…

В городских трущобах, в чаще улочек узких, сгинуть?.. Уж мне поверь!..

Изморозь битым стеклом покрывает асфальт, ни души вокруг.

Где-то плачет ребёнок, и бeз толку биться в дверь —

Это музыка… Музыка спёкшейся крови, заломленных за спину рук,

Анонимных доносов, выстрелов в спину, картонных стен,

Тюрем жилого типа, тесной кладки красного кирпича,

Поздних гостей, почти безболезненно доставляющих в пункт N

Всех, кто превысил норму, положенную от стопы до плеча;

Или, напротив, ростом не вышел, или чрезмерно юн —

Молод душой, но при этом слишком уж много успел…

Ужас гонит волну по пустыне зыбучих дюн,

По барханам задушенных страхом неодушевлённых тел.

Пепел на дно оседает илом, кости жрёт кислота.

Ну а тех, кто остался в «рамках», ожидают престижный вуз,

Красный диплом, диссертация, глухота, слепота,

Липкие прикосновения местных продажных муз,

Отдающие пoтом слегка, как и всякий прилежный труд.

Проституция, кстати, не просто работа, но древний культ.

А «культурному слою» негоже бросаться в пруд,

Как Офелии слабонервной. Вдохновеньем считая инсульт,

Эпилепсию — гениальностью, что уж пенять на талант!

Что касается искренности откровений — лавр сгодится в борщ.

Отщипнём от венка, пока в царской ложе Гранд-

Дамы крупные формы располагают?

Ты лоб не морщь!

Это вечная склока за место под солнцем — престиж, уют.

Ну конечно же, можно синий от красного отличить на слух!

Но никакие линзы контактные не покажут, как птицы поют,

Как на завышенной гласной дрожит тополиный пух,

Как заполняется воздух шёпотом сонных трав,

Ивы плакучие ветви баюкают иволги грусть,

Как собирает Эхо благозвучий душистый сплав

И, смеясь, прихотливые трели заучивает наизусть…

В общем… Не было ни гюрзы, ни гадюки — сама приняла тот яд!

И не то чтобы жизнь опостылела, просто не повезло —

Слушать арфу его, флейту, колёсную лиру сутками напролёт… Говорят,

Это счастье высшее, но чрезмерность всегда непременно идёт во зло.

Ну а он? Что он! — Эвридика… Очнись… Вернись…

(Знойный полдень, злобный змеиный писк, мошкары нытьё.)

Как темно в глазах! Опускает голову ниже. Вниз, вниз

Смотрит. Видит тень свою, а думает, что её.

Он бы реки вспять,

он бы время вброд,

да тростник молчит.

Он бы вслед за ней,

да слова не те! —

Отродясь картав

Без костей язык,

онемел от лжи.

Слишком нарочит

Тот мотив, напев —

голос не звучит…

На носки привстав:

Он бы стебель сломал, и была бы ему свирель.

Он бы волос её золотой превратил в струну.

Где-то сваи вбивают… В железо впивается дрель…

Ну а он знай твердит: всё равно я тебя верну!

Отстранённая струнная, вооружённая до зубов.

Духовая моя бездыханная, в цинк замурованная живьём.

Что же это за море такое без видимых берегов?

Красное, Чёрное, Мёртвое?.. Слёзное!

Всё о нём

Безучастно молчит она, всё о нём или нет…

Иль в потёмках Аида слов даже молчать нельзя?

Всюду тени преследуют церберы. Турникет

Там на входе, а выход — не нужен.

В потёмках скользя

По течению Стикса, как будто бы не о чем петь,

Да и некому, значит, и незачем вовсе дышать…

Вот такая выходит нелепая, глупая сеть

Обстоятельств. Попались в неё — и не выбраться. Не подержать

Этих звуков в руках, не потрогать. Но ты не верь

Тишине этой мнимой. Сплошной комариный зуд

Майской ночью. Но только лишь скрипнет входная дверь,

Чуткий воздух застынет в молчании птичьем, и тут как тут

Онемевшая музыка — ископаемый раненый зверь.

1999 г., Санкт-Петербург

Басня

Крону дуба Авессалом головой задел

И в листву его вмиг золотыми кудрями врос.

Три стрелы гордеца отстранили от воинских дел.

Зарыдал Давид, повторяя один лишь вопрос:

«Сын мой, сын, почему там был ты, а не я? Не я!»

Весь Израиль вторил ему, обратившись в плач.

В сухостое шептались горлица и змея:

«Неужели Господь явил себя как палач?

Неужели же Бог у отца сыночка отнял?

Как же птенчиков нам и змеёнышей уберечь

От всесильного гнева Его и суда… Настал,

Видно, мира конец…» То смолкала безмолвная речь,

То опять с ветерком шелестела, журчала с ручьём,

Лепетала с листвой и с росою рыдала навзрыд.

И никто не заметил Творца за своим плечом —

Слишком тщательно был Он бессмысленным шумом скрыт.

Если ничего не снится (вариант сна)

Переполненный чемодан с полупустою сумкой

Опаздывали на самолёт, дома оставив паспорт.

При этом за ними плёлся комод, позвякивая рюмкой,

И семенила тумбочка с обувью непарно-разнообразной.

Следом шли лыжи с палками и велосипед без колёс,

Покорно плелась плита газовая с двумя конфорками,

Без духовки (кому нужна!). И совсем доводила до слёз

Машина стиральная «Рига», хромая всеми подпорками.

Процессию продолжал диван безымянный на трёх ногах,

А за ним волочился сервант с гордым названием «Хельга».

Ковыляли два кресла без ног вообще, восклицая при этом «Ах!»,

Стеная «Ох!». Чуть поодаль брела одинокая стелька,

Непонятно откуда выпавшая и забытая всеми давно,

Молчаливо-непритязательная, если бы не холодильник

С гордым именем ЗИЛ, который всё это «трюмо

Зеркальное» завершая, на пятку ей… Ах нет! Ещё и будильник

Сзади позвякивал, умоляя: «Уже проснись!

Не вставай! Лишь очнись, очухайся как-нибудь!

Не смотри этот “Дом-3”. На правый бок повернись,

Стукни по мне со всей дури и всё забудь!»

2. Электронагревательные приборы

Сон в белую ночь

И я, признаться, слышал так и даже

С Деметрием хотел поговорить;

Но, собственными занятый делами,

Забыл о том. Теперь идём, Деметрий…

Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь(пер. Михаила Лозинского)

Вот и полночь подкралась, рассветом глаза слепя.

Занавески играют — посредственно! — Бледную Тьму.

Комары, очень нежно и звонко над ухом зудя,

Убаюкивают… Сон… Орёт телефон! Ну кому…

— Смольный слушает!

— Соединяю! Мариинка на проводе!

Представляешь, у нас тут Жизель не вступил в затакт!

А потом как Снегурочка врубит в незнамо где

И вдруг как запоёт из Тоски! Четвёртый акт

Был вообще сумасшедший — Онегин, скрутив фуэте,

В оркестровую яму Сусанина уронил…

А ещё приезжала скорая, и КАТЭ

В Царской ложе снимали в эфире прямом. А Кирилл

Всё проспал, а вот Вова недобро на нас смотрел…

Может быть, он не любит Бахчисарайский фонтан

С той же силой, как я?..

Монолог достаёт беспредел

Плясок прим по балетам меж оперных див.

— Всё! Канкан!

В смысле, сплю я. Прости! Вы совсем уже там… много дел!

На часах электронных час тридцать. Комар зудит.

Занавески своё продолжают изображать.

Но хотя бы фонарь за окном безмятежно спит!

Вот и я сейчас тоже… Почти уже… Хватит визжать!

— Да! Алё! Что… Внимательно слушаю Вас!

— Вы не спите? Чудесно! У Вас под рукою пила?

— Ну конечно! Я ж с нею в обнимку не сплю! Каждый час

Глажу зубья и страстно шепчу, как она мне мила…

— То что надо! Пильните, пожалуйста, мне флажолет.

А повыше? А выше ещё? Нет… опять всё не то!

Понимаете… Оперу я тут пишу про балет…

Ну а если у ручки? А в центре? А пици… Что кто?

Автор текста? Либретто, хотите сказать… Да! Я сам…

Получилось отлично! Я позже Вам текст расскажу…

Тут же музыка! Я всю словами её записал…

А хотите, я Вам по ватсапу сейчас покажу?..

— Боже, только не это!.. Ну то есть не надо сейчас.

Конец ознакомительного фрагмента.