Медленная река

Елизавета Сергеевна Котова, 2021

Грейс живёт в Нью-Йорке, занимается журналистикой, и она только что вышла из отношений с тираном. Ей всего 23 года, и она в том самом переходном возрасте между студенчеством и взрослой жизнью. Теперь только от Грейс зависит, сможет ли она избавиться от воспоминаний и начать новую жизнь. Ведь выйти из плохих отношений бывает недостаточно, особенно, когда прошлое бежит за тобой по пятам в твоей собственной голове… Содержит нецензурную брань.

Часть 1. Зернышко. Сиэтл

Глава 1

*Спустя четыре месяца*

— Он ответил?

Я разблокировала экран, но уведомлений не было. Интересно, я кажусь ему такой же дурой, какой кажусь себе? Несмотря на эту мысль, мной овладело странное радостное волнение и возбуждение. Единственное, что портило момент, это мокрое пятно от дождя, которое расплылось на моей штанине, когда я села в лужу на скамейке.

— Нет, не ответил.

— Скоро ответит, куда он денется.

Бренда отвернулась, поправила черную кепку и белые волосы с розовыми кончиками под ней. Мне нравится, как этот ванильно-малиновый цвет ее волос сочетался с множеством тонких черных татуировок на ее теле. С ее любовью к азиатской культуре, внешностью и стилем гранж она напоминает мне ребенка из фильма ужасов. Милое невинное дитя, из которого в самый неожиданный момент вырвется демон.

Эбби задумчиво отпила из бутылки с вишневым пивом.

— Сколько, ты говоришь, вы не виделись с Джеймсом? Год?

— Год и семь месяцев, — поправила я.

Эбби уткнулась в телефон, а я подняла глаза к звездам и сделала глоток пива. Невыносимо думать о том, что мы с Джеймсом снова переписываемся. В хорошем смысле невыносимо. Мы не общались полтора года с расставания, и когда я написала ему, то чувствовала себя так, словно прыгнула в пропасть. Я думала о нем каждый день, пока мы не были вместе, и сейчас я настолько взволнована и погружена в какое-то сладкое безумие, что все вокруг кажется мне прекрасным. Весенний парк, ночь, холодный мартовский ветер, грязные мокрые островки снега в лужах, улыбающаяся пьяная Эбби в фиолетовой куртке, Бренда, включившая нам песни, которые она слушала со своим парнем Итаном в машине.

Я снова разблокировала телефон и прочитала ответ: «Я еду домой, а ты чем занимаешься?»

— Может, действительно, еще не все потеряно?

— Если ты считаешь, что это любовь, то, конечно, не все потеряно!

Я улыбнулась, услышав ожидаемый ответ. Как часто мы задаем вопросы, чтобы нам подтвердили то, чего мы так желаем. Честные ответы люди редко хотят слышать, поэтому гораздо чаще мы задаем очень предсказуемые вопросы, на которые ответить можно только в нашу пользу.

— А представь, если бы ты сейчас с Люком была! Ужас! — вопреки отвратительному смыслу этой фразы, Бренда засмеялась. Я знаю, что смеется она над Люком, поэтому улыбнулась, поддерживая ее реплику. Однако по спине пробежали мурашки.

Мы с Люком расстались неделю назад. Я все еще чувствую себя сломанной. Не понимаю, от чего мне хуже. От того, что происходило между нами последний год? От того, какой я стала рядом с ним? Или от того, что, вопреки всему моему чувству ненависти и презрения к Люку, в момент расставания мне было крайне сложно подавить свою панику и рефлективные порывы позвонить, прибежать и замять конфликт? Я не рассказываю Эбби и Бренде, что, когда я просыпаюсь по ночам от кошмаров, в мою голову лезут привычные мысли позвонить ему, чтобы он успокоил меня. Пока я не осознаю, глядя в черноту комнаты, что мы расстались. Пока я не вспоминаю про другие ночи, в которые не могу уснуть от овладевавшего всем разумом и телом страха, что Люк легко способен выйти из себя. Что он может изуродовать меня. Убить меня. Но самое страшное — не Люк. Самое страшное — я сама и то, как сильно я изменилась за это время. Об этом я предпочитаю не думать. Не хочу смотреть в этот бесконечный темный и пугающий колодец внутри.

— Домой? Я замерзла.

Мне действительно хочется скорее забраться под теплое одеяло и продолжить переписку с Джеймсом.

— Да, пойдем. Ты не помнишь, какого числа у нас квартплата?

— Ммм… через неделю?

— Да, вроде, да. — Бренда задумчиво уставилась в асфальт. В этом месяце она заработала на занятиях китайским меньше, и ей придется отложить поездку к Итану в Нью-Джерси. Я могла бы сказать ей, что Итану стоит купить билеты самому, но я знаю, что он потратил последние деньги на наркотики. Когда ты живешь вместе с человеком, ты можешь в некоторые моменты абсолютно точно угадать его мысли, ведь ваши жизни сливаются в один поток со всеми своими счастливыми моментами, мелочами и трагедиями. Иной раз не различишь, чья боль или радость в тебе отразилась секунду назад. А еще четко начинаешь понимать, когда надо спросить, что случилось, а когда человека лучше оставить наедине с его мыслями. Я чаще всего была тем, кого нужно спрашивать.

Подул противный свистящий ветер. В это время года на севере города он дует со всех сторон. Пока мы идем домой, пряча носы и губы за вороты курток, в памяти у меня всплывают моменты, связанные с Джеймсом.

Мы познакомились с ним еще на первых курсах университета в нашем небольшом родном городе, и это была любовь с первого взгляда. Обычно ты не веришь в такие истории, пока это чувство не поражает тебя в ту самую секунду, когда поднимаешь глаза на незнакомое лицо и понимаешь, что твоя жизнь необратимо изменилась и повернула в новое русло. Такая любовь не дает тебе шанса познакомиться с человеком, узнать его ближе и сделать вывод о перспективе ваших дальнейших отношений. Потому что для тебя все решено уже с первой минуты.

Если бы это чувство не выпрыгнуло тогда на меня так неожиданно, у меня была бы возможность присмотреться к Джеймсу и понять, что, хоть он, в сущности, и неплохой парень, но мы не подходим друг другу от слова «совсем». Все следующие два года разные части нас боролись друг с другом. Моя жажда внимания — с его привычкой к одиночеству и уникальной способностью почти не нуждаться в людях. Моя ревность и собственничество — с его умением поддерживать близкую дружбу лишь с девушками и желанием свободы. Мой взрывной дикий темперамент — с его хладнокровием и иногда даже равнодушием. Моя ранимость и обидчивость — с его проявляющимися время от времени эгоизмом и холодной жестокостью.

Джеймс хотел спокойствия, я хотела огня. Кроме того, мы оба обладали живым интеллектом, эрудицией, начитанностью и интеллигентностью. А это, наверное, самое опасное, что может произойти с двумя молодыми людьми, питающими симпатию друг к другу, — интеллектуальная общность при полной несовместимости характеров. Это заставляет их погрузиться в иллюзию, что они подходят друг другу, раз оба достаточно умны. Подобная иллюзия заставляла нас с Джеймсом два года то бежать друг к другу, как в тихую гавань, то точно так же, сверкая пятками, бросаться в разные стороны. Джеймсу, однако, повезло больше. Его природное хладнокровие и спокойствие играли ему на руку: в нужные моменты они то остужали его чувства ко мне, то раздували их вновь.

Я же горела постоянно. Этот огонь заставлял меня плакать от счастья, с почти материнской силой окружать его заботой, а потом рыдать по ночам и ненавидеть всех его новых подружек. Ураган, в котором мы оба оказались, не мог не смести других людей, которые пострадали от него. Такую же хладнокровную, как Джеймс, Алисию, его бывшую девушку, которая в свое время казалась мне нежным цветком, и худощавого меланхоличного Кевина, влюбленного в меня весь период моих метаний. В этом же урагане я потеряла и свою подругу Аманду, с который мы мечтали объехать вместе полмира и повеселиться на свадьбах друг друга.

Если бы я видела все это, то, наверное, относилась бы к отношениям с Джеймсом не более чем, как к приятной беседе. Но я не видела. Мне казалось, что мы с Джеймсом понимаем друг друга, как никто другой, что большей любви мне не найти и что долгий, жестокий и полный слез роман с Люком лишь подтверждает это. Я хотела написать Джеймсу множество раз, часто вспоминала его и пересказывала наши счастливые моменты всем, кому могла: маме, сестре, моей лучшей подруге Ванессе, Эбби, Бренде и другим моим замечательным друзьям — Эшли и Селин. Я была уверена, что впереди нас с Джеймсом ждут счастливое будущее, уютная квартира, дети и воскресные выезды за город с собаками. И в тот мартовский вечер, несмотря на расшатанные нервы и все еще привычную подавленность из-за Люка, я была преисполнена надежд как никогда.

Возможно, мной двигала не только любовь к Джеймсу, но и страх. Полтора года я жила своей жизнью в Нью-Йорке, занималась журналистикой, находила новых друзей, заводила отношения, но все это время в моих мыслях неизменно всплывал Джеймс. И к той весне я начала бояться того, что больше никогда не смогу никого полюбить так же сильно и крепко. А любовь вперемешку со страхом могут заставить даже сильного духом человека обратиться в панику. Я никогда не казалась себе более слабой, чем в тот странный год.

Глава 2

— Слушай, я не знаю, что ему еще написать. Надо что-то умное, я уже спросила утром, как дела, и даже не получила ответного вопроса.

Бренда подняла глаза от стопки тетрадей с домашними заданиями ее учеников по китайскому и положила себе еще порцию мясных шариков в тесте и остром соусе. Обычно мы жарим их, когда лень приготовить что-то более существенное и требующее времени. Эбби смотрит корейские дорамы в наушниках — и не обратила на нас внимания.

Мы живем втроем уже полтора года. Мы с Эбби познакомились на последнем курсе университета Сиэтла, где она изучала лингвистику, а я журналистику, и вместе переехали в Нью-Йорк. Сначала мы скитались по квартирам друзей, а потом в отделе работы с иммигрантами Эбби познакомилась с Брендой, которая тоже искала себе жилье. У нас тогда не было много денег, поэтому мы жили в одной небольшой комнате. Однако лучших соседей я себе и представить не могла, и скоро из почти незнакомых людей мы превратились в друзей. Сложно не сблизиться хоть чуть-чуть с человеком, с которым ты живешь, ведь дом — это именно то место, где мы разрешаем своим старым ранам открыто светиться.

— Ты можешь отправить ему свои фото, которые мы делали на прошлой неделе, и спросить, какое лучше и стоит ли их выставлять в инстаграм. Ты отлично выглядишь в моем черном платье, тебе следовало бы заказать такое же себе.

— Да, но я ведь уже и так решила, что выложу их.

— Какая разница? Он знает об этом? Нет! Ну вот и забудь.

Я вздохнула, отобрала несколько красивых фотографий и отправила их Джеймсу. Сегодня я работаю над статьей из дома — в отличие от меня Джеймс точно занят: он — полицейский.

— Интересно, почему я вообще задаюсь этими вопросами? Мне почти 24, а чувствую себя так, словно мне 15.

— Если честно, я не вижу особой разницы, — улыбнулась Бренда. — В любом возрасте парни нравятся нам одинаково.

— Не знаю, не соглашусь. Поверить не могу, что эти фотографии были сделаны в тот же день, что мы порвали с Люком.

— Он все еще заблокирован?

— Да.

— Это правильно, ты же знаешь? Я горжусь тобой.

Я смотрю в глаза Бренде. Она ободряюще улыбается.

В тот последний день мы с Люком были уже не вместе, я заставила себя расстаться с ним еще за две недели до этого, но рвать отношения одним махом мне было слишком страшно, и поэтому я предложила ему остаться «друзьями». На дружбу это было мало похоже: я каждый день плакала от мыслей о том, как мне противно находиться в собственном обществе, от тоски по человеку рядом. К тому же тогда я целый месяц с утра до вечера работала фотографом на баскетбольных и футбольных матчах, а к концу февраля моя бабушка в Сиэтле слегла в больницу. Первая попытка написать Джеймсу закончилась крахом, Бренда рассталась с Итаном и плакала вместе со мной, а мне казалось, что весь мир ополчился против меня.

Глядя на мои слезы, Люк сначала говорил, как он меня до сих пор любит и хочет поддержать, а затем, брызгая слюной и скаля зубы, кричал, как сильно я порчу его жизнь и что с девушкой, как я, никто не захочет связываться. Он утверждал, что я не несу в мир ничего, кроме негатива, и я с содроганием вспоминала прошлое лето, когда в ответ на такие фразы пыталась быть более позитивной, веселой и доказать ему обратное. Последней точкой для нас обоих стали мои фотографии в белом лифе и джинсах в инстаграме. Наверное, в тот момент, когда он снова стал посылать мне проклятья и называть шлюхой, я поняла, что либо сейчас заблокирую и вычеркну его из своей жизни, либо никогда.

— Спасибо, Бренда.

— Знаешь, что всегда казалось мне странным? — тихо сказала она.

— Что?

— Почему Люк так часто бросал тебя, но каждый раз, стоило тебе согласиться с его решением расстаться, он тут же шел обратно?

— Не знаю, ты спрашиваешь у меня? Спроси у него, — вздохнула я.

— Вот уж нет! — Бренда засмеялась. — Не хочу иметь с ним ничего общего! Как вспомню, когда однажды, после расставания, он преследовал тебя, караулил у дома и возле работы, отправлял сообщения с левых аккаунтов! Жуть.

Тихий вибрирующий звук уведомил меня о сообщении. «Не знаю».

— Не знаю.

— Что?

Обратив внимание на вопросительный взгляд Бренды, Эбби сняла наушники и посмотрела на меня.

— Джеймс написал, что не знает.

— Черт, ты уверена, что вам стоит общаться? — Бренда выразительно скривила губы, блестящие от маслянистого соуса. — Эти фотографии офигенные! Ты выглядишь на них просто как богиня! Кстати, насчет богини. Какие джинсы мне надеть завтра на вечеринку? — соседка потянулась к полке раскрытого шкафа за ее спиной и вытащила две пары почти идентичных широких бойфрендов.

— А где твои любимые кожаные скинни? — удивилась я.

Бренда замялась с ответом, нервно сжимая штаны в руках.

— Я их выбросила, — нарочито небрежно произнесла она. — Итан сказал, что я похожа в них на скелета из Техаса.

— Почему на скелета? Они же тебе так нравились.

Девушка пожала плечами, кинула джинсы обратно в шкаф и продолжила работать. Интересно, что об этом думает Эбби? Я пытаюсь поймать ее взгляд, но та, очевидно, вообще не замечает нашего с Брендой диалога и думает о чем-то своем.

— Я вообще не считаю, что тебе стоило писать Джеймсу снова, — сказала Эбби, наконец, через несколько минут. — Он так негативно отреагировал в первый раз, мне даже показалось, что он посмеялся над твоей слабостью.

— Ну потом же он нормально ответил! Смотри, они общаются сейчас! — повернулась к ней Бренда.

Эбби поджала губы и отвернулась. Когда она задумывается, ее бледное лицо с большими раскосыми карими, почти черными, глазами становится немного детским, обиженным, но не менее милым от этого. Для нее загадка — и мои отношения с Люком, и попытки возобновить общение с Джеймсом, но тем не менее Эбби принимает это и поддерживает меня в нужные моменты. Дружить втроем можно, только когда вы по-настоящему соулмейты друг для друга. Но, если двое из вас ближе по духу, а третий не в теме, рано или поздно время выбросит его за пределы этого треугольника. Я рада, что у нас по-другому.

— Не расстраивайся, ладно? Он тебе еще напишет! — Бренда улыбнулась и воткнула наушник обратно, продолжив проверять работы учеников.

Я смотрю, как она водит стеклянными глазами по строчкам. Бренда все еще ждет сообщения от Итана. Это ценное качество в человеке, когда он умеет поддерживать других независимо от своего состояния.

Слова «не расстраивайся» никогда никому еще не помогали — конечно, я расстроилась. Я вышла на наш небольшой балкон, выложенный битой коричневой плиткой и выходящий на улицу с типовыми бруклинскими домами. В окне напротив видно девушку: она склонилась над огромным холстом на полу и увлеченно пишет абстракцию широкими малярными кистями. Ее темные волосы забраны наверх, но случайные завитки спускаются на смуглую шею. Глаза, щедро подведены черными тенями, а рот, слишком большой по стандартам красоты, придает лицу дерзость и чувственность. На острых скулах темнеет несколько карминных пятен от краски. Наверное, она случайно поставила их пальцами, когда убирала волнистую прядь за ухо. Свободная красная туника на тонких лямках делает худое тело еще более хрупким, и, когда девушка наклонилась, в вырезе показались две налитых смуглых груди.

Скорее всего, она латиноамериканка. Их очень много в Нью-Йорке, и, куда бы они ни шли, яркий колорит родных стран этих женщин чувствовался на расстоянии. Я улыбнулась. Незнакомка в моем вкусе, хотя с женщинами это всегда определялось для меня не внешностью, а харизмой. А она, несомненно, харизматичная.

Но сейчас я не могу этого оценить по достоинству. Мне снова кажется, что я поступила по-дурацки. Зря я написала Джеймсу. Обидно, что он отвечает мне сухо и не слишком увлеченно, но я прекрасно понимаю, что не могу требовать ответных чувств спустя такой долгий срок, особенно, учитывая, как сильно мы поссорились, когда расставались. Настроение было на нуле, несмотря на незнакомку в окне, солнечный день и прекрасный вид с балкона.

Телефон снова тихо прожужжал.

«Думаю, пятую можно выложить. Мне нравится».

Я широко улыбнулась и подпрыгнула на месте. Мир снова засиял красками.

Следующие несколько дней я буквально летала от счастья, потому что мы с Джеймсом переписывались по несколько часов в день. Мне казалось, что медленно, но верно мы движемся к тому, чтобы сойтись снова. И я не могла представить себе, что мы могли так долго не общаться.

После баскетбольного матча мы договорились встретиться с Эшли, а встреча с ней всегда планировалась за несколько недель — Эшли настоящий трудоголик.

В зале уже гудели фанаты, ожидающие начала игры. Я безумный поклонник хоккея, поэтому мне знакомы чувства, на которые может пробить игра любимого клуба. Это ощущение можно сравнить с синдромом Стендаля: когда ты настолько поражен произведением искусства, что у тебя учащается сердцебиение, кружится голова и катятся слезы. Может, поэтому я начала снимать спорт. Это сфера фотографии, полная любви и эмоций.

Место под щитом было уже забито фотографами, и я примостилась рядом. Игра началась. На самом деле, когда ты фотографируешь на матче, ты не чувствуешь себя зрителем — ты чувствуешь себя частью команды и огромной системы спортивной индустрии. Это волшебное чувство, причастность к чему-то грандиозному и масштабному. Я думаю, в глубине души каждый человек хочет быть частью системы, но лишь той системы, которая его восхищает. Тогда ты чувствуешь свое место, словно бы являясь звеном в большой родственной цепи огромной семьи. К тому же спортивная фотография — это не та сфера, где можно отсидеться, здесь ты обязан ловить момент и дышать в унисон с игроками. Ты должен предугадать, что произойдет в следующую секунду и направить туда свой объектив. Матч — это время, в котором нет места посторонним мыслям.

Мои мысли были рядом с Джеймсом, поэтому уже в следующую секунду я ощутила толчок и прилетевшие на меня капли пота. Чья-то рука схватила меня за локоть и дернула в сторону. Все это произошло в считанные секунды, я даже не успела убрать камеру от глаз. Двухметровый баскетболист с розовой мокрой от пота кожей, извиняясь, небрежно махнул мне рукой и побежал дальше. Я обернулась на свою спасительницу, фотографа из другого журнала.

— Спасибо!

— Тебе следует быть осторожнее, с твоей хрупкой комплекцией такая гора может тебя раздавить.

Я улыбнулась. Такие ситуации не редкость во время съемки, фотограф всегда немного рискует — как камерой, так и целым носом. Когда я снимала чемпионат мира по пляжному футболу в другой стране, мячи над нашими головами летали чаще, чем чайки над Средиземным морем. После матча я отправила фотографии редактору и поехала в Вест-Сайд, на встречу с Эшли.

Глава 3

С Эшли мы познакомились, когда я редактировала колонки для фэшн-журнала, в котором она работала фотографом. Мы сразу же подружились, и дружба с ней была для меня важна не только по причине необыкновенной любви к ней, но и потому, что эта девушка была для меня в своем роде образцом для подражания. В ней было то, что я потеряла в себе. Чувство собственного достоинства и самоуважение. Эшли была хрупкая и маленького роста, но во всей ее фигуре, походке, взгляде голубых серьезных глаз, манере подавать себя, даже в одежде чувствовались сила и энергия. Весь ее образ говорил: «У меня есть свое мнение, и больше всего на свете я люблю себя. И если ты ведешь себя хуже, чем я заслуживаю, ты идешь к черту, как бы я тебя ни любила». Эшли всегда шла очень быстро, уверенно и твердо. Когда она хотела что-то доказать, она наклоняла лицо к собеседнику, словно собиралась поведать секрет, слегка расширяла глаза и снисходительно улыбалась. Если кто-то вредил Эшли или вставал у нее на пути, она была очень жесткой и морально уничтожала соперника. Она любила конкуренцию и воспринимала зависть как одну из движущих сил. Однако, если ты становился другом этой девушки, она поддерживала с такой нежностью и заботой, что не возникало сомнений в чистоте ее сердца.

У Эшли есть парень Лиам. Они сошлись во второй раз, так же как я собиралась сойтись с Джеймсом, после долгого перерыва. Лиам носит ее на руках и готов сделать все что угодно ради нее. Но я прекрасно знала: стоило ему допустить небольшую ошибку, Эшли без истерик, долгих разговоров и слез отстранялась, и Лиаму приходилось очень долго добиваться ее прощения. Я знала, что, если ошибка будет серьезнее, моя подруга, невзирая на свою боль и крепкую любовь к Лиаму, завершит их многолетние отношения. Однако 99 процентов времени у них все было прекрасно, Лиам оберегал Эшли и заботился о ней каждую секунду, а девушка дарила ему свою любовь и мотивацию для мужских подвигов. В этом была вся Эшли. Подруга стала для меня кем-то вроде духовного наставника, даже не подозревая об этом.

— Грейс, наконец-то мы встретились! Я заказала нам тыквенную кашу и матчу!

— Кто же ест кашу на ужин, Эшли?

— Я ем. Если тебе не нравится, иди закажи что-то другое, пока заказ еще не готов.

— Да нет, я не против каши. К тому же я обожаю тыкву, ты же знаешь!

Я опускаюсь на деревянный стул напротив Эшли, и она выжидательно смотрит на меня. Она выглядит, как всегда, великолепно — идеально прямые блондинистые волосы, перламутровые тени, полосатая рубашка на одно плечо и большие плоские золотые сережки. Забавно, но почему-то самыми лучшими моими подругами всегда оказывались девушки со светлыми волосами и глазами. Как и та девушка, с которой у меня были непродолжительные отношения. Может, это потому, что я сама — обладательница смуглой кожи, никогда не обгорающей на солнце, больших карих глаз (цвета мармелада со вкусом кока-колы, как поэтично выразилась одна моя знакомая) и прямых темных волос? Словно бы я родилась в Испании или Португалии, а не в Сиэтле, одном из самых дождливых городов США.

— Рассказывай, — улыбается Эшли, и ее лицо от заинтересованности приобретает хитрый вид, как будто она цыганка, а я богач с толстым кошельком. — Ты уже пригласила Джеймса встретиться?

— Нет, — усмехаюсь я. — Не думаю, что это удачная мысль сейчас. Наверное, еще слишком рано. Но, конечно, я очень хочу.

— На твоем месте я бы уже позвала его. Смысл тянуть кота за…

— Эшлииии… — я со смехом закатываю глаза.

Официант приносит нам две тарелки горячей каши со сладкими яблоками, и воздух наполняется ароматами тыквы, пряностей и сиропа.

— Я просто правда не понимаю, почему ты тянешь, Грейс. Эта встреча дала бы тебе ответ на многие вопросы.

— Не могу же я так навязываться ему.

— Ты уже написала ему первая. Если Джеймсу нужен был знак, что чувства к нему все еще остались у тебя, он его уже получил. Грейс, вообще-то я не думаю, что тебе стоит возвращаться к нему…

Я зачерпываю ложкой желтые зернышки каши и размазываю их по стенкам тарелки. Я очень люблю Эшли, но кажется, сейчас будет непростой разговор.

— Почему?

— Потому что ты не умеешь быть одна.

Есть вещи, о которых мы знаем, — и именно потому, что мы о них знаем, не любим, когда о них говорят другие.

— Я умею быть одна, — тихо говорю я, но звучит немного фальшиво. — Просто я скучала по нему все это время, вот и все.

— Да, но написала ты ему только сейчас, когда осталась одна. Еще не прошло и месяца с тех пор, как ты рассталась с Люком и…

— Слушай, нет, моя совесть просто не позволила бы мне сделать этого, находись я в отношениях с Люком или любым другим парнем. Да и вообще, почему ты это говоришь? Я же ушла от Люка, в конце концов.

— Да, ушла, — Эшли тыкает в мою сторону ложкой. Ее голос становится на тон выше. — Но сколько он тебе причинил боли, пока ты была рядом и терпела это! Эти вечные скандалы, его невыносимая подружка, оскорбления! А помнишь, как мы встретились после того, как он…

— Только не об этом, — видимо, мой взгляд был очень красноречивым, потому что Эшли напряженно замолчала. Между нами повисла неловкая тишина. Минуту мы делаем вид, что крайне поглощены едой, и стараемся не смотреть друг на друга. В конце концов, Эшли вздыхает, отпивает матчи и продолжает говорить.

— Хорошо, Грейс, я просто волнуюсь за тебя. Ты была в таком отвратительном состоянии последний год. Эти проблемы с прошлой работой, поиск новой, Люк… Я не хочу снова слышать от тебя, что ты хочешь покончить с собой. Ты можешь делать что угодно, но я считаю: ты подсознательно ищешь себе человека, который будет делать тебе больно, даже если не хочешь этого. Ты позволяешь оскорблять себя, относиться к тебе просто, как к собаке, пинать без конца. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива, поэтому тебе стоит не начинать новые отношения, а научиться быть одной и относиться к себе с уважением. И пойти к психотерапевту.

Закончив свою тираду, Эшли открыла телефон и занялась ответами на сообщения клиентов, тактично дав мне время собраться с мыслями. Я смотрю в сторону так, чтобы Эшли был виден лишь мой профиль. Я всегда отворачиваюсь так, когда мне некомфортно в разговоре. Наверное, это мой внутренний сигнал собеседнику: «Я тут, я слышу тебя, но я не открыт перед тобой, я защищен, и я не буду слепо тебе подчиняться». А может, это просто типичная привычка подростков задирать подбородок вверх, когда они недовольны, перешедшая со мной во взрослую жизнь. Кто знает.

В чем-то Эшли права. Я на самом деле не умею быть одна, я всегда боялась уходить от мужчин, и даже расставание с Люком далось мне очень тяжело. К тому же свое поведение последний год я действительно не могу объяснить ни себе, ни кому-нибудь еще. И Эшли точно сказала — если бы я была более благоразумной, я бы отдохнула сейчас от близких отношений, но…

— Но неужели я могу сейчас сдаться, когда Джеймс снова может быть со мной? А что, если он тот самый? Я не могла забыть его целые полтора года, Эшли! Разве ты не по той же причине написала Лиаму год назад? Разве ты не ушла от Джека, который был идеальным парнем, в неизвестность вместе со своим бывшим?

Эшли задумчиво вертит пустой стакан в руках.

— Хорошо… Это аргумент! — девушка усмехнулась. Я улыбнулась в ответ, но продолжала следить за ее реакцией. — Тогда напиши Джеймсу сейчас и позови его встретиться. Иначе ты не двигаешься ни в одном из направлений. Так не пойдет, подружка. Так дела не делаются.

— А что, если он откажется? — признаться, я не хочу писать ему. Я и так сделала слишком много первых шагов. Но знаю: Джеймс не предложит мне встретиться первый.

— А что, если нет? Ты так и будешь переписываться с ним все время и ждать, что небеса свершат твою судьбу?

— Тоже верно…

— Напиши прямо сейчас! — решительным интонациям Эшли почти невозможно противиться. — Разве ты не собиралась в МоМА¹ на выставку?

— Эй! Мы планировали с тобой пойти на нее вместе!

— Прости, Грейс, — Эшли виновато потупила глаза. Думаю, иногда она действительно чувствует вину за то, что из-за ее карьеры мы видимся редко. — До того, как эта выставка закончится, мне надо завершить несколько проектов. Я начала продвигать одну певицу, и это отнимает много времени. А для тебя это отличный повод, ты же говорила, что вы любили ходить в такие места.

— Ладно, может быть, ты права…

Я открыла фейсбук, набрала сообщение и, затаив дыхание, отправила. В таких случаях начинаешь ждать немедленного ответа сразу же после отправки. Я положила телефон экраном вниз, прекрасно зная, что все равно буду каждые несколько секунд поглядывать на него и думать, не ответил ли мне Джеймс.

— Скажи, — обращаюсь я к Эшли, немного подождав ответного сообщения. — Хоть когда-нибудь наши с тобой планы осуществятся?

— Грееейс, послушай, я правда очень ценю тебя, но у меня действительно много дел постоянно. Каждую неделю прибавляются клиенты, которые хотят сниматься, я главный фотограф в журнале, сейчас еще эта певичка.

— Эшли, у меня тоже есть работа, но я нахожу время написать тебе раз в несколько дней и узнать, как дела. Почему ты не можешь так же? Я бы не говорила этого, если бы не была уверена, что написать сообщение не займет больше 30 секунд.

Вопрос инициативы в общении в последнее время очень часто встает между мной и Эшли. Иногда я даже чувствую себя, словно разговариваю не с подругой, а со стереотипным парнем-карьеристом, который не хочет сходить со мной в кино на выходных. Даже в дружбе я принимаю зависимую сторону. Черт. Во «взрослом» мире приходится привыкать, что друзья растворяются во времени и карьерных достижениях, но я не могла к этому привыкнуть. Я боюсь представить себя без людей и цепляюсь за каждого близкого друга. Что ж, зато правда.

Эшли вздыхает и улыбается этой особой улыбкой, которая появляется на лицах матерей, с умилением и снисхождением наблюдающих за своими детьми.

— Все хорошо, Грейс. Я обещаю исправиться после того, как сдам последний проект в журнале в редакцию! — подруга поднимает руки, признавая свою «капитуляцию». — Я правда тебя очень люблю. Если бы это было не так, я бы не волновалась за тебя и твои отношения. И поверь мне, я даже Лиаму редко пишу. Если бы он не отправлял мне сообщения каждые полчаса и не жил со мной, парня у меня бы уже не было.

— В это я точно верю! — я рассмеялась.

Мы еще час разговариваем о фотографии, мужчинах, планах на будущее и попиваем матчу. Приятный древесный вкус удачно сочетается с начинающейся весной, мокрыми стволами деревьев за окном и еще не греющим, но уже меняющим свой цвет солнцем. Я всегда замечаю, как сильно различается солнце в разные времена года. Особенно оно нравится мне поздней осенью, когда асфальт покрывается скользкой толстой коркой льда, дует пронизывающий ветер и улицы напоминают декорации второй части «Одного дома». В это время солнце становится, как желток домашних фермерских яиц, — оранжевым. Когда я играла на гитаре в подростковом возрасте и еще жила в Сиэтле, мне нравилось смотреть на этот свет через прозрачный медиатор и слушать My Chemical Romance.

Когда мы с Эшли прощаемся, она обещает, что мы встретимся через неделю и сходим вместе в кино или бар. Но я знаю, что в лучшем случае неделя превратится в три. И все равно люблю Эшли. К ней невозможно было оставаться равнодушной — Эшли можно было или любить, или ненавидеть. Исчезая на несколько недель, при встрече она дарила столько тепла, готовности выслушать и понимания, что ты сразу забывал о всех обидах. Эшли из тех людей, которые не просто слышат, а действительно слушают.

Мы прощаемся — и как только ее спина в коричневом клетчатом пальто, пошитом по фасону пиджака, скрывается за поворотом, я включаю телефон, чтобы проверить сообщение от Джеймса.

«С удовольствием».

Глава 4

Есть три типа родственников. Первый тип — те, кого мы ненавидим. Они испортили нам жизнь. Они били нас, унижали и обесценивали. Второй тип — те, кого мы любим. Это настоящая семья, с которой мы имеем общие традиции, воспоминания, и место, куда мы, скорее всего, пойдем, когда в жизни все начнет рушиться. И третий тип — это нечто промежуточное. Это те родственники, которые просто есть в нашей жизни и все. Мы любим их, но на дистанции.

Мне повезло. Подавляющее большинство членов моей семьи относилось ко второй категории. Однако были и те, кто оказался в третьей. Для меня это были те люди, которых я любила и с которыми отлично ладила, но вот, хоть убейте, понятия не имела, о чем говорить. Конечно, это заставляло меня чувствовать себя виноватой, но зачастую бороться с собой было сложно, и я действительно тепло и искренне хотела общаться с ними только несколько дней. Потом, несмотря на мою бесконечную любовь, мне становилось скучно. Такие ситуации часто выходили мне боком, и я чувствовала себя отвратительным человеком, впоследствии сожалея об утраченных возможностях и коря себя за излишнюю резкость и безынициативность. Так было и сейчас. В последний раз я посещала свою бабушку зимой, и, как выяснилось, это был последний раз, когда я общалась с ней, как с моей ба.

Инсульт — это русская рулетка. Ты можешь остаться в полном порядке и жить дальше нормальной жизнью, а можешь навсегда стать заложником темноты, собственных видений, снов и галлюцинаций.

Именно это произошло с моей ба.

Когда я предложила пойти Джеймсу на выставку (что может быть более нелепым предложением для бывшего, с которым вы не общались полтора года?!), я уже знала об этой тяжелой ситуации, но не могла выехать из Нью-Йорка из-за того, что в конце месяца в нашей редакции всегда происходил мини-апокалипсис и несколько дней стабильно у меня не было времени даже на здоровый сон. Однако в моем университете я провела столько бессонных ночей, что в такие дни у меня получалось взять себя в руки и заставить работать. Я терпеть не могу чувство, когда ты физически и морально уже не можешь писать статью, или верстать обложку, или обрабатывать фотографии, но ты знаешь, что сделать это ты обязан и другого времени у тебя не будет. Но во «взрослом» мире жизнь постоянно подкидывает такие профессиональные проверки на прочность. И эти ситуации заставляли меня уважать себя чуть больше. Работоспособность. Вот качество, которое я действительно люблю в себе.

Однако в марте тучи в моей рабочей обстановке резко растаяли, и выяснилось, что несколько материалов я вполне могу написать, находясь в это время не в Нью-Йорке, а в Сиэтле. Я боялась, что это будет последний шанс навестить бабушку. Я сообщила об этом Джеймсу и очень удивилась, когда он сказал, что как раз планировал взять отпуск и ненадолго съездить домой, навестить семью.

— Наши планы удачно совпали, — сказал он.

Ну да, действительно.

Мы поехали в аэропорт поодиночке. Джеймс сообщил, что не успеет встретиться со мной в городе и даже заехать домой, так как его смена в полицейском участке закончится поздно и он поедет в аэропорт сразу с работы. Я долго принимала душ, красилась и надела платье из категории «хочу выглядеть сногсшибательно, но не так, чтобы он вообразил, будто я нарядилась ради него». По словам Эбби, это было то, что нужно, и она, не переставая восхищаться бархатными фрагментами на платье, обняла меня на прощание и пожелала хорошей поездки. И сейчас я стояла возле аэропорта, нервно сжимала подол платья мокрыми пальцами и старалась держать «красивое» выражение лица на тот случай, если Джеймс увидит меня раньше, чем я его. Всегда, когда я нервничала, у меня начинал слегка дрожать подбородок, словно я замерзла, и сейчас мои зубы отбивали чечетку во рту.

На расстоянии метров десяти из такси вышел поджарый широкоплечий парень в синей форме. «Странно, мне казалось, что он выше», — почему-то эта мысль первая мелькнула у меня в голове, но все остальные чувства тут же ее вытеснили. Мои ощущения могли понять только люди, которые встречались с бывшими или старыми друзьями после ссоры и долгой разлуки. Представьте, что вы приходите в дом своего детства, который подарил вам множество приятных воспоминаний, а там вся мебель и предметы переставлены по-новому. В лучшем случае вы с удивлением обнаруживаете тумбу для журналов в ванной в качестве шкафчика с шампунями и гелями и прозрачную цветную скатерть, повешенную вместо шторы. А в худшем — целый день ходите и, чем больше осматриваете квартиру, тем меньше понимаете, как найти здесь то, что вам нужно. Когда мы долго не общаемся с настолько близкими людьми, мы питаем иллюзию, будто человека закинули в бак с формалином на все это время или заморозили волшебной палочкой. Нам кажется, что ничего в нем не изменилось и что механизм общения снова придет в действие, стоит нам сказать «привет». И мы совсем забываем, что все это время человек продолжал жить своей жизнью и необратимо меняться.

Это то, что я осознала, когда Джеймс шел мне навстречу, — он оставался любим мной, но я понятия не имела, как с ним общаться теперь.

— Здравствуй, Грейс.

— Привет.

Что же, по крайней мере, внешне он мало изменился. Плавная округлая линия узкого подбородка, опущенные уголки глаз, чересчур высокий и большой лоб, пухлые светло-розовые губы, веснушки, нос с горбинкой и по-женски длинная шея. На лице его застыла неловкая улыбка — почти голливудская. Ровные большие белые зубы. Много раз после нашей истории я замечала, что стоило случайному парню, даже прохожему, улыбнуться такой же широкой светлой улыбкой, и он сразу же пробуждал во мне влечение и воспоминания о замечательных месяцах с Джеймсом.

Мы стоим и смотрим друг на друга еще секунд пятнадцать, словно два зверя, которые пытаются понять, насколько они опасны друг для друга.

— Почему ты так смотришь? — первая прерываю паузу я.

— Проверяю твою реакцию на меня, — Джеймс снова обезоруживающе улыбается и берет за ручку мой бордовый портфель. — Ладно, пойдем.

Стеклянные двери раздвигаются, и вот мы уже в главном аэропорту города Нью-Йорк — аэропорту Джона Кеннеди. В течение года я часто летала в Сиэтл, поэтому процедуры досмотра были для меня вполне привычны. Но сейчас у меня слегка дрожат колени и сухо во рту. Мы прошли паспортный контроль и решили подождать вылета в кофейне на втором этаже.

— Пойду возьму что-нибудь. Ты будешь пить чай? — Джеймс достал из большой спортивной сумки черный кожаный кошелек.

— Не знаю, пока подумаю.

Я смотрю, как он уходит, заказывает напиток и идет обратно. Почему-то я была уверена, что Джеймс купит и мне чай, но ошиблась. Понятия не имею, с чего я так решила. Но мне слишком хотелось успокоить себя за таким тривиальным занятием, как совместное чаепитие. Поэтому, когда Джеймс подошел, я тоже отправилась к барной стойке и заказала чашку мятного чая. Раньше я часто пила этот чай у него дома, он даже дарил мне упаковку заварки на день рождения, поэтому я надеялась, что Джеймс заметит мой заказ и улыбнется. Однако он не заметил.

— Почему ты приехал в форме?

— Я же говорил, у меня не было времени даже заехать домой переодеться. Я взял все вещи с собой, так что можешь сегодня воспринимать меня, как одного из героев фильма «Плохие парни».

— Ты не очень-то тянешь на типичного плохого парня, извини, — улыбаюсь я.

Это правда. Джеймс всегда был очень правильным. Он вовремя выполнял задания в университете, не ругался с родителями, вел здоровый образ жизни и избегал конфликтов. Единственная сфера, где он вел себя по-другому, — это отношения. Потом, когда прошло много времени, я смогла себе признаться в том, что считала Джеймса неспособным действительно страстно влюбиться в кого-то. Мне всегда казалось, что его автоматическую, почти роботизированную правильность ему обеспечивал именно маленький эмоциональный диапазон. Если про людей, конечно, можно говорить так цинично. Но до сегодняшнего момента я так и не смогла понять, правда это или мои догадки. В любом случае всем нам проще выстроить определенный образ человека и повесить ярлык, чтобы знать, как себя вести.

— Да? — Джеймс задумчиво хмыкнул, уставившись в кружку с чаем.

— Наверное. В конце концов, ты мог измениться за это время — думаю, я многого о тебе не знаю теперь.

— Не думаю, что я так уж изменился. Расскажи лучше про себя. Дафна говорила, что у тебя были какие-то проблемы с работой после университета. Ты помнишь Дафну? Я с ней учился в одной группе.

— Да, помню. Она казалась мне всегда очень доброй, — я соврала. Я ее терпеть не могу, и отчасти потому, что они тесно общались с Джеймсом. Я понятия не имею, как Дафна узнала о моей ситуации тогда. Разве что обратила внимание на депрессивные посты в моем инстаграме. Не думала, что ее это интересует, но в конце концов, слухи в университетской тусовке Сиэтла всегда множились очень быстро.

— Да, я… Там все было не очень хорошо. Я не понимала, чего от меня требуют, постоянно ссорилась с главным редактором, а коллектив… Просто логово змей, больше ничего не скажешь.

Не хочу говорить об этом и вызывать к себе жалость. Тот год был действительно самым худшим в моей жизни, начиная работой и заканчивая отношениями с Люком. И мне стыдно признаваться Джеймсу, что я достигла меньших успехов, чем он, и сейчас нахожусь на дне.

— А как сейчас? Ты нашла себе место по душе, да? Ты сказала в переписке, что ты где-то работаешь.

— Да, я работаю в неплохой редакции. Не то чтобы прямо предел мечтаний, но я могу некоторые задания брать удаленно. Раньше я писала в основном новости и репортажи, понимаешь. А сейчас это больше аналитические статьи, колонки, интервью, поэтому мне необязательно все время находиться на рабочем месте. Ну не считая матчей — я заменяю фотографов в спортивном отделе в некоторых случаях, когда они не могут выйти на конкретную игру. На самом деле, я бы хотела заняться спортивной фотографией более серьезно, но… Пока как-то не дошло до этого.

Джеймс внимательно меня слушает и почти не отводит взгляда.

— Ну а ты как? Как идет полицейская карьера? Это действительно то, чего ты хотел?

Я не сомневаюсь, что получу утвердительный ответ. В отличие от меня, Джеймс почти всегда точно понимал, чего он хочет от жизни. На это мне часто указывала и моя мама, когда мы с ним еще встречались.

— Да… Конечно, это непросто. Ну знаешь, ненормированный график иногда, внезапные вызовы, эта работа, блин, отнимает все мое время! Но меня это устраивает. Конечно, начальство жестко нас трахает, но… Все круто.

— Ты раньше по-другому разговаривал.

— Как?

— Менее жестко.

— Наверное, в этом я все же изменился. Если я говорю грубо и саркастично, это значит, что я расположен к человеку. В противном случае, я вообще не разговариваю. Так что привыкай.

Я вежливо улыбаюсь. Вот он. Дом, где все переставлено. Я в замешательстве, и моя напускная уверенность, с которой я вела наши диалоги, начинает сыпаться на части.

— Ты общаешься с кем-нибудь из университета? — Джеймс заполнил неловкую паузу, снова возникшую в разговоре, и я схватилась за этот тривиальный вопрос, как за спасательную соломинку.

— С Робертом. Мы очень сблизились за эти два года, даже странно, ведь во время учебы мы общались совсем мало. И с Джессикой.

— Никогда с ними особо не общался. А я все так же вижусь с Дафной и Патрицией. Иногда еще с Хизер или Амандой.

Мне было неприятно слышать про Аманду — в моей памяти она стала чем-то вроде слепого пятна. Нелегко принимать тот факт, что многолетняя дружба может сломаться за один день. Но иногда люди настолько разочаровывают нас, что мы не можем их ненавидеть. Мы не можем уже страдать из-за них или обижаться. Они просто становятся для нас пустым местом. Я была благодарна Аманде за наши замечательные подростковые годы с плакатами музыкантов, видеоиграми, масками для лица и первыми самостоятельно купленными бутылками вина, но тот августовский день словно стер для меня все краски с ее образа, и она превратилась для меня в блеклый карандашный набросок. Я до сих пор помню нервную дрожь в руках, когда наш общий знакомый сообщил мне, что Аманда и Джеймс спят друг с другом.

— Я слышала, ты начал общаться с Алисией?

— Не то чтобы мы особо близко общаемся… Она сейчас встречается с кем-то. Мы виделись несколько раз и переписывались, но не больше. Эта история давно кончена.

Я удовлетворенно кивнула. Я не сомневалась в том, что Джеймс уже не вернется к Алисии, но мне хотелось услышать эти слова от него самого.

Объявили посадку на наш рейс, и мы направились к выходу, придя к нему как раз в тот момент, когда почти все пассажиры прошли в самолет. В иллюминаторах было темно, мы вылетали ночью. Джеймс взял наши сумки и куртки, сложил их на багажную полку и сел рядом. Наши колени соприкасались. Мы оба сделали вид, что не заметили этого. Самолет разогнался и взлетел. Тогда я еще не знала, как надолго меня утянет жизнь Сиэтла.

Несмотря на «переставленные в доме вещи», мы с Джеймсом разговаривали, не переставая, два часа. Ко мне вернулось спокойствие, и я была почти уверена, что мы остались так же близки, как когда-то. Стюардесса принесла нам ужин — ролл с курицей и салатом, небольшой круассан, чай и маленький пакетик арахиса с васаби. К тому моменту наш разговор немного исчерпал себя, и нам осталось только обсуждать еду. Оказалось, что за эти два года Джеймс научился готовить не хуже повара ресторана со звездой Мишлена.

–…и я живу обычной холостяцкой жизнью. Я имею в виду не то, что я не умею готовить, — я умею! Мне просто лень.

— Найди себе девушку, вы могли бы готовить вместе, придумывать новые рецепты… — конечно, таким нехитрым способом я хотела узнать, нет ли у него кого-то на примете.

— Думаешь, я не пытался к кому-то подкатить? Кому я такой нужен, блин.

— Какой такой?

— Грубый, циничный и вообще очень далекий от идеала. Я не принц на белом коне. Ты и сама это знаешь.

Джеймс замолчал, занявшись пакетиком с орешками, и мне хотелось закричать, что мне он нужен любой, даже с его невероятной жаждой личного пространства, холодностью и саркастичными шутками. В конце концов, к нему можно найти подход и адаптироваться под эти черты характера, подумала я. Когда он поймет, насколько сильно я готова принять его со всеми его недостатками, он осознает, что мы были предназначены друг для друга. Я даже готова была закрыть глаза на ироничный юмор, который глубоко в душе меня задевал. В конце концов, может, мне пора тоже становиться жестче?

— Как думаешь, какое самое лучшее и самое худшее чувство в жизни человека? — спросила я Джеймса, когда мы закончили есть. Мои глаза уже слипались от сна, но я боролась с желанием уснуть, чтобы продолжить нашу беседу. Мне казалось, что нужно ловить каждое мгновение разговора, пока эта возможность есть.

— Самое лучшее, я думаю, когда ты понимаешь, что настолько хорошо разбираешься в какой-либо теме, что делаешь в этой сфере большие успехи. А самое худшее… Когда тебе настолько плохо, что ты не знаешь, куда от этого деться.

Забавно, что последнее чувство у меня было связано именно с Джеймсом. Наши травмирующие расставания на долгое время заставили меня бояться уходить от людей, потому что мне всегда казалось, что с каждым уходом я буду снова падать в пропасть. Может, поэтому я так долго не могла бросить Люка. Я не знала тогда, что мы падаем в пропасть, не когда уходим от людей первые, а когда остаемся с ними, даже если их существование в нашей жизни отравляет ее.

— И когда ты себя так чувствовал в последний раз?

— Давно. Мне редко бывает действительно грустно.

Мы замолчали. Я чувствовала, что понемногу проваливаюсь в сон.

— Могу я использовать твое плечо как подушку?

— Ну попробуй, — Джеймс недоверчиво хмыкнул. — Вообще-то я костлявый.

Я положила голову на его плечо. Оно действительно неприятно утыкалось мне то в щеку, то в шею, но прижиматься к этому мужчине, находиться рядом с ним, когда он полтора года был бестелесным призраком в моей жизни… Можно ли было желать большего? Паззл встал на место. Я почувствовала, что какая-то линия в воображаемом круге жизни замкнулась, и уснула.

Глава 5

Резкий больничный запах лекарств и штукатурки неприятно обволакивал нас со всех сторон. Папино напряженное лицо. Мамины сдвинутые брови. Широко расширенные глаза моей старшей сестры Джун. И белые халаты на нас всех. Мы ждали, когда доктор разрешит нам по одному зайти в палату к бабушке. И я чувствовала, как сердце каждого из нас превращается в камень и тяжело падает вниз.

— Вы можете зайти, только каждый может остаться в палате ровно на пять минут.

— Пусть первая пойдет Джун! — мама вытолкнула сестру вперед.

Несмотря на обстановку, я ощутила внутри неприятный эгоистичный укол. Джун на 8 лет старше меня. Можно сказать, что в детстве Джун стала моей второй мамой, проводя со мной много времени и закладывая в мою детскую душу любовь к искусству, литературе и кино. Повзрослев, мы стали отличными подругами. Я всегда рассказывала Джун интересные истории, а она могла оценить их критически. Я приносила в нашу сестринскую дружбу эмоции, а она мысли. Я была дикой и импульсивной, а Джун — интеллигентной и рассудительной. Часто мы понимали друг друга с одного взгляда. Но несмотря на то, что меня, как младшего ребенка, опекали значительно больше (и вообще порядком избаловали, что уж тут), с подросткового возраста я никогда не могла отделаться от чувства, что родители доверяли Джун больше и считали ее любовь к себе более искренней и отдающей. Может, так оно и было отчасти, я никогда не была слишком заботливым ребенком и слишком много бунтовала за свою свободу, в то время как Джун предпочитала мудро промолчать. Однако моя огромная любовь к сестре не позволяла таким чувствам укореняться во мне слишком сильно, и я отпускала их, как только вспоминала, какой она светлый и чистый человек и как много в меня вложила.

Меня запустили в палату последней. Я подошла к койке, на которой лежала бабушка. Белое одеяло закрывало ее обнаженную фигуру по грудь. Волосы, раньше постриженные в аккуратную шапочку и покрашенные в баклажановый или красный цвет, теперь были коротко обкорнаны под седые корни. Слепые глаза часто моргали и смотрели в никуда. К одной руке тянулась трубка капельницы.

— Бабушка… — я позвала ее, стараясь придать голосу максимально нежные интонации. — Это Грейс.

— Скажи им, чтобы отпустили меня.

— Кому?

— Генри и Элен, — это были имена моего отца и тети, его сестры. — Они меня связали и заставили участвовать в дурацких конкурсах.

Мое тело похолодело, а каменное сердце упало еще ниже.

— В каких конкурсах, бабушка?

— Не знаю, прыгать куда-то. Скажи, чтобы отпустили меня.

— Хорошо, я… передам им.

— Нельзя так мучать меня, Джун.

— Бабушка, ты узнаешь меня? Это я, Грейс.

— Они совсем с ума сошли.

Ба вращала большими выцветшими глазами, словно рыба, выброшенная на берег. Но выбросило ее, а воздуха не хватало мне.

— Ваше время закончилось! — предупредила тучная медсестра, выжидающе глядя на меня.

— Я люблю тебя, бабушка, — я аккуратно поцеловала ее в лоб, чтобы не напугать, и направилась к выходу.

Слезы душили меня настолько, что я не смогла сказать ни слова вышедшим навстречу родителям, лишь отдала им белый халат, немного истерично сдернув его с себя, вышла из длинного холла к большому окну рядом с лифтом и только там позволила себе разрыдаться. Из окна светил белый свет. На стоянке было несколько машин, вдали люди шли по своим делам. Я плакала, и мое сердце разрывалось от боли, навалившейся на меня вместе с болезнью бабушки, жестокостью Люка и невыраженными чувствами к Джеймсу. Я размазывала тушь по щекам, тряслась от беззвучных рыданий и думала о том, что весь этот мир за окном продолжает жить, как жил, но для моей бабушки этого мира больше не существует. Я думала о том, насколько страшно ей в реальности, транслируемой ее травмированным от инсульта мозгом, и какой маленькой беззащитной девочкой она себя чувствует в ней. Я думала о том, что бывают вещи хуже, чем переставленная мебель в доме, ведь ее можно вернуть на место или составить карту, — бывают дома, где все сгорело. И от того мне было страшно представить, что сейчас чувствует мой отец и тетя Элен. Мне было больно от того, что моя жизнь пойдет так же, как и раньше, и я не смогу сделать ничего, чтобы исправить ситуацию. Я знала, что это — начало конца. И больше всего я боялась даже не за бабушку, пребывающую в своих видениях, а за своего отца. Я чувствовала, сколько во мне невыплаканной боли. Иногда ситуации, о которых ты лишь слышал, происходят с тобой или с кем-то из твоих близких, и ты осознаешь, насколько тесно связана с тобой боль каждого человека в этом мире, как близко мы все находимся в одном потоке событий. Человеческая жизнь представилась мне во всей своей хрупкости и зависимости от случая. И я не могла перестать плакать, потому что есть боль, которую ты не можешь выразить словами, сколько часов ни говорил бы. Ты не можешь постичь ее, пока ты ее не ощутил. А когда постигаешь, хочешь стереть этот момент из своей жизни.

Мама тихо подошла со спины и обняла меня.

— Ты не думала, что это так страшно?

— Да.

Всю остальную дорогу мы ехали в молчании. Выплакавшись и обессиленно приткнувшись к стеклу окна в машине, я уснула. Это был тяжелый и усталый сон.

На следующий день я встретилась со своей лучшей подругой Ванессой. Наша дружба с Ванессой началась, как в фильмах «Двое: я и моя тень» и «Ловушка для родителей» — в летнем лагере в Калифорнии, когда нам исполнилось 15. Внешне мы тогда были полными противоположностями друг друга. Ванесса — высокая, тонкая, словно балерина, с длинными пушистыми светлыми волосами, серыми глазами и бледной кожей, про которую обычно говорят «прозрачная». И я — низкая, смуглая, темноволосая, с розово-коричневыми, как у мулатов, губами и прищуренными карими глазами. Первое лето мы толком не общались, однако, вернувшись в лагерь второй раз, мы поселились в одну комнату. Песни возле костра, панкейки с клубничным джемом на завтрак, разговоры о вожатых и парнях из старших отрядов, неприязнь к одним и тем же людям, неспешные прогулки по лесу и вечерние дискотеки сплотили нас так сильно, что с того июля мы стали неразлучны. С возрастом мы менялись, наши интересы трансформировались, мы поступали в колледж, влюблялись, разочаровывались, много плакали и так же много смеялись, но наши жизни неизменно текли вместе, и со временем мне стало казаться, что Ванесса понимает меня лучше всех на свете. Нам снились практически одинаковые сны, мы произносили одни и те же фразы в унисон, и Ванесса была тем человеком, который ни разу в жизни не осудил меня ни за что. Наша связь стала чем-то постоянным в череде сменяющихся знакомых и других друзей. И я всегда считала — случись что с нашим общением, и я вряд ли уже поверю в дружбу.

Мы приехали на наше любимое место, пляж Алки, расстелили плед на крупной гальке и сели на него, заранее приготовив термос с горячим чаем на случай, если мы замерзнем. По пути сюда мы уже обсудили Джеймса, мою бабушку и новости из жизни Ванессы. Поэтому сейчас мы просто грелись и смотрели на плавно качающихся на воде чаек.

— Грейс, я должна тебе кое-что сказать.

— Я слушаю.

— Я хочу переехать в Нью-Йорк.

Я была слегка шокирована этой новостью, но внутри меня тут же поднялось радостное волнение. Последние два года мы с Ванессой дружили лишь на расстоянии и часто грустно подмечали, как много прекрасных воспоминаний мы могли бы создать, находясь в одном городе.

— Хорошо, это отлично, но… почему сейчас?

— Потому что мне осточертела эта жизнь, Грейс. Сиэтл — прекрасный город, и у меня есть тут друзья, работа, но… я просто не могу. Мне надоело это все. Мне надоела моя квартира, в которой никогда нет солнца, потому что окна выходят на север. Мне надоели мои ученики в школе танцев, надоел маршрут, по которому я езжу на работу, надоели одни и те же места. Все это, понимаешь? Мне 24 года, я хочу чего-то большего, и у меня ощущение, что, если я останусь в Сиэтле еще на год, я потрачу жизнь впустую. Я задыхаюсь здесь. Мне нужно уехать, просто нужно, Грейс. Я хочу чего-то большего. А может, мне просто грустно одной, не знаю. В любом случае это просто необходимо для меня сейчас.

В отличие от меня, которой никогда не удавалось держать свои переживания внутри, Ванесса редко кому-то рассказывала о подобных мыслях. И если она об этом говорила часто, значит, ей было действительно тоскливо. А в последнее время подруга вскользь задевала такие темы.

— Хорошо, я поняла тебя. Думаю, что в таком случае переезд — это то, что тебе нужно.

— Я не слишком часто тебя прошу о чем-то, но ты могла бы помочь мне?

— Конечно, что за вопросы, Несс. А какая помощь тебе нужна?

— С вещами, с квартирой. Было бы здорово, если бы я смогла пожить несколько дней у вас, пока буду посещать те квартиры, которые найду на сайтах по объявлениям. Или может, у тебя есть друзья или знакомые, которые сдают? Спроси, ладно? Мне нужно будет перевезти пару чемоданов вещей. И немного устроиться в новом доме… Ну и, возможно, мне пригодятся твои советы насчет навигации по городу. Да и знаешь, на самом деле мне не так важна физическая помощь, сколько просто, чтобы ты была рядом. Вместе как-то легче.

— Я помогу со всем, чем нужно, — кивнула я, доливая остатки чая. — Переезд не такая страшная вещь, какой кажется.

— Спасибо, Грейс.

В следующий раз мы затронули эту тему только через неделю, когда начали обсуждать детали нашего плана.

Глава 6

На следующий вечер после этого разговора с Ванессой мы впервые с момента полета встретились с Джеймсом. Мы продолжали переписываться, и эта переписка стала для меня (и мне казалось, что для него тоже) чем-то вроде привычки. Мы пошли в наш любимый бар, выпили бутылку красного гранатового вина, а потом долго гуляли по ночным улицам. Это были типичные пьяные разговоры, наши языки развязались, и мы рассказали друг другу о старых обидах. Это не был разговор о возобновлении нашего общения, но я ликовала и считала, что он положил начало новой близости. Правда, придя домой, я выпила еще одну бутылку вина, на этот раз розового, и долго лежала на полу в своей комнате, смотрела в потолок и плакала от тоски по Джеймсу и старому страху того, что эта любовь укоренилась во мне навсегда. В то же время мне нравилось чувствовать, что мы снова находимся на стадии свиданий.

Мы договорились о следующей встрече, и спустя еще пару дней Джеймс пригласил меня поболтать за чашкой облепихового чая в нашем любимом кафе. Здесь мы провели много чудесных дней, мечтая о будущей жизни, мирясь после расставаний и даже однажды пришли сюда перед Рождеством. Это место показала мне Джун, а я привела сюда Джеймса и с тех пор больше не приводила никого. Эта кофейня стала для меня сакральным хранилищем наших воспоминаний. И мне нравилось снова находиться здесь с ним, только, несмотря на свое вдохновение, чувствовала я себя здесь уже не так уютно, как раньше. Я изо всех сил пыталась расслабиться, но почему-то еще больше напрягалась. Наверное, сказывался стресс, пережитый за последнее время, и я ощущала себя какой-то разбитой. Мне хотелось вернуться в Нью-Йорк к своей прежней жизни и в то же время мне как будто нужна была передышка. Казалось, что я бегу какой-то бесконечный марафон.

— Грейс, я хотел предложить тебе кое-что.

— М? — я озадачено подняла глаза от чашки, в которой на дне плавала одна одинокая ягодка.

— Я понимаю, что это прозвучит странно… Ты не хотела бы заняться со мной сексом?

— Что?

Я в шоке уставилась на Джеймса. Он смотрел на меня холодным, но заинтересованным взглядом. Я не могла понять выражения его глаз, но на секунду мне показалось, будто он просчитывает что-то в своей голове. По телу пробежали мурашки.

— У тебя ко мне чувства?

— Нет, чувств нет.

— Тогда почему? Ты расцениваешь меня, как девочку по вызову?

На смену шоку пришла быстрая, почти мгновенная ярость. Наши с Джеймсом взгляды встретились, и я увидела, как в его глазах сверкнул злой обиженный огонек.

— Я не воспринимаю людей как средство, Грейс, никогда. Я все же уважаю тебя. Это не разовая акция. Я предлагаю тебе такой формат нашего общения.

— Я не понимаю…

Справедливости ради, я правда не понимала, что он имеет в виду. Его фразы и их смысл так быстро сменяли друг друга, а я была слишком ошарашена, чтобы ясно мыслить. Конечно, я была уверена, что рано или поздно мы перейдем к сексу, но мне казалось, что это произойдет уже после того, как он вернется ко мне, а не так, как будто мы обсуждаем условия сделки.

— Послушай. У нас действительно есть связь. Нас сближает общее прошлое, нам интересно вместе. Думаешь, я бы ходил с тобой куда-то, если бы меня привлекало только твое тело? Конечно, мы будем общаться и помимо секса. Я предлагаю тебе просто совместить оба приятных варианта.

— Ты не думаешь, что твое предложение могло меня оскорбить?

Я старалась, чтобы мой голос прозвучал максимально холодно. В те моменты, когда слезы рвутся из глаз, только здоровая ярость помогает сохранить самообладание и не расклеиться.

— Я понимаю, если тебя это обидело. Но я все же считаю, что нас связывает слишком многое, чтобы разрывать наше общение просто так, особенно теперь. Ты же тоже мне зачем-то написала! Мне нужна ты, потому что мы друг друга понимаем. Если у тебя есть свои условия, ты можешь предложить их. В конце концов, возможно, все будет так круто, что мы снова будем вместе…

Сейчас, спустя столько времени, мне кажется, именно эта последняя фраза определила мои дальнейшие действия. Я почувствовала себя так, словно он дал мне надежду, луч света, и я ухватилась за эту зыбкую возможность, потому что готова была сделать все, чтобы снова быть с любимым.

— Условия? Я не уверена, что ты сможешь выполнить их.

— Скажи, и мы посмотрим.

— Хорошо… — я задумалась над тем, что я могла ему сказать, чтобы наше общение плавно перетекло в отношения. — Я хочу, чтобы мы проводили время вместе просто так. Я не хочу голого секса. Я хочу, чтобы мы ходили куда-то, разговаривали, смотрели вместе фильмы, шутили и все это, что обычно делают люди, когда они интересны друг другу.

Джеймс слегка улыбнулся уголком рта, и его лицо приняло самодовольное выражение, но я была слишком занята выстраиванием стратегии в своей голове, чтобы заметить это.

— Идет. Еще?

— Мне нужно знать, что тебе нужна именно я. Что я не просто вариант, подвернувшийся под руку. И еще, если ты со мной даже в формате свободных отношений, тебе больше не нравится никто. Я не хочу, чтобы парень рядом со мной страдал по другой девушке или представлял ее вместо меня.

Джеймс тихо засмеялся и поднял свои руки с длинными пальцами и тонкими изящными запястьями ладонями вверх.

— Хорошо, хорошо, без проблем. Еще?

— Все.

— Отлично, я думаю, мы оба не пожалеем, что попробуем такие отношения. В конце концов, может, это наш второй шанс?

Парень протянул руку через стол и попытался приобнять меня, но расстояние было слишком большим, и его рука неловко обхватила мое плечо и шею.

— Нет, нет, только не трогай за шею! — я попыталась сохранить самообладание и нервно улыбнулась. Но внутри меня испуганно сжался какой-то комочек. Одно прикосновение — и я каждый раз вспоминала, как некоторое время назад на моей шее угрожающе сжимались крепкие сильные руки.

Джеймс не заметил моей нервозности, спокойно убрал руку и задумчиво уставился в стеклянную стену. За стеклом светились колесо обозрения, неоновая вывеска Public Market и тысячи огней Сиэтла. Небо было однородного серо-синего цвета, и, если бы не полоса холмов и черного леса, оно сливалось бы в одно холодное полотно с заливом Эллиот. Прошлым летом в дни, когда Джеймс уже ушел от меня, я часто приходила в это кафе, поднималась за столик на крыше и смотрела на беспокойные темные воды залива, наслаждаясь влажным ветром, маринованными оливками и сидром Blood Orange. Это было время, когда я уволилась с прошлой работы, каждый день ссорилась с Люком по телефону, посещала психотерапевта и пила антидепрессанты. Тогда мне казалось, что я плаваю в ванне с ядом, который медленно поражает и убивает, но не мое тело, а мою способность быть счастливой. Каждый день начинался с боли и заканчивался болью, каждый день я не могла объяснить себе, что мне нравится и чем мне хочется заниматься. В фильме «Виноваты звезды» я слышала фразу об оценке боли по десятибалльной шкале. Не знаю, можно ли это считать подвигом или внутренним ростом, но несмотря ни на какие обстоятельства, с тех пор я ни разу не оценивала душевную боль в своей жизни выше 3. Категория «слабая боль». Она раздражает, но не мешает повседневным занятиям и к ней можно адаптироваться.

На следующее утро мне позвонил главный редактор. «Не сомневайтесь в начальстве, иначе оно будет сомневаться в вас», — говорил нам он на планерках. Я сомневалась в нем. Впервые увидев Мистера Мартинса на собеседовании, я преисполнилась вдохновляющими речами, несмотря на то что его внешность как минимум не привлекала и как максимум не внушала доверия. Он был среднего роста, с длинными тонкими руками, быстрыми черными глазами, характерными скорее для жителей Пакистана и казавшимися еще больше из-за прямоугольных очков с диоптриями. Черная оправа очков громоздко сидела на крючковатом носу. Тонкие розовые губы в улыбке обнажали маленькие, но ровные желтые зубы. Лицо мистера Мартинса всегда изображало деловитость, хитрость и готовность в нужный момент ухватиться за любую предоставившуюся возможность. Несмотря на непривлекательную внешность, этот мужчина обладал на удивление плавной, настойчивой и хорошо построенной речью, которая гипнотизировала с первой минуты. Отчасти его талант внушать собеседнику свои мысли был основан на умении слышать сквозь речь говорящего его страхи и желания, понимать их и правильно использовать. Стоит отдать ему должное, он был бы хорошим маркетологом и замечательно управлялся с рекламным отделом в нашей редакции. Особенно это было заметно в разговоре с Мартинсом, когда ты замечал его цепкий долгий взгляд поверх очков, направленный на тебя, пока он ловит каждое твое слово. Может, поэтому он не был мне так уж приятен? Я чувствовала себя неуютно рядом с ним, зная, что в любой момент этот мужчина может обернуть мои слова против меня же.

— Я слушаю.

— Здравствуй, Грейс! Хотел узнать, как твои дела? — я закатила глаза.

— Что же, довольно неплохо.

— Ты хорошо долетела до Сиэтла?

— Как видите, иначе вы бы со мной не разговаривали, да?

Мартинс зашелся высоким, почти женским хохотом.

— Смешно, ты очень смешная, Грейс. Это то качество, которое я ценю в тебе! А как погода в Сиэтле?

— Извините?

— Кхм, я хотел сказать, я увидел все твои присланные за неделю материалы, ты замечательно справилась.

— Да, спасибо.

Не хочу, чтобы вы подумали, что я не умею строить длинные предложения. Умею. Но не со всеми людьми хочу вести беседу.

— Когда ты вернешься?

— Я думаю, через пять дней. Пока что у меня нет материалов, для которых мне потребуется присутствие в Нью-Йорке, и я хотела бы поддержать свою семью.

— Да, помню, мы договаривались, но, думаю, тебе стоило бы приехать в ближайшие три дня… Ну ладно, об этом потом! Ты же знаешь о том, что последний наш рекламный проект провалился?

— Да, партнеры нашли более выгодное сотрудничество, я знаю.

— Верно, — мне кажется, я буквально физически почувствовала, как Мартинс сжал зубы в этот момент. Очевидно, я надавила на его больную точку. — Но, впрочем, не об этом. У нас сейчас не самые простые времена, Грейс. Я звоню тебе потому, что считаю тебя ценным работником. Я думаю, ты понимаешь. Я бы хотел, чтобы ты мне помогла.

— С чем же?

— У нас освободилось несколько рекламных колонок в журнале и вышло так, что… ммм… клиентов для них нет и страница на сайте не дает своих результатов. Я хочу, чтобы ты обзвонила наших старых клиентов и несколько десятков холодных.

Я едва сдержала стон и тяжело опустилась на кровать. Если бы пришлось выбирать наиболее неподходящую мне работу, я бы долго колебалась между продажами и добычей полезных ископаемых в шахте. Я всегда была человеком, который не очень любил убеждать кого-то поступать так, как я хочу. В спорах я быстро отступала с фразой «останемся при своем мнении», а чтобы придумать хороший аргумент, мне нужно было чуть больше времени, чем хотелось бы в процессе дискуссии. Продавать продукт — это целая психология, которой я не владела и не горела желанием овладевать на данном этапе жизни.

— По правде говоря, я не уверена, что мне хотелось бы этим заниматься… Я же замечательно пишу статьи, я выхожу работать вместо фотографов, потому что их очень мало в редакции. Мне кажется, у меня достаточно работы.

Это было правдой. Моя любимая редакция, в которой мы помогали друг другу с материалами, устраивали бранчи в офисе, ходили друг к другу по вечерам есть пиццу с грушей и горгонзолой и смотреть фильмы, развалилась на части еще в декабре. Джордж и Маркус, два высоких светловолосых европейца, так успешно возглавлявшие деятельность фотоотдела, по очереди ушли зимой в другие проекты. В нашей команде прошел слух о том, что они сильно поругались с мистером Мартинсом, однако сами парни обрывали все разговоры на тему старой работы, когда мы пару раз ходили вместе на бейсбол.

Следом за ними в феврале ушла Габриэлла. Ох, Габи… Габи работала в редакции задолго до моего появления там, однако мне всегда казалось, что талант Габи — организация мероприятий. Она была настоящей заводилой, к тому же потрясающей красоткой. Эта девушка родилась в Тромсё — городе горбатых китов, пронизывающего ветра, заснеженных вершин и моей тайной мечты — северного сияния. Норвежские и шведские корни подарили Габи хрупкое эльфийское тело с выпирающими коленями и ключицами, белую гладкую кожу с зеленоватым отливом и ярко проступающими венами, прозрачные голубые глаза и белоснежные, как у альбиноса, волосы и брови. Когда я пришла в редакцию в первый день прошлым летом, я увидела ее дружелюбно сияющие глаза почти без ресниц на красном обгоревшем лице и сразу поняла, что мы подружимся. Габи можно было назвать доверчивой или немного инфантильной, но только не глупой — она потрясающе тонко анализировала проблемы всех своих друзей и всегда спешила на выручку. Когда мы всю ночь гуляли с ней по Стейтен-Айленду в ноябре, а потом я слегла с простудой, именно Габи, Бренда и Эбби готовили мне горячие жирные рыбные супчики для горла и наполняли грелки горячей водой, пока Люк искал отговорки, чтобы не видеться со мной. Я никому не говорила, что именно в ту ноябрьскую ночь Габриэлла призналась мне, что скучает по Тромсё и чувствует себя чужой в Штатах. А в начале февраля она в один день уволилась и поставила меня перед фактом, что улетает через два дня. Навсегда. Мы провели вместе нашу последнюю ночь с фильмами Бергмана, яблочным сидром и жареной лапшой, и затем самолет увез Габи в Норвегию, а я осталась в Нью-Йорке, клятвенно пообещав ей, что однажды приеду в гости.

От мыслей о Габи меня отвлек тяжелый вздох главного редактора.

— Послушай, мне кажется, ты не до конца понимаешь ситуацию… Как-то меня настораживает твоя попытка сейчас улизнуть от рабочих задач. Мы одна команда, ты не можешь сбрасывать с себя ответственность за общее дело.

— Я правда не хочу этим заниматься. Я. Не. Хочу. Это даже не моя специализация.

— Грейс… Я боюсь, мы в той ситуации, когда речь не идет про комфорт. Сейчас мы в таком положении, что либо команда мобилизуется и выходит из финансового кризиса, либо каждый занимается только тем, чем хочет, но, боюсь, в ближайшем будущем наша редакция прекратит свое существование.

Где-то внутри меня неприятно кольнуло. Я чувствовала, что Мартинс давит на меня, и мне было грустно осознавать, что я начинаю прогибаться под этим давлением.

— И это не пустые слова, мы уже зафиксировали убытки до 30 процентов, в ближайшее время будет уже 70… Ты можешь объяснить, почему ты не говоришь да?

— Послушайте, мистер Мартинс… Вы должны понять меня. Я оказалась в сложной жизненной ситуации, моя семья сейчас разбита из-за того, что бабушка в больнице. Я же объясняла вам это! И честно говоря, я сама не в лучшем моральном состоянии, но я выполняю все эти объемы работы, которые мы с вами обговаривали, каждый день. Я делаю свою работу! Но я искренне не понимаю, почему я должна заниматься продажами, которые отнимают очень много времени и не являются моими прямыми обязанностями, в то время как у нас существует рекламный отдел! У меня нет на это времени.

— Я не понимаю, что еще в твоей жизни занимает так много времени, что ты не готова этим заняться. И причем здесь вообще твоя бабушка?

Я раздраженно закатила глаза. Мне хотелось быстрее закончить этот разговор, но я понимала, что Мартинс не успокоится, пока не добьется своего.

— Дело не в объеме времени! Я просто не хочу этим заниматься и все! Я успешно справляюсь со сложностями в сфере журналистики, но продажи — это не моя работа! И я не собираюсь сначала весь день писать статьи, а потом до поздней ночи висеть на телефоне, обзванивая клиентов и пытаясь всучить им эти несчастные несколько колонок!

На этом моменте я решила прикусить язык. Я понимала, что не могу разговаривать так с боссом, но меня было уже не остановить. Это было именно то, почему из всего нашего коллектива я терпеть не могла только Мартинса. Его заискивающие и расчетливые жесты заботы и манипуляции, попытки нащупать у собеседника болевую точку выводили меня из себя.

— Ясно, — холодно ответил мужчина. — Я не стану тебя заставлять, но все же именно в таких ситуациях проверяется команда и выясняется, для кого важно остаться в компании, а для кого это короткая дорога. Я надеюсь, что в нашем случае это не так.

Раздались короткие гудки. Я бросила трубку на кровать и уставилась в потолок, еле сдерживаясь, чтобы не ударить кулаком в стену от злости. На самом деле причины моего отказа были куда глубже, чем нехватка времени или лень (как это могло бы показаться). Прожив два года в тумане токсичных отношений, ненависти к себе и действия антидепрессантов, я знала, что сейчас, когда я только начала оправляться от старых травм, стоит мне надавить на себя чуть сильнее, и я сломаюсь снова. Мне следовало научиться беречь себя больше.

Но тут же телефон зазвонил опять. Похоже, Мартинс решил все же добить меня.

— Что??? — рявкнула я в трубку.

— Грейс… Привет, все хорошо? — это был женский голос.

— А?

Я посмотрела на экран. Это была Ванесса.

— Да, все хорошо. Извини, просто немного испугалась, телефон зазвонил громко.

— Не хочешь сходить сегодня вечером в Bad Jimmy’s Brewing?

Это было наш любимый бар. Я задумалась — завтра утром мы решили встретиться с Джеймсом у него дома, и я не была уверена, что провести перед этим вечер (или даже ночь) с алкоголем и в ночном баре будет хорошей идеей. Но я собиралась уезжать через несколько дней, и другого шанса увидеться с Ванессой может не быть до следующего приезда в Сиэтл. По крайней мере, если у нее не получится переехать в Нью-Йорк. Да и настроение с утра было безвозвратно испорчено из-за Мартинса, должно же быть в этом дне хоть что-то хорошее.

— Давай встретимся. А во сколько?

— Класс! Я заеду за тобой в восемь!

— Договорились.

Мы с Несс попрощались, и я открыла ноутбук, чтобы продолжить писать статью, чем я и занималась до звонка Мартинса. В окошке с почтой появился огонек — мне пришла еженедельная рассылка от сообщества кино. Я прочитала ее, отметила несколько уже знакомых мне картин, скопировала название фильма «Синий» Кесьлёвского и добавила в свой список к просмотру. Надо будет скачать его, когда полечу в Нью-Йорк.

Как Ванесса и обещала, она заехала за мной ровно в восемь, — пунктуальность была у нее в крови. Нам многое хотелось обсудить, и в баре мы неспеша потягивали скотч и разговаривали о ее работе в магазине, предстоящей командировке в Китай, моих статьях и наших общих знакомых. После второго бокала взгляды у нас обеих немного затуманились и напряжение, овладевшее мной с утра, испарилось. Я на время забыла о неопределенных отношениях с Джеймсом, проблемах в семье, Мартинсе, недавнем расставании с Люком и позволила себе просто расслабиться в компании подруги.

— Слушай, — начала я, наблюдая за мокрой каплей скотча, стекающей по бокалу, когда Несс в очередной раз заговорила про Нью-Йорк, — у меня есть неплохая подруга, которая преподает танцы детям. Может, попробовать устроиться в ту же студия, где работает она?

— Ого! — Несс восторженно расширила глаза. — И кто это?

— Девушка с работы. Я рассказывала тебе, мы втроем однажды напились и хотели сделать татуировки с бутылками пива в шутку. Господи, как хорошо, что мы не реализовали эту идею…

— Да уж, — рассмеялась девушка и поправила волнистые светлые волосы. — Отправь мне ее номер или страницу в фейсбуке.

Я довольно кивнула, полезла в телефон, однако тут же улыбка сползла с лица. На экране было два пропущенных от Джеймса. Интересно, что ему понадобилось. Я кинула быстрый взгляд на Ванессу. Девушка вертела пустой стакан в руках и с интересом наблюдала за барменом, жонглирующим бутылками за стойкой. Одна бутылка с грохотом улетела на пол и разбилась, расплескивая голубой ликер на черные стоптанные кроссовки бедолаги. Несс умилительно улыбнулась. Этот бармен был вполне в ее вкусе — худощавый, покрытый татуировками, кудрявый и темноглазый.

— Несс, мне надо отойти — позвонили из дома.

— Что? А, да, конечно, — подруга продолжила засматриваться на бармена и ловить его взгляд.

Я вышла из шумного темного зала на улицу. Прохладный соленый ветер так отличался от духоты и запаха табака в баре, что у меня слегка закружилась голова. Я достала телефон и на секунду остановилась, смотря на темно-синее небо с острым четким силуэтом месяца. Почему-то в этот момент я подумала о Габи и том, как красиво Аврора Бореалис, наверное, сейчас отражается в ее глубоких голубых глазах. Я думала о зеленых, розовых и желтых прозрачных миражах в небе, и мне становилось спокойно. Однако сладкий момент спокойствия длился недолго, и мой пьяный мозг вернул меня к мысли о том, что надо перезвонить Джеймсу. На всякий случай я отошла на пару метров от входа в бар и набрала номер.

— Алло?

— Привет. Ты звонил?

— Да, мне стало скучно вечером, а Дафне и Патриции я не дозвонился.

— Ааа…

В моей голове на секунду промелькнула мысль о том, что быть последним вариантом, которому звонят от скуки, не очень-то приятно. Но я была слишком рада слышать голос Джеймса, чтобы задуматься об этом всерьез, хотя надо было, наверное.

— А ты где вообще? Я слышу ветер, ты на улице?

— Да, я с Ванессой.

— Как у нее дела? — странно, что Джеймс спросил. Он никогда особо не общался с Несс, хоть они и сталкивались пару раз в общих компаниях, а та его вообще на дух не переносила.

— Вроде неплохо, она собирается переезжать в Нью-Йорк совсем скоро.

— Круто, она молодец! Чем занимаетесь?

— Мы зашли в бар поговорить, обсудить последние новости, расслабиться немного…

— В бар? — я почувствовала, как Джеймс нахмурился. — И что, ты пьешь?

— Ну да.

Я не поняла вопроса Джеймса. Насколько я знала, за время в Нью-Йорке он перестал соблюдать прежний здоровый образ жизни и пристрастился к алкоголю, поэтому вряд ли его должно было волновать то, что я провожу время так.

— Будь аккуратнее, тебе не стоит много пить.

Я улыбнулась мысли о том, что он заботится обо мне.

— Волнуешься?

— Да, конечно.

— Почему?

— Ну, будет не очень здорово, если завтра наши планы сорвутся потому, что ты будешь сонной или тебя затошнит. Не думаю, что плохое самочувствие способствует хорошему сексу.

–…что?

Меня поразило то же самое чувство, что и тогда в кафе. Я не понимала, как это вообще можно было сказать. Вместо того чтобы заботиться обо мне и моем самочувствии и действительно интересоваться моей жизнью, Джеймс волновался о том, буду ли я достаточно хорошей любовницей на следующий день. Этот человек обладал удивительной способностью выбирать те фразы, которые выпрыгивали из его рта на собеседника, как городской сумасшедший из переулка на прохожего.

— А что?

— Я думала, ты имел в виду, что… чтобы я добралась до дома хорошо или чтобы ко мне никто не приставал в баре.

— Ох, Грейс, брось. Это Сиэтл, что может произойти! Ладно, слушай, мне пора идти, я хотел закончить еще пару дел сегодня.

–…

— Кстати, какое белье будет на тебе завтра? Здорово, если то синее. Я люблю его.

— Ты действительно думаешь, что я храню все лифчики с первого курса?

— Эй, это просто вопрос. Хорошо, надень какое захочешь. Наслаждайся вечером, Грейс!

Джеймс отключился, а я просто стояла и смотрела в одну точку. Он серьезно попросил меня не пить много сегодня, чтобы я не была плоха в сексе завтра? Мне резко захотелось пойти и немного проветриться, слушая свои плейлисты «для вечерних прогулок», но я помнила, что в баре меня ждет Несс, причем ждет уже явно не пять минут. На секунду я подумала о том, что я могла бы отменить все. Изменить свое решение и не идти завтра к Джеймсу. Но если тогда я потеряю его? Если это единственный шанс сблизиться с ним и показать ему, как хорошо нам будет вместе? Наверное, так и есть, у меня не будет другой возможности. С этой мыслью я поплотнее закуталась в куртку, развернулась и пошла обратно в бар. Интересно, что бы сказала на все это Эшли? Эта мысль мне совсем не понравилась, и я поспешила скорее забыть о ней.

Глава 7

Маленькая капля воды стекла с медовой пряди на висок. Проделав свой путь по нему, она на секунду задержалась на мягкой скуле, сползла по щеке, задевая едва заметные белые волоски длиной не больше миллиметра и упала на плечо. Там я стерла ее губами, запечатлев еще один поцелуй на коже Джеймса.

Мы уже десять минут лежали в его просторной спальне на изумрудных простынях, и Джеймс рассказывал о своей службе в полиции. Я не очень люблю такой оттенок зеленого, но, в конце концов, это дом Джеймса, а не мой. Увлеченно повествуя о тонкостях расследования дел, связанных с мелким воровством, парень почти не смотрел на меня, и его плоская широкая грудь со слегка заметными ребрами медленно вздымалась в такт дыханию. Я обнимала его одной рукой, а второй нервно мяла край подушки. Я чувствовала себя неловко, лежа перед ним обнаженной и, что ни странно, даже не уставшей. Наш первый после расставания секс был в меру страстным, но слишком коротким. Наверное, глупо было ожидать марафона длиною в день, но почему-то мне было немного грустно. Я находилась в замешательстве и хотела поговорить с Джеймсом о наших отношениях, а не о вскрытии чужих квартир и карманных воришках.

— Послушай, Джеймс…

— Что?

— Что будет дальше?

— Дальше? — парень недоуменно посмотрел на меня.

— Да. Я имею в виду с нами. Ну то есть, как будут развиваться наши свободные отношения?

— Свободные отношения? — Джеймс слегка улыбнулся уголками рта и округлил глаза. Он всегда делал так, когда немного нервничал в разговоре. — Я думал, что у нас что-то вроде секса по дружбе?

— То есть ты считаешь, что мы друзья? — я убрала руку с груди парня и села на кровати.

— Ну да. Мы отлично ладим! У нас много общих интересов. Конечно, не всегда все гладко, но, согласись, лучше, чем в последние несколько месяцев наших отношений, — засмеялся мой «друг». — Это было ужасно, верно? У меня столько негативных воспоминаний до сих пор, страшно вспоминать…

— Джеймс, я не понимаю… Неужели ты совсем не рассматриваешь…

–…отношений? — устало протянул он — Знаешь, я рассказывал тебе про свою бывшую, Фиби, с которой расстался пару месяцев назад.

— Да, я помню. Ты все еще любишь ее?

— Что? Нет, конечно, нет! Мы долго были вместе, но нет. Я говорил тебе, у нас все начиналось как в раю, а закончилось тем, что я снова стал агрессивным мудаком. Я срывался на нее из-за каждой мелочи и не был достаточно внимательным. Я немного жалею об этом, но я просто такой и поменять себя не могу. Эгоистичный бескомпромиссный Джеймс… Ты же помнишь все это дерьмо.

— Да, но ты говорил, что тебе хочется с этим справиться.

— Может быть. Но я не представляю как. И не хочу сейчас разбираться с этим. Я устал от серьезных отношений, я хочу быть один, наслаждаться жизнью, продвигаться по карьерной лестнице, а не думать о том, как выпросить прощения у кого-то или как не задеть чьи-то нежные чувства.

— Неужели ты думаешь, что, если мы будем постоянно проводить время вместе и заниматься сексом, мы не сблизимся?

— Нет, не думаю, это совсем не то. Мы будем придерживаться каких-то разумных границ, и все будет хорошо.

— Так не бывает, Джеймс!

Парень закрыл глаза, потер их пальцами и вздохнул так, словно я была назойливым комаром, жужжавшим возле его уха. Он сел на кровати, обнял меня и неловко поцеловал в плечо. Его поцелуй был нежный, мягкий и теплый, но удовлетворения я не почувствовала.

— Слушай, Грейс. Я все понимаю, ты боишься, что тебе будет больно. Но мне не нужны отношения. Я не хочу в них находиться. Это все слишком серьезно, и я не готов к такой ответственности. И поверь мне, тебе тоже не нужны эти отношения. Ты же помнишь, как много плохого в них было.

— Но и много хорошего тоже, — робко возразила я.

— Грейс, мы абсолютно не понимали друг друга. Ты ревновала меня к каждой девушке, с которой я разговаривал, я нарушал свои обещания, делал тебе больно и не уделял внимания. Может, я вообще не приспособлен к отношениям и мне лучше быть одному? Не знаю. Но я очень страдал, находясь рядом с тобой, это все было утомительно и мучительно для меня, и я устал тогда.

— Все может быть по-другому.

— Не думаю, Грейс, — Джеймс еще раз поцеловал меня в лоб и, встав с кровати, начал надевать джинсы. Следом он вытащил из шкафа черную кашемировую водолазку, а я, пока он одевался, продолжала сидеть, закрыв нижнюю часть тела простыней и тупо уставившись на широкую медовую спину любимого. До меня медленно доходил смысл сказанных им слов. Он не любит меня, он не хочет быть со мной вместе. Для него я — призрак из прошлого, олицетворение всех самых истеричных и драматизирующих девушек в мире. И единственное, что его интересует во мне, — это мое тело. Девушка, с которой можно заняться великолепным сексом, поболтать после этого пятнадцать минут на умные темы, а затем выставить за дверь. Он знал, что я не откажу ему. И самое ужасное, что, понимая все это, я продолжала любить его и тянула время, чтобы остаться подольше.

— Грейс, почему ты не одеваешься? У меня есть дела, мне нужно созвониться с коллегами вечером и обсудить кое-что.

— Да, сейчас, — я заставила свои наворачивающиеся слезы залиться обратно куда поглубже и подняла с пола смявшиеся черные трусики. Я не могла расплакаться прямо при Джеймсе. Тогда бы он подумал, что я пытаюсь заставить его остаться со мной, давя на жалость, а я не хотела выглядеть так сейчас. Слишком уж часто и без этого в последнее время я чувствовала себя жалкой.

Мы вышли в коридор, и парень начал надевать синее пальто. Синий был его любимым цветом в одежде.

— Ты собираешься меня проводить?

— Да, разумеется. Это будет вежливо, ты не считаешь?

— Нет, Джеймс, я доберусь сама.

— Послушай, я не хочу, чтобы ты чувствовала себя как-то неправильно. Мы же договорились, что будем общаться хорошо и кроме секса. Помнишь? Это было твое условие.

— Я собиралась зайти к Ванессе, так что… необязательно. Я сейчас поеду к ней.

— Ах, ну ладно, — стараясь не показывать своего облегчения, Джеймс снял пальто и повесил его на крючок. — Передавай ей привет.

— Угум…

Дверь за мной захлопнулась, и я быстрым шагом пошла в сторону дома. Мои невыплаканные слезы закаменели где-то внутри, и теперь мне было тяжело от того, что все чувства и боль последних недель и этого дня я не могу выплеснуть в рыданиях. Джеймс был моей единственной надеждой на счастье сейчас, а теперь я потеряла его. Я зашла в супермаркет, купила себе три бутылки грейпфрутового пива. Родители сегодня уехали навестить бабушку, а потом собирались переночевать у тети Элен, а Джун улетела к своему парню в Нью-Йорк, поэтому никто не стал приставать бы ко мне с вопросами о том, почему я такая мрачная сегодня. На секунду мне стало стыдно, что я трачу время на секс с бывшим, пока моей семье нужна моя поддержка.

Придя домой, я открыла одну бутылку, выпила ее почти за несколько минут и сразу же начала вторую. Затем, не переодеваясь, легла на диван и набрала номер Ванессы.

— Да, Грейс?

— Я дома, — Ванесса прекрасно знала, куда я сегодня ходила.

— Ооох, и как все прошло? Рассказывай! Он был хорош?

— Ну, это был обычный секс…

— Так, понятно. А что с голосом?

Я глубоко вдохнула и пересказала Ванессе все от начала до конца. Про то, как мы час листали каналы телевизора, неловко обсуждая героев телешоу и не зная, как друг к другу подступиться. Про то, как занимались любовью и Джеймс нежно целовал мои ступни. И конечно, про то, как он сказал, что не хочет начинать со мной отношений.

— Ммм… — когда я закончила рассказ, Ванесса озадаченно молчала. Я знала, что сказать ей нечего, да и что тут скажешь. — Ну и дела. А почему он тебе сразу не обозначил, что между вами ничего не возможно? Кажется, он говорил, что это может быть вашим вторым шансом?

— Я тебя умоляю, Ванесса! — я закатила глаза от очевидности ответа. — Известно почему! Он знал, что я не соглашусь. Ох, Несс, я не представляю, как жить дальше, серьезно. Я не уверена, что он изменит свое мнение. Иногда мне кажется, что мир сошел с ума и я никогда не встречу мужчину, с которым мне не придется выбирать между ним и моим чувством собственного достоинства!

В трубке раздался писк, и я посмотрела на экран. По второй линии мне звонила моя коллега с работы Андреа.

— Несс, подожди, я перезвоню тебе через несколько минут, — сказала я и ответила на входящий вызов. — Алло, Андреа?

— Грейс! Почему ты не сказала, что уходишь? Я думала, мы собираемся открывать новую рубрику, разве не это мы с тобой планировали в начале месяца? В конце концов, ты могла хотя бы предупредить, — в голосе женщины послышались нотки упрека. — Это такая замечательная идея, я не справлюсь одна, и Марла тоже интересовалась этим, а теперь у нее новый проект и…

— Стоп! — я прервала поток ее быстрой недовольной речи. — Ухожу? Куда?

— Как куда? Увольняешься, конечно! Я в шоке, что ты меня не предупредила. Все в шоке. Мартинс сегодня все утро ходил и давал Симоне указания, чтобы она выложила на сайты объявления о вакансии на твое место. Вы что, договорились с Габи? Признавайся!

— Андреа, я позвоню тебе позже.

— Но новая рубрика…

Я сбросила вызов, не дослушав возмущенные речи коллеги, и в шоке уставилась на телефон, будто не веря, что пару секунд назад услышала из него эти слова. Что-то я не помню, чтобы собиралась увольняться, тем более учитывая, как много работы я сделала за последний месяц. Сердце глухо ухало в груди, пока я лихорадочно набирала номер мистера Мартинса. Ответил он только на третий раз, и по тяжелому дыханию я поняла: он только что вышел из спортивного зала. Главный редактор с его комплекцией эктоморфа², худенькими сгорбленными плечами и выпирающими, почти подростковыми коленями уже больше полугода пытался сделать свое тело более спортивным. Пока тщетно.

— Я слушаю, Грейс. Только, пожалуйста, побыстрее — я занят.

— Мистер Мартинс, мне звонила Андреа и говорила, что… что вы ищете нового человека на мое место.

В трубке повисло тягостное молчание.

— И?

— В смысле «и»? — возмутилась я, чувствуя, как приближающийся всплеск агрессии клокочет где-то в районе солнечного сплетения. Еще одна моя черта характера, которая совсем не радует в последнее время. Я вспыхиваю как соломенное чучело на аризонском поле. — Я не понимаю, на каких основаниях? И почему вы сначала не посоветовались со мной или не оповестили меня?

— Извини, я правильно тебя понял? Я, главный редактор, должен советоваться с сотрудником, которому плевать на судьбу компании?

— Ах вот, в чем дело… Вы не считаете, что это несправедливо? Я ни разу не подставила вас за все эти более чем полгода, сдавала материалы в срок и выезжала на съемки вместо этих чертовых фотографов!

— Грейс, угомони свои эмоции, хорошо? Я не собираюсь обсуждать свое решение. Когда вернешься в Нью-Йорк, зайди в редакцию за вещами и подпиши бумаги. Вот! Какой же это журналист, который при малейшей возможности уезжает по своим личным делам? И это ты называешь ответственностью?

— Но мы ведь договорились, и я выполняла большой объем работы все эти дни, даже больше, чем…

— Господи, Грейс! Прекрати этот цирк, хорошо? Кстати, о деньгах не волнуйся. Сегодня 26-е число, а значит, я оплачу тебе этот месяц как положено. Когда ты соизволишь заявиться в Нью-Йорк, разумеется, — ухмыльнулся редактор. — Ладно, извини, мне пора идти. До встречи!

Я раздраженно бросила телефон в стену, наблюдая за тем, как он с тяжелым стуком ударяется об нее и падает за кровать. Потом подошла к столу и одним махом сбросила с него все, что там стояло. Желтая керамическая кружка разлетелась на мелкие осколки, но это меня не остановило. Подлетев к стене, в которую секунду назад бросила телефон, я несколько раз ударила по ней кулаками и только тогда немного остыла и сползла на пол. Я чувствовала, как волны ярости буквально захлестывают меня с головой. Мне казалось, что я готова была убить мистера Мартинса, — настолько сильной была моя злость. Именно в тот момент, когда моя голова была заполнена мыслями о Джеймсе, а моя семья отчаянно нуждалась в поддержке, Мартинс решил уволить меня! Я вспомнила о том, что он всегда странно относился к нам с Габи, и подумала, что, возможно, здесь был замешан какой-то личный мотив. От этой мысли мне стало горько. Моя жизнь значительно осложнялась тем, что теперь мне предстоял поиск новой работы и снова, снова, снова — попытки удержаться на плаву в Нью-Йорке. Наверное, было бы разумнее сохранить деньги, отработанные за этот месяц, и остаться в Сиэтле, пока я не найду подходящее предложение? Но как тогда быть с моей частью платы за квартиру? Неужели мне придется вернуться в Сиэтл? И почему, почему я опять так быстро потеряла работу?

Вопросы кишели у меня в голове, как черви, и настроение все мрачнело и мрачнело. Кое-как я заставила себя подняться, потерла содранные об стену костяшки и задумалась — куда двигаться теперь? С чего мне начать? Может, попробовать позвонить знакомым журналистам и узнать, нет ли вакансий в их редакциях? По крайней мере, это позволит мне выиграть немного времени и я приеду уже к собеседованию. Нет, я не могу позволить себе сейчас распустить нюни.

Упорно справляясь к подкатывающей к горлу нервной тошнотой и слезами, я села за стол и открыла в телефоне книгу контактов. Первый человек, который пришел мне в голову, была Селин.

С Селин мы познакомились еще летом, когда я пробиралась через бешеную толпу таких же журналистов к спикеру на форуме, чтобы взять у него комментарий, и какой-то придурок случайно облил меня карамельным латте. Ценой своей любимой светло-розовой рубашки я все же получила ответы на нужные вопросы, а потом отправилась в туалет в надежде отмыть пятно, где и познакомилась с Селин. По счастливой случайности, у нее оказалась с собой кожаная куртка, которую она забрала из химчистки утром (а погода тогда стояла чертовски жаркая, особенно когда вокруг тебя на 75 процентов — бетон и стекло). Так мы и отправились ко мне домой с форума — я, умирающая от жары и потоков пота, в застегнутой под горло кожанке на почти голое тело, и моя новая знакомая, держащая в руках мокрую испорченную рубашку.

Позже я познакомилась с Селин поближе и поняла, как мне повезло встретить ее. Селин родилась в небольшом приморском городке Вильфранш-Сюр-Мер на юге Франции. Да, Нью-Йорк — город многонациональный, и это еще мягко говоря. Селин представляла собой тот тип девушек, которых называют «парижанками» вне зависимости от их национальности и места рождения. Элегантная, миниатюрная, всегда со вкусом одетая. Ее черты лица были кукольными, но не смазливыми или похожими на лица моделей со старых показов Victoria’s Secret, а такими, про которые обычно говорят «естественная красота», — она словно освещала улицу перед собой своей жемчужной улыбкой и широко распахнутыми светлыми глазами. Природная интеллигентность и любовь ко всему эстетичному позволяли Селин очень успешно вести в одном журнале целый раздел о моде, и часто, идя вместе на йогу или танцы по вечерам, мы обсуждали коллекции Chloé, Jacquemus и других наших кумиров. Я любила в Селин ее рассудительность, умение подойти к любому вопросу критически и мудро, живой нрав, искренность и уникальную способность безумно очаровательно смешивать в своей речи французский и английский. Селин была старше меня всего на год, но иногда мне казалось, что она прожила уже тысячу жизней, — настолько умной и неосуждающей всегда была эта француженка.

На Селин можно было положиться, она уже часто выручала меня в разных ситуациях, и сейчас я надеялась, что она обрадует меня наличием открытой вакансии в ее редакции. Любой вакансии.

— Bonjour³, дорогая! Почему ты звонишь так поздно? Все хорошо?

Я посмотрела на часы, висящие над тумбой с книгами, — в Нью-Йорке было 23:02. Со всеми этими разборками я совсем потерялась во времени.

— Извини, Селин, я бы не беспокоила тебя, если бы это не было срочно. Но я действительно поздно — не обратила внимание, что сейчас почти ночь.

— Все хорошо, Грейс, я лишь волнуюсь. Что случилось?

— Меня уволили.

— QUOI???⁴

— Да, Селин, он уволил меня! Мартинс меня уволил!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Музей современного искусства на в Нью-Йорке.

2

Эктоморф — высокий человек худощавого сложения.

3

Привет (фр.).

4

ЧТО??? (фр.).