Конкордия

Женя Ео, 2020

Конкордия – город-государство будущего, выросший на обломках погибшего мира. Здесь правит коллективный разум, на восприимчивости к нему построена социальная иерархия. Для этого же каждого гражданина тестируют, а после в нервную систему вживляют невроны – синтетические нервные клетки, усиливающие работу необходимых участков мозга. Но есть ли баланс там, где изначально нет равенства? Смогут ли сохранить свою связь Янин и Инно – сестра и брат, рождённые с разницей в несколько минут, но разделённые по результатам теста на восприимчивость?

Глава 2. Северный город

Инно в последний раз обернулся, пытаясь рассмотреть одинокий силуэт Янин вдалеке, но сестры уже не было видно из-за потока людей, спешащих по своим делам. Только сейчас он наконец осознал, что день тестирования разделил его жизнь на до и после, разорвал в клочья уверенность в завтрашнем дне и разлучил с самым близким человеком.

Ближе Янин у него никого не было, они не расставались с самого рождения — исключением стали лишь несколько недель в новом интернате, пока они жили в разных крыльях огромного здания. И вот сейчас Инно шёл навстречу неизвестности без сестры.

До определения ИВЗ он знал, какое будущее его ждёт, знал, что ему внедрят невроны, знал, что станет полноправным гражданином Конкордии. Но как живут те, кто обделён восприимчивостью к Знанию? Никто не называл их отщепенцами, но именно таким сейчас Инно себя чувствовал. Почему он думал, что имеет равные с Янин способности, и никогда даже мысли не допускал, что судьба может их разлучить?

Сейчас горечь утраты была двойной — чувствовал не только свои эмоции, но и сестры. Её горе отдавало в груди даже большей болью, Янин всегда воспринимала всё ярче и глубже, а Инно, наоборот, стопорил себя — ему как мужчине, пусть и юному, не полагалось излишне драматизировать жизненные неурядицы. И всё же он сейчас страдал, хоть внешне и не подавал виду — шагал рядом с сопровождающим, мужчиной лет тридцати пяти в неприглядном комбинезоне грязно-серого цвета. Тот отличался от всех, кого Инно когда-либо встречал в Восточном городе, про Центр и говорить нечего — люди там показались похожими на машины: холодными, надменными и жёсткими. Им было плевать на всё, кроме результатов сканирования, словно именно в них была заключена вся суть бытия любого человека.

Ленц, именно так представился наставник из школы Северного города, носил аккуратную бородку. Он, не скрывая восхищённой улыбки, следил за глайдерами, словно видел их впервые или по крайней мере был сильно увлечён этими летающими средствами передвижения. Выражение его лица было живым, излучало любопытство, как у совсем маленьких детей, которые ещё не осознали необходимость соблюдения правил: неприлично задерживать взгляд на интересующем объекте; нельзя поднимать глаза на старших, пока не разрешат, повышать голос, начинать говорить первым; также осуждалось несоблюдение личного пространства. Инно позволял себе приближаться и прикасаться только к сестре, Висса тоже изредка нарушала запрет.

В момент, когда двери вагона сверхскоростного поезда открылись перед ними, Ленц потрепал Инно по плечу, будто сказал: «Не бойся, всё будет нормально». Тот, удержавшись от невольного желания стряхнуть руку, будто поправляя рукав формы, шагнул в вагон и уже через несколько секунд следил за проносящимся мимо окон городским пейзажем, с ужасом понимая, что его жизнь уже никогда не будет прежней.

Северный город на станции прибытия если и отличался от Восточного, то только архитектурой, но Инно с Ленцем перешли на траволатор и двигались вглубь, всё ближе к окраине. Здесь дома имели меньше этажей, улицы казались у́же и людей становилось всё меньше. В своём родном городе Инно никогда не подходил так близко к барьеру, видневшемуся над крышами голубоватым маревом силового поля. Все жители Конкордии априори считали пространство за ним опасным, отравленным катастрофой, послужившей причиной для отделения от остального мира, и старались жить как можно ближе к центру каждого города. Или, ещё лучше — ближе к самому Центру Конкордии, где обеспечивались исключительные меры безопасности, а гвардия чётко следила за соблюдением буквы Знания, если кто-то, конечно, решался её нарушить. В государстве, созданном на обломках Старого мира, боялись внешней угрозы, не внутренней.

Следующим неприятным сюрпризом оказалось то, что у здания школы был только один видимый этаж, остальные помещения располагались под землёй. Конечно, в прежней комнате Инно тоже не было настоящего окна, только имитация, но само понимание, что он будет жить на глубине нескольких десятков метров, немного пугало.

— Сначала к директору, — сказал Ленц и повёл его по узким коридорам к кабинету. Здесь всё было не так — никаких проекций, радующих глаз, никаких интерактивных панелей с творчеством воспитанников, никаких лозунгов об объединявшем всю Конкордию Знании. Нетрудно было догадаться, что под землёй не будет и сада для отдыха и прогулок.

Директором школы был мужчина лет шестидесяти, седой, с военной выправкой. Инно видел патрулирующих барьеры гвардейцев не раз, голограммы главнокомандующего Кереля регулярно рассказывали о важной роли военных в жизни Конкордии. Вот и директор Бантор тоже был похож на повидавшего многое вояку, только одет не в синий мундир, а в точно такой же, как у Ленца, комбинезон. Единственная яркая деталь, бросившаяся Инно в глаза, — крупный перстень на левой руке из матового, словно покрытого мутной серой эмалью металла.

— Инно Меркор, — поприветствовал его директор, приложив кольцо к виску, — редкая птица в нашей школе. Судя по досье, твой ИВЗ должен быть не меньше двадцати… — Инно на это только скрипнул зубами, чувствуя бесконечную усталость и беспомощность — всё повторялось уже десятки раз. — Порадовать мне тебя нечем. Здесь условия проще, чем в Восточном городе. Но я уверен, что с помощью нашей школы ты найдёшь своё место в жизни.

— Да, директор. — Инно склонил голову, как того требовали правила, сейчас это было ему на руку — не хотел смотреть в цепкие, пытливые глаза Бантора, которые словно прожигали в нём дыры, пытаясь забраться внутрь…

— Здесь не стоит жить по правилам, — усмехнулся тот, и удивлённо поднявший глаза Инно увидел, как ладонь с перстнем вновь коснулась головы директора. — Знание недоступно большинству учеников школы. У нас каждый сам за себя. Запомни это, Инно.

От этих слов стало не по себе. Если не прямая угроза в них была, то что?.. За четырнадцать лет Инно ни разу не сталкивался ни с жестокостью, ни с насилием, ни даже со свойственной школам Старого мира травлей. На их уровне жили и учились воспитанники одного возраста, а действия наставников исключали конфликты на почве самоутверждения, да и готовых открыто нарушать правила были единицы. К тому же он никогда не был один — рядом всегда находилась Янин, что сразу ставило двойняшек в выгодное положение перед остальными воспитанниками интерната, разобщёнными и одинокими.

О том, что Инно придётся забыть про привычную жизнь в Восточном городе, он понял почти сразу — все воспитанники проживали в огромных общих комнатах с десятками кроватей. Ни личного пространства, ни тишины.

Ленц показал ему, где находятся душевые (к счастью, кабинки закрывались) и туалеты, проводил до заправленной серым койки, на которой аккуратной стопкой лежала новая форма. Тоже серая. Комбинезон, как и у всех в этой школе. Инно, почувствовав на себе внимание нескольких десятков глаз, сел на кровать и попытался взять себя в руки. В этом чуть притихшем гомоне ему стало душно. Не из-за нехватки воздуха — не хватало чего-то другого. Свободы, связи с Янин. Её физического присутствия. В голове мысли ползали вязкой жижей, не позволяя даже решить, что сейчас лучше сделать — идти в душ переодеваться или узнать расписание своих занятий.

— Новенький? — спросил его паренёк, сидевший на соседней кровати, Инно кивнул. — Из Восточного города, серьёзно? — Не дожидаясь ответа, он перескочил и сел рядом, протягивая руку. — Ярм.

— Инно, — тот по инерции пожал её, поражаясь близкому контакту, раньше он мог позволить себе подобное только с Янин.

— Какой ИВЗ? — спросил Ярм, не отпуская ладонь Инно.

— Четыре.

— Не может быть! Вас же там специально выводят… Никогда не слышал, чтобы у благородных так мало было! — воскликнул он.

— Выводят? — зацепился за слово Инно, хотя «благородных» тоже резануло слух.

— Выводят, — немного хищно ухмыльнулся Ярм. При близком рассмотрении он казался явно старше четырнадцати — над верхней губой уже виднелись редкие волоски. — Хочешь сказать, что знаешь своих родителей? — спросил он с вызовом.

— Да, знаю. Марил, — ответил Инно и, запнувшись, поправился: — Маму то есть.

— А отца не знаешь? — поднял одну бровь Ярм. — Столько усилий ради Знания и всё впустую. Не обижайся. Но привыкай. Здесь не любят таких, как ты.

И Ярм был чертовски прав, Инно с ходу ощутил на себе всё пренебрежение к «благородным».

На их этаже в общих комнатах проживали мальчики разного возраста: от четырнадцати до восемнадцати. У девочек был свой этаж. Общей была и столовая, в которой обедали целой комнатой сразу, по пятьдесят человек.

Еда здесь отличалась однообразием, никто не пытался сделать синтезированную питательную массу подобием блюд из Старого мира хотя бы внешне, как было в интернате, это требовало дополнительных ресурсов, которые на бесперспективных в плане восприимчивости к Знанию подростков тратить никто не собирался.

Каждый приём пищи Инно сталкивался с проблемой — куда сесть. Воспитанники смотрели на него с вызовом, намекая, что не согласны с таким соседством. Иногда находилось свободное место рядом с Ярмом, но чаще он был окружён старшими учениками. Тогда приходилось есть стоя.

В первый же день Инно узнал, что не все дети школы проходили тест в Центре — некоторых и без него признали невосприимчивыми к Знанию из-за происхождения. Эти дети были рождены без исследования генов родителей и разрешения властей. Инно не предполагал, что такое вообще возможно, тезис, что каждый ребёнок в Конкордии должен появляться на свет ради благоденствия их мира, казался непреложным правилом.

Наказанием нарушителям служил полный запрет на общение со своим потомством — их воспитывали сначала в Западном городе, а потом с четырнадцати лет переводили в Северный. Именно поэтому отношение к выходцу из Восточного города как к ненавистной элите очень скоро стало понятным Инно, правда, никак не облегчало его жизнь.

Выросший в строгих правилах и чтящий величие Знания Инно сразу прослыл белой вороной. Косые взгляды и поддёвки сыпались на него со всех сторон, но выбранная стратегия игнорирования помогала до поры до времени выходить сухим из воды.

Интуитивно Инно догадывался, что рано или поздно это противостояние перерастёт в открытый конфликт, что ему стоит подружиться с кем-то, прибиться к какой-нибудь группе подростков и получить опору в виде так называемых друзей, но не мог. Незримый образ Янин всегда стоял перед глазами, не получалось общаться с кем-то, кто до такой степени не похож был не только на сестру, но и на других воспитанников интерната в Восточном городе. Это касалось и интеллектуального развития — на групповых, вернее, массовых, занятиях Инно осознал всю глубину бездны, пролегавшей между ними. Нет, он не считал новых одноклассников глупыми, но поражался, насколько много информации им приходится не просто запоминать — заучивать наизусть. Инно учили принципам понимания, поощряли, если он доходил до ответа интуитивно, будто намекая, что в этом и состоит главный принцип Знания — уметь взять ответ с того уровня инфополя, на котором он находится.

В новой школе перестроиться было непросто, хотя в действительности этого и не требовалось — его способ познания помогал избежать зубрёжки и давал отличные результаты. Что вновь вызывало неудовольствие других. Вкупе с тем, что Инно на фоне остальных учеников его возраста был довольно хрупким, это тоже ставило его не в самое лучшее положение. На вторую декаду с момента перевода в Северный город Вилес, негласный лидер их класса, подкараулил его в коридоре у душевых вместе с несколькими учениками.

— Что, привык к чистоте у себя в Восточном городе? — ехидно спросил он, заслоняя собой проход. — Или думаешь, что за четыре года в нашей грязи не испачкаешься?

— Я не понимаю, о чём ты, Вилес, — глядя ему в глаза, ответил Инно.

— Всё ты понимаешь. — Тот схватил его за ворот комбинезона, но резко отпустил — в коридоре послышалась чья-то тяжёлая поступь.

— Почему не в комнатах? — громко спросил Ленц и, подойдя ближе, добавил: — Меркор, останься.

Инно, поправив одежду, послушно дождался, пока Вилес с дружками скроются в полумраке засыпающей школы, словно муравьи, устремившиеся под конец дня в свои жилища, и с вопросом посмотрел на Ленца. Угрозы не ощущал, тот всегда казался ему самым дружелюбным наставником школы.

— Можешь глянуть на кое-что? — спросил Ленц и извлёк из одного из многочисленных карманов комбеза крошечную проекционную панель, переключил её в режим голограммы — в сумраке возник глайдер размером с кулак Инно, блестевший полированными крыльями.

— Это «Жаворонок». Кажется, — запнулся Инно. — Я вживую никогда не видел, только на проекциях. Нас же нечасто выпускали из интерната…

— Тебе завидуют, — резко сменив тон, произнёс Ленц. — Тебе действительно повезло, Инно. Просто они выбрали неправильный повод.

— И в чём же мне повезло? — нахмурился тот, но голограмма резко свернулась, и Ленц, оставив вопрос без ответа, зашагал в сторону комнат наставников.

Инно же задержался в коридоре, наслаждаясь столь недооценёнными им ранее благами — тишиной и одиночеством. Правда, последнее было спорным — всегда чувствовал присутствие Янин. Будто она была рядом. Будто он знал, какой предмет она сейчас изучает, или даже слышал её мысли. Разве это не было Знанием? Только не в масштабах Конкордии, конечно, это было Знание двоих.

Часть занятий проводил директор Бантор лично — правда, уже без загадочного перстня. Даже шумные и дерзкие ученики замолкали под его властным взглядом, никто не отпускал подколов про Знание — директору оно было доступно в полной мере. И в его руках Знание было силой. Насколько Инно стало известно, невронов из всех наставников не было только у Ленца — он вырос в школе и, имея практически нулевой ИВЗ в сочетании с высоким интеллектом, остался здесь работать.

Привычка Инно бродить по коридорам после отбоя однажды стала причиной подслушанного разговора старших учеников, он сразу узнал соседа по кровати Ярма, а вот голос второго был незнаком. Пришлось спрятаться за полупрозрачную перегородку, чтобы не дать себя обнаружить.

— Чейни, правда, что невроны генерируют Знание? — спросил Ярм.

— Нет, Ярм, Знание существует без них, невроны лишь дают доступ к определённым уровням и ограничивают — к другим.

— Ну так я и говорю, что в мозги вживляют железки с программой, чтобы управлять толпой.

— Не совсем, хотя общий смысл такой. Ещё я слышал, что Знание реально. Только отношения к невронам не имеет. Говорят, его чтят даже в Доме.

— Дом — это там, где?..

— Опять теории тут плетёте? — то ли грозно, то ли с усмешкой поинтересовался внезапно оказавшийся в этот поздний час в коридоре Бантор.

В неярком свете Инно увидел силуэт директора, приложившего к виску ладонь, пока говорил. На его руке опять перстень?

— Простите, директор, — подал голос Чейни, и Инно наконец смог рассмотреть его — паренёк из старшего класса жил в соседней комнате.

— Живо спать, — пожурил их Бантор и, на секунду задержавшись взглядом на убежище Инно, развернулся и пошёл в сторону своей комнаты.

Услышанное повергло Инно в шок. Когда Ярм и Чейни ушли, он оставался в тёмном коридоре ещё несколько часов, смог заставить себя пойти в комнату, только когда время на табло над дверным проёмом приблизилось к пяти утра. Всё это время он пытался уложить в голове то, что перечёркивало весь порядок мироздания Конкордии, вложенный ему за годы учёбы в Восточном городе.

Невроны не только регулируют, но и ограничивают доступ к Знанию? То, что вживляется почти всем гражданам в качестве помощи для восприятия Знания, на самом деле служит для управления? Чтимое ими Знание в своей сути — фикция? Инно отказывался верить в это, но что-то в глубине души подсказывало, что доля правды в словах Ярма и Чейни есть. Хотелось разделить эту информацию с Янин, узнать её мысли, но он чувствовал, что сестра спит и снится ей не очень приятный сон.

После часа показавшегося бредом забытья Инно еле поднялся к завтраку, с трудом высидел на занятиях и, воспользовавшись паузой для отдыха, направился в комнату, чтобы хоть немного подремать. Но только его голова коснулась подушки, как сон ушёл, а пришли мысли. Холодность. Все, кто имел невроны и высокий ИВЗ, были черствы и малоэмоциональны. Но у Янин индекс двадцать семь, а Инно не мог назвать сестру бесчувственной. Скорее наоборот. Потому, что у неё нет невронов?

Вспомнились и Висса, единственная наставница, что заботилась о двойняшках сверх установленного правилами, и Ленц, не имевший невронов и увлекавшийся глайдерами как мальчишка. Да и лишённые потенциала в части восприимчивости к Знанию ученики школы в Северном городе не казались сплошь глупыми и грубыми, как когда-то представлялось. Они были другими хотя бы потому, что отличались воспитанием, однако Инно не мог охарактеризовать каждого из них негативно. Но многие вызывали опасения.

Конец ознакомительного фрагмента.