Свенельд. Зов валькирий

Елизавета Дворецкая, 2022

Перед большим походом в сарацинские страны Олав конунг из Хольмгарда приглашает воинов со всех концов света. Собирая зимой дань с племени меря, Свенельд сын Альмунда созывает охотников под ратные стяги. Среди мери есть желающие отправиться за добычей и славой в богатые серебром и шелком восточные земли, но этому решительно противится Кастан – жена мерянского князя Тойсара, умеющая колдовством подчинять себе волю и мужа, и недругов. Ей должна помогать ее дочь, красавица Илетай, лучшая невеста Мерямаа. Однако даже мудрая Кастан не знает всех желаний своей дочери. По собственной воле выбрав жениха, лесная валькирия Илетай готова бежать из дома. Теперь только от отваги и удачи Свенельда зависит, породнится ли Тойсар с русами и поможет ли собрать войско, способное пройтись ураганом по берегам далекого Хазарского моря…

Глава 3

Полтора месяца спустя после отъезда из Хольмгарда обоз сборщиков дани приближался к сердцу Мереланда — Мерямаа, как ее называли сами жители.

— Сегодня к вечеру будем в Бьюрланде, — сказал Свенельд в затылок младшего брата утром.

Из-под вотолы только затылок и торчал, да и тот укутанный в шерстяной худ. Разбудил Свенельда легкий шум у очага — сторож подбрасывал дров. Боргар, старший над дружиной, Свенельд, Велерад и двое других десятских — рус Гунни и свей Тьяльвар — занимали лучшие места на широкой лежанке, возле очага. Отроки по очереди всю ночь поддерживали огонь. Очаг не печь — как огонь угас, так он и остыл. Но в погостах вместо печей были устроены очаги, по северному обычаю поднятые над полом, в земляном коробе, обложенном по сторонам деревом, а сверху камнем. Главное, чтобы местные смерды запасли по-настоящему сухие дрова, иначе от дыма невозможно будет находиться в доме и тем более в нем спать; при сухих же дровах, умело сложенных, огонь горел почти без дыма, освещая широкое помещение с лежанками в два яруса с обеих сторон, и довольно быстро прогревал воздух. Над очагом вешали большой котел или жарили на вертелах подстреленную по дороге дичь: в печи на такую толпу каши не сваришь. В эти края по зимам ходила немалая дружина — человек по сто, а дать пристанище такому числу людей, лошадей, саней и разных товаров ни одна словенская или меренская весь была не способна. Поэтому еще при Тородде, который приходился Олаву дедом и первым обложил мерен постоянной данью, вдоль пути объезда были выстроены особые дворы-погосты. Весь год они стояли пустыми и были обитаемы лишь несколько дней, но здесь можно было обогреться, приготовить еду и поспать в тепле и безопасности. И один из главных страхов всякого участника объезда был — дойти вечером до конца перехода и обнаружить погост сгоревшим… А случалось, что и медведь, выломав дверь и натащив веток, с осени заваливался в спячку в углу, и тогда между людьми и зверем происходил настоящий бой за пристанище.

— Уже вставать? — пробурчал Велерад сквозь дрему.

— Да нет! Спи еще. Я говорю, сегодня в Бьюрланде будем к вечеру — сразу велю баню топить. А то завшивеешь тут совсем.

— Отогреемся… — пробормотал Велерад и натянул на голову сбившийся за ночь плащ, которым укрывался поверх кожуха. — Бобры, поди, уже пляшут от радости…

Хоть огонь и поддерживали всю ночь, а в доме, промороженном за зиму, жарко вовсе не было. Но и такой отдых казался счастьем усталым людям, вынужденным весь день сидеть в седле или идти рядом с санями — по снегу, по льду, снабдив обувь ледоходными шипами, чтобы не скользить там, где ветра сдули снег с поверхности рек.

Под началом Боргара находилось три десятка хирдманов и почти столько же словен, нанятых в конюхи и обозные. Еще десятка три составляли купцы со своими людьми — варяги и словене. Везли немало разных товаров: оловянные, медные, бронзовые слитки, хорошее железо из Свеаланда, изделия хольмгардских кузнецов — топоры, ножи, серпы, сошники, наконечники копий, льняное полотно из Хольмгарда и тонкие шерстяные ткани заморской работы. Сначала обоз двигался по реке Мсте, где жили словене, — от погоста к погосту, от одной волости до другой. За день проходили верст по тридцать, если везло с погодой. Заметив обоз на реке, старейшины волости и посылали в погост условленное количество припасов — зерна, рыбы, мяса. Сена для лошадей и дрова для очага полагалось с лета запасти и оставить поблизости. Потом собирались туда и сами. Варяги расспрашивали, хорош ли был урожай, как водится скотина, не случилось ли каких бед, сколько сыграли свадеб и как изменилось число «дымов». Оставляли часть привезенного товара, но с собой пока ничего не брали: возвращаться предстояло тоже через Мсту, так не везти же все добро туда и обратно. В иных местах кто-то из купцов оставался торговать, в ожидании пока обоз пойдет назад и подберет, поэтому ближе к Мерямаа число саней несколько уменьшилось.

В верховьях Мсты словенские поселения и жальники с высокими округлыми могилами заканчивались. Пройдя через заросший лесом край болот и озер — летом здесь было не пройти, и лишь зимой заходили ловцы, — обоз вышел на Меренскую реку^[14]. Народ, что жил здесь, отчасти был схож с весью, но говорил уже иным языком. Меренскую реку варяги освоили очень давно, поколений пять-шесть назад. Еще до того как род Олава утвердился в Хольмгарде, они из Ладоги пробирались на северо-восток в поисках мехов, которые ценились далеко на западе, в землях саксов и франков. Выходцы из восточного Свеаланда называли себя «ротс-карлар», что значит «жители проливов»; чудь на своем языке называла их «ротси». Здесь они основали несколько поселений. С местными мерен у них отношения складывались мирно, пришельцы привозили с собой жен из заморья, а иные женились на здешних. В этих лесах для ловкого человека был неисчерпаемый источник богатства: обилие куницы, бобра, лисы, зайца, белки, барсука. Еще первые варяги прозвали эту местность Бьюрланд — Страна Бобров, а ее исконных жителей между собой в шутку именовали «бобрами». Но и те, если слышали, то не обижались — иные роды считали бобра своим предком и даже в могилы клали лапу медведя или бобра, сделанную из глины.

При последних отсветах дня обоз свернул с Меренской реки на ее приток — Огду, иначе Путевую реку: она вытекала из озера Неро и служила дорогой, ведущей сначала к Бьюрланду, а потом к меренским селениям на озерах Неро и Келе.

Под вечер пошел снег — мелкий и частый. Из-под худа поглядывая в небо, Велерад воображал, как Морана на небе мелет ледяное зерно, и то сыплется с туч-жерновов, заваливая землю.

— Шагай дружней, дренги! — подбадривал дружину Боргар, проезжая вдоль цепи саней, влекомых усталыми лошадьми. — Уже почти дома! Всего-то роздых остался! Даг уже наливает нам пива! Я отсюда слышу, как оно журчит!

Боргар хёвдинг был зрелым мужчиной с толстым носом и длинными темно-русыми волосами, куда время щедрой рукой подмешало седину. Опытный и в торговых, и в военных делах, он прошлым летом ездил послом от Олава в Итиль, а следующим летом Олав именно ему собирался доверить честь возглавить собранное с его владений войско. Среди всадников при обозе Боргара выделяла большая шапка из меха черной лисы, нахлобученная низко, почти на самые глаза. Седоватая лиса была почти того же цвета, что и длинная, темная, полуседая борода, из-за чего Боргар носил прозвище Черный Лис. В дороге он простыл, и голос его звучал очень хрипло, но бодрости хёвдинг не терял. Зрелые лета не убавили ему задора, и повадки его казались легкомысленными, но на деле это был человек хитрый и в важных делах осторожный.

На Меренской реке и далее на юг, на озерах Неро и Келе, селения стояли так густо, что от одного в ясную погоду было видно дымы нескольких других. Но обоз держал путь к сердцевине Бьюрланда — небольшой области на севере Мерямаа, заселенной варягами. Здесь, на расстоянии в пеший роздых одно от другого, находились три селения, где жили варяжские торговцы и ремесленники. Каждую весну и лето они, объезжая большие и малые меренские «солы и ялы»^[15], вплоть до известных им двориков в чаще, скупали у ловцов-мерен добытые за зиму шкурки, чтобы потом сбыть их приезжим из Хольмгарда. Самое большое из этих селений, куда обоз держал путь, местная мере называла Тумер — Дубрава, а варяги — Силверволл, Поле Серебра.

— Здешние рассказывают, что сорок лет назад сам Тородд конунг, когда впервые мерен данью обложил, по шелягу с дыма, зарыл все то серебро возле дубравы, — рассказывал по дороге Свен брату, который здесь еще ни разу не был. — А набралось там не то полторы, не то две тысячи шелягов. Это сокровище он посвятил богам, и теперь его сила охраняет весь Бьюрланд и приманивает сюда удачу и новые богатства.

— Ну, я понял! — улыбнулся Велерад. — Тородд посеял серебро, чтобы оно взошло и принесло хороший урожай.

— Урожай бывает неплох, — прохрипел Боргар, слышавший их беседу. — Мы у них оставим немало того серебра, что везем. Я еще слыхал, что тот клад иной раз выходит наружу и показывается, будто красивая такая дева в серебряном платье и с волосами из серебра. Будто подходит она к парням и говорит: возьми, дескать, меня замуж. Если кто не оробеет и скажет, мол, согласен, она сразу и рассыплется кучей шелягов!

— Врут, поди! — Свенельд, этой байки не слыхавший, взглянул на хёвдинга с изумлением.

— Может, и врут.

— Да неужели не нашлось такого храброго, чтобы сказал «беру»! — удивился Велерад. — Я бы сразу согласился!

— А может, эта серебряная дева и не нашла еще никого, кто был бы ей по нраву! — хмыкнул Боргар. — Гляди, вон он, Силверволл!

Селение занимало самое высокое место в округе — на склоне длинного холма над мелкой речкой, и на другом берегу виднелось с десяток дворов. От Меренской реки он находился почти за целый роздых, да и от Огды в некотором отдалении, так что прямого доступа к нему по воде, как в Хольмгарде, не было, но большие грузы сюда подвозили только зимой, когда это не имело значения.

По знаку Боргара в обозе затрубил рог. Из селения ответили тем же — их уже заметили. На ближнем склоне перед первыми дворами замелькали люди, загорелись в сумерках факелы, залаяли псы.

Для здешних жителей приход хольмгардского обоза был, пожалуй, главным событием года. Старшие из здешних жителей вышли встречать приехавших с факелами в руках. Это торжественное шествие напомнило Свену о его недавней свадьбе, и он подивился: полтора месяца долгого пути через леса оттеснили домашние воспоминания, и сама Витислава казалась девой из предания, рассказанного о ком-то совсем другом.

Под беспорядочные звуки рогов обоз вступал в Силверволл. Здешний погост находился внутри селения — у самого тына стоял большой дом, с сенями при входе, с очагом в середине большого помещения, где спали, и с другим — в пристройке поменьше, где готовили пищу и тоже спали. При доме было несколько клетей для собранной дани и товара, навесы для лошадей и двор для саней. Примерно зная, когда обоз должен прибыть, здешние хозяева уже несколько дней понемногу топили очаги, поэтому дом был не таким выстуженным, как прочие погосты.

Дотемна шла суета: распрягали и устраивали лошадей, переносили товар в клети. Здешние женщины пришли варить кашу и гороховый кисель. Боргара и Свена с братом, как самых знатных из гостей, позвал к себе Даг — крупнейший из здешних хозяев. Его род принадлежал к числу первых варяжских поселенцев в меренском Тумере и жил здесь уже лет сто; как все такие люди, Даг пользовался большим уважением, был жрецом и хранителем обычаев, ему меренские варяги доверяли судить их и от их имени говорить с князем мерен — Тойсаром и с самим Олавом. Со своего хозяйства он платил наиболее высокую подать — семь куниц в год, как старейшины, — и носил прозвище Конунг Бобров.

Хоть три селения Бьюрланда и считались русскими, русов в них жило меньше, чем мерен, и то у многих мужчин жены были из местных, в том числе и вторая жена у Дага. От первой жены-ладожанки у него имелись два сына и дочь, все уже взрослые. От новой, меренской жены, родилось четверо, но те пока были маленькими. Эта жена, во главе всего семейства, встречала гостей у очага в своем доме. Рог был привезен из Хольмгарда и отделан серебром, а налита в нем была местная медовая брага, называемая «пуре».

Велерад с любопытством рассматривал меренских женщин. Здесь он их видел впервые — в погостах вдоль Меренской реки их встречали только мужчины. От славянок или русинок они заметно отличались — и лицом, и одеждой. Они носили короткие, только до колен, платья и суконные либо кожаные кафтаны, а под ними были узкие порты навроде мужских и толстые обмотки, обвязанные цветными плетежками. Еще больше привлекало взгляд обилие украшений: для встречи важных гостей хозяйка спешно нарядилась, и теперь многочисленные подвески в виде уточек и утиных лапок на литых цепочках блестели в свете огня у нее на груди, на поясе, были подвешены к ожерелью и приколоты на плечи. Даже на кожаных башмаках блестели и звенели какие-то «лапки»!

— Будьте нашими гостями! — говорила хозяйка, за время замужества освоившая кое-что из варяжской речи. — Слава богам, что дали вам добрый путь! Ёлусь па ёлусь!^[16]

— Ёлусь! — поклонившись, ответил Свенельд, в прошлые поездки тоже немного нахватавшийся самых нужных слов.

Велерад, не расслышав и боясь ошибиться, только улыбнулся хозяйке, поклонился и сказал «Хейль ду!»^[17] на северном языке.

Позади хозяйки стояла девушка, одетая в привычное гостям русинское платье, с бронзовыми наплечными застежками и двумя нитями бус мелких между ними — Арнэйд, старшая дочь Дага, от его первой, давно покойной жены. Однако по меренскому обычаю Арнэйд носила в ушах серебряные сережки в виде колечек из проволоки, с серебряными же бусинами на них. Хозяйка с поклоном подавала каждому гостю ковш пива, а когда он выпивал, наставал черед Арнэйд, и она протягивала кусок ржаной лепешки с ломтиком сыра. Велерад было удивился, что угощение после долгого пути так небогато, но его утешил вид большого горшка возле очага: в нем дымилась высокая стопа горячих блинов. Не зная, как вести себя в этом доме, Велерад косился на старших и подражал им: сперва угостили Боргара и Свенельда, а они, уже знакомые со здешними обычаями, по разу откусив от лепешки и сыра, клали их на стол. От Велерада не ускользнуло, что во время угощения Свенельд и Арнэйд бросают друг на друга такие выразительные взгляды, будто им не терпится вступить в разговор, но под надзором строгой хозяйки приходилось дожидаться более подходящего времени.

По очереди хозяйка обошла всех приехавших, и после этого наконец их позвали за стол.

— Садитесь и обогрейтесь! — приглашал Даг, оживленный и обрадованный. Это был крупный, как медведь, мужчина в годах, заметно припадающий на правую ногу; житейская опытность, ум и дружелюбие помогали ему ладить с самыми разными людьми, что в таком месте было необходимо. — Сейчас мы с вами выпьем, а пока наши кухты^[18] вам приготовят поесть уж как следует!

— Спасибо тебе, добрый человек! — просипел в ответ Боргар. Сняв шапку, он ладонью стер с высокого морщинистого лба воду от растаявшего снега и пригладил волосы. — Обогреться изнутри будет неплохо, но прикажи еще приготовить нам баню, и я буду тебе благодарен аж до следующей зимы!

— Не поздновато ли для бани? Уже темнеет.

— Пусть кто-нибудь ко мне сунется, сам будет не рад! — с чувством пообещал Свен, готовый пренебречь опасностью встречи с недобрым во тьме банным духом. — Я не лягу спать, пока не помоюсь. А то… — он бросил взгляд на Арнэйд, — а то я не смею подойти поздороваться с твоей дочерью!

Свен подмигнул девушке, и та тихонько засмеялась.

— Здравствуй, Свенельд! — сказала она, пока гости рассаживались. — Вот и нас, в нашем Утгарде, снова посетили боги Асгарда и порадовали не менее, чем приход весны!

— Чтобы увидеть столь прекрасную дочь великана, — Свен мигнул в сторону Дага, — можно забраться и подальше!

— Сам Альмунд в этот раз не приехал? И где же твой доблестный старший брат?

— Годо так устал за лето, что зимой предпочел отдохнуть на супрядках. В этот раз я с младшим.

Подбодренный призывным взглядом, Свен было шагнул к девушке, но тут Боргар прохрипел:

— Даг, не позволяй ему больше целоваться с твоей дочерью! Он недавно женился. А вот моя старуха прошлым летом, пока я был в Итиле, уехала прислуживать Хель…

Девушка перестала улыбаться и вытаращила глаза. Свен с досадой обернулся к Боргару — вот надо было вывалить все новости прямо на пороге! — и заметил, что Арнор, старший сын Дага, прямо просиял.

— Свенельд, ты женился! — воскликнул тот. — Какая замечательная новость! А кто она?

— Да ну что ты? — охнул Даг. — У вас, я смотрю, новостей целый воз! Да садитесь же, поговорим, пока баня топится.

Сейчас, вечером, хозяин мог предложить гостям под пуре только самое простое — хлеб, сало, лук, вяленую рыбу. Завтра же жители Силверволла должны были устроить для прибывших пир, а в следующие дни их обязаны кормить два других селения Бьюрланда, Хаконстад и Ульвхейм. Эти пиры считались частью дани, а потом такой же пир приехавшим должен был дать каждый тукым^[19], куда они придут.

Дагово жилище, по здешним меркам, было просторным — сруб на каменной подкладке, чтобы выровнять неровность склона, а заодно уберечь бревна от гниения. К одной стене примыкали ясли для скота: здесь держали и коров, и овец, и коз, и запах хлева порой просачивался сквозь запах очажного дыма. В избе посередине был очаг на земляной подсыпке, а в дальней от входа половине — подпол, откуда две челядинки доставали припасы. Но все же это жилье предназначалось для нужд одной семьи и не могло вместить столько гостей, сколько гридницы знатных людей, и скоро здесь стало не протолкнуться. Младших детей хозяйка загнала на полати, и они, свесившись оттуда, с любопытством таращились на гостей. Велерад, глянув на любопытные рожицы, засмеялся и подмигнул: его смешил местный обычай вдевать сережки в уши даже маленьким детям обоего пола. Купцы, устроив людей на отдых, а товар на хранение, приходили поскорее узнать местные новости, а здешние хозяева, русы и мерен, спешили послушать, что творится в Хольмгарде. То один, то другой поднимался с рогом в руках, чтобы выпить на богов и на здоровье всех присутствующих, но стоял такой шум, что мало кто мог разобрать, что говорят на другом конце стола. Хозяйке — ее звали Ошалче — некогда было «править пиром», как это делала Сванхейд: она спешно смешивала в широком горшке тесто для ячменных лепешек, пока челядинка грела у очага две глиняные сковороды. Даг кричал громче всех, счастливый от такого наплыва людей, говорящих на его родном языке, и не замечал, что вставляет в речь привычные ему меренские слова.

Свенельд старался на пуре особо не налегать: еще мыться идти. Тем не менее вскоре к нему подошла Арнэйд с кувшином, чтобы наполнить его чашу. Чаши здесь подавали самолепные, с довольно толстыми стенками, но были и деревянные, и даже берестяные.

— Ты почти ничего не выпил! — Она заглянула в его чашу. — Тебе не нравится наша пуре? Вы там у себя в Хольмгарде, видать, привыкли к чему получше?

— Мне все здесь нравится, особенно ты! — не подумав, больше по привычке ляпнул Свенельд. — Но я засну, если выпью, а я твердо решил дойти сегодня до бани.

— Так это правда… что ты женился, или Боргар пошутил? — поколебавшись, спросила мучимая любопытством Арнэйд.

— Это правда. Я завтра расскажу на пиру.

— Это очень забавная повесть! — улыбнулся Велерад.

Свенельд толкнул его локтем: он не хотел, чтобы эту славную сагу, предмет его гордости, рассказывал кто-то другой. К тому же его не обрадовала мысль, что Арнэйд узнает, как мало его жена похожа на настоящую женщину — из такой дали Витяша казалась еще меньше, чем была на самом деле. Ему совсем не хотелось, чтобы Арнэйд посмеялась над его женитьбой, пусть и про себя. С этой девушкой они знакомы были очень давно: Альмунд впервые взял Свена в Мерямаа, когда тому было двенадцать лет. Арнэйд он помнил не с начала: тогда она была слишком мала, чтобы он вообще ее заметил. А теперь, гляди-ка! Еще несколько лет назад Арнэйд была девчонкой, а теперь она женщина! Свен снова подумал о Вито: и она подрастет, как подросла Арнэйд. Но как бы устроить, чтобы и те несколько лет проскользнули так же незаметно?

С Арнэйд они виделись раз в год, и то не каждый — иной раз Свену выпадало ездить к веси на север. Помимо этих дней Свен никогда не вспоминал Арнэйд, и у него не было причин думать, будто дочь Дага Бобрового Конунга к нему неравнодушна. Однако сейчас он видел на ее лице невольную досаду, разочарование, как будто она не так ему рада, как обычно.

— Что ты так смотришь? — Арнэйд нахмурилась.

— Да ты уже совсем… — Свенельд хотел сказать «совсем невеста», но запнулся. — Совсем взрослая женщина.

— Мне восемнадцатая зима идет. Еще лето-другое, и ко мне начнут свататься.

— А почему еще лето-другое? — не понял Свен. — Неужели Даг считает тебя молодой для замужества?

Он удивленно окинул взглядом крепкий стан Арнэйд и довольно полную грудь, не оставлявшую желать ничего лучшего. Несмотря на дорожную усталость, вид ее волновал. Вот если бы его Вито была в таких годах, как нынче Арнэйд… и походила на нее во всем… тогда он совсем по-иному радовался бы своей женитьбе! Свен сглотнул, отгоняя неуместные мысли.

— Женихи считают меня слишком молодой! — фыркнула Арнэйд. — У мерен, если ты не знаешь, неприличным считается отдавать дочь замуж, едва лишь она созреет. Она должна поработать по дому и помочь родителям, прежде чем уходить в чужие люди. И мне тут, знаешь ли, работы хватает — сколько у нас скотины, да и Ошалче по ребенку приносит чуть не каждый год. А вот сыновей здесь женят раньше…

— Что ты там толкуешь ему про женитьбу? — окликнул дочь Даг, разобрав сквозь общий говор важные слова. — Рассказываешь про Тойсара? Да, это важная новость! Знаете, я вдвойне рад, что вы приехали! — оживленно продолжал Даг, глядя то на Свена, то на Боргара. — И что ты женился, Свенельд!

— Да что вам всем далась моя женитьба! — сорвался Свен, не понимая, почему это событие огорчило Арнэйд, но явно обрадовало ее отца и братьев. — Я ведь никогда не намекал, будто…

— Конечно, это очень хорошо! — упорно сипел Боргар, которого в тепле сильно развезло от сладкой пуре. — Теперь он уже не жених, а вот я — в самый раз!

— Никто здесь не думал, будто Свенельд… жених! — звонким от досады голосом воскликнула Арнэйд.

— Само собой, — поддержал ее отец, сообразив, о чем идет речь. — Свенельд, не подумай, будто мы рассчитывали… Предки мои были очень достойными людьми, и на этом месте мы сидим уже сто лет, но королевской крови ни у меня, ни у бедной моей покойной Фино не найти даже за все сокровище Тородда.

Свен слегка переменился в лице, успокоившись. Арнэйд — очень привлекательная девушка, но свататься к ней ему никогда бы и в голову не пришло: в их семью требовалась невеста познатнее. Хорошо, что Даг сам это понимает.

— Мы найдем тебе жениха, девушка! — дружелюбно улыбнулся Велерад, видя, что Арнэйд хмурится. — Ведь у нас в Хольмгарде какого только товара нет! Скажи, каким он должен быть, и мы непременно присмотрим тебе именно то, что нужно!

— А если нет — у сарацин возьмем! — со смехом подхватил Дружинка — приехавший с обозом молодой словенский купец.

Надо спросить, как здесь с желающими идти на сарацин, мельком подумал Свенельд. Но едва он вдохнул, собираясь заговорить об этом, как хлопнула дверь, кто-то что-то крикнул хозяину по-меренски.

— Баня готова! — провозгласил Даг.

Махнув рукой на дела, Свен поспешно встал. В нынешнем виде он боялся подойти к Арнэйд слишком близко — как бы девушка не сморщила нос от запаха пропотевшей и давно не стиранной рубахи.

* * *

Наутро Свенельд проснулся тролль знает как поздно — за оконцем, куда тянулся над головой дым от горящего очага, уже был ясный день и даже светило солнце. Сев на лежанке, он провел рукой по взъерошенным волосам — вчера после бани лег с влажными. Шевелиться не хотелось, и Свенельд с удовольствием улегся снова. За весь зимний объезд только здесь, на середине пути, появлялась возможность выспаться, а не вскакивать каждый раз в глухой темноте, чтобы за день успеть добраться до следующего погоста и решить все тамошние дела. В Бьюрланде стояли дней пять, а этот срок тоже не давал разлеживаться — хлопот предстояло много. Но хотя бы в первые день-два…

Когда Свенельд наконец встал и в сорочке вышел в прохладные сени умыться, там на него наткнулась Арнэйд — она вошла со двора, неся лукошко яиц. Пока дружина пребывала в Силверволле, обязанность кормить ее возлагалась на местных, и у Дага, к его чести, беспорядка в этом деле не бывало: он заранее распределял по хозяевам, кто чего и сколько присылает.

— Ёлусь! — насмешливо поздоровалась Арнэйд по-меренски.

Сегодня на ней было обычное платье из толстой некрашеной шерсти и беличий кожух, волосы заплетены в косу со звенящей бронзовой подвеской на конце, как носят меренские девушки. На поясе тоже что-то звенело.

— Сама ёлусь, — хмыкнул Свен, забросив рушник на плечо и пригладив волосы.

Отвернувшись, Арнэйд попыталась пройти мимо него в дверь большого покоя, лицо ее выражало пренебрежение, которое Свен не мог оставить без внимания.

— Арнэйд! — передвинувшись, он ловко перекрыл ей путь к двери и взял за локти.

Она дернулась, но лукошко с яйцами мешало ей оказать более действенное сопротивление.

— Ты на меня обиделась? Что я сделал?

Свенельд точно знал: жениться на Арнэйд он не обещал, и она не могла этого ждать. Так почему с ним теперь обращаются, как с обманщиком?

— Ничего я не обиделась, — Арнэйд повела плечом. — Пусти.

— Не пущу. Так и будешь ходить, будто с жабой во рту…

— Я что, похожа на женщину, которую можно одурачить? — полушепотом возмутилась Арнэйд. — Похожа, да? Если я живу в самом дальнем углу Мидгарда, откуда уже Утгард^[20] видать, это не значит, что я глупа, как заяц!

— Да кто тебя считает глупой? — Свен и правда подумал, что она не в себе. — Покажи мне того стервеца!

— Чего ты от меня хочешь? Дай пройти! Если ты женился, то на меня тебе и смотреть больше незачем!

Даже будь у нее такое желание, Арнэйд затруднилась бы объяснить, чем Свенельд ей не угодил. Она никогда не ждала, что кто-то из сыновей Альмунда из Хольмгарда к ней посватается, но теперь, когда оказалось, что один из них уже нашел себе жену, она почему-то ощутила себя покинутой и никому не нужной. Свенельд нравился ей больше Годреда, слишком надменного и задиристого; и вот он, хоть и пересмеивался с ней каждую зиму, жену себе сыскал в другом месте. Познатнее. А о ней, сидящей тут среди мерен и медведей, даже не вспомнил, надо думать! Жизнь шла мимо, где-то вдали, как большой морской корабль под полосатым парусом, а она все здесь — яйца собирает, будто она не девушка, а старуха-ётунша!

— Арнэйд, да возьмись за ум! — Свенельд крепче сжал ее плечи и слегка встряхнул. Он не робел перед женщинами, но и ловкачом, умеющим подольститься, никогда не был. — Если ты будешь теперь от меня нос воротить, люди подумают, что я и впрямь тебя одурачил^[21]! Не было ж ничего! Слухи пойдут, только позор напрасный и вам, и нам. И что — Дагу меня на остров^[22] вызывать?

Девушка молчала, не глядя ему в лицо, в досаде на него и на себя, которую не могла подавить.

— Меня все равно не отдали бы замуж в Хольмгард, — проговорила она чуть погодя. — Отдадут за кого-нибудь из здешних. В Арки-вареж или кому-то из кугыжей^[23]. А у них и так по две и по три жены у каждого…

Хороший старик Аталык,

Прекрасный старик Аталык,

У него семеро сыновей,

У него четырнадцать снох,

У него двадцать четыре внучонка… —

пропела она, на ходу переводя меренскую песню на язык руси, но на последней строчке засмеялась.

— Ты про здешних? — Свенельд не понял, варягов Бьюрланда или мерен она имеет в виду.

— Мерен. Так хочет Ошалче, она уже наметила мне в мужья каких-то своих племянников.

— Но если ты не хочешь… Неужели Даг послушает ее, а не тебя?

— О да-а! — протянула Арнэйд и, наконец подняв глаза, многозначительно взглянула ему в лицо. — Был бы ты неженат, я бы дала тебе совет: не женись на мерен удор^[24]!

Свенельд невольно раскрыл глаза, сообразив, что здесь скрыто нечто важное, а Арнэйд зашептала:

— Они владеют искусством забирать мужей в руки, так что те не могут ни в чем им перечить! У них и пословица есть: «Что жена думает, то муж и говорит». Ошалче намекала, что обучит меня этому, но только когда я буду сговорена с кем-то по ее выбору. Я точно не знаю, что это за средства, но догадываюсь… что никакие самые противные сейд-коны^[25] таким не занимаются!

— Брать в жены куницу я и не думал, — Свен улыбнулся, радуясь, что она вроде бы перестала сердиться. — Я по-меренски и не знаю ничего, кроме «ёлуся» да как бобры называются.

— Хм! Еще посмотрим, что ты скажешь, когда узнаешь…

— Что я узнаю?

— Думаешь, просто так мои братья так обрадовались твоей женитьбе!

— Девушка, ты говоришь загадками, будто вёльва, но я-то не Один, чтобы их разгадывать!

Теперь Арнэйд смотрела ему в лицо почти в упор — так близко, как они еще никогда друг к другу не подходили. Не сказать чтобы Свенельд сын Альмунда был красавец — слегка припухшие после сна, глубоко посаженные глаза, растрепанные влажные волосы, молодая русая бородка, сбегающая вдоль края щеки к заостренному подбородку. Но это истинно мужское лицо: есть в нем решимость и всегдашняя готовность к действию, пленяющие женщину сильнее красоты. Высокий рост, широкие плечи, соразмерное сложение, легкие и ловкие движения — девушка могла им залюбоваться. Повадки у него не слишком располагающие, однако чувствуешь, что человек он хоть и не улыбчивый, но искренний, и в его прямоте нет злобы. Сейчас, когда ни о чем таком уже вовсе не следовало думать, Арнэйд вдруг стало очень жаль, что они неровня. Такого мужа не пришлось бы стыдиться даже дочери настоящего конунга, не то что «бобрового».

— Скоро ты все узнаешь! — Арнэйд выразительно округлила глаза и наконец оттаяла. — Дай отнести яйца, а то Ошалче пошлет меня искать!

— Здесь мытный сбор за проход с товаром! — не дрогнув лицом, заявил Свенельд.

Арнэйд еще раз округлила глаза, теперь уже с видом незаслуженного страдания. Но не возражала, когда Свен наклонился и слегка поцеловал ее. От прикосновения к ее губам его обдало жаром, сердце забилось как бешеное, но он сам себя осадил, не стал ждать, ответит она или нет. Примирились, и довольно. А то и правда до «острова» недалеко, того, что ясеневыми древками огораживают и по два запасных щита с краю кладут…

Девушка высвободилась и ускользнула в главный покой со своим лукошком. Свен остался в сенях, проводя рукой по щеке и стараясь успокоиться. Странное дело, но теперь, когда он был женат, встреча с Арнэйд взволновала его сильнее, чем в прошлые годы. Может, оттого, что перед лицом зрелой, пышущей жизнью и тайным желанием девушки его женитьба на Вито показалась насмешкой? Если бы не Вито… сейчас он был бы недалек от мысли таки посвататься к Арнэйд, пусть это и неразумно. Даг, хоть и конунг всех здешних бобров и лисиц, все же Свенельду, потомку Халльмунда Старого, неровня.

Но из Арнэйд вышла бы настоящая жена! А не такая, с какой только «в криночки» играть!

Что она там сболтнула про «по две и по три жены»? Позволил бы Даг своей дочери пойти второй женой к человеку знатного рода? Она бы ему очень пригодилась на те годы, пока Вито подрастает!

— А-а, девушка! — донесся сквозь неплотно закрытую дверь голос Боргара — такой же помятый, как утреннее лицо его хозяина. — Хорошо, что ты пришла! Я сам хотел идти тебя искать!

— Чем я могу услужить с утра пораньше такому выдающемуся человеку? — весело и даже игриво ответила Арнэйд, и Свен ощутил нечто вроде ревности.

— Сейчас — разве что ковш воды холодной, а я сговориться насчет пира. Хочу, чтобы ты села со мной рядом и мы могли вести учтивую беседу! Средний Альмундов сын, слава асам, больше не жених, но он привез третьего, такого же бойкого лосося, и я хочу заранее о себе позаботиться!

— Я спрошу у отца, с кем рядом он велит мне сесть, — с неудовольствием ответила Арнэйд. — Если Ошалче позволит мне сидеть за столом — здесь не в обычае, чтобы женщины ели вместе с мужчинами.

На Велерада, бывшего моложе ее на два года, она смотрела лишь с любопытством, как на всякого нового человека. Но Боргар привлекал ее ничуть не больше — с его полуседой бородой и таким лицом, что при взгляде на него приходила на ум доска из китовой кости и «гладильный камень» зеленого стекла, привезенные еще для покойной матери из Свеаланда и доставшиеся Арнэйд по наследству, — уж слишком долго он носит это лицо, совсем измялось!

— А то смотри! Если ты пожелаешь и мы сговоримся с Дагом — нынешней же зимой увезу тебя в Хольмгард!

Арнэйд не ответила, видимо, занятая перекладыванием яиц. Может, уехать в Хольмгард из этого медвежьего угла для нее было бы и недурно, подумал Свен. Но с трудом мог представить Арнэйд, радостно летящую в объятия хитроглазого Черного Лиса.

— Боргар, зачем тебе сейчас жениться? — сказал Свенельд, входя в покой. — Ты забыл, что летом мы отправляемся на Хазарское море?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

14

Под названием Меренской реки здесь выступают Молога и Верхняя Волга, в которую она впадает. Вообще в древности «реками» могли называть водные маршруты по землям тех или иных народов, включавшие не одну реку, а несколько и даже с волоками.

15

Сола — поселок, ял — деревня (мерянск.).

16

Мерянское приветствие «Живи-поживай!».

17

«Будь здорова!»

18

Кухты — женщины (мерянск.).

19

Тукым — община (мерянск.).

20

Мидгард — мир людей, Утгард — страна великанов, «мир за оградой».

21

В эпоху викингов слово «одурачил» в контексте отношений мужчины и женщины означало «совратил».

22

На остров — имеется в виду обычай под названием «хольмганг», то есть «поход на остров»: поединок по вывозу ради разрешения того или иного конфликта.

23

Кугыжи — старейшины.

24

Мерен удор — мерянская девушка, девица (мерянск.).

25

Сейд-коны — колдуньи-шаманки в скандинавской традиции.