Вдруг война, а ты не готова! Откровенная история неидеальной женщины

Женя Артъе

«Вдруг война, а ты не готова!» – это автобиографические рассказы девушки Жени, которая в 40 с лишним лет узнает о серьезном аутоиммунном заболевании. Оно в ней пульсирует и может привести к необратимым последствиям. Но героиня не опускает руки, напротив, она решается на скрининг собственной жизни, чтобы найти причину своей болезни в прошлом и наконец перестать воевать в настоящем.Это книга-откровение, книга-мотиватор, книга – долгожданный путь к себе.

Про детство

Прощай, общага!

Крутая стенка за одну тысячу, ковер за восемьсот рублей, шикарный торшер, похожий на НЛО, и такая же люстра.

Кроме больницы, у меня была и обычная, домашняя, жизнь. Правда, и в ней мне приходилось преодолевать многое и завоевывать свое место под солнцем.

В раннем детстве я счастливо грелась в лучах маминой и папиной любви. Меня баловали, кормили самой вкусной едой и одевали в лучшие наряды импортного производства. В то время папа хорошо зарабатывал, трудясь день и ночь на заводе. И все же его зарплаты, которая превышала временами раз в пять среднестатистическую, не хватало на новую квартиру. Да и квартиры в то время выдавали, а не продавали, и нужно было знать схемы или людей, чтобы получить ее раньше времени. Поэтому мы жили в общежитии кабельного завода до моих десяти лет. И это был мой рай на земле!

Наша общага напоминала большой лайнер, плававший на просторах океана. Целых десять этажей по 40 секций и примерно 120 разных семей. И у каждой по несколько детей!

С этого «лайнера» некуда было деться. Информация на нем разлеталась с бешеной скоростью, как будто кто-то стоял на мостике и озвучивал ее в рупор. В 80-х годах не было интернета, и все люди активно общались друг с другом вживую — этакая соцсеть оффлайн советского периода. Именно поэтому здесь все всегда про всех знали.

И вот наш «лайнер», заботливо приютивший более сотни «пассажиров», каждый день проживал свою общую веселую жизнь. Вечерами дети играли в спортивные игры, а взрослые устраивали веселье. На первом этаже был бар и ночная дискотека, в закоулках которых постоянно прятались совершеннолетние (и не только) обитатели «корабля», скрываясь от своих сожителей. И я не раз в детстве на таких натыкалась.

В нашем отсеке четвертой «палубы» было четыре квартиры для четырех семей. Комнатушки маленькие, каждая по восемь квадратных метров. Использовали их только для сна. Кушали, готовили еду и гладили белье в холле.

Ежедневно передо мной разворачивалась картина четырех семей — моей и еще трех. Не скажу, что благополучных. Все три семьи жили в каком-то кипише. Мужики пили, женщины орали или ревели, дети стояли на головах, а кто-то был крайне зашуганным и все время по-тихому отсиживался дома. И такое не только у нас — на всем «лайнере» происходило подобное. Даже несмотря на то, что я считала общагу раем для детей, для большинства взрослых это место являлось полной противоположностью. Тут не было личной жизни. Совсем.

По моим воспоминаниям, наша семья, на мой взгляд, была одной из немногих, кто оставался светлым лучиком в этом темном царстве клоаки. Пока мужчины с «лайнера» уходили в запой, развлекались с чужими женщинами, морально и физически унижали своих женщин, мой папа продолжал оставаться нормальным человеком. Другим. Я до сих пор благодарю Вселенную, что родители, несмотря на место, не сломались и живут до сих пор гладко, уважительно относясь друг к другу.

Общага дала мне «насмотренность» на разных мужчин: хороших и плохих, скромных и буйных, умных и глупых, добрых и злых, а также на женщин. И опыт выживания в этом товарищеском плену. И уже в последующей взрослой жизни, в других «плаваниях», благодаря всему этому, я могла легко вычислить неблагополучных кадров.

Периодически в этом доме мне приходилось выживать, как на войне, проявлять качества лидера, быть интересной, уметь хитрить, обманывать, выкручиваться из любых ситуаций. С каждым годом я выстраивала вокруг себя отряд из больших и маленьких детей. Меня знали все — от вахтерши до дворника. Все свои заслуги я получала через сражения. Ведь вокруг постоянно появлялись новые лидеры, и каждый пытался занять мое место. Но я твердо сидела на своем вымышленном троне, а все потому, что у меня были большие преимущества в общежитии, открыты все двери. И в кафе — бесплатные мороженки, и допуск в актовый зал, где можно было побренчать на рояле или потанцевать под импортный магнитофон. Меня даже пускали в комиссионку, которая располагалась на первом этаже. Там я вообще отводила душу — могла порыться в разных вещах, поиграть в игрушки, нарядиться.

Несколькими этажами выше жила мамина родная сестра Людмила. Вся наша семья называла и до сих пор называет ее ЛюдАнька. Люданька — человек-праздник, она всегда-всегда смеется и улыбается. В детстве я воспринимала ее как маму и как подругу. Разница в возрасте у нас всего 17 лет.

Люданька тогда была совершенно другой, не как мама. Ее воспитание заметно отличалось: было более свободным от ограничений. Мне многое позволялось. Если я не хотела есть, я не ела, а если хотела, то лопала все, что мне нравилось. Хотела гулять — гуляла, не хотела — валялась в кровати и играла в крестики-нолики. Я думаю, что с мамой они не раз спорили на эту тему.

Вместе с Людой мы проживали мои победы и поражения, разбирали разные сложные моменты, всегда с юмором и смехом. «Безвыходных ситуаций не бывает!» — всегда цитировала Мюнхгаузена Люданька. Я до сих пор иду по жизни с этим девизом и учу ему своих детей.

Когда мы переехали в двушку, это было что-то невероятное для нашей семьи. Вы только представьте: раньше жили в восьми квадратных метрах вчетвером, пользовались общественной столовой, кухней и санузлом и… Бац! Переехали в собственное жилье, где у родителей появилась отдельная комната и у меня тоже.

Ух, и зажили мы тогда! Крутая стенка за одну тысячу рублей, ковер — за восемьсот, шикарный торшер, похожий на НЛО, и такая же люстра. А на кухне был самый настоящий кухонный гарнитур! И главное, что в нашем доме не было чужих людей, соседей, которые могли в любую минуту зайти в комнату. Мы одни! Наша семья начала новую жизнь на своей микропланете.

Так как я в одно мгновение лишилась своей компании — своры общежитский детей, все мое внимание переключилось на другого человека…

Сестренка

Наташа всегда была рядом со мной,

мне было так спокойнее.

— Мам, а давай назовем сестру, как нашу тетю! Я хочу, чтобы у меня было две Наташи (у меня есть еще одна любимая тетя — тетя Наташа, которая старше меня всего на год).

— Зачем, Женечка? — с удивлением в голосе спросила мама.

— Так это же весело и просто, — трепетала я, — зовешь одну, а прибегают сразу обе.

Так родилась моя младшая сестренка, по имени Наташа. Ее появление на свет у меня ассоциируется с Новым годом, хрустящим снегом и мандаринами. Помню: в тот предновогодний день папа не повел меня в садик. Мама все еще лежала в больнице, а меня некому было вести. В секции нашего общежития шумели дети, а некоторые взрослые уже украшали свои комнаты и залы к новому году. Папа был на работе. И тут забегает в комнату мамина сестра Люда и весело кричит: «У тебя родилась сестренка! Собирайся, пойдем смотреть».

По пути в роддом (а он находился в шаговой доступности) к нам присоединился веселый папа. Мне дали мандаринку, а взрослые что-то громко обсуждали.

Впервые я увидела Наташу в заснеженном окне роддома. Когда мама поднесла к окну сверток, я смогла разглядеть только малюсенький нос, а вернее, две его черные дырочки. Мама была уставшей, немного похудела, ее локоны небрежно спадали на ночнушку. Она держала крикливую маленькую девочку и улыбалась нам.

Младенчество сестры я не очень помню, возможно, в этот период я сильно переживала появление еще одного любимого ребенка (первая была я), поэтому мои воспоминания блокируются. Другого объяснения я не нашла.

Мама полностью переключилась на нее, и ближайшие пять лет я ее практически не видела. Вернее, не запомнила. Лишь некоторые моменты. В это время мной занимался папа и Люданька, которая на тот момент заменила мне мамины объятия.

А вот с трехлетнего возраста я Наташу отлично помню. Вспоминаются разные моменты, вот например: мы бежим с мамой в поликлинику, не дождавшись трамвая. Трамваи в то время ездили по утрам набитые битком, как переспелые горошины в стручке. Преодолевая сугробы, шаркая ногами по морозу, мы все втроем спешим на прием к врачу. Мы с мамой бегом, а Наташу катим в санках. Всю дорогу сестра, покрывшись инеем, спала, привязанная большим пуховым платком к своему «автомобилю». Кстати, в то время все дошколята зимой выглядели одинаково: в тулупе, в мутоновой шапке, в валенках, перемотанные большой серой шалью и привязанные к санкам.

Однажды мы так торопились, что на кочке завалили привязанную Наташу в сугроб. Визгу было! Мы, правда, с мамой тогда сильно испугались.

Когда сестренка чуть-чуть подросла, она полюбила над всеми подшучивать. Был случай.

— Мама, — всхлипываю я в трубку телефона, — мам, я потеряла Наташу.

— Как потеряла? Вы же были дома!

— Ну да! Мы поссорились, и она спряталась. Я все обыскала. Ее нет, — продолжала реветь я, — приходи скорей.

Пока мама шла домой от подруги, я выкрикивала сестру, бегая из комнаты в комнату нашей хрущевки. Пришла мама, и мы вместе стали ползать по всем шкафам и полкам в поисках ребенка. Даже все ящики на балконе просмотрели. Нигде нет. Тут мама уже не на шутку испугалась и стала собираться искать свою дочь на улице. И вдруг кто-то хихикнул. И мы поняли, что мелкая дома. Но где?

«А я тут!» — пронесся где-то сверху голос первоклашки. Мы поднимаем голову, а там, наверху, у самого потолка, сидит моя сестра. Ноги на распорках, а руками уперлась в антресоль. Сидит себе спокойно и как-то умудряется лопать конфеты. И смех и грех!

Мама нас немного отчитала, а потом прижала обеих в груди и пошла печь блинчики. А я до сих пор не знаю, как же моя Наташа умудрилась так долго сидеть под потолком, упираясь в узкий коридор всеми конечностями, и терпеливо, по-партизански, молчать.

Когда я училась во вторую смену и имела возможность подольше поспать, это счастье (подольше поспать) обходило меня стороной. А все потому, что в зоне моей ответственности были утренние одевания младшей сестры и заплетание кос. Визгу было — не передать словами! И, конечно же, я драла ей волосы, а она так орала, что на ее крик прибегали соседи. Я же постоянно твердила: «Терпи, казак, атаманом будешь». Так внутри меня отзывались дедушкины слова.

Когда Наташа пошла в школу, то к моим обязанностям добавились еще и ее уроки, а также сопровождение в школу. «Ты в ответе за свою сестру! Береги ее, защищай, помогай», — твердили мне родители.

И тут я скатилась на тройки. Пятый класс, новые предметы, учителя, которым постоянно что-то надо. А у меня тут, видите ли, сестра, за которую я «отвечаю головой»! Мне ее надо подготовить к школе, а после покормить и сделать все задания. А она от меня убегала, капризничала и упорно не хотела учиться, поэтому времени на свои уроки мне не хватало. В итоге за всю эту «ответственность» мне и влетало — за сестру и мою неуспеваемость.

Каждый день я отводила в школу и забирала оттуда Наташу, хотя это было недалеко от дома. На переменах я тоже частенько приходила ее навестить и защитить от пакостников. Мне это удавалось. На тот момент я чувствовала большую ответственность за сестру и полное доверие со стороны родителей, которые понимали, что только я могу управлять Наташей. Хитро, тонко, волшебно.

«Ты мне не мама!» — постоянно возмущалась сестра, хныкала и убегала к папе. Он был для нее авторитетом, и в то же время она знала, где у него «кнопка». Она вертела им как могла, и мне было завидно. Я боялась грозного отца, а она нет. Когда папа повышал голос, я ощущала великий гром среди ясного неба, который раздражал мою тонкую душевную организацию, а вот Наташа криков не боялась. Она в такие моменты рррраз — и прыгала папе на колени, шептала ему что-то на ухо. И тот, конечно же, смягчался.

Позднее я использовала этот навык как инструмент для достижения своих хотелок. Просто отправляла сестру на разведку к отцу с очередной просьбой, и папа не мог ей отказать. Я даже проверяла: сама подходила с просьбами и получала резкое «нет». Следом за мной ту же процедуру проделывала Наташа. Просила о том же, но слышала другой ответ — «да». А все потому, что сестра умела манипулировать папой. И меня это бескрайне бесило. То, что для меня было под запретом, ей разрешалось. Если нас наказывали и запрещали прогулки, то она могла просто ослушаться и выйти на улицу, когда пожелает. «Я папе расскажу!» — часто звучали из ее уст слова. И да, этого мне было достаточно, чтобы сдаться, так как я старалась избегать наказаний.

Шло время, мы с сестренкой дружили и воевали одновременно. Бывало, хотелось, чтобы она куда-нибудь свалила, но все-таки даже день разлуки был для нас невыносим. Мы как-то любили и ненавидели одновременно. Друг друга защищали. Помню, меня наказывали за те или иные проступки, ставили в угол, кричали, а Наташа бегала между мной и родителями и отстаивала мои интересы сама, без моей просьбы.

Когда мы обе чуть повзрослели, стали наказывать обеих. Нередко ставили в углы друг напротив друга. Стоять час в углу было скучновато, и мы придумали свой алфавит, немой, по которому неплохо общались. А чтобы родители не воспринимали речь на слух, тренировались при них говорить только с приставкой «пи», после каждого слога — ПИна-ПИта-ПИша (Наташа). Таким способом мы проворачивали свои коварные планы по захвату кухни.

Наташа всегда была рядом со мной, мне было так спокойнее. На дворе девяностые: кругом бандиты и «больные» люди. Я боялась, что она попадет в плохую компанию, и решила: пусть всегда будет рядом со мной, чем непонятно с кем.

Папе не нравилось, что сестра тусуется с моими друзьями, он считал, что ей надо бы находиться со своими сверстниками. Но сложно было что-то менять, так как с рождения сестры родители мне твердили: «Сестра твоя ответственность!»

Между нами долгое время была связь — больше, чем просто сестринская. В то время, когда Наташа рядом, я считала своим долгом ее контролировать во всем: будь то прогулка или отдых на море. Внутри меня включался тумблер, и я превращалась в надзирателя. Даже в тридцать лет. Только лишь на ее собственной свадьбе меня отпустило — я передала судьбу «дитя» ее мужу. И ведь действительно, отпустило. Но не отрезало. Душой я с ней. Всегда!

К войне готова?!

Решил сделать из старшей Жени солдата Джейн.

Папа все детство готовил меня к апокалипсису.

Первое, чему он меня научил, — пилить дрова «Дружбой N1», похожей на рыбу-пилу из мультика «Голубой щенок». Я ревела, да пилила. Зачем мне в жизни этот навык? Да еще и в городе…

Делать кладку из кирпича в будущем мне может пригодиться — твердо считал папа, хотя пока не пригодилось. В сорок-то с лишним лет! Но самым тяжелым, пожалуй, был процесс расправы над бараном — от убийства животинки до вязки носков из его шерсти!

Рассказываю поэтапно: убить барана (перерезать горло я так и не смогла), снять с него кожу (ну и что, что я девочка; отец жил в деревне, там было вполне нормально уметь это делать с восьмилетнего возраста). Потом шкуру барану надо было натереть солью, а шерсть сбрить. Вернее, наоборот: сбрить, а потом обработать солью. Ох, и эмоций я словила тогда! Пальцы жгло от соли, щеки — от слез. Помню, делала и думала — зачем это все со мной происходит? Мне было всего двенадцать лет!

Дальше — веселее. Шерсть помыть, высушить, расчесать. А потом прядение и вязание носков. Самое странное: больше всего (не считая перерезания горла животному) я не любила вязать носки. Четыре острые спицы вечно сжимали ногу и кололи в кровь пальцы. Бррр.

В голове до сих пор крутятся вопросы: как мне это все могло пригодиться, тогда и сейчас? Спустя тридцать с лишним лет я поняла, что это были всего лишь страхи молодого отца. На дворе стояли 90-е. Учитывая, что он пограничник, военный по жизни, вероятно, он просто боялся потерять своих детей — девочек. И из-за этого решил сделать из старшей Жени солдата Джейн. Помогло ли мне это по жизни? Тогда казалось — вряд ли! Эти навыки заложили во мне лишь великую самостоятельность, недоверчивость и готовность к войне. А вот сейчас думаю, помогло! Только способы должны были быть другими.

Милая девочка-девочка до сих пор сидит где-то в темнице, с косой на улице, и робко ждет, когда ей можно будет вырваться на волю и бежать триста километров в час по соленому высохшему озеру.

Хотя сейчас я могу резать кур, доить коров, из овцы сделать шашлык и связать носки (не ем шашлык из баранины), построить дом, ползать по пластунски, стрелять… В общем, если вдруг начнется война, то я к ней полностью готова! Как и хотел мой папа!

[Пишу от 30.10.22 — Я НЕ готова! И никогда не буду, так как все, что сейчас происходит — это страшно!]

Опять Плаксины чемпионы

Дух соперничества и желание быть первыми заложены были в каждом их нас.

Наша семья всегда отличалась от всех. Начнем с фамилии — Плаксины. Хоть и слезливая, но очень яркая, запоминающаяся, чемпионская.

Мы старались быть лучше, чем соседи. Возможно, это бич того времени — быть лучше, чем та Галька или Глашка. Родители часто мне говорили: «Вон, посмотри на Валю, какая она молодец, и ты давай, будь лучше ее. Ты сможешь!» И я старалась быть лучше всех. Не понимая зачем, но зная, что так надо!

Во всех состязаниях и конкурсах наша семья всегда занимала первые места. Но, когда мы были не уверены в победе, мы не участвовали. Дух соперничества и желание быть первыми заложены были в каждом их нас.

Ежегодно на заводе, где работал (и работает до сих пор вот уже более сорока лет) мой папа, проходили соревнования по лыжам. Пять лет подряд мы занимали призовые места. Некоторые семьи, зная, что мы принимаем участие, снимались с соревнований, потому что были уверены: Плаксины станут первыми.

Полон дом гостей — это тоже про нас. На все праздники в наш дом приезжали друзья и родственники из разных городов. Длинный стол, как на свадьбу. Танцы до самого утра. Все сначала танцуют, а потом поют. Было по-молодежному весело. Я все время наблюдала за мамой, как она успевает по хозяйству и как кокетничает с гостями.

Мама — мой кумир и королева красоты. С осознанного возраста я подражала ей. Вертелась у зеркала, красилась, наряжалась. Старалась все делать, как мама: готовить, шить, вязать. С рождения она вкладывала в меня творческий подход к жизни. Я видела, как она с легкостью могла управлять коллективами, организовывать конкурсы «А ну-ка, девушки!» на своем предприятии, всегда крутилась во всех профсоюзах. О ее красоте слагали легенды, рисовали портреты, даже мне прилетали комплименты. Мама могла делать множество дел одновременно, все успевать и никогда не уставать.

— Мама, ты же не успеешь сшить мне костюм! — со слезами смотрела я на куски ткани, укладываясь спать. — Утренник в садике уже завтра.

— Не переживай, Женечка, я же не одна шью, ко мне всегда приходит помогать твоя фея-крестная! — улыбалась мама.

И действительно, сколько себя помню, просыпаясь утром, в ожидании волшебства, перед моими глазами всегда висел мой готовый наряд. Каждый год новый, каждый праздник идеальный. Мама и была той самой феей!

Борщевик

«Фууу, это ты навоняла?» — корчилась сестра, затыкая нос.

Когда мы с сестрой были маленькими, родители часто возили нас к бабушке, жившей под Уфой. Тогда у нас был бежевый запорожец с кожаным салоном, который издавал при движении особенный тарахтящий звук.

Из года в год по пути в Башкирию мы любовались гигантским растением, растущим вдоль дороги. Это был борщевик. Огромный зеленый куст, похожий на укроп, где сама шляпка могла достигать целого метра в диаметре. И вот однажды, возвращаясь от бабушки, мы решились взять с собой домой три невероятно гигантских цветка. Вместе с сестрой и папой мы вышли на добычу. Первая попытка сорвать цветочек потерпела крах, ствол был прочный. Тогда мы решили его переломить, и снова не повезло. В итоге папе пришлось пилить растение маленьким перочинным ножиком. Несколько минут сложной работы, и мы погрузили цветы на крышу, привязав их веревкой.

Довольные и счастливые, мы продолжили путь. Каждый в своих мыслях представлял, как мы привезем гигантов домой, как все жители общаги удивятся нашей находке и как мы поставим их в угол в огромную вазу.

Спустя несколько минут в машине:

— Фууу, это ты навоняла? — корчилась сестра, затыкая нос.

— Ты че, совсем, что ли? Не я это! — возмущалась я.

— Фууу, тогда кто это? Родители?

— Нет, дети, это, наверное, с улицы. Прикройте лучше окна.

Так и ехали в вони, думая, что на трассе что-то случилось.

— Мама, а мне глаза щиплет, и слезы текут, — начала канючить я.

— И мне, мама, тоже, а еще ноги чешутся и руки, — запищала Наташа.

— Да, Иринка, слушай, и у меня руки жжет, — поддержал папа.

Мы вышли из машины и увидели на капоте желтые пятна. Вонь стояла, как в общественном туалете. Ноги у папы распухли, впрочем, как и руки. У меня и сестры началась чесотка. И тут до нас дошло — это все из-за гиганта-вонючки, того самого невероятно красивого цветка.

— Все из-за цветка, что ли? — разозлилась я и стукнула по «укропу».

— Это он, — мама понюхала ствол, — надо выкинуть, пока не задохнулись.

И мы сбросили борщевик с машины в болотистую канаву. Дизайнерские мечты, которые мы думали воплотить в реальность в нашей общажной комнатушке, канули в никуда… Дальше мы ехали, чесались, смеялись и проветривали свой автомобиль. Было забавно, что, даже если кто-то испортил воздух, все равно никто бы и не заметил. А ведь кто-то из нас мог и вправду воспользовался данной ситуацией!

Запах в машине еще долго не выветривался, а пятна на крыше так и не смылись. Даже ожоги на руках и ногах папы вылечили не сразу. Цветок, вернее, его сок, оказался ядовитым. С тех пор мы не пытаемся навредить природе во благо красоты интерьера, помня, как она, природа, от нас интересно защищается.

Лесная история

Импортный. Розовый. Со вкусом земляники.

Когда я училась в седьмом классе, мы с папой отправились в лес за земляникой. Сестренка в тот момент заболела и осталась дома с мамой, тем самым пропустив незапланированный «праздник жизни». В то время все часто собирали грибы и ягоды на зимовку, и каждый поход был для нас ярким событием.

Мама доверила мне купить средство от комаров и слепней. К заданию я подошла ответственно: исследовала несколько магазинов, пересмотрела разные спреи и мази, выбрав в итоге самый большой и красивый флакон. Импортный. Розовый. Со вкусом земляники. С гордой мыслью, что теперь нам не страшны летающие грызуны, положила средство в ведро.

Зайдя в лес, мы с папой сразу же обработали одежду друг друга. Запах от спрея стоял чудесный, земляничный! Пока бродили в поисках ягод, я все время теребила крышку от баллончика и нюхала его без остановки. Но спустя всего лишь час комары все равно начали нас активно кусать. Они лезли в нос, глаза, уши, поэтому мы решили сделать перерыв. Пообедав вареными яйцами с хлебом и молоком, мы с папой снова обработали себя «антиукусным» средством и пошли в другой лес.

Нам было так весело вдвоем. Мы бродили, травили смешные байки, пели. Настроение было чудесное… Еще бы! Я же купила импортный баллончик, который вдобавок ко всему еще и благоухает по-королевски!

Через короткое время нам вновь пришлось побрызгаться от комаров. Решив, что это бракованное средство, мы залились им с головы до ног. Лишь бы насекомые не кусали. От такого количества спрея нам становилось весело. Хотелось не только петь, но и танцевать.

Набрав полные ведра ягод и пакет грибов, мы отправились домой. А к вечеру у меня сильно разболелась голова. Все подумали, что я просто устала. Поужинав в кругу семьи и расстроившись, что средство от комаров попалось бракованное, я решила повнимательнее разглядеть баллончик. Куча картинок, импортный текст, цифры и знаки. И вдруг на этикетке меня зацепило одно слово. И тут до меня дошло! Это был «Дихлофос»!

Мы долго вспоминали этот случай, и каждый раз, собираясь за грибами в лес, мне предлагали взять с собой мое любимое средство, которое заставляет не только петь, но и танцевать под звуки пищащих кровопийцев.