Кот по кличке Мяу. Том I

Жан Висар

Проницательный читатель, посмотрев на обложку, наверняка подумает: опять какая-то модная фантастическая жуть. Одно красное и черное! Да еще и кот с тяжелым взглядом.Никогда не судите людей по одежке, а книжки по обложкам. Никакой фантастики. Только реальная жизнь. Моя жизнь. Да и не только моя. Жизнь моих родных, друзей и знакомых и даже зверей. И про кошек, и про собак, и про медведей, и про мышей, и даже про дельфинов… Книга содержит нецензурную брань.

Хорошо ли быть генералом?

Вымирают динозавры

Умирают старики

Дольше всех живут кентавры

И бессмертны дураки!!!

Стихи поэтессы Е. Горбовской, прочитанные мне ныне покойной Ксюшей, как комментарий ко всей этой истории.

А произошла эта метаморфоза как-то сама собой, весной 80-го. Вот уж действительно — главное правильно поставить перед собой жизненную задачу и не дергаться, а оно и само тебя на ее решение вдруг как-то и выведет. Причем даже не так как ты сам ожидаешь, а как-то неожиданно — по-своему. Так и здесь получилось.

Нас всех тогда заставили заполнять какие-то немыслимо крутые анкеты. Не на двух листках, как обычно. Нет! Это было, как говорят в Одессе — чего-то особенного. Тонкие, но большие — в печатный лист — сброшюрованные тетрадки на серой бумаге в несколько страниц. И называлось все это почему-то — «Выездное дело».

Ответив на десятки поставленных там, совершенно идиотских вопросов, нужно было, как говориться, «взять на карандаш» всех своих родственников. Всех — до седьмого колена! Ну, не до — седьмого, конечно. Но до третьего или даже до четвертого — это точно! Бабушки, прабабушки, шурины и девери… Их дети и жены. Настоящие жены и бывшие жены. И девичьи фамилии и тех, и других. Кошмар! Кто, где и когда родился. Кто, где захоронен. Участвовал, — не участвовал. Был, — не был. Состоял, — не состоял. Привлекался, — не привлекался. И черт его знает, чего там еще не было!

Неделю или больше с этим проковырялись. Ездили в Купавну, где находилось головное здание нашего института, консультировались в первом отделе, а потом переписывали все заново. И так несколько раз. Поди знай — каково было социальное положение мужа сестры твоего отца, родом откуда-то, из-под Харькова, которого никто и в глаза то не видел. Был ли он интернирован или — в плену, или — за границей, или — под судом и следствием, или — у черта на Куличках! Крыша от этого поехать может. Но, тем не менее, как-то заполнили и сдали.

А потом все затихло. На несколько месяцев. Уже все и забыли об этом. И тут, вдруг… Когда же это было? А было это уже в конце лета, вернее, уже осенью прошлого года, когда мы с Натальей как раз напрочь разругались и, как тогда казалось, расстались навсегда. Прибывал я по этому поводу в тоске и печали. Полностью ушел в работу и только ею и занимался.

Вдруг всех нас вызывают к директору. В его московский кабинет. Кто-то еще там с ним был. Толи гэбешники какие-то, то ли военные, то ли из первого отдела. Собрали всех, человек, наверное, десять — двенадцать. От нашей лаборатории только мы с Володей Рымарчуком. Мы тогда с ним все время вместе были, как шерочка с машерочкой. Жора — наш завлаб, почему-то тогда с нами не поехал, хотя с анкетами мучился, как и все.

Собрали нас и начали накачивать, что, де предстоит супер секретная командировка, что никому ни слова, что, если будут спрашивать, — где были, отвечать, что, — в каком-то городе, например, в Омске, на каком-то калошном заводе. А еще лучше говорить, как в том анекдоте — «не помню где, не помню когда, не помню с кем, — но шарман, шарман…» Короче, что кому в голову придет, то и отвечать.

На вопросы о том, когда и куда поедем, на какой срок, и что с собой брать из оборудования, т.е., придется ли там, что-то мерить, или какие-то эксперименты ставить — было нашим директором — армянином и хорошим человеком сказано так:

Ребята, дорогие мои, очень вас всех прошу. Никому — ни слова. Я сам ничего нэ знаю. Отнеситэсь к этому дэлу сэрьезно. Это я вас лично прошу. С понедельника всэм дома сидэть — никуда нэ выходить. В любой момэнт звонка ждать. День ждать, два ждать, недэлю ждать. Сколько надо — столько и ждать. И все! И никаких вопросов. Вы поняли мэня, что я сказал?

Все закивали головами, как китайские болванчики.

— А билеты? — все-таки не выдержал кто-то. Этот, казалось бы вполне разумный вопрос, почему-то вызвал у начальников гомерический смех, а отсмеявшись Пирузян только и сказал:

— Никаких билэтов не будэт. Все. Всем сидэть по домам тихо. Вы поняли мэня, что я сказал?

Все опять закивали, хотя никто ни черта не понял. Вывалили все оттуда приятно заинтригованные и в какой-то веселой растерянности.

Ну, что делать? Стали мы с Володей думать, что с собой брать. А что тут придумаешь, когда информации никакой. Куда едем? На какой срок? Это где-то в городе или вообще в чистом поле, на полигоне. И такое может быть. И тогда решили: берем всего — минимально. Вдруг таскать на себе придется, — замучаешься.

Итак, берем всего один маленький самодельный переносной приборчик, на батарейках. Он в портфель легко помещается. Правда, с ним проблема. Для этой нашей методики кровь нужна. В Москве то мы на донорской крови работали. Брали на станции переливания флакончики небольшие и держали их в холодильнике. Несколько дней с ней можно было работать.

А тут как быть? Даже, если там, на месте и есть холодильник, то как туда то довезти — в дороге ведь все протухнет.

Но наш советский ученый, как вы знаете — самый находчивый ученый в мире. Школа жизни приучила его приспосабливаться к любым условиям. Превалируют в нем не столько знания и исследовательский талант, сколько находчивость, смекалка и интуиция. Генетика у него такая. Заграничный то ученый, например, если на помойку пойдет, то только для того, чтобы что-то выбросить ненужное. Нечего ему там больше делать, на помойке то, или на свалке. А может — там и помоек то никаких нет. Я, лично, не видел.

Но, что знаю доподлинно, так это то, что наш то Кулибин, нарочно крюк сделает, чтобы мимо помойки пройти. Не для того чтобы что-то выбросить. Вы что! Он никогда ничего не выбрасывает, наоборот, годами все барахло, как Плюшкин собирает. Нет, он туда идет, чтобы найти, в отличие от импортного ученого, что-то нужное. И еще на подходе его уже исследовательский азарт разбирает: Ну, что там сегодня интересненького? Что там для нас сегодня выбросили. И находит ведь! Причем то, что надо находит. Глядишь, уже тащит железяку какую-то. Помыл, почистил — и уже к своему агрегату пришпандорил. Как будто она тут и была всю жизнь. Как будто для этого ее и сделали и специально для него на помойку выбросили.

Ну, это я так, к слову. А придумали мы с Володей вот что. Ну, с кровью то. Простое и красивое решение получилось. Был у меня термос маленький. Как раз, по размерам — в дипломат мой вписывался.

Вот и решили: как только сигнал на сбор от директора поступит, в термос этот льда напихать из морозилки, туда, в тающий лед, резиновый мешочек через горлышко опустить, а в него кровь налить и сверху мешочек завязать, а термос закрыть. Просто и надежно. И влезает много. Ну а в качестве того мешочка, использовать — сами понимаете, что. Не догадались? Ну, для безопасного секса. Ну, как бы это вам поинтеллигентней то объяснить? Ну, не знаю даже…

Даже и сейчас смешно, когда вспомнил, откуда появилась эта идея — насчет того резинового мешочка. Володя первый и надумал. Как раз, тем вечером кто-то анекдот рассказал — про монашек.

Идут две монашки по дороге и вдруг — презерватив лежит. И заспорили. Одна говорит:

— Это одежка.

Другая: Да нет, сестра! Это обувка.

— А я тебе говорю — одежка!

— Обувка!!!

И уже чуть не в драку. А тут батюшка навстречу идет. Они к нему: Рассуди отче…

Батюшка подумал и говорит: это — и не обувка, и не одежка. Это, сестры мои, — херомантия…

Все тогда только засмеялись, а Володя задумчиво так и говорит: Надо эту херомантию кровью наполнить и в термос со льдом засунуть. Сначала даже и не поняли. Что это с ним. Ну, а потом то просто зауважали.

Теперь то вы уже поняли всю гениальность этого Володиного технического решения. Конечно, здесь только презерватив и может помочь. Причем наш — отечественный (а других тогда еще и не было), производства, известного на всю нашу огромную страну, Баковского завода резиновых изделий. Так называемо «Резиновое изделие №2». В любой аптеке — четыре копейки пара. Оригинально и недорого.

Ну, что ж — к поездке в неведомое мы с ним подготовились, командировочные получили — сидим по домам — ждем. Никуда не выходим, по телефону только перезваниваемся. Весь понедельник просидели — тишина. А уже во вторник утром — действительно звонок:

— Такой-то, такой-то? — Уточнили адрес, выяснили, как подъехать, и приказным таким тоном, — ждите! Через полчаса машину подадут. В девять пятнадцать — быть с у подъезда! С вещами!

Я собрался за пять минут. Заправил термос — все у меня уже было заранее подготовлено, и кровь, и лед в холодильнике и тщательно отмытое резиновое это изделие.

Вышел на улицу — жду. Точно — минута в минуту подъезжает черная «Волга». Там уже трое наших ребят сидят. Подбирают они и меня, включают мигалку и с воем — на Фрунзенскую набережную.

Я тогда еще на Таганке жил. Доехали по набережным за пять минут. Прямо к зданию Пентагона, напротив «Парка культуры». Стали в сторонке рядом с двумя такими же «Волгами». Другие товарищи ученые уже стайкой стоят недалеко от других машин — курят. Разрешили и нам выйти покурить, но отходить далеко от машин было не велено.

На своей белой «Волге» подъезжает Пирузян, директор наш. Только ручкой всем сделал, быстро поднялся по ступенькам и скрылся в здании, за огромной дверью. Мы ждем.

Час ждем, два ждем. Уже утро кончилось. Солнце припекать начинает — бабье лето. Водители в машинах дремлют. Нам уже тоже ждать надоело — сидим на газоне на солнышке, мороженное жуем. Кто-то, самый смелый, все-таки сбегал — на всех купил.

Тут выходит наш директор, а с ним генерал какой-то. Настоящий. В фуражке, штаны с лампасами, и морда такая бульдожья — все, как положено. Тут все опять по машинам расселись. Мы с Володей попали в Пирузяновскую — белую. Портфельчики свои в багажник закинули и поехали. За рулем — Толя Зверев. Он тогда у нас в институте уже зам. директора был. Рядом с ним Пирузян сел. Мы с Володей сзади. Едем. И тут Пирузяну не понравилось, что Толя медленно машину ведет. Отстали, де мы, от других машин — они то с мигалками, едут, не снижая скорости, на светофорах не останавливаются.

— Стой! — Пирузян кричит, — вылэзай! Тэперь я рулить буду.

Сел сам за руль — и сразу по газам. Понеслись, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. Быстро догнали остальных и выскочили из Москвы на шоссе.

Меня вся эта тягомотина с ожиданием так сморила, что я почти сразу и задремал…

Проснулся в ужасе от какого-то удара. Так и есть — доигрался наш лихач. Резко затормозил и в нас сзади вмазался какой-то грузовик. Зад у нашей «Волги» помят, заднее боковое стекло — вдребезги. Все мы из машины выскочили. Слава Богу, — целы, невредимы. Удар не сильный был. Вся наша кавалькада притормозила, и нам было велено брать вещички и в оставшиеся машины перегружаться. Бедолагу Зверева бросили одного на дороге — с ГАИ разбираться. Несемся дальше. Мигалки мигают, сирены гудят! Ну, просто боевик какой-то…

Свернули на проселок, проскочили шлагбаум на КПП и, не останавливаясь дальше. Выскочили прямо на летное поле какого-то военного аэродрома. Да, скажу я вам, с таким шиком до этого я никогда не ездил. Ни — до, ни — после. А дальше то — еще хлеще пошло.

Так же на полном газу подлетаем прямо по полю к небольшому самолету, типа АН-12. Тот уже под парами стоит — пропеллеры крутятся. По виду такой же — как и гражданский, только немного переделанный. Видимо специально, для большого начальника. Задница у него (не у начальника, естественно,) открывается, опускается одним концом на землю и превращается в наклонный пандус, по которому «Волга» нашего генерала въезжает прямо в самолет. Оп, ля! И задница закрывается. Можно взлетать. Фантастика, да и только! Джеймс Бонд позавидует!

Правда, на этот раз генерал наш сначала из машины вышел, чтобы рапорт принять. Весь летный состав нашего корабля у трапа уже во фрунт выстроен. По стойке смирно ребята стоят. Грудь вперед, руки к фуражкам приложены — все честь отдают! Ну, просто как в кино!

Мы прямо растерялись от всего этого шика. Вещички свои достали и стоим разношерстным нестройным стадом, как крысы тыловые. А генерал на нас одним глазом озорно так поглядывает — доволен произведенным эффектом. И еще пуще. Какие-то там, этим своим, команды отдает. Те руки опускают, поворачиваются по всем военным правилам и по маленькой лесенке строевым маршем восходят прямо в самолет.

Мы стоим, только что, рты не разинули. Теперь генерал уже к нам повернулся, обеими руками нас к трапу приглашает, прошу, дескать, садиться. А морда довольная такая. Знай, мол, наших.

И сам полез первым, следом Пирузян, мы все гуськом, как мышки, за ними. Когда последний из нас вошел, дверца сама захлопнулась, и самолет сразу же покатился по полю.

А в салоне самолета не как обычно — кресла по обеим сторонам, а совсем по-другому. Уютно так все сделано — письменный стол, за который сам генерал и Пирузян сели. Еще один стол с какими-то сиденьями вокруг, какая-то мебель, встроенная. На стене карта за занавеской на веревочке, как в старых фильмах про границу. Не салон, а генеральский кабинет! Не успели расположиться, как генерал из какого-то шкафчика бутылку коньяка достал и специальный поднос со стопочками в ячейках, чтобы по столу не ерзали. Все тоже суетливо зашуршали своими баулами — стали припасы доставать. Быстро разлили и тяпнули по первой — за знакомство. Да, скажу я вам, действительно, как слова из песни — «Как хорошо быть генералом…».

А самолет тем временем уже взлетел. Тут наш генерал и говорит:

— Ну, что, Лев Арамович, раз за знакомство пьем, знакомь меня со своими архаровцами. И тут уже Пирузян ему пистон вставил. В отместку за его пижонство при посадке.

У нас тогда еще институт молодой был. Народ все больше не остепененный. Мало кто и кандидатом наук то тогда был. А он как стал нас генералу представлять — этот, такой-то — доктор наук, этот — профессор, этот — лауреат… Пирузян то тоже духарной мужик был — с авантюрной жилкой, с хорошим чувством юмора. Сам то он уже членом-корреспондентом к тому времени был. По-настоящему — без дураков. И получалось, что все эта разношерстное сборище в джинсах, — ну, мы, то есть, совсем и не просто кучка каких-то блатных столичных оболтусов, а прямо цвет советской науки. Все такие молодые, талантливые, и уже при таких званиях и степенях. У генерала просто челюсть отвисла от удивления. Даже обращаться стал к нам как-то по-другому.

Ну, под это дело еще вмазали — за удачный полет. Летим.

А тут и генералу снова подфартило, а может это заранее задумано было. Он и закусить то не успел, как вдруг дверь пилотской кабины открылась и в ней — кто-то из экипажа, наверное, сам командир. Честь отдал, как положено и, по всем правилам, к генералу:

— Товарищ генерал. Разрешите обратиться? Каким курсом летим?

А тот рожу сморщил после коньяка и с досадой так на него рукой махнул:

— Пока прямо давай! — типа — не видишь что ли, что не до тебя? — закусываю, и бутерброд в рот засунул.

— Есть, пока прямо! — Командир только ухмыльнулся уголками рта и исчез в своей кабине. Молодец генерал — красиво отыгрался. Сальдо в его пользу.

Конец ознакомительного фрагмента.