Долго и счастливо

Жанна Бочманова, 2017

Лучшее, что может случиться с человеком – отпуск на берегу теплого моря, где нет будильников, начальников и понедельников. А худшее – встретить на берегу того самого моря бывшего своего шефа-самодура, да еще и впутаться из-за него в криминальную историю с убийством, шантажом и старыми семейными тайнами. В оформлении обложки использованы фотографии с ресурса pixabay по лицензии CC0.

Глава 1

— Вы дозвонились до Красовского, Мария Владимировна? — ненавидяще прошипел голос в селекторе.

Мария Владимировна вздрогнула и на экране монитора испуганно понеслась вдаль буква «хххххххххххххх».

— Да! — выкрикнула она, нагибаясь к черному пластику. Из его недр доносилось потрескивание. Шеф молчал, но и не отключался. — Да, — повторила она, решив, что он не услышал.

— И что? — ожил опять селектор.

— Он в пробке, — вздохнув, сообщила она.

— Я. Просил. Дозвониться. До. Красовского. — Именно так, медленно и четко отделяя слова друг от друга, произнес шеф. — Вы дозвонились, Мария Владимировна? — голос его приобрел плачущее выражение.

— Я дозвонилась, — буркнула Мария Владимировна. — Он сказал, что стоит в пробке на Московском, и тут же отключился. А сейчас у него телефон не отвечает — связи нет.

— Черт знает что такое! — простонал шеф.

Селектор замер, погас красный злой огонек. Мария Владимировна опасливо покосилась на него. Нет, это не безобидный кусок черной пластмассы, это жуткий Терминатор — безжалостный робот-убийца: казалось бы, вот уже все — наши победили, ура, ура! Ан нет — снова вспыхивает адский красный глаз, и все начинается сначала: беги, спасайся кто может! А кто не может… А кто не может, вот как бедная Мария Владимировна, тот должен сгинуть. Но она не может позволить себе сгинуть. Нет, нет, только не она. Она выдержит, сможет, она сильная, умная и, вообще, супер! Руки долбили по клавиатуре, словно гаммы отыгрывали. Слепая печать, скорость сто восемьдесят знаков в минуту, а то и больше. В норматив при сдаче выпускных экзаменов она уложилась, а если бы не нервничала, так еще и не такую скорость показала.

Вот так все очень серьезно было в той школе референтов, которую она окончила, чтобы начать делать карьеру. У-у-у, какую карьеру бы она сделала, если бы… если бы не зловещий красный глаз… Ничего, осталось немного, еще месяц и она уйдет. Господи! Какое счастье уйти отсюда, уйти и не вернуться! Зато в трудовой книжке будет запись — год работы секретарем-референтом. И это первый шаг на блестящем карьерном пути.

«Там-там парам-там, там-там парам-пам, тарам-пам та-там пам…» — пела клавиатура под ее быстрыми длинными пальцами. Она всегда печатала под какой-нибудь ритм. Сегодня ритм был такой. Утешительный. Впрочем, такой он был практически каждый день, когда у шефа было плохое настроение. А плохое оно у него было всегда. И она его терпеть не могла. Ни шефа, ни его настроение.

***

Как же он ее ненавидел! Вообще-то, ему дела до нее не было. Но иногда так хотелось выскочить из кабинета и… придушить ее, что ли. До чего ж тупая баба! Ну как можно не понимать таких элементарных вещей? Ему нужен Красовский и именно сейчас. Мобильник на столе задрожал, затрясся, рассыпался звонкой мелодией.

— Да!

— Паш, дорогой, это я, — сказал в трубке голос Сашки Красовского.

— Саша, хорошо, что позвонил, ты мне нужен. У нас проблемы с «Припятью». Моя секретарша не могла до тебя дозвониться.

— А, так это секретарша была! — засмеялся Красовский. — Я-то думал! Представляешь, номер высветился незнакомый, я беру трубку, а там голос спрашивает: «Вы где?» «В Караганде», — отвечаю. А там опять: «Вы где?» «В пробке, — говорю, — стою, на Московском».

— И что?

— Да ничего, связь прервалась. Ты, Паш, скажи своей мамзели, чтобы представлялась хотя бы, а то я с перепуга решил, что меня опять адвокаты бывшей супружницы разыскивают.

— Скажу, Саш, скажу. Ух, я скажу… — раздувая ноздри, просипел он.

— Ну излагай, — милостиво разрешил Красовский, — я здесь все равно надолго застрял. Что там у нас с «Припятью»?

Изложив своему юрисконсульту проблемы многострадальной «Припяти», Павел Сергеевич немного остыл, но все равно, прислушиваясь к звукам в приемной, болезненно морщился. Нет, надо на фиг увольнять, а то так и до смертоубийства недалеко, и вместо отпуска на знойном юге, пойдешь ты, родной, по этапу на север. Проблем и так много, чтобы еще и о персонале думать. В конце концов, есть у него кадровая служба, пусть она и думает. Хотя именно кадровая служба и постаралась. Ну Нина-то Львовна, ну ведь всегда же умудрялась как-то подбирать ему более-менее приличных секретарш. Но эта — ни в какие ворота не лезет! Он снял с вешалки пальто, оглядел безупречный кашемир — шерстинка к шерстинке — перекинул через руку и вышел в приемную. Предмет его душевных терзаний и головной боли сидел за компьютером и что-то там молотил по кнопкам.

— Мария Владимировна, — вкрадчиво начал Павел Сергеевич. Секретарша подняла глаза и вопросительно уставилась на него и даже как-то головой мотнула, чего, мол, тебе? — Мария Владимировна, а вы где учились? — так же вкрадчиво спросил он.

— В смысле? — удивилась она и откинулась на спинку кресла.

— В смысле вот это вот. — Рука широким жестом обвела офисное пространство, факсы, телексы, принтеры, сканеры…

— А, секретарскому делу-то? — догадалась Мария Владимировна. — В школе референтов «Катрин». Это очень престижная школа, Павел Сергеевич… — гордо сообщила она, — там…

— Это там вас учили, как нужно разговаривать по телефону, да?

— Учили, — кивнула она, как-то не очень, однако, уверенно.

— Я так и понял, — усмехнулся он и открыл дверь. — В следующий раз, когда будете звонить Александру Николаевичу, ну или кому-нибудь еще, не забудьте сказать «здравствуйте». А еще не забудьте представиться, что вы, мол, Мария Владимировна из фирмы такой-то. Хорошо? — Павел Сергеевич закрыл дверь и широким четким шагом пошел к выходу.

Так ей! А покраснела-то как! Аж за щеки руками схватилась. Ну ничего, если краснеть еще не разучилась, может, не все потеряно. Хотя он знал эту категорию офисных барышень, очень хорошо знал. Мало работать, много получать, вот смысл их жизни. Учиться они ничему не хотят и не будут. Позаканчивали свои секретутские курсы и думают, все — профи! Эта хоть в штаны к нему не лезет, как предыдущая. Нет, предыдущая как раз была ничего. Можно даже сказать очень хорошо работала. Чего она уволилась? Он не помнил. Сколько их за десять лет его трудовой предпринимательской деятельности сменилось? Уже и счет потерял. Да и не считал он их никогда. Ему что надо? Чтоб работала: делала, что велено и не делала, чего не велено. Все. Неужели это так трудно? Сказать завтра Нине, пусть подыскивает другую секретаршу. А то не ровен час или сам зарежусь, иль зарежу кого…

***

— Что так и сказал? — ахала Наташка, помешивая трубочкой в длинном бокале. Невесомая кружевная пенка с мягким пришепетыванием поднималась и опадала, и все норовила соскользнуть по краю наружу.

— Так и сказал. Дура, ты, говорит, и невоспитанная хамка. Не здороваешься и уши у тебя не чищены.

— Да ладно! — фыркнула Наташка и засмеялась.

Мария Владимировна, для друзей просто Маша, тоже усмехнулась, хотя веселого-то было мало. И даже наспех придуманные посиделки с подругой в кафе не спасали отчаянного Машиного положения. И аутотренинг по утрам не спасал. Можно было часами твердить: «Я умная, способная, стойкая, я выдержу…» Все эти аберрации рассыпались в прах, стоило ей встретиться глазами с Павлом Сергеевичем. «Тупица непроходимая», — читалось в них, и ей сразу же хотелось запустить в него табуретом.

— Он меня специально унижает, — вздохнула она, — и кайф от этого ловит. Я же вижу. У-у, знаю я таких особей — для них ничего слаще нет, чем подневольного человека мордой об стол приложить.

— Чего же к такому на работу пошла? Ты же умная. Сразу-то непонятно было, что за фрукт?

— А я с ним и не разговаривала. Я с персональщицей общалась. Хорошая тетка, кстати. Я ей все про себя рассказала. И про школу, и про директрису. Как я вела кружок английского языка, как фильмы им на английском показывала. Я ведь хотела, чтоб детям интересно было, я же в институте еще и на всякие курсы повышения квалификации ходила. Это ведь методика такая. Они ведь у меня все-все говорить начали. Веришь?

— Верю, — вздохнула Наташка. — Уж в который раз тебе говорю, плюнь ты на эту школу. И уж если на то пошло, ты еще легко отделалась. Что там директриса на тебя повесить хотела? Срыв учебного процесса? Пропаганду жестокости и насилия?

— Я показывала хорошие фильмы, — упрямо тряхнула Маша головой.

— Боевики, — подтвердила Наташа.

— И их тоже. А что мне им надо было ставить? «Человек дождя?» Неинтересно им это. Пока неинтересно. Не поймут еще.

— А «Код да Винчи» поймут, да? — Наташка скептически скривилась и осторожно сняла губами пену с края стакана. Потом аккуратно, салфеточкой, промокнула молочные усы и добавила: — Скажи спасибо, что тебе еще растление малолетних не приписали.

— Спасибо, — машинально ответила она.

Да, с «Кодом» как-то не очень получилось. Для Маши фильм был хорош из-за актерского состава, тем, что можно было сравнить произношение американца, англичанина и француза.

Для директрисы факт показа в школе крамольного, на ее взгляд, фильма, подрывающего основы христианской религии, послужил прекрасным поводом избавиться от зазнайки и выскочки англичанки. Потому как не было больше сил терпеть не подконтрольную ей, то есть совсем неуправляемую девицу, вечно влезающую в педагогический, годами налаженный процесс, со своими новыми методиками.

Машу вызвали на ковер и без лишних слов предложили «по собственному», а иначе… Маша хотела сначала бороться, доказывать свою правоту, а потом посмотрела на эти лица, махнула рукой и подписала. За три года работы в школе она устала бороться с системой. Иногда ей казалось, что здесь собрались непримиримые враги, залегшие по разные стороны баррикад, только и ждущие сигнала к началу военных действий. У одной стороны, правда, были явные преимущества в боевой силе, зато у другой явный численный перевес. Война шла с переменным успехом, только одни расплачивались за поражения отсутствием нормальных знаний, и отвращением к получению оных в любой форме, а другие расшатанными нервами и острой ненавистью к детям, как к мировому злу. И неизвестно, кому приходилось в этой неравной борьбе хуже всего. Так и вышло, что три года пропали втуне: не получилось из Маши ни нового Макаренко, ни Песталоцци.

— А я говорила. На кой ляд ты в школу пошла? Три года зря потеряла, — озвучила Наташка горькие Машины мысли.

И оттого что это так совпало, ей захотелось немедленно возразить, что нет, не зря, не зря.

— Ну и что! — горячо вскинулась Маша. — У меня мальчик из класса грант на обучение в Англии выиграл. Родители звонили, благодарили.

— Один! — фыркнула Наташка. — Вот уж достижение!

— Так, я не поняла? Зачем я тебя позвала? Чтоб поплакаться. А ты меня критикуешь. Ты должна меня жалеть и утешать.

— Хорошо, — покорно кивнула Наташка. — Слушай. Ты самая умная, самая красивая, самая прикольная, самая веселая и, вообще, супер! А начальник твой — гнусный хорек, жирная свинья, гадкий крокодил, змея подколодная, нет, змей. И мы еще всем покажем!

— Ага! Дыбом шерсть, хвост трубой, выходите со мной на бой… Господи, как мне до отпуска дожить? А?

— Ты когда планируешь? — озабоченно спросила Наташка.

— В мае. Мы же договаривались, забыла?

— Ну не могу я в мае, — заскулила подруга. — Не отпускает начальник. Он у меня тоже — задница еще та! Давай позже или раньше?

— Раньше я не могу, мне надо хотя бы одиннадцать месяцев отработать, для стажа, и позже не могу — потому как нет больше моего терпения. Я в отпуск уйду, и заявление напишу сразу. И буду другую работу искать.

— Ну, как знаешь, — Наташка обиженно надула губы. Подумаешь, начальник ей не тот попался. Они еще и не такие бывают! — Одна поедешь? — спросила она небрежно. Может, подруга только прикидывается несчастной, а сама кавалера завела и скрывает?

— Ну и поеду, — пожала Маша плечами, — что такого? Там с кем и познакомлюсь, не проблема.

— Хорошо тебе, — вздохнула Наташка, — ты общительная.