В Петропавловске-Камчатском – полночь…

Жанна Лельчук, 2022

Дорогие читатели! У вас в руках первое издание творческого тандема – Жанны и Александра Лельчук. Жанна Лельчук – прозаик, член Союза Российских писателей и обладатель многих литературных наград, продолжает удивлять своими увлекательными и острыми сюжетами. По словам Лолы Звонаревой, секретаря Союза писателей Москвы, “…интрига в произведениях Жанны Лельчук разворачивается подобно металлической пружине, стремительно и непредсказуемо”. Александр – поэт. Его тонкие и проникновенные стихи прекрасно сочетаются с прозой его племянницы. Оба автора прожили большую часть своей жизни на Камчатке: Жанна преподавала английский язык в педагогическом вузе, а Александр долгие годы ходил в моря, затем работал юристом. И прозу и стихи в этой книге объединяет одна общая тема – любовь. Это и любовь к жизни, и любовь к людям, и любовь к Камчатке, которой авторы посвятили значительную часть своего творчества.

Жанна Лельчук

Стюардесса по имени Жанна

Самолет парил в небе. Парил медленно, выписывая плавные круги, и никто не догадывался о том, что это был его последний полет. Глядя снизу, можно было подумать, что это чайка кружит в воздухе, красиво и легко опускаясь на землю.

Говорят, что когда самолет попадает в плоский штопор, спасения нет. Это удивительная картина, завораживающая и ужасающая — последний танец перед смертью.

Пассажиры сидели тихо. Никто не кричал, не бегал, не рыдал в голос. Они не понимали, что происходит. Самолет кружился так плавно и красиво, что казалось, так и надо. Люди вглядывались в растерянные лица друг друга и ничего не понимали. Стюардесса знала. Она поняла все сразу, еще до того как получила сообщение из кабины пилотов об аварийной ситуации. Пройдя между рядов своего салона, она убедилась, что все пассажиры пристегнуты, и шторки у окошек открыты. Так положено. Положено, чтобы видеть, что происходит за бортом, чтобы видеть свою смерть…

Что-то было не так. Чем быстрее кружился самолет, приближаясь к земле, тем больше пассажиры начинали понимать, что что-то не так. Стюардесса еще раз прошла мимо рядов, пытаясь успокоить людей. Говорила ровным голосом, с улыбкой на лице: «Все будет хорошо, необходима экстренная посадка, летчики выводят самолет из аварийной ситуации». Все будет хорошо… Будет ли?

Земля стремительно приближалась. Вдруг не выдержал мужчина, сидевший в проходе в середине салона. Отстегнув ремень, он резко вскочил с места и оглядел пассажиров бешеными глазами. На лбу выступили капли пота, он тяжело дышал.

— Вы что, ничего не понимаете?! Мы же падаем! Па-да-ем!!! Это конец! Через несколько минут мы все разобьемся!

Стюардесса кинулась к мужчине. Попыталась успокоить его, вернуть на место. Но мужчина, резко оттолкнув ее, бросился к кабине пилотов и забарабанил в дверь.

— Вы что там, мать вашу!!! Охренели совсем?! Сделайте же что-нибудь!!!

Паника — страшная вещь. Люди теряют контроль над собой и становятся неуправляемыми. Паника в толпе — вдвойне страшнее. Тысячи, миллионы людей пали жертвами толпы за многолетнюю историю человечества. Они давили, душили, толкали, топтали друг друга, не отдавая отчета своим действиям, пытаясь спастись от бешеного натиска, но так и не сумев из него выбраться. Из самолета выбраться невозможно — некуда. Паника в замкнутом пространстве.

Звенящая тишина салона вдруг взорвалась криками, грохотом, громким плачем. Люди заметались по салону, толкая и отшвыривая друг друга, пытаясь найти выход, которого не было. Лишь немногие остались сидеть в своих креслах. Одни из них тихо молились, закрыв глаза, другие плакали, третьи тупо смотрели в одну точку. Еще одна попытка успокоить и усадить пассажиров на места не увенчалась успехом. Получив сильный толчок в спину, стюардесса отступила. Все смешалось — бегающие люди, крики, стремительно приближающаяся земля. Она тихонько дошла до своего места в самом конце самолета, села, пристегнулась, закрыла глаза и стала ждать. Последнее, что она увидела, на секунду открыв глаза и глянув в окно — большое зеленое поле. На нем ромашки. Совсем близко. И больше ничего…

* * *

Жанна всегда любила летать. Еще в детстве она мечтала стать стюардессой. Ее приводили в восхищение грациозные красивые девушки в форме на борту самолета, и она часто представляла себя одной из них. Особенно ей нравились взлеты. Ей казалось, что это у нее вырастали крылья, и она сама взлетала в небо, а не самолет уносил ее. «Наверное, я когда-то была птицей… — думала она, — Интересно, какой? Ласточкой или чайкой? А может быть, синицей?» Услышав однажды по радио песню о стюардессе по имени Жанна, она подумала, что сама судьба так распорядилась — песня была о ней. О ком же еще?

Школу закончила на"отлично". Ей пророчили блестящую карьеру, но она твердо заявила — буду стюардессой, хочу летать. И подала заявление на курсы. И вот она, красивая и грациозная, идет на свой первый полет — стюардесса по имени Жанна. Совсем как в той песне.

Первый полет совпал с крахом всех ее ожиданий. Для страны наступило время перемен. Начали свой отчет холодные и голодные девяностые годы. Полки в магазинах опустели, в домах не было электричества и тепла. И если с голодом Жанна могла бороться, то на отсутствие тепла сил не оставалось. Холод проникал во все клетки ее тела и замораживал душу, отбирая способность чувствовать и мыслить. Согреться было негде: на улице минус двадцать, в доме плюс десять. Приходилось надевать теплую куртку, варежки и теплые валенки, оставшиеся от бабушки и годами собиравшие пыль в кладовке. Так она проводила вечера, сидя одиноко в кресле, укутавшись в одеяло и молча глядя на едва дрожащее пламя свечки. Не было сил даже читать, мозг стыл от холода, и не хотелось вытаскивать из рукавичек руку, чтобы перевернуть страницу. Не работало ни телевидение, ни радио. Жизнь как будто вернулась в начало столетия — без электричества и современных технологий. Иногда звонил телефон, единственное напоминание о том, что все-таки на дворе стоял двадцатый век. Было непонятно и удивительно, как могло сохраниться это чудо техники, когда все остальное, казалось, исчезло навсегда.

Сегодня все было как обычно. Жанна вернулась домой, облачилась в теплые одежки, замоталась в одеяло. Не успела погрузиться в кресло, как раздался телефонный звонок.

Звонил Максим. Голос был раздраженный. Знать бы заранее, что это он, ни за что не сняла бы трубку!

— Привет. Что делаешь?

— Ничего. Сижу…

— Кто у тебя?

— Никого. Я только пришла с работы.

— Ох, не ври мне! Я знаю, у тебя кто-то есть. Почему обманываешь? Быстро признавайся!

— Я сейчас повешу трубку.

— Я сейчас приду.

— Не надо. Я устала. Уже поздно, пойду спать.

— Спать? Интересно, с кем ты собираешься спать?

— Ни с кем. Одна.

— А что так?

— Макс, отстань. Надоело. Я же сказала — я устала. Сегодня был трудный полет. Хочу отдохнуть.

— Завтра отдохнешь. У тебя ведь завтра выходной? Я сейчас приду. Заодно проверю, с кем ты там.

— Приходи, коли так.

Жанна вздохнула. Максим был ее счастьем и несчастьем. Когда-то они вместе ходили в школу, дружили, тайком сбегали из дома по вечерам и бродили по улицам. Говорят, первая любовь не забывается. Это если вовремя поставить точку. Точку надо было поставить давным-давно, в тот момент, когда они закончили школу. Поставить точку и расстаться. Уже тогда оба почувствовали, что отношения поостыли. Но была сила привычки. И эта сила удерживала от разрыва. Потом Максим изменился. Потому что изменилась Жанна. Из незаметной и угловатой школьницы она превратилась в тонкую и привлекательную девушку. Другие парни стали обращать на нее внимание, что приводило Максима в ярость. Он стал раздражительным и ревнивым. Наложил на нее «вето» — моя, и только моя! Она терпела. Ей было жалко Макса. Она понимала, что это уже не любовь. Но другой любви не было, и ей было все равно. По крайне мере, Максим свой, уже почти родной — столько лет вместе! И потом, о какой любви сейчас можно говорить, когда нужно думать о том, как выжить — без денег, без продуктов, без тепла?

Комната вдруг вспыхнула, озарилась ярким светом. Дали электричество. Сбросив на пол одеяло, Жанна сползла с кресла и поспешила на кухню. Через час свет снова отключат. Его дают два раза в сутки по часу — час утром, час вечером. Надо успеть. Первым делом бросилась к чайнику — горячий чай! Включила чайник. Быстро набросав в кастрюльку рис, поставила на плиту вариться. Достала консервную банку с камбалой из старых запасов. Ужины последнее время не отличались разнообразием: один день рис с камбалой, другой — макароны с сайрой. Можно было менять: рис с сайрой, макароны с камбалой. И то, и другое опротивели до невозможности в любом сочетании. Но совсем не есть тоже нельзя. На балконе запасы: мешок с рисом и ящик с консервами. Макароны все еще можно было купить в магазине свободно. Сахар по талонам — кило на месяц. Ей хватало. Она не любила сладкий чай. Больше скучала по любимым шоколадным конфетам.

Снова зазвонил телефон. Жанна устало вздохнула. Ужасно не хотелось выяснять отношения. Но ответить придется — не отстанет.

— Ну, что тебе? Я же сказала, если не веришь…

— Ты о чем, Жанчик? — услышала женский голос.

Это был вовсе не Максим. Звонила Светка, подруга и коллега по работе. Они работали вместе, но в разные смены. Светка уже давно летала на международных рейсах, а у Жанны все еще не было допуска. Она плохо знала английский.

— Жанчик, ты сейчас сойдешь с ума от счастья! — прокричала Светка в трубку.

— Ты уверена? — Жанна кисло усмехнулась. — Хотела бы я знать, есть ли такое чудо на свете, которое бы сделало меня вмиг счастливой.

— Есть! Ты завтра летишь в штаты!

— Куда?!

— В Лос-Анжелес!

— Светик, успокойся, выпей валерьянки и ложись спать. Я завтра никуда не лечу. У меня выходной.

— В том-то и дело, что нет! Это мой рейс, но меня вызывают в суд по повестке. Ну, помнишь, по делу Аграновича, за рэкет?

Я у них главный свидетель, отвертеться не удалось. А в замену предложили тебя.

— Да кто ж меня возьмет? У меня и допуска-то нет на международку.

— Уже взяли, уже есть! — торжественно объявила подруга. — Больше было некого. У Антонины заболел ребенок, Галка в отпуске. Я предложила тебя, они согласились. Уже все оформили.

— Я же не говорю по-английски! Только-только начала уроки брать.

— Ерунда, там Тамарка будет, она поможет.

— Но у меня же завтра… выходной, — от растерянности Жанна не знала, что говорить.

— Ну и дура ты, Жанка! Какой, к черту, выходной? Ты же в Америку летишь, в А-ме-ри-ку! А кто у нас мечтал о загранке? Вот он, твой шанс!

— А откуда вдруг взялся Лос-Анжелес? Мы же не летаем в Калифорнию, только в Анкоридж, Камчатка — Аляска!

— Чартер. Богатенькие бизнесмены и туристы. Давай, подруга, иди, ложись спать. Тебе надо выспаться. Завтра приезжай пораньше, там бумаги кое-какие надо доделать.

Жанна растерянно положила трубку. Молча уставилась на телефон, все еще не веря в реальность происходящего. Громкий стук в дверь вывел ее из забытья. В дом ворвался Максим. Не раздеваясь, как был, в грязной обуви, бросился на кухню. Рванул балконную дверь.

— Где он? Где ты его прячешь?

— Кого? — Жанна бросила на него удивленный взгляд.

Максим был взбешен. Его лицо исказилось до неузнаваемости. Он кинулся рыскать по комнатам.

— Где он? Я слышал, как ты с ним говорила!

— Я разговаривала по телефону.

— Не ври!

— Я не вру. Успокойся, пожалуйста, и приведи себя в порядок. Посмотри, на кого ты похож!

— Не ври, не ври, стерва! Я убью всех твоих ухажеров, я убью тебя, я убью себя!

Его глаза сверкали хищным нездоровым блеском. Жанна отшатнулась.

— Ты пьян. Иди домой и проспись. Поговорим завтра.

— Не уйду, пока не скажешь, с кем говорила.

Он грозно наступал. Приблизившись совсем близко, он вдруг схватил руками ее за шею и сильно сдавил. Почувствовав, что задыхается, Жанна попыталась вырваться.

— Отпусти… — прохрипела она.

— Скажешь, с кем болтала?

— Света… сейчас звонила. Меня… меня поставили завтра в график… вместо нее.

Руки на шее ослабли.

— Быстро говори ее номер!

Жанна назвала номер. Одним прыжком, как дикая пантера, Макс оказался у телефона. А уже через минуту он ползал перед Жанной на коленях, размазывая по лицу пьяные слезы и заглядывая ей в глаза.

— Жанночка, миленькая, золотая, прости меня, идиота! Не знаю, что на меня нашло. Я так испугался… Я страшно боюсь тебя потерять! Ты ведь всегда будешь со мной, правда? Ты ведь не бросишь меня? Мы с тобой поженимся и…

От слова «поженимся» Жанна вздрогнула. С ужасом представила себе такую картину «счастья» каждый день — от дикой ярости до слез унижения. Он продолжал ползать на коленях и целовать ее руки. Она опустилась в кресло и тихо попросила:

— Макс, давай увидимся через два дня, когда я вернусь. Мне действительно завтра в полет, я хочу отдохнуть.

Он прижался к ней, ласкаясь об ноги, как кошка.

— Моя крошечка Жанночка не обманывает меня? Я буду ждать. Я приду послезавтра. Приду с цветами. И мы поженимся. Хорошо?

Она ничего не ответила, только тихо вздохнула.

* * *

Осколки самолета разлетелись на расстоянии почти в километр. Люди в спасательной форме бродили по выжженному полю в поисках чуда — оставшихся в живых. Живых не было. Поле оцепили, отодвинув сочувствующих и любопытных. Зрелище было не для слабонервных. Отказали даже родственникам: мол, потом вас вызовут на опознание.

На следующий день в газете появилась заметка об авиакатастрофе российского лайнера, летевшего в Лос-Анжелес. О причинах катастрофы газета умалчивала, отметив лишь «сложные погодные условия» во время полета. Было сказано, что найденные черные ящики доставлены в Москву, где специально созданная комиссия начнет свое расследование немедленно. В конце заметки сообщалось о том, что все пассажиры рейса погибли. Однако не исключено, что по-крайне мере одному пассажиру удалось выжить — девушка, находившаяся в хвостовой части самолета, доставлена в больницу в критическом состоянии. Каким-то чудом хвост оторвало и отбросило в сторону, и он не пострадал от взрыва. По предварительным данным, девушка могла быть стюардессой. В настоящее время находится в коме.

* * *

— Алекс, милый, я уехала!

— Хорошо, дорогая! Не задерживайся сегодня, хорошо?

— Конечно, буду вовремя.

Чмокнув мужа в щеку, Дженни выскочила из дома, села в машину и полетела по скоростной трассе. До работы всего двадцать минут, но это если без пробок. Похоже, сегодня хороший день, дороги почти свободны и пробок нет. Если и дальше все пойдет так удачно, она успеет обернуться за два-три часа — заберет сына из школы, и они вместе пойдут гулять на берег океана.

Было теплое весеннее утро. Днем будет жарко. Жара не пугала Дженни. Вот уже почти десять лет она живет среди зеленых пальм и яркого солнца. Она привыкла к жаре и никогда не пряталась от солнца. Она купалась в его лучах, и ей казалось, что нет в жизни счастья без солнечного света и тепла. Она вообще считала себя очень счастливой. У них шикарный дом с огромным красивым садом и бассейном, совсем недалеко от океана. Ее Алекс — самый замечательный муж на свете, а Дэнни — самый лучший сынишка. И скоро, совсем скоро, уже меньше чем через полгода у них появится крошечная дочурка. Они уже даже имя придумали — Кристина. Дженни влетела в офис. Секретарша поднялась ей навстречу.

— Мисс Дженни, осторожно, пожалуйста! Опять вы бегаете как девчонка, поберегите себя, мало ли что… в вашем-то положении.

— Ничего, Мари, не беспокойся. Я прекрасно себя чувствую. Готова не только бегать, но и летать от счастья — завтра нашему Дэнни исполняется семь лет!

— Ну надо же, как время летит! Неужели и впрямь семь? — удивилась Мари.

Дженни счастливо рассмеялась. Она развела руки в стороны, как крылья, и закружилась вокруг стола. Но вдруг остановилась, в удивлении положила руку на живот и прислушалась.

— Что? — в волнении произнесла секретарша. — Я же говорила, надо осторожнее!

— Да нет, — Дженни снова рассмеялась, — просто моя дочурка тоже решила потанцевать. Ну ладно, как у нас там сегодня, много работы?

— Минуточку, — Мари быстро подняла со стола небольшую стопку бумаг, — вот здесь: контракт с фирмой «Русь», две статьи для научных журналов и один отчет по заказу частного лица.

— Что за лицо?

— Минуточку. Так, сейчас, — секретарша заглянула в календарь, — Роберт Фишер, компания «Fisher & Sons».

— Сроки?

— Три дня на контракт и статьи, двадцать четыре часа на отчет.

— Отлично, с него и начнем. Давай материалы.

— Тут всего-то две страницы.

Мари протянула Дженни бумаги, и та исчезла у себя в кабинете.

— Будут звонить, меня нет. Кроме мужа и сына, конечно. Всем остальным говори, что буду после полудня.

Дженни уселась за компьютер. Быстро просканировала текст. Отключила программу перевода и взяла словарь. Дженни была одной из лучших переводчиц. И как хороший специалист, она не любила пользоваться электронными переводчиками. Электронными программами пользуются только неумехи, а она — профессионал в своем деле. Она полагается на ум и интуицию. У компьютера может быть электронный ум, но нет интуиции. И если у одного слова есть два или три значения, то компьютер обязательно выберет не то, что нужно. Потому что не умеет чувствовать, потому что нет интуиции.

Дженни углубилась в текст. Улыбка сошла с лица при чтении первых же строк.

«…расшифровка черных ящиков разбившегося в воскресенье самолета подтвердила основную версию комиссии по расследованию: причиной катастрофы стала техническая неисправность. Расследование показало: вины экипажа нет, их действия найдены безукоризненными, несмотря на усталость и сложные метеоусловия. Исследования систем блока управления выявило основную проблему. Версия неисправности системы водоснабжения, вследствие чего очистительная жидкость просочилась и залила систему автоматического управления, подтвердилась. Ввиду того, что подобная оплошность не могла произойти в ходе предполетного обслуживания самолета из-за простоты и стандартности процедуры, комиссия пришла к выводу, что имела место спланированная диверсия с возможным подкупом технического персонала. Материалы расследования будут переданы в прокуратуру в ближайшее время…»

Лицо Дженни мрачнело больше и больше. Она читала и не верила своим глазам. Как переводчик, она не имела права на проявление никаких эмоций. В данном случае перед ней стояла чисто техническая задача — перевод документа. Только «голый» текст. Но здесь… Она не могла не отреагировать. Подкуп? Погубить такое количество людей ради денег? Это не укладывалось в голове. Отложив первую страницу в сторону, взяла вторую. Вторая страница с заключением комиссии по расследованию той же авиакатастрофы была датирована тремя месяцами позже. Дженни быстро пробежалась глазами по бумаге. Не удержавшись от волнения, сжала виски пальцами. Почувствовала, как в голове запульсировала кровь.

«…председатель комиссии по расследованию причин авиакатастрофы заявил, что трагедия произошла в результате сложных метеоусловий и ошибочных действий экипажа, а именно — непреднамеренного вывода самолета на большие углы атаки, что привело к"сваливанию самолета и переходу его в штопор с последующим столкновением с землей". Таким образом, причиной катастрофы опять стал"человеческий фактор". В настоящий момент до конца не установлены причины неадекватного поведения экипажа самолета, это является следующей задачей работы комиссии по расследованию причин трагедии».

Дженни отбросила бумагу на стол. От резкого движения тонкий листок проскользнул по поверхности стола и плавно опустился на пол. Дженни встала, подошла к окну. В задумчивости застучала пальцами по стеклу. Надо отвлечься. Она слишком возбуждена предстоящим днем рождения Дэнни, не может сконцентрироваться на переводе, собрать мысли. Надо сосредоточиться и прочитать эти бумаги еще раз.

Дженни вернулась к столу, подняла с пола улетевший листок и снова углубилась в чтение. И снова не поверила своим глазам. Буквально несколько минут назад она читала заключение комиссии о том, что самолет разбился из-за технической неисправности — повреждений в системе автоматического управления, намеренно вызванными предполетным обслуживанием. Три месяца спустя комиссия меняет мнение. Почему? Дженни еще раз быстро просмотрела последнюю страницу. Ни слова о том, что было как минимум еще одно, совсем другое заключение комиссии. Дженни вдруг заметила, что имена трех членов комиссии совпадали в обоих документах, но фамилия председателя комиссии во втором документе была другая. Она быстро нашла фамилию в первом отчете: И. Н. Добровольский. Задумалась. Если некто Добровольский был назначен председателем комиссии, наверняка он был весомой фигурой в авиации. Почему же его нет во второй комиссии? Неожиданно Дженни осенило — нужно проверить данные в Интернете! Она вошла в систему поиска и напечатала: И. Н. Добровольский. Компьютер выбросил целый ряд вариантов. Зрительно просканировав результаты, Дженни отобрала три. Уже на втором она получила то, что искала: Иван Николаевич Добровольский, заместитель министра авиации. Перечислялись все заслуги известного авиатора. Последняя строчка — уволен в связи уходом на пенсию. Ничего особенного. Однако странным показалось то, что на пенсию Иван Николаевич ушел в расцвете сил. Дженни посмотрела на дату и вдруг все поняла. Добровольский не ушел на пенсию, его «ушли» на пенсию! И случилось это ровно через месяц после заключения первой комиссии. Скорее всего, кому-то нужно было подменить результаты расследования, а упрямый Добровольский отказался подтасовать факты и оттого пострадал — ушел на «заслуженный» отдых.

Что ж, с переводом все ясно. И с самолетом тоже. Его элементарно разбили. Неясно было только одно: кто и зачем мог совершить такую чудовищную акцию? Дженни вздохнула. Впрочем, какая теперь разница? Самолета нет, люди погибли. И прошло уже столько лет. Но кому вдруг понадобилось ворошить прошлое? Да еще и переводить на английский? И так срочно — в двадцать четыре часа?

Она нажала на кнопку.

— Мари, кто предоставил отчет для перевода?

— Сейчас, мисс Дженни, одну минуточку, — секретарша зашелестела бумагами, — компания «Fisher & Sons».

— Я понимаю. А кто конкретно?

— Мистер Роберт Фишер-старший.

— Найдите мне его координаты, и, пожалуйста, побыстрее.

— Хорошо, мисс Дженни, сейчас найду и принесу.

Через минуту телефон и адрес лежали у Дженни на столе. Она набрала номер. Услышала немолодой голос, слабый и сиплый.

— Я слушаю.

— Мистер Фишер, с вами говорят из компании «RLS, Inc». Меня зовут Дженни. Я перевожу ваши документы…

— Что, уже готово? — нервно перебил голос.

— Почти. У меня возник ряд вопросов.

— Хорошо, я попробую ответить. Задавайте.

— Я бы хотела… — Дженни запнулась. — Я бы хотела побеседовать с вами лично, не по телефону. Это возможно?

Наступила пауза.

— Я болен… Мне трудно принимать посетителей. Скажите то, что вы хотели сказать, по телефону.

— Мистер Фишер, я умоляю вас. Пожалуйста, уделите мне всего пятнадцать минут. Дело в том, что в дополнение к переводу я нашла кое-какую информацию, которая может вас заинтересовать.

Наступила еще одна затянувшаяся пауза.

— Хорошо, приезжайте. Закончите перевод и привезите сами. Адрес у вас есть?

— Да, спасибо, мистер Фишер, я буду у вас через час.

Пальцы быстро застучали по клавиатуре. Всего-то две страницы. Но какие разные! Одна обвиняет обслуживающий персонал и предполагает возможность диверсии, другая перекладывает всю вину на погодные условия и действия экипажа. Первые наверняка еще живы, последние давно мертвы. По официально обнародованной версии никто ответственность за аварию не понес. Потому что те, кто живы — не виноваты, а те, кто виноваты — больше не живы. А если в действительности все наоборот? Неужели виновные могут жить со спокойной совестью — есть, спать, радоваться жизни? Закончив, Дженни быстро положила листы в желтую бумажную папку и вылетела на улицу, только успев крикнуть секретарше:

— Мари, буду через два часа!

Сев в машину, Дженни нажала на газ и рванула с места.

* * *

Роберт Фишер в действительности оказался больным и глубоким стариком. Дженни дала бы ему лет девяносто, не меньше. Он с трудом передвигался в инвалидной коляске. Как будто угадав ее мысли, старик сказал:

— Да, я стар… Но я не столько стар, сколько болен. Мне осталось совсем немного. Неделя, день, час — никто не знает.

Он помолчал.

— Вы принесли перевод?

— Да.

— Покажите.

— Да-да, конечно. Только скажите мне, откуда у вас эти бумаги? И для чего они вам?

— А вам зачем это знать? Вам ведь платят за работу.

— Понимаете, мистер Фишер, не сочтите меня невеждой или чрезмерно любопытной, просто когда-то давно, еще в России, я знала одну девушку, которая разбилась на том самом самолете. Ее звали Жанна, она была стюардессой. Хотела летать на международных рейсах и брала у меня уроки английского. А потом попала на тот самолет и…

— Значит, вы тоже пострадали…

— Тоже? Почему «тоже»? Разве вы пострадали?

— Да. Тем рейсом летел мой сын, мой единственный сын…

Он тяжело вздохнул.

— Дайте, пожалуйста, воды.

Дженни подошла к столику, налила из графина в стакан воды, протянула старику. Сделав несколько глотков, он вернул стакан Дженни.

— Присядьте, пожалуйста. Похоже, что наш разговор затянется.

Дженни присела на кушетку напротив Фишера.

— Мои предки — отец, дед и прадед были потомственными предпринимателями. Мой прадед начинал когда-то с ручных швейных машинок. Потом пошла электрика, это уже мой дед и отец. А затем уже в наш с сыном век — электроника: телефоны, факсы, компьютеры, принтеры. Компьютерами уже занимался в основном мой сын Джеф. Он рвался в Россию. Ему почему-то казалось, что именно Россия — золотая жила. Тогда, в девяностых, русский рынок только начинал зарождаться, налаживался частный бизнес. Я был против, я боялся. Наслушался про КГБ, про нарушения прав человека, беззаконие, произвол местной полиции…

–…милиции, — поправила Дженни, — тогда это там называлось «милицией».

— Как скажете… Долго я пытался отговорить сына. Но он не слушал меня. Я понимал, что все мои попытки напрасны, я просто пытался оттянуть время. А потом он встретил этого… Маркова.

Старик прервался. Дженни снова потянулась к графину с водой, но он жестом остановил ее.

— Кто такой Марков?

— Бизнесмен. Если его можно назвать таким приличным словом. Скорее бандит. Он пытался наладить продажу оргтехники. Мой сын искал выход на русский рынок, в то время как Марков искал выгодных поставщиков. Уж не знаю, как они вышли друг на друга… Марков убедил Джефа в необходимости создания совместного предприятия. Договорились о первых поставках. Джеф поставлял компьютеры, Марков занимался вопросами реализации. Уже после первой партии стало ясно, что прибыль будет огромная. Компьютеры были новинкой в России, разлетались еще на бумаге, не успев дойти до пункта назначения. А на Дальнем Востоке они вообще только-только начали появляться. Мой сын, разгоряченный таким успехом, договорился с Марковым сразу о нескольких поставках. Суммы контрактов были миллионные. Вторую партию Джеф доставил в Россию сам. Точнее, прилетел проконтролировать ход дела. Но, посмотрев, как ведутся дела, он пришел в ужас. Все оформлялось незаконно, как это у вас называется — черный кэш?

— Черный нал, — вставила Дженни.

— Вот-вот, именно, черный нал… Не платились налоги, составлялись какие-то поддельные бумаги. Одним словом, по нашим законам, как минимум десять лет тюрьмы. Я знаю, что Джеф тогда крепко повздорил с Марковым. Он заявил, что разрывает контракт и будет искать нового партнера. Когда я разговаривал с ним в один из последних дней, он сказал, что уже нашел новую компанию с хорошей репутацией. Он хотел привезти с собой ее владельца, они должны были лететь одним рейсом. Что было дальше, вы знаете. Они не долетели. Деньги за ту последнюю партию так и не вернулись, много денег…

— А какое отношение все это имеет к тем бумагам, которые я переводила?

— Дело в том, что у меня есть основания подозревать, что это была спланированная акция. Самолету, на котором летел мой сын, суждено было погибнуть.

— Это серьезное обвинение. Почему вы так думаете?

— Мой сын неоднократно упоминал в разговорах со мной, что Марков угрожал ему. Сначала тонко, намеками, потом грубо, открыто. Я страшно боялся за него, почему-то был уверен, что он уже не вернется домой. Когда он мне позвонил из аэропорта перед вылетом, я облегченно вздохнул — пронесло! Оказалось, рано. Я потерял сына… Единственного… Больше у меня ничего нет в этой жизни.

Фишер заплакал. Дженни подошла, присела перед ним на корточки, протянула платок. Она ничего не говорила. Просто сидела рядом и молча гладила его дрожащие морщинистые руки. Старик постепенно успокоился.

— И все же, — осторожно постаралась вернуть разговор в русло Дженни, — откуда у вас эти документы?

— Эти бумаги — ответ на вопрос, который мучил меня все последние годы: отчего погиб мой сын. В газете писали что-то про погодные условия. Я не поверил. До меня дошли слухи, что были какие-то неполадки в самолете, и что на самом деле были две комиссии по расследованию причин катастрофы. Я хотел докопаться до правды. У меня достаточно денег, но даже мне потребовались годы, чтобы раздобыть эти бумажки, спрятанные под грифом «секретно», за которыми стоит тайна гибели моего сына.

— Мистер Фишер, но ведь сына уже не вернуть, зачем вам все это? Разве вам станет легче, если вы узнаете, что вашего сына убили?

— Совсем недавно я узнал, что Марков живет в Америке, в Сан-Диего. Оказывается, он здесь уже очень давно. Это только усиливает мои подозрения. Я… я хочу посмотреть ему в глаза.

Дженни вздохнула. Снова наступило молчание. Взгляд Дженни упал на фотографию молодого мужчины, висевшую на стене.

— Это ваш сын? — тихо спросила она.

— Да, это мой Джеф. За год до смерти… Так дайте же мне посмотреть на перевод!

Голос старика снова задрожал. Дженни раскрыла папку. Потянула листы бумаги. Вот сейчас она отдаст отцу бумаги, в которых описана тайна смерти его сына, тот прочитает и… Трудно сказать, как он это переживет, если вообще переживет. Одно дело, когда сын погиб вместе со всеми в авиакатастрофе по случайному стечению обстоятельств, по вине, не зависящей от него. И другое дело, когда все погибли вместе с ним в авиакатастрофе, по специальному стечению обстоятельств, по вине, зависящей только от него. Для отца это будет страшнее в тысячу раз — варварское, изощренное убийство сына. К тому же, несчастному старику придется нести на себе не только всю тяжесть смерти сына, но и гибель всех пассажиров того злосчастного рейса. Посмотреть Маркову в глаза? Наивный старик! Да тот только рассмеется ему в лицо, цинично и жестоко. Сведет его в гроб быстрее. Нет, тут нужно действовать по-другому.

Она вытянула листок из папки и протянула его Фишеру. Ловким движением пальцев, так, чтобы не заметил старик, она задвинула второй листок во внутрь папки.

Роберт Фишер молча перечитывал текст. Закончив, он вопросительно посмотрел на Дженни.

— Это все?

— Все.

— Но там было два документа!

— Второй дублирует первый, только другими словами, — соврала Дженни.

— Значит, все-таки погодные условия. Просто не повезло…

— Он все равно мерзавец, этот Марков, деньги не вернул — ни сыну, ни вам.

Старик махнул рукой.

— Бог с ними, с деньгами. Не в деньгах счастье. Ни мне, ни Джефу они счастья не принесли. И ему не принесут. Бог ему судья…

«Ну уж нет, господин Фишер, — подумала Дженни, — вот тут вы ошибаетесь. Вовсе и не Бог ему судья!»

Она вытащила из папки листки с русским текстом.

— Вот, мистер Фишер, возьмите. Это ваши.

Старик взглянул на непонятный ему русский текст, скомкал бумажки и, покачав головой, протянул их обратно Дженни.

— Зачем мне теперь это? Выбросите в мусор.

Дженни взяла скомканные листки, повернулась к мусорной корзине, но вдруг остановилась, на миг задумалась. Осторожно, чтобы не заметил старик, сунула руку с бумагами в карман.

— Что ж, мистер Фишер, мне пора. Спасибо, что согласились принять меня.

— Вы говорили, вам стала известна какая-то информация. Дженни собиралась рассказать Фишеру о том, как уволили Добровольского и создали новую комиссию, о результатах работы которой он только что прочитал. Но это было до их встречи. Теперь она была уверена, что старику совсем не нужно знать правду.

— Я… я просто узнала, что отчет о катастрофе был опубликован дважды. После первого отчета возникли разговоры. Некоторые, как и вы, подозревали, что самолет был неисправен. Через три месяца была назначена повторная комиссия. Но она подтвердила результаты первой.

— Что ж, спасибо вам, Дженни. Вы правы, сына не вернуть. А я теперь могу умереть спокойно, зная, что он погиб не от руки убийцы. Зная, что это не ваша страна убила его.

Дженни направилась к двери. Внезапно остановилась.

— Как вы сказали, зовут этого Маркова?

— Николай. Николай Марков. Только зачем это теперь?

— Хочу в глаза ему посмотреть, — уже в дверях проронила Дженни.

— Не стоят эти деньги того, не стоят… — пробормотал старик.

* * *

— Алекс, мне нужно в Сан-Диего. Завтра.

Алекс удивленно посмотрел на жену.

— Почему такая срочность? По делам?

— Да.

— Расскажешь?

— Обязательно, но только когда вернусь.

Конец ознакомительного фрагмента.