Разбитые в дребезги никогда не смеются

Елизавета Максимовна Соловьева, 2021

В молодости Эш влюбляется в своего преподавателя в университете, с которым у него завязывается недолгий роман. Он начинает любить жизнь и ловит каждый прекрасный момент. Но внезапно любовь всей жизни исчезает, оставляя Эша наедине со своими мыслями и тяжестью расставания. Главный герой теряет себя и с помощью алкоголя пытается заглушить нестерпимую боль.

Боль. Что первое приходит в голову, когда ты видишь это слово? Четыре буквы, несущие после себя невероятное количество неприятных воспоминаний, заставляющих лицо превращаться в кислую мину, а сердце — содрогаться и биться чаще. Случайно врезался в дверной проём плечом, и теперь на твоей руке появляется покраснение, которое вскоре превратится в синяк, и придется ходить с ним еще недели две, пока кожный покров полностью не восстановится? Тебя бросила девушка или парень, а в груди растет необъяснимое ощущение, принятое называть душевной тоской или печалью? Твои близкие попали в ужасную автокатастрофу и погибли до приезда скорой помощи, и ты не знаешь как справиться с этой невыносимой утратой? Я бы привел тысячи примеров, когда мы ощущаем физическую или эмоциональную боль. Даже ребенок знает, что она способна уничтожить наш внутренний мир, забрать все ресурсы и не оставить ни единого шанса на борьбу с ней. Боль коварна. Она настигает человека в самый неподходящий момент, иногда даже отбирая желание жить… Я бы мог продолжить описывать все случаи, когда она появляется в жизни и бросает тебя на произвол судьбы, но если вы хотите потратить бесценное время на эпопею, то советую отложить эту книгу и выбрать что-то другое.

Просто вспомни всю свою жизнь, проанализируй несколько моментов и, поверь мне, ты сможешь сам написать огромный список только из-за того, что засечки на стенках твоей души не только не поддаются точному подсчету, но еще и слишком глубоки, чтобы самоисцеляться.

Раньше я никогда не ощущал тяжести в груди, тянущей к земле, до этого момента. Не в моих силах описать все то, что творится под стражей ребер, колючей проволоки, протянутой по периметру телесной тюрьмы… Но, может, стоит попытаться, и тебе получится пропитаться чувствами, что мне пришлось испытать?

Попробуем… Представь себя самым счастливым человеком на, вроде бы, прекрасной планете под названием Земля. Представил? Отлично. Идем дальше. Ты никогда серьезно не отчаивался из-за неудач и поражений, а просто принимал как должное и шел дальше, исправляя свои ошибки на жизненном пути, принимая во внимание моменты, когда ты оступался. Никогда не обращал внимание на обидные слова, летящие в твой адрес, и делал то, что считаешь правильным и то, что на самом деле нравится, заставляет сознание плясать от радости. Просто шел дальше, жил и верил, что благосклонная жизнь точно готовит для тебя красивый финал. Но в какой-то момент твоя сильная и непоколебимая душа, некогда укрытая от нападков судьбы, резко превращается в самую хрупкую вещь в жестоком и самом опасном для нее мире.

Снэки, бургеры, деликатесы и приготовленная тобой еда, придающая вкус жизни; выученные наизусть реплики героев из любимого фильма; отражение в зеркале, мелькающее каждый день; родители, близкие и друзья, поддерживающие тебя во всех начинаниях, победах и поражениях… Всё, что раньше приносило удовольствие, теперь совсем не радует. Сердце не бьется чаще при виде любимого человека, еда теряет свой неповторимый вкус, риск становится скучным, непритягательным, и всё в этой жизни превращается в кашу, приправленную бессмысленностью и тяжестью. Ты словно резко превращаешься в воздушный шар, который наполнили воздухом до предела. В шар, который одновременно вонзили тысячу игл, а он держится изо всех сил, не сдаваясь. Он выдерживает огромное давление извне. Только ради чего? Ради надежды, веры в то, что наступит тот день, и всего лишь один прекрасный момент, когда все иглы исчезнут, боль пройдет, пускай и оставит после себя незаживающие полые отверстия.

Именно так я и существую последние семь лет — ношу в груди исколотый шар, где не осталось ни одного живого места. Я испытываю боль, которую невозможно описать словами, надеясь, что когда-нибудь ситуация станет лучше. Хотя бы немного… Но лучше не станет, просто поверьте.

Mundi et in me non confractus sub pondere contritum societatis,

quia ego sum fortior est, quam tu putas — Мир во мне не сломается

под тяжестью разбитого общества,

потому что я сильнее, чем вы думаете

«GHEERS!»

В будни «GHEERS!» не пользовался популярностью у местных и приезжих геев. На ночь пятницы и субботы он оживал, дышал полной грудью и процветал, пока посетители — подобие эритроцитов, наполняли ткани бара кислородом, открывая главную дверь. Его всегда не хватало… В воздухе постоянно стоял запах крепкого алкоголя, смесь женских и мужских духов, едкого пота, обычно стоящего с стенах спортзала. Каждый входящий позволял свежему потоку с улицы разбавить копившийся для рецепторов носа ад.

Несмотря, на разнообразие запахов, это место прятало всех от стыда, неуважения и унижения окружающих. «GHEERS!» заменил нам заботливого друга, поддерживающего в тяжелые времена, а бармены сэкономили деньги посетителей на психотерапевтов и психологов. Приятная атмосфера и безусловная поддержка даже от незнакомца придавала силы к дальнейшему существованию.

Я сидел за барной стойкой, не спеша допивая пятый стакан пива и пялясь в выключенный экран телефона. Семь лет прошло с первого посещения этого места, а мне все так же сложно бороться с рвотным рефлексом. Наверное, стоит научиться пить… Голова медленно клонилась вперед, глаза закрывались, а ноги уже не опирались о стул — лишь безжизненно свисали с него, едва касаясь носками кроссовок пола. Хочешь понять, какого быть игрушкой, наполненной поролоном? Не переставай пить, пока стены остаются на месте. Мышцы ног, рук, шеи — все станет ватным и едва управляемым. Но самое интересное тебя ждет, когда вопрос «как добраться до дома?» встанет ребром.

Сегодня в баре было только два человека: я и Томми — молодой внук владельца этого старого питейного заведения. Он успел отмыть дочиста туалет и все столики, пускай большая часть из них пустовала несколько дней. Сейчас же Томми протирал сухой тряпкой чистые стаканы так, чтобы не осталось ни единого развода.

— Томми… бахни мне еще один — Выдавил я из себя, стараясь держать голову прямо.

— Как ты еще не отрубился, чувак? — Спросил он, продолжая выполнять работу.

Как ни странно, он был прав. При обычном раскладе я отрубаюсь после третьего или четвертого стакана, а тут держусь молодцом и, вообще, могу говорить и связно думать, общаться не отдельными звуками, а полноценными словами, которые случайным, но удобным для меня образом складываются во что-то, похожее на осмысленные предложения. Правда, многие знакомые знают о моей предрасположенности к самокопанию и проблемам с доверием. Они привыкли видеть молчаливого мужчину, вечно забитого тягостными мыслями.

Но никто не знает о моем желании отключить внутренний голос, издающий слишком много слов в минуту. Он говорит без умолку, затрагивая как безобидные, так и важные темы, которые приходится запирать в шкатулку подсознания под замок и несколько цепей. Он вечно говорит, не затыкается. Как бы мне хотелось отключить все эти мысли, чувства, которые мешают спокойно жить… Но, чтобы добиться хоть какого-то результата, приходится ужираться в дрова чуть ли не каждый день. Сколько раз за семь лет я открывал глаза, обнаруживал незнакомого человека в кровати и понимал — мысли возвращаются вместе с болью в груди. Они звучали намного громче обычного из-за жуткого похмелья, заставляя меня страдать еще больше.

Я часто выходил в «GHEERS!» на неосознанную охоту, составляя план детской мести, ловил такое же пьяное тело, с которым больше никогда не встречусь на трезвую голову, и покидал с ним бар, проводя ночь иступленной и наигранной страсти. Хотя, держу пари, что видел их на улице, в университете или в обычном магазине, но просто не мог вспомнить ни их лица, ни имена.

Согласитесь, намного легче напиться в стельку и провести ночь с незнакомцем, чем тратить остатки сил на построение здоровых отношений. Всё рано или поздно заканчивается. А взаимоотношения стоят первые в этом списке: сначала появляется недосказанность, маленькая трещина, что со временем перерастает в огромный раскол между людьми, некогда любившими друг друга. Если ее не залатать вовремя, то она разрушит все, построенное потом, кровью и слезами, пока это не превратится в руины одиночества и печали об утраченном.

— Тебе что, не нужна прибыль? — Вырвалось из меня после долгого молчания.

— От не налитого стакана пива мы не обеднеем, Эш. — Томми ухмыльнулся. — Да, и не забывай, впереди выходные — выручка будет намного больше, чем за эту неделю.

— Почему? — Я действительно не понимал о чем он говорит.

— Ты правда забыл? — Моя голова кивнула. — Праздники, Эш. Праздники. Пускай мы и находимся на отшибе самой питейной улице Дублина, но в день святого Патрика здесь не протолкнуться.

Как я мог забыть? Ежегодно в Ирландию, а в особенности в столицу, съезжаются как граждане страны, так и туристы. Наряженные дети и взрослые во все зеленое принимают участие в парадах, делясь счастьем с окружающим миром. Нескончаемые улыбки, громкий смех, музыка, бьющая из пабов и тонна алкоголя, льющегося в стаканы. Кажется, никто не грустит в такой день, словно существует закон или запрет на грусть в день святого Патрика.

— Опять толпы приезжих… — Без всяких эмоций тихо проговорил я.

— И много счастливых лиц, Эш. Тебе бы не помешало.

— Ты мне так и не нальешь?

— Не думаю, — Томми посмотрел на часы. — До конца моей смены осталось десять минут.

— И что с того?

— Если я налью тебе еще один стакан, то мне придется оставлять твое, — Его указательный палец был направлен в мою сторону. — пьяное тело в баре. Как бы я тебе не доверял, Эш, делать мне этого совсем не хочется.

— Тогда потащишь меня в свой жалкий дом! — Сказал, осознав, что еще ни разу не оказывался в его кровати.

— Иди к себе, Эш. — Он забрал грязный стакан и поставил его в раковину.

— Да ладно! Что в этом такого? Ты мог бы пополнить мой список парней. — Томми лишь ухмыльнулся и продолжил намывать грязный стакан, ничего не ответив на мое предложение.

Я встал со стула и поплелся в туалет, где непривычно было вдыхать запах чистящих средств, а не въедающуюся и пробирающую до костей рвоту. Скромное зеркало, дешевая кафельная раковина, две закрытых кабинки — весьма типичный набор для такого места. Зеркало отражало худого, длинного человека, с уставшим взглядом и скромными складками морщин вокруг глаз. Веснушки теснились на сухой коже, пытаясь выглянуть из-за ярко рыжих волнистых локонов, спадающих на лицо. Черная мешковатая одежда прятала отсутствие каких-либо мышц, свисая до колен. Раньше, мне всегда говорили, что яркий цвет волос, чистая кожа и добрая улыбка несли за собой несокрушимую энергию молодого организма. Но сейчас, глядя в зеркало, я и сам понимал — меньше сорока пяти не дашь.

А какие варианты у меня были? Оставаться жизнерадостным и беззаботным после того, что он сделал? Наслаждаться моментом и ни секунды не тратить на размышления о прошлом? Забыть про всю ту боль, пропитавшуюся в кровь за семь долгих изнуряющих лет? Я просто не мог… Не мог побороть себя, воспоминания и чувства… Приходилось бежать от них, причинять себе боль физически, лишь бы не ощущать эмоциональную.

Раня тело, наша внутренняя боль становится не такой уж и невыносимой. А после долгих лет самобичевания это перерастает в привычку, зависимость. Руки сами тянулись к ножу или лезвию в момент паники и отчаяния. Они продолжали работать, пока теплой крови, стекающей по коже, не становилось больше; пока бушующее чувство одиночество со временем не утихало и не становилось лучше.

Пускай, я был пьян, но не на столько, чтобы не справиться с небольшим, крохотным, но острым лезвием бритвы… Руки потянулись к краю черной толстовки, ткань приподнялась, и в отражении зеркала показался большой медицинский пластырь, наклеенный на том месте, где худая кожа вплотную прилегает к тазовой кости. Он впитал в себя утреннее кровопускание в порыве того же гнева, одолевавшего меня сейчас. Холодный металл коснулся кожи и тут же разрезал его пополам. Капельки крови превратились в небольшой поток, освобождающий от боли. Боль никогда не уходила, она была всегда. Слово вечный спутник на пути, гиперопекающий своей “заботой”. Несколько раз на дню мне приходилось прибегать к такому выходу, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние или притупить восприятие. И это помогало. Только ненадолго…

Кровь устремилась вниз и врезалась в стягивающую резинку нижнего белья. Пришлось Вытереть ее рукой, пока она не впиталась в мои трусы слишком быстро. Достав новый пластырь, я отодрал защитную пленку и наклеил его на место свежих порезов.

— Эш! Я закрываю бар! — Дверь в туалет резко открылась. Я рывком опустил край толстовки, включил воду и судорожно начал смывать следы «преступления». — Что случилось? С тобой все в порядке? — Спросил он в недоумении, глядя на утекающую в водосток кровь.

— Закрой дверь, Том! Я сейчас выйду! — Руки начали трястись, ноги — подкашиваться еще сильнее, чем раньше. Разум протрезвел за несколько секунд из-за страха. Всегда бы так — никакого похмелья.

Томми ушел, но оставил дверь приоткрытой. Его шаги и звон ключей раздавались эхом по всему бару, нагоняя больший страх на резко протрезвевший ум. Оставалось лишь надеяться, что он не начнет задавать лишних вопросов, чтобы услышать оправдание увиденному. Это сейчас было бы совсем некстати. Никто не должен знать о том, что творится внутри. До этого момента всегда удавалось скрывать проблемы под идеально отточенной маской, которую чаще всего небрежно срывал алкоголь. Он обрывал все возможные варианты отступления от ситуаций, касающихся моего состояния. К огромному несчастью, нажирался я на протяжении семи лет часто, из-за чего был не в силах играть очередную роль. Может, с алкоголем и стоит завязать, хотя бы полгода назад, но это уже вошло в привычку — каждый вечер уровень промилле повышался, порезов становилось еще больше, как и разрушающих изнутри мыслей в голове.

Я плеснул холодной водой прямо в лицо, и, не воспользовавшись бумажным полотенцем, вышел из туалета, оставив капельки освежающей воды на коже. Сердце отчаянно пыталось вырваться из грудной клетки, но сознание не переставало перебирать самые непонятные и странные отговорки, которые могли бы успокоить Томми, а самое главное — меня. Сложно поверить, но в последний раз я так переживал, когда охранник в небольшом магазине подозревал меня в краже, хотя я и не собирался ничего воровать. Просто не мог определиться, что же лучше взять: печенье с маком или с ванилью. В итоге тот мужчина чуть ли не в спину мне дышал, и пришлось выйти из магазина, так ничего и не купив.

Все тело Томми выглядело напряженным: широкие плечи опустились вниз; шея вжалась и укоротилась вдвое; руки лежали скрещенными на груди, и я прекрасно видел невероятно огромные плечелучевые мышцы, которые стали еще больше. Челюсть была напряжена на столько, что на висках выскочила вена. Его взгляд устремился в пол, и я не мог понять какие чувства он испытывал: напряжение из-за того, что мое пьяное тело отсрочивает закрытие смены или обеспокоенность моим состоянием и отсутствие каких-либо идей, как решить эту проблему. Его вид наводил еще больший страх. Нога вдруг начала отбивать странный ритм, а руки опустились и начали теребить толстую связку ключей от бара.

Я опустил голову, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом и, придерживаясь за свежую рану рукой вышел на улицу. Повреждение кожи быстро дало о себе знать, отражаясь на лице измученной миной. Не самый приятный процесс перехода ментальной боли в физическую, но один из действенных. В моей голове мысли постоянно крутились вокруг тех чувств, что разрушали изнутри. Возможно ли полное избавление от боли и, если да, то что поспособствует этому? Что нужно сделать, лишь бы не переживать постоянно события прошлого, когда ты был по-настоящему счастлив и мечтал, чтобы момент длился вечно?

Но единственный ответ, к которому я приходил каждый раз — смерть. Сколько раз не пытался убедить свой разум, что все однажды наладится, ответ никогда не менялся. Он звучал слишком громко, эгоистично и пафосно для такого слабого человека как я… Но если подумать — когда нет сознания, чувств, самого человека, то соответственно не будет и боли. Она не сможет разрушить то, что уже мертво. Разве это не выход? Думая о конце, в мое сознание незаметно закрадываются и пускают корни только два чувства: облегчение и страх. Нужно сделать лишь последний «рывок», и ты станешь человеком, который больше никогда не ощутит муки разрывающегося сердца и души, навсегда свободным от боли и разочарования. Никаких проблем. Никакой боли. Чем больше ты думаешь о смерти, тем более рациональными становятся твои доводы и мысли. Но с другой стороны… Где-то глубоко внутри меня затаился осколок надежды, иногда сверкающий тусклым светом и озаряющий только лучшие части сознания, за который я, хоть и слабо, но держался.

Почему каждый на этой чертовой Земле должен однажды столкнуться с невыносимой утратой и расставанием с важным для него человеком? Все мы страдаем из-за людей, кто внезапно врывается в нашу жизнь и так же резко из нее исчезает. Они втираются в доверие, дарят тебе повод для жизни и уходят, разбивая сердце… Кто давал им право портить чужие жизни? Разве это вообще гуманно?

Я вышел из паба и получил пощечину от ветра. Холодный поток завладел каплями воды на лице, сдувая их прочь. Он ворвался в легкие и вытеснил запах хлорки и алкоголя, которым воняло в баре. Впервые за долгое время я почувствовал, как же приятно наполнять легкие кислородом во время короткого отступления эмоциональной боли. Голова закинулась назад, и на глаза попалась слабо мерцающая звезда на темно-синем небе. Она встречала меня каждый раз, когда я выползал из бара в одиночку или в незнакомой компании, наблюдая за натянутой улыбкой и желанием сбежать от реальности. Именно эта звезда стала свидетелем нашей первой совместной вылазкой с Б., когда он косвенно намекнул, что я ему так же не безразличен, как он мне.

Я нехотя оторвал взгляд от неба и, с наполненным воспоминаниями мозгом, повернулся к Томми. Он уже прятал связку ключей в карман своего красного бомбера и пристально смотрел на меня. Должен сказать, что выглядел он весьма странно: прикид подходил больше подростку, у которого бурлили страсть и непреодолимое желание, чем двадцативосьмилетнему парню, закончившему медицинский университет, но продолживший вести семейный бизнес, вместо блестящей карьеры врача. Мы встретились взглядами, и я резко отдернул свой, уставившись обратно в небо, где к своему удивлению, что к той одинокой звезде присоединилась еще одна, довольно отчетливая и яркая звезда.

— Сегодня на небосводе две звезды.

Слова прозвучали очень тихо, и я не был до конца уверен, что Томми их услышал. Однако, я заметил краем глаза, как он поднял глаза и начал искать рывками звездную пару. Пока его внимание было приковано к небосводу, я сделал шаг вперед и, ускорив темп, направился к концу улицы, которую освещал тусклый старый фонарь частного дома.

— Эш! Куда ты собрался? — Его голос разрушил тишину в воздухе, но я не остановился. Просто продолжал идти, не оборачиваясь.

— Не задавай глупых вопросов, Том! Я свободный человек! Могу идти куда захочу и не давать никому подробных отчетов о своих передвижениях!

Я удивился своему ответу. Что со мной случилось такого, что после пяти стаканов пива, я смог выпалить такое?! Пускай, четвертый десяток подкрадывался к моей спине, но еще ни разу в жизни изо рта не вырывалось подобное. Странно, что мои ноги все еще слушались меня, хотя и несли тело в неизвестном направлении, но все же — они хорошо справлялись со своей задачей. Ох, Томми! Почему ты задаешь глупые вопросы вместо того, чтобы просто отправиться домой? С чего бы тебе волноваться или нервничать? Если бы такое произошло в моем баре, то я бы испытывал злость, а не желание узнать о внутреннем состоянии человека. У каждого из нас слишком много собственных проблем, чтобы обращать внимание на чужое горе, но ты… Либо ты слишком правильный и сердобольный человек, либо с тобой что-то определенно не так. Это поражает и пугает одновременно.

Волосы начали вальсировать в порывах ветра, падая на глаза и закрывая вид темной улицы. Держу пари, что со стороны они напоминали рыжую пружинку, которую некто прижал и резко отпустил. Из-за них, мне пришлось довериться ногам и идти вслепую, молясь, чтобы не упасть на мокрый от недавнего дождя асфальт. До ушей доносились звуки проезжающих мимо машин, разговаривающих людей вокруг. В такие моменты в моей груди всегда бурлило чувство ненависти и злости к обстоятельствам, мешающим просто идти и знать направление, ощущать чувство безопасности. Окружающие все время наводили на меня чувство страха и безысходности. Еще… Они почти всегда смеялись. Что может быть веселого и забавного в таком скучном мире? Сколько бы тренера личностного роста не твердили о легкости «приручения» своих чувств и эмоций, они никогда не сказали бы вам о том, что сам мозг терпеть не может неопределенность. Мозг приручить невозможно, поэтому коучи продолжают заливать беспонтовую чушь в наши уши, получая при этом очень много денег.

В один момент я услышал позади громкий, нагло врывающийся в сознание, словно сигнал тревоги и бедствия, автомобильный гудок, а через секунду разбился мой когда-то самый крепкий пузырек невыносимой боли. Он начал обволакивать своей тягучей жидкостью каждую мышцу тела, превращая существование в ад наяву.

Last dance with a devil

Веки разомкнулись с огромным трудом. Я обнаружил перед собой спящего на диване Томми, скрюченное тело которого наглядно демонстрировало всю некомфортабельность этого спального места. Вероятно, спина будет болеть несколько дней, а может и больше. Его рука пряталась под лицом, представляя миру немного пухлые и розовые щеки. В таком положении Томми напоминал ребенка, так и не дождавшегося пробуждения и уснувшего в палате рядом с койкой тяжелобольного родителя.

Мое тело занимало просторную двуспальную кровать с удобным и, скорее всего ортопедическим матрасом и подушками. Аромат персика, исходивший от белого, идеально чистого постельного белья одурманивал сознание, маня его за собой в страну наслаждения и радости. Правда, жаль, что это продлилось недолго — при первой же попытке пошевелиться, мое тело сковало невыносимой болью. Пальцы медленно сжали одеяло и аккуратно потянули его в сторону. В момент, к боли, мешающей жить присоединились страх и общее непонимание причины, почему мое тело перебинтовано, а из-под повязки ужасающе выползают ало-синие кровоподтеки.

На месте медицинского пластыря теперь красовался новый бинт, замотанный, по всей вероятности, Томми, а кровоподтеки, ползли от грудной клетки к коленям. На внутренней стенке сознания память сразу же начала транслировать короткие отрывки из вчерашнего вечера. Звездная пара, короткий разговор с Томми возле бара, спутанные волосы на лице, оглушительный гудок и разливающаяся по всему телу парализующая боль. Моя память не была способна на что-то большее, поэтому оставался лишь один вариант — узнать все подробности у хозяина квартиры, чью кровать нагло заняло мое тощее тело.

— Как ты себя чувствуешь? — Я резко повернул голову в сторону. Томми зевнул и поднялся с дивана.

— Что… Что, черт возьми, произошло?! — Вместе с этим вопросом из глотки невольно вырвался жалобный стон.

— Жить будешь, не вопи. — Он протянул мне руку. — Поднимайся, посмотрим на общее состояние.

— Ты у нас теперь травматолог? — Спросил я, аккуратно поднимаясь с кровати. — Ты же знаешь, что я медицинский заканчивал?

— Если бы ты меньше трещал о себе, — Рука Томми пришла мне на помощь. — когда напиваешься и внимательнее бы слушал других, то таких вопросов у тебя не возникало бы. — Он посмотрел укоризненным взглядом, а его слова смогли воспламенить внутри давно забытое чувство стыда. — Я тоже заканчивал медицинский. И, кстати, не так давно выпустился!

— Что же ты забыл в том гнилом баре? — Еле выговорил я.

— Тот гнилой бар — семейное дело. У нас по стране семнадцать точек. А продавать намного легче, чем лечить. — Он скрестил руки на груди и пошел в ванную.

Я осмотрелся и понял, что находились мы в минималистичной, скромной студии средних размеров. Относительно просторная кухня, обеденный стол у окна, на котором стояла плетеная корзина с фруктами. Кровать, где я спал, стояла напротив дивана. Их разделял журнальный столик из дерева и эпоксидной смолы. Он больше напоминал миниатюрную фиолетовую волну на ножках с кипой художественных и медицинских книг и открытым, но выключенным ноутбуком. Вся мебель, посуда, обои, настенная плитка и пол в этой студии, если не считать столика, были идеально белого цвета. Без единого пятнышка. Я будто вновь оказался в предварительно вылизанной медсестрами операционной. Просто поразительно…

— Может, ты все-таки расскажешь, — Я сел обратно на кровать и продолжил. — что вчера произошло? И почему я спал в твоей кровати, а не на больничной койке? — Томми вышел из ванной, обтирая мокрые волосы белым полотенцем. — У тебя все в этой студии белое?

— Ноутбук, — Он указал пальцем на журнальный столик. — Ноутбук серебряный. В общем и целом, ты нажрался по самое не балуй, пытался сбежать от меня, хоть я и не преследовал. — Его лицо изобразило удивление. — Ах, да! Еще тебя сбила машина.

— Спасибо, Шерлок!

— Если ты хочешь услышать полную историю, может, тогда и перебивать не будешь? Ладно. Из-за того, что на улице вчера было очень темно, а ты — невероятно пьян, ноги вынесли твое тело прямо на проезжую часть. — Томми издал короткий смешок, будто бы это казалось забавным или удивительным. — Большого потока машин не было, но, все-таки, одному бедолаге не повезло. Водитель не успел вовремя затормозить, потому что его тойота уже старая, а колодки время от времени шалят. — Томми пошел на кухню и начал делать кофе. Я же продолжал сидеть на кровати и, не отрываясь, слушал его. — Я побежал сразу, как только увидел, что ты отлетел на несколько метров вперед и целовался с асфальтом. Дедуля тоже выбежал из машины, очень сильно распереживался, да так, что ему следовало бы вызвать скорую, а не тебе. Переломов я не нащупал, поэтому и не стал никуда звонить. Только лишние проблемы, Эш. Ты немного повопил, а потом весь алкоголь, выпитый за вечер, начал выходить из организма. Боже! Ни разу не видел столько рвоты…

— Только не говори, что я отрубился в собственной блевотине! — Томми поставил на обеденный столик кружку кофе и снова занял свое место, указывая на соседний стул.

— Тебе не привыкать. — На его лице появилась усмшка и отвращение одновременно. — Когда ты отрубился, мужчина помог мне затащить тебя в машину, привез нас сюда. Мы затащили тебя в ванную, отмыли и уложили в кровать.

— Отмыли? — Спросил я, добравшись до стола.

— Ты думаешь, я бы позволил тебе запачкать только что постиранные простыни? Ну уж нет!

— Боже… — Я закрыл глаза и начал массировать виски. — Какой стыд…

— Перед тем, как распрощаться с мужчиной, я объяснил ему, что тебе нужны будут средства на восстановление.

— Что? — Голова машинально поднялась.

— Он перевел мне семь тысяч на карту, но их ты получишь только в виде оплаченных сеансов у хорошего психотерапевта.

— Какого черта, Томми?

— Какого черта?! Это я должен спрашивать у тебя, Эш! “Какого черта?” — Начал пародировать он, качая головой в разные стороны. — Что вообще творится с тобой, пьянь ты малолетняя? — Томми очень сильно завелся, начал махать руками и в целом активно жестикулировать. В общем, начал меня очень сильно пугать.

— Мне тридцать пять! — Выпалил я в отчаянии.

— Да плевать мне, сколько написано в твоем паспорте! Пока ты режешь себя из-за несчастной любви, одержимости или чего там еще, ты будешь не умнее тех малолеток на улице, которые забивают на учебу и считают, что депрессия — это круто и модно! Ты не такой тупой, как они!

— Это даже не твое дело, Том. — Боль в мышцах медленно угасала под приливом волны разрушительной энергии ярости в груди. Какое ему вообще дело до моей жизни?! В конце концов я взрослый человек! Чтобы не вымещать злость на Томми, я встал с серьезным намерением покинуть эту квартиру. — Где моя одежда?! — Спросил я, осознав, что мое тело прикрыто лишь трусами и бинтом.

— В ванной. — Рука Томми вильнула вправо и опустилась обратно.

Встав, я взял свой телефон с журнального столика и пошел в ванную комнату. Постиранные черные вещи свисали над ванной и теперь пахли так же, как и постельное белье Томми. Нежный запах персика обволакивал и завладевал каждой ворсинкой на черной толстовке, передавая одежде очень странное, но неожиданно приятное и одновременно пугающее ощущение нужности другому человеку. Гнев резко сменился на непонимание и невероятное количество мыслей в голове.

Почему он не оставил меня на проезжей части захлебываться своей рвотой? У него точно было бы меньше проблем. Все же, мы меркантильные и эгоистичные животные, а каждые взаимоотношения завязаны на выгоде. Пока тебе удобно общаться со знакомым, товарищем, другом или начальником, пока это приносит выгоду тебе или другому человеку, отношения будут существовать и идти на лад. Постоянные “поглаживания”, как их называл Эрик Берн, без которых не может обойтись ни один человек. Но в этих отношениях не было и не будет никакой выгоды. Я не смогу стать его другом, любовником или же просто нормальным собеседником. Но, даже если это и произойдет, то очень быстро и закончится. Тогда есть ли вообще смысл что-то пробовать, выстраивать и развивать?

Вероятно, нужно сказать пару слов о том, каким человеком был Томми. Наши с ним истории оказались немного похожи: оба переехали перед поступлением в столицу, подали заявление в один и тот же университет, а его отец, так же, как и мой работал долгие годы врачом. После успешного выпуска Томми ударился в процветающий бизнес дедушки и не вылезал из него в течении двух лет. Они открыли несколько новых точек по всему городу, и внук неожиданно стал добровольцем на одну из появившихся вакансий. Возможно, Томми пришлось привыкать к большому количеству пьяных людей, которые изливали ему все проблемы, навалившиеся на их бренные души за последние пять лет. Скажу вам честно — это не легкий труд. Но Томми всегда встречал своих посетителей с улыбкой, пускай, они не оставляли после себя лучшее впечатление.

Холодная вода вырвалась из крана, я ополоснул заспанное, опухшее и покрасневшее от поцелуя асфальта лицо. Маленький кулон в виде наконечника стрелы на красной цепи лежал на кафельной раковине, он терпеливо ждал своего хозяина с прошлой ночи. Я надел его и спрятал под одежду. Моя рука прижала его к коже, пока в голове крутились одновременно самые приятные и нелюбимые воспоминания, связанные с ним… Порывшись в карманах, мне не удалось найти ключи от дома, в котором жил вместе с отцом. В груди начало расти чувство беспокойства — из-за этой потери мне придется ехать в клинику, где работает отец и шокировать его своим внешним видом.

— Ты видел мои ключи? — Спросил я у Томми, выйдя из ванны.

— Нет. С тобой был только телефон и бумажник. — Он взял серую визитницу, лежащую на журнальном столике и бросил ее мне в руки.

— Ага. — Мы, наверное, стояли минуту в неловком молчании, пока Томми не ушел на балкон и не закурил. — Ариведерчи. — Сказал я, закрывая за собой дверь. Бьюсь о столб, что меня уже не слышали.

«У тебя есть запасной комплект ключей?» — Написал я отцу, стоя в прохладном подъезде.

«Да. Ты свои опять потерял?» — Пришел ответ через минуту.

«Думаю, просто оставил дома. Скоро приеду»

За восемнадцать лет я обошел столицу зеленого острова почти вдоль и поперек, “путешествуя” как на машине, велосипеде, так и на своих двух. Мне удалось исследовать как все центральные с достопримечательностями и невысокими красивыми зданиями, так и дворовые узкие улочки с выложенной вместо асфальта брусчаткой. Ничего не стоило хорошо ориентироваться в центральном районе Дублина, а в отдаленных уже приходилось прибегать к помощи навигатора.

Здесь же предо мной открылся «прекрасный» и совсем не знакомый вид на многоэтажные офисные здания с панорамными окнами. В каждом из них я мог разглядеть абсолютно одинаковые столы с компьютерами и бизнесменов, чьих костюм очень плохо скрывает результат сидячего образа жизни. Они сидели со скрюченными спинами, смотрели в монитор ноутбука или компьютера и что-то яростно печатали на клавиатуре.

Заказав машину до больницы, где работал отец, я приготовился к небольшому ожиданию. Времени было достаточно, чтобы выкурить одну сигарету. Рука нащупала в кармане помятую пачку Winston’а; медленно покрутив ее и вытащив сигарету, пальцы застыли, пока в голове крутилась ужасающая картина. На задворках разума сразу же всплыло отражение болезненно выглядящего тела в зеркале, и к горлу немедля подступила тошнота. Я выкинул пачку в ближайшую урну для мусора и поднял голову наверх. Томми все еще стоял на балконе, смотря вниз, на меня. Его задумчивый и обеспокоенный взгляд заставил ощутить неприятный холод, бегающий от поясницы к затылку.

Вы когда-нибудь видели осуждающий взгляд человека? Не такой, после которого хочется врезать смотрящему, потому что это лишь ваше дело, а тот, после которого вам хочется провалиться сквозь землю, холить и лелеять человека, лишь бы он сменил унижение на принятие? Если нет, то поздравляю — вы еще не ощутили всю ту боль непринятия и разочарования в глазах другого.

Сзади послышался звук подъезжающей машины, и мне пришлось разорвать зрительный контакт. Серебристый Volkswagen резко остановился чуть ли не впритык к моему телу. Сверив номера в приложении, я подошел к пассажирской двери и с огромным трудом забрался в салон. Водитель очень сухо поздоровался и резко тронулся с места. Вероятно, придется ему накинуть чаевых сверху, чтобы он больше улыбался. Я повернул голову к удаляющемуся дому, в надежде еще раз увидеть Томми, но обнаружил лишь медленно поднимающийся дым, от затушенной сигареты в пепельнице и пустой незастекленный балкон.

После нескольких поворотов, машина выехала на главную улицу, где было легче понять текущее местоположение. Оказывается, Томми снимал квартиру в довольно старом, но хорошо сохранившемся за сотню лет доме, рядом с которым решили построить как минимум десяток небоскребов для ведущей компании по добычи газа и нефти в стране. И, если я не ошибаюсь, компания даже хотела купить этот дом, чтобы снести его и возвести в небо еще одну безвкусную стеклянную башню, напоминающую конструктор лего. Но власти города не позволили им осуществить задуманное, потому что они всегда охраняли культурные наследия своей страны. Очень странно, что они не охраняют своих жителей от такого многоэтажного ужаса, как комплекс офисных зданий. Им стоило бы пересмотреть все свои приоритеты.

Через семь минут я стоял в центральном районе Дублина у главного входа в частную клинику, где работал мой отец. Относительно скромное, без лишних изяществ режущих глаза, но соответствующее своему статусу здание в четыре этажа смогло вместить в себя лучших из лучших докторов. Отец занимал должность хирурга и чаще проводил свои вечера в холодной операционной, нежели в уютных четырех стенах нашего дома, со мной. Из него вышел отличный врач, а вот над отцовством еще стоило бы поработать… Но, отчасти, ему удалось справиться и с этим делом — он ведь смог воспитать хоть и неуравновешенного и душевно больного, но все же весьма образованного и интеллигентного человека, разумеется, если не считать мое девиантное поведение.

Я отучился в Тринити колледже на медицинском факультете, и проходил практику в этой частной клинике. Мне предоставлялась отличная возможность наблюдать за работой врачей и практиковаться в отличных условиях, нежели в государственной больнице, где большая часть врачей прописывает пациентам препараты, основанные не на реальном устранении симптомов, а на плацебо с огромным и нелицеприятным букетом побочных эффектов. На первом курсе каждый день после лекций в университете я забегал сюда, чтобы обсудить интересные случаи под чашечку горячего чая. Самое забавное заключалось в том, что засиживался я у онколога, а в его деле — все случаи, хоть и страшные, но интересные. Только представьте, сколько можно откопать информации у опытного в своей сфере врача, который проработал как минимум пятнадцать лет в клиниках высшего уровня.

— Эш, привет! Я так давно тебя здесь не видела! Как твои дела? — В регистратуре меня встретила пожилая добродушная женщина, с которой мы нашли общий язык с первого знакомства, лет пятнадцать назад.

— Привет, Тэсс! — Я искренне улыбнулся и пожалел, что не почистил нормально зубы, не привел себя в порядок. — Все отлично, только упал вчера, теперь выгляжу ужасно, словно с уличных боев вернулся… Вы то как?

— Первое правило бойцовского клуба — не рассказывать — Она подмигнула и продолжила. — о бойцовском клубе — Парировала Тэсс, цитируя самое популярное произведение Чака Паланика. — Все отлично! Не жалуюсь. — На ее лице повисла самая откровенная улыбка, которую мне только приходилось встречать.

— Как там отец? Занят сейчас? — Спросил я, указывая пальцем на информационное табло.

— У него… — Ее взгляд упал на наручные часы,

которые она носила не на левой, а на правой руке. — через полчаса операция, так что у тебя есть время, пока медсестры готовят операционную.

— Тогда я побежал.

Поднявшись на лифте на четвертый этаж, стены которого переливались лазурным оттенком, я прошел к кабинету отца, постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, открыл её. Он стоял у окна и смотрел на красивое, безоблачное небо, а на удобном стуле, где обычно сидят пациенты, расположился мужчина средних лет. Его халат настолько плотно прилегал к телу, что мне удалось увидеть хорошо развитые мышцы на руках, ногах, да и вообще по всему телу. Он будто бы состоял только из огромных мышц. Я знал, что в клинике есть скромный спортзал, и, видимо, мужчина, смотрящий на меня выжидающим взглядом, был завсегдатаем этого места. Его взгляд обрушился на мое тело и прогулялся по нему снизу вверх, остановившись на лице, отчего стало неловко. Отец неспешно оторвал глаза от неба и, наконец, повернулся ко мне.

— Боже, Эш! Что с тобой случилось? Выглядишь так, будто тебя трижды переехала машина — Он подошел слишком близко, поднял руки и, поворачивая мою голову за подбородок в разные стороны, оценивал зло полученные ало-синие последствия прошлой ночи.

— Ты почти прав. — Вырвалось из моих уст, пока я рассматривал белый потолок. — Я расскажу тебе обо всем дома, это очень длинная история. — Отец отошел от меня и повернулся к мужчине, сидевшему на стуле.

— Познакомься, это Джон, — Тот поднялся и с доброжелательным видом пожал мне руку, — он наш новый психотерапевт. Присоединился к команде после долгих, му-у-уторных уговоров… Сегодня еще должен зайти Брэд. Что-то там по делам университета. — Мои глаза машинально опустились, видимо, ища поддержки у пола. А наконечник на груди стал невыносимо тяжелым и заставлял тело складываться еще больше, прожигая сталью кожу на груди. Джон поднялся и протянул мне руку.

— Приятно познакомиться, молодой человек. Ладно, Гарри, я пойду к себе, не буду вам мешать. — Мне пришлось натянуть улыбку и держать ее до тех пор, пока Джон не вышел из кабинета.

— Мы с ним вместе учились, — Лицо отца сияло от счастья, видимо этот человек и вправду хорош в своем деле. — Думаю, он тебе понравится. — Сказал он с огромной улыбкой на лице.

— Сомневаюсь. — Отрезал я.

Он подошел к шкафу, стоящему у окна и, порывшись в черном, сшитом на заказ пиджаке, достал большую связку ключей. Она всегда очень громко гремела, если отцу приходилось куда-то бежать или же когда эта груда падала на пол.

— Постарайся не забывать свой комплект дома, я не всегда буду свободен, Эш. — Он протянул мне связку после того, как снял с нее несколько ключей от кабинетов.

— Хорошо, пап, спасибо. — Я положил их в карман брюк и медленно занял еще не остывший стул. — У тебя операция сейчас по плану?

— Да, ничего сложного. В операционной пока что готовятся, но мне надо забежать еще кое-куда по пути.

— Понятно, тогда не буду отвлекать. — Сказал я, поднявшись. — До встречи дома.

Его слегка печальный взгляд ненадолго задержался на побитом асфальтом лице, после чего он улыбнулся, а я вышел из кабинета, направляясь обратно к лифту. Мой слух уловил два спорящих между собой голоса вдалеке. И, к моему большому сожалению и к смерти надежды на нормальное существование без неловких встреч, один из этих голосов принадлежал Джону. В голове даже появилась мысль спуститься по лестнице, всего лишь четыре этажа… Но жалость к мышцам и самому себе одержала верх над нежеланием общаться с этим человеком, и я, не останавливаясь, пошел дальше.

За углом лицом ко мне стоял Джон, уже снизив громкость своего голоса и перейдя на общепринятую манеру общения. Его глаза снова окинули мое побитое тело, а уголок его рта слегка приподнялся

— Что же вы на лифте катаетесь? Организм молодой, а в клинике всего четыре этажа.

— Встречный вопрос, Джон. — Он усмехнулся и скрестил руки на груди. Двери лифта открылись, и мы зашли втроем в просторный куб с зеркалами, создающими иллюзию бесконечных реальностей.

— Машина сбила? — Его громадная фигура стояла позади меня, но наши глаза встретились в отражении зеркала.

— И как это вы догадались? — Джон еще раз усмехнулся и переглянулся с неврологом, будто бы мысленно говоря ему: «Ты посмотри какой “дерзкий”!»

Двери лифта открылись, и ноги понесли тело к главному выходу. Пройдя стойку регистрации и наспех попрощавшись с Тэсс, я вышел из клиники и набрал в легкие как можно больше свежего воздуха. По всему телу побежали резкие пульсации, которые заставили согнуться меня пополам. Когда ветер начал обволакивать скрюченную инстанцию, я поднял голову и повернул ее в сторону входа. Джон рассматривал информационное табло с фамилиями врачей, после чего повернулся ко мне и слабо кивнул.

Из-за этого едва заметного жеста вся тревога, которая только могла быть во мне, возросла в тысячу раз, будто бы существовала реальная угроза. Но это всего лишь человек… Человек, способный поместить меня в психиатрическое отделение, порушить все планы на жизнь и внедриться в нее так, что именно от этого человека мое ментальное состояние и будет зависеть. Новой зависимости мне не хватало…

Конечно, в мою глупую и полупустую голову несколько раз приходили мысли о том, что стоило бы записаться на консультации к хорошему психотерапевту, чтобы тот помог улучшить мое состояние и подчистить разум от большого количества мусора в нем. Но проблема состояла лишь в том, что в последний раз, когда я позволил себе полностью довериться кому-то и впустить его в свой внутренний мир, все это как раз и разрушило систему стойкости, уверенности и желания жить, строившеюся долгие годы. Как же мне удалось забраться в глубокую задницу, спросите вы? А никак. Самое смешное, что я не прикладывал для этого никаких усилий. Совершенно никаких.

Несмотря на то, что родители развелись, когда мне только-только стукнуло восемь лет, я рос относительно счастливым ребенком. Еда, одежда, хороший дом, и образование дали хороший толчок и настоящий шанс стать примерным и счастливым человеком. Отец был моим идеалом с первых осознанных дней. Он читал книги перед сном, гулял в парках, показывал другие страны и уделял мне все свое свободное время. Но из-за большого количества рабочих часов этого времени было недостаточно, чтобы привить мне абсолютное доверие к этому человеку. По крайней мере, для маленького ребенка. Иногда ему приходилось оставаться на работе допоздна. А я ждал. Всегда ждал, когда он приедет домой, опустится на жесткий, неудобный диван и заснет прямо в одежде, потому что ему не хватит сил даже подняться в свою комнату. Образ уставшего и спящего отца после тяжелой, но успешной операции навсегда укоренился в моем сознании. Я хотел спасать жизни и помогать людям так же, как он. Успешно отучился, прошел интернатуру, ординатуру даже проработал год в клинике у отца под боком, но ушел в запой и депрессию, не справившись со всем навалившимся грузом.

Пока я стоял перед главным входом, облака резко заполонили небосвод и на землю начали капать сначала скромные, а после огромные капли дождя. Мой взгляд не отрывался от Джона, пока справа от него не прошел к выходу Брэд. Надо было уходить сразу и не останавливать ни на секунду…

— Мало того, что ты похож на труп, хочешь еще и простыть? — Спросил он с очень серьезным видом. — Пошли в машину. — Брэд резко схватил меня за шиворот и потащил к парковке.

— Какого черта?! Эй! — Выкрикнул я, когда вырвался. — Что ты творишь вообще? — Боль снова окутала все мое тело, мешая нормально двигаться.

— Хочешь добираться до дома пешком? Двенадцать километров? — Он отпустил толстовку и толкнул меня в сторону дороги. — Валяй! — Я видел, как в его глазах появляется злость от моего неповиновения.

Капли дождя скатывались по темным волосам прямо на лицо, смывая все воспоминания в моем сознании о нем. Внутри шкатулки, которую я бережно охранял и открывал каждый день, сохранились лишь пыльные моменты чистых, наполненных энергией глаз, настолько притягательной энергии, от которой сложно отвести взгляд и просто забыть. Сейчас же предо мной “красовались” смешанные оттенки злобы, отчаяния и безнадежности, окруженные морщинами и тусклой атмосферой горя.

Забравшись наспех в машину, я смотрел, как Брэд спешно обходит ее спереди, пока дождь превращает его черную одежду в подобие старой половой тряпки. Громкие звуки падающих каплей на лобовое стекло ухудшали атмосферу, создавая иллюзию дешевой драмы, вышедшей на экраны и ставшей хитом сезона.

— Ну, привет. — Сказал Брэд, после того, как забрался в салон, глядя на меня с ухмылкой. Уж она точно не изменилась за эти невыносимо долгие годы.

Все проблемы, которые уничтожали сознание, начались именно с него. Брэд… Слон в посудной лавке, перебивший все самые дорогие тарелки и сервизы. Лживый подонок, из-за которого сейчас мне приходится собирать по крупицам разрушенный вдребезги мир. Ты счастлив? О да, держу пари, тебе это очень нравилось! Смотреть, как я меняюсь из-за твоего влияния, перенимаю манеры, черты личности и характер мыслей! Почему ты решил воспользоваться именно моей хрупкой натурой, которая не могла устоять перед таким величественным, редким экземпляром человека как ты!?

The Death’s name

Само собой, не получится обойтись без настолько полного описания этого человека, насколько я вообще способен. Парочкой строк не отделаться — здесь потребуется три тома, как минимум. Но все же постараюсь не перегибать палку — времени не так много.

Начало последнего учебного года ворвалось в мою жизнь слишком резко. Я не был готов переключаться одинокого, но комфортного непрерывающегося пребывания в своей комнате или на окраине города на чаще всего скучные лекции лишь потому, что преподаватели, видимо, не очень уж и любили свою работу. Их речь утомляла больше, чем редкие наставления отца. Они не уважали ни себя, ни студентов, которые ходят в этот университет, чтобы получить реальные и полезные для их будущей работы знания. Поэтому, мысли мои всегда витали либо в зачуханном парке на окраине города, либо в клинике, где работал отец. Временами он заменял болеющих преподавателей или тратил остатки своих сил на отдельные дисциплины. На его лекциях всегда была стопроцентная посещаемость, отсутствовали пустые взгляды, спящие студенты. В стенах этого заведения каждый учащийся любил его. И не удивительно… Когда у тебя есть огромный опыт, умение объяснять материал и уважение к другим людям, то тебя будут встречать с распростертыми объятиями в любом месте на планете. Отец это прекрасно понимал и пользовался в полном объеме.

Новые дисциплины, первогодки с напуганными, бегающими по листу с номерами аудиторий, где будут проходить лекции, вверх вниз глазами, давно надоевшие преподаватели и их сухая манера общения — все это обсуждалось в общем чате, где студенты с потока активно принимали участие. Молодые и красивые девчонки любили строчить по тысяче сообщений, распуская слухи о пополнении педагогического состава. Каждый год приходили новые, совсем зеленые в преподавании люди и, не справляясь со своей работой, писали заявление об увольнении к концу учебного года. Думаю, после ухода они становились чуть ли не самыми счастливыми людьми на планете. Что может быть хуже для полного энергией и желанием жить человека, чем работа в университете, где студенты больше похожи на самых трудных и невыносимых подростков?

Самым частым объектом обсуждения, запомнившийся мне с самого начала, стал мужчина ненамного старше меня. Готов поспорить, каждая ожидала увидеть в нем красавчика, сошедшего с красной дорожки модного показа. Забавно было наблюдать, как даже самая непритягательная девушка с потока окунулась с головой в спор по поводу внешности нового преподавателя фармакологии. Она утверждала, что ее дед — директор института, упомянул молодого и выдающегося мужчину, на семейном ужине. Видимо, тот несчастный и правда не понимал, что его ждет…

Пока девочки предавались утопичным мечтам о романе с каким-нибудь горячим первогодкой или старым, но солидным преподом, в число которых входил даже мой отец, парни соревновались в количестве интересных историй, набранных за два месяца. Днем они посещали культурные центры, выставки и музеи, а ночью развлекались в дорогих барах или элитных ресторанах. Они могли себе позволить кидаться деньгами направо и налево, пока отцы пахали в частных клиниках, спасая других людей.

Конец ознакомительного фрагмента.