Орел и Дракон

Елизавета Дворецкая, 2015

Северная Европа, 9 век. Рерик сын Хальвдана не получил в наследство ничего, кроме славного имени и гордости за своих знаменитых предков. Вместе со старшим братом Харальдом Рерик отправляется во Францию, туда, где истинные викинги добывают золото и славу. Ему предстоит увидеть зелень далеких берегов, услышать звон булата, ощутить запах горящих деревень… Ведь он прирожденный победитель, появившийся на свет ради битвы!

Глава 4

Первоначальной целью своего путешествия сыновья Хальвдана избрали датский остров Съялланд. Там они вернее всего могли узнать, какова обстановка в Южной Ютландии и где находятся преемники Сигимара Хитрого. Сам Сигимар конунг, убийца Хальвдана, уже несколько лет как умер, а власть унаследовал старший из его оставшихся в живых сыновей. Самый старший из семерых, Сигифрид, погиб в Англии несколько лет назад. Младшие братья тоже дома не сидели и с юных лет приобрели славу грозных «морских конунгов». То и дело купцы привозили вести об их набегах на Англию и Ирландию, на земли франков, фризов и вендов.

Съялланд — Тюлений остров, прозванный так за обилие тюленей, на которых издавна охотились местные жители и даже, судя по местным сагам, состояли с ними в родстве — был красивой землей. С низкими берегами, поросшими зеленой травой и изрезанными множеством заливчиков, он был покрыт буковыми и дубовыми рощами, среди которых голубело множество озер. Как Готланд у берегов Свеаланда, Съялланд весной служил для сбора дружин для далеких походов. Если на Готланде собирались желающие сходить на Восточный путь — в странствие по далеким рекам, ведущим, в конце концов, на арабский Восток, источник серебра и прочих предметов роскоши, — то на датских островах скапливались отважные воины, ищущие подвигов и добычи в богатых западных землях, которые гораздо ближе. Всякий желающий попытать счастья за морями мог прийти сюда к началу лета⁹ и поискать себе подходящего вождя. Берега острова были заняты осенью торговыми, а весной — боевыми кораблями: узкими, длинными, с низкими бортами и зубастой змеиной головой на высоком шорштевне, предназначенные для перевозки не грузов, а вооруженных людей. На обратном пути захваченная добыча будет сложена на освободившиеся места тех, кому домой вернуться не суждено и кому наградой будет вечная слава, закрепленная в хвалебной песне скальда — одного из товарищей, кто в море сменял его на весле, а на земле сражался с павшим плечом к плечу и хорошо знает то, о чем слагает стихи.

Памятью этим походам служили поминальные камни. На зеленых пастбищах, возле курганов или просто на дорогах между большими усадьбами тут и там виднелись высокие камни, на гладко отесанной лицевой стороне которых были вырезаны целые повествования. Морской поход — войско на корабле под парусом, сражение многих маленьких фигурок с мечами в руках и клиновидными бородками. И вот уже доблестно павшие герои вереницей следуют в пиршественные покои Валгаллы, а возглавляет их сам одноглазый хозяин, Один, верхом на волшебном восьминогом коне. Священные знаки, выражающие единство трех миров, символы бесконечности, которые новые герои так любят изображать на своих ярко раскрашенных щитах… Возле поминальных камней паслись коровы и овцы, невозмутимо щиплющие траву у подножия человеческой доблести, но каждый из приезжающих на Съялланд, особенно если впервые, не мог пройти мимо, не остановиться и не посмотреть, не унестись вслед за рукой неведомого мастера в даль — в неведомые моря и земли Среднего Мира, в иные миры и пространства…

Харальд и Рери вступали на эту землю с особым чувством. Съялланд был родовым владением их предков, здесь родился их отец и отсюда отправился в Ютландию. Сейчас здешним конунгом считался Игнви, третий сын Сигимара Хитрого. Но, как говорили, конунг все свое время проводит в походах, а сюда приходит разве что зимовать, и то не всегда; теперь его два года уже тут не видели.

Но и без конунга здесь бурлила жизнь. Осенью на Съялланде вовсю торговали шерстью, хлебом, сукном, рыбой и прочим таким, и причалы были заняты купеческими снеками. Везде мычали коровы, у сходней переступали копытами привезенные на продажу лошади, и здесь же, возле сходней, к приехавшим подскакивали бойкие бедно одетые людишки и принимались расспрашивать: откуда, что привез, почем отдаешь, чего хочешь купить, и тут же предлагали свести с хорошим покупателем или продавцом — совсем недорого, за пеннинг-другой. А иным и новой рубахи за глаза хватало.

Сейчас же, в начале лета, все было иначе, и Съялланд наполнял совсем другой народ. Во всех здешних усадьбах, где осенью принимают торговцев и в гридницах целыми днями идут разговоры о товарах и ценах, теперь день и ночь пировали прославленные вожди. К концу зимы мало у кого оставались лишние средства, но каждый старался превзойти других, показать тем самым свою удачу и щедрость, чтобы привлечь к себе новых людей. Пиво и мед лились рекой, забивали коров и овец, к радости торговцев скотом. Скальды исполняли хвалебные песни, прославляя своих вождей и унижая их врагов. То и дело устраивались разные состязания, поединки с разным оружием и врукопашную; опытные воины показывали свое умение, юные восхищались, завидовали и учились. А тем временем возле поврежденных в походах дреки хлопотали корабельные мастера, свежий весенний ветер тянул дым с запахом смолы, и иные вожди, протирая мутные с похмелья глаза, снимали с пальцев последние серебряные перстни, чтобы заплатить за парус и канаты — без них не будет новой добычи и новых перстней.

Найти пристанище для целого войска, тем более в такую пору, было невозможно, и стан раскинули прямо возле кораблей. Поставили стяг — новый, вышитый за зиму Хильдой и фру Торгерд, с изображением двух воронов. И пусть пока он не так знаменит, как тот Ворон, что изготовили для своих воинственных братьев три дочери знаменитого Рагнара Кожаные Штаны — тот, что в случае грядущей победы сам поднимал крылья, а под угрозой поражения опускал, — сыновья Хальвдана не сомневались, что со временем сумеют прославить его не хуже.

Первое, что надлежало выяснить: кому из сыновей Сигимара достался Золотой Дракон и где этот человек сейчас. Сразу по прибытии смалёндцы принялись за расспросы: Торир Верный, будучи отсюда родом, знал, к кому из осведомленных и знатных людей можно обратиться. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, сыновья Хальвдана не открывали своих имен, и все переговоры вел Вемунд.

— Я — Вемунд сын Аринбьёрна, харсир округи Хельгелунд, что в Смалёнде, а это — братья моей жены, — так представлял он себя и своих юных спутников. — Они уже совсем взрослые, вот, хотим походить по морям, посмотреть мир. Поискать славы и добычи прежде, чем осесть дома.

Такое объяснение звучало здесь десятки раз на протяжении каждой весны, поэтому никакого удивления или подозрения вызвать не могло. Расспрашивая о знатных вождях — кто куда собирается, кто чем прославился в последнее время — Вемунд выяснил, что Сигурд Кривобокий, наследник Сигимара, остается летом в Хейдабьюре, а его младшие братья Ингви и Эймунд еще в прошлом году ушли во Франкию вместе с Рагнфридом Железным и до сих пор не возвращались.

— Видно, взяли столько добычи, что не могут довезти! — усмехнулся Харальд.

— Нет, часть добычи они осенью переправили в Хейдабьюр, — ответил хозяин усадьбы, Аслак Очажный Камень, сообщивший им эту новость. — Правда, говорят, что сам Рагнфрид Железный попал в кораблекрушение и чуть ли не умер где-то в Стране Фризов, но я пока не встречал человека, который видел бы его смерть своими глазами, так что, может быть, это и слухи. Один человечек также говорил, что Вевальд Красивый умер во Франкии от кровавого поноса, но ему мало кто верит. Разве это смерть для такого человека?

— Кровавый понос не разбирает, какого рода человек, — проворчал Вемунд харсир.

— Но ведь Ингви сын Сигимара еще там? — спросил Рери. — Мы как раз подумывали поехать во Франкию.

— К ним туда недавно отправился один «морской конунг», из Вестманланда, его зовут Сигтрюгг Нечесаная Борода.

— Сколько народу! — насмешливо обеспокоился Харальд. — Если мы не поспешим, то успеем только к дымящимся развалинам.

— Ну так зачем же медлить? — Аслак невозмутимо пожал плечами. Он каждый год видел десятки молодых и знатных героев, рвущихся за подвигами и славой, и совершенно спокойно относился к тому, что часть из них возвращается с добычей, а часть не возвращается вовсе. — Смелый не ждет, что подскажут сны.

— А где же их младшие братья? — спросил Торир Верный. — Ведь у Сигимара конунга остались еще сыновья?

— Остались еще трое: один от королевы Асхильд и двое от вендки, которую он когда-то привез из Рёрика, что ли? А может, и еще откуда.

— Или они еще малы?

— Нет, отчего же? Асгаут конунг, я слышал, этой весной снарядил корабли в Британию, и его брат Эймунд присоединился к нему. Они сюда не заходили, но я слышал от одних людей, которые их видели на Борнхольме. Они в тамошнем святилище приносили жертвы перед походом. Вы, кстати, будете приносить жертвы? Скот уже в основном разобрали, но у меня на пастбище еще есть пара хороших черных барашков. Отдам недорого.

— Непременно будем! — заверил Вемунд. — А почем у вас тут считается недорого?

— Не прогадаешь, харсир! — Аслак засмеялся. — Ты отдаешь Одину какого-то несчастного барашка за пол-эйрира, а он за это пошлет тебе добычи в пять тысяч марок серебром! Разве это дорого?

— А вы здесь недурно умеете торговаться с Владыкой Павших! — Торир тоже засмеялся. — Однако в таком деле скупиться глупо, верно, Рери?

— Я надеюсь больше на свою удачу, чем на какого-то несчастного барана. — Рери усмехнулся, сузив глаза, но его острый взгляд оставался серьезным и даже вызывающим.

— Из этого парня выйдет настоящий вождь. — Аслак одобрительно кивнул. — Если, само собой, не убьют в первом же походе. Уж больно он дерзок и самонадеян по виду.

— У меня есть основания надеяться на себя, — заверил его Рери. — Вот этой рукой я уже отправил к Одину одного человека, у которого было гораздо больше оснований для самонадеянности, чем у меня, — но это ему не помогло.

— Ну-ка, расскажи! — заинтересовался хозяин, привыкший собирать новости и занимательные происшествия. — Это было у вас в Смалёнде?

— Мы непременно расскажем, когда зайдем в следующий раз! — Вемунд мигнул Рери и встал. — Большое спасибо тебе, Аслак, за гостеприимство и новости.

— Заходите еще, — радушно отозвался хозяин. Он привык и к тому, что о части своих подвигов его гости предпочитают не распространяться, чтобы не наводить на свой след жаждущих кровной мести. — Про барашка не забудьте, а то вчера были у меня одни люди, он им тоже может пригодиться.

— Не забудем, но сейчас у нас есть еще одно дело. Не подскажешь ли заодно, где у вас тут можно найти хороших златокузнецов?

— А зачем тебе златокузнецы? — спросил Харальд, когда они наконец простились с хозяином, вышли из усадьбы и направились в предуказанном им направлении. — Хочешь заказать для Хильды новые застежки? Подождал бы, пока появится добыча.

— Златокузнец нужен не мне, вам. Но будем делать вид, что мне. Мы ведь так и не выяснили, у кого из сыновей Сигимара ваш Золотой Дракон. Но если мы спросим об этом прямо, то немедленно пойдут слухи: какие-то люди разыскивают золотую гривну Сигимара. Вы же сами видели, что здесь ничего нельзя утаить: мы вон сколько всего узнали о разных людях, даже то, о чем вовсе и не спрашивали. И если до них дойдет такой слух, они сразу поймут, кого это гривна может заинтересовать спустя столько лет.

— Но почему мы все время должны бояться, что о наших намерениях узнают? — возмутился наконец Рери. — Похоже, ты хочешь, чтобы мы мстили исподтишка. Это недостойно сыновей конунга!

— Я хочу, чтобы вы осуществили свою месть, а не пали легкой жертвой более сильных противников. Я не призываю вас нападать из-за угла… хотя иные говорят, что любая победа почетна уже потому, что она — не поражение, а какими средствами она достигнута — совершенно не важно. Но предупреждать сыновей Сигимара заранее о том, что вы идете им мстить — это совершенно лишнее, и Торир со мной несомненно согласится.

— Это верно, — кивнул старый хирдман.

— Так что сейчас нам надо выяснить, куда идти, в Ютландию, во Франкию или в Британию, не обнаруживая раньше времени ни себя, ни своих намерений.

— И как нам поможет златокузнец?

— А вот сейчас увидите. Эй, добрый человек! — окликнул Вемунд какого-то работника, тащившего со стороны моря большую корзину рыбы. — Ведь вон та усадьба — это Свиная Кожа?

— Она самая.

В усадьбе Свиная Кожа, принадлежавшей родовитому и богатому человеку, Торгейру Кривой Нос, обитал один из самых умелых кузнецов Съялланда, Ульв Пузо. Гости нашли его в кузнице, вынесенной за пределы усадьбы, подальше от жилых построек, чтобы сократить опасность пожара. Пузо у него и впрямь оказалось знатное — оно торчало далеко вперед, топорща передник из бычьей кожи. Сам Ульв был немолодым уже человеком с полуседыми волосами, следами ожогов на лице, вдавленным носом и добродушными светлыми глазами. Прерывать работу среди дня ему не слишком хотелось, но, услышав, что к нему явился по делу муж сестры смалёндского конунга, он все же вышел и остановился перед дверями.

— Неужели в Смалёнде перевелись свои златокузнецы и за ними приходится ездить на Съялланд? — слегка насмешливо осведомился он, поздоровавшись. — Когда меня просят поправить оружие, с этим дело ясное. Но отливать кольца и обручья из франских денариев и восточных скиллингов мне обычно приходится по осени, когда люди возвращаются из походов.

— Речь идет не о серебре, а о золоте! — с показной небрежностью хвастуна ответил Вемунд и даже подгладил ус, заплетенный в тонкую косичку. — У меня есть две или три марки золота, и я хочу заказать из них гривну. Я слышал, что у кого-то из свейских «морских конунгов» была такая вещь, и она приносила своим хозяевам большую честь и удачу! Я хочу, чтобы она выглядела примерно вот так!

Вемунд открыл кожаную сумочку на поясе и вынул свернутый в трубочку кусок бересты. Рери вспомнил, что еще зимой видел этот свиток: фру Торгерд и Торир вместе чертили что-то на нем, шептались и спорили. Они двое были единственными в Смалёнде людьми, когда-то видевшими Золотого Дракона. И хотя с тех пор, как они его видели в последний раз, прошло семнадцать лет, такую значительную вещь забыть невозможно, и в итоге рисунок получился очень похожим.

А нарисовать его было нелегко: старинное изделие выглядело весьма своеобразно. Гривна состояла из трех золотых обручей, искусным золотым плетением соединенных между собой, а украшали ее тончайшие узоры из напаянной проволоки, тоже золотой, и с удивительным мастерством отлитые головки драконов. По ширине ожерелье в точности соответствовало изящной женской ладони, и фру Торгерд обозначила ее, прикладывая к бересте свою собственную руку, не изуродованную, как у простолюдинок, тяжелой работой и возней со скотом.

— Вот так… — бормотал Ульв Пузо, придерживая края жесткого свитка, который все норовил снова свернуться и сохранить свою тайну. При этом ему приходилось держать бересту на вытянутых руках как можно дальше от глаз — вероятно, с возрастом у кузнеца ухудшилось зрение. — Работа старинная, таких теперь никто уже не делает. Верно, из родовых сокровищ. Лет пять назад я бы взялся, а теперь даже и не знаю… Глаза, понимаешь, уже не те… А ты знаешь, харсир, я видел похожую вещь, — добавил Ульв, как следует вглядевшись. — Очень похожую. Такое ведь не каждый день увидишь, даже не каждый год, пожалуй. А у меня ведь глаз наметанный.

«На это я и рассчитывал», — подумал Вемунд, очень довольный, что его замысел оправдался.

— Даже у знатных вождей не у каждого найдутся три марки золота… хотя двух здесь будет достаточно, я думаю. Ты хочешь точно такую же? — Ульв поднял глаза на Вемунда.

— Точь-в-точь, — подтвердил харсир. — Я хочу, чтобы она приносила мне удачу.

— Не уверен, что она будет обладать таким свойством, я ведь не из карлов. А ту, о которой ты говоришь, сделал кто-то из богов.

— И ты ее видел? Ты запомнил все особенности и можешь взять ее за образец? Удачи у меня своей немало, и гривна нужна мне только для того, чтобы этой удаче было где поселиться, ты понимаешь?

— Еще бы не понимать! Когда у человека есть три марки золота, это уже само по себе говорит о большой удаче, и ее лучше всегда носить с собой!

— Может, ты знаешь, где эта вещь сейчас? Ты ведь мог бы рассмотреть ее получше, чтобы не ошибиться.

— Так далеко мне забираться не хочется, а ты ведь не захочешь ждать, пока она вернется? Если вернется…

— Так далеко — это куда?

— В последний раз я ее видел два года назад на шее у Ингви конунга, брата Сигурда конунга. А он отправился во Франкию. Но там, слышно, у них не очень хорошие дела. Рагнфрид Железный, говорят, погиб, то ли утонул в море, то ли сам умер, а что с Ингви конунгом, с которым они вместе туда пошли, я и не знаю. Так что можешь надеяться, Вемунд харсир, что твоя гривна будет единственной и не имеющей себе равных! Но уж не обессудь, если выйдет не совсем то. С такой тонкой работой мои глаза уже не совладают, а Кальв хоть и довольно толковый парень, но больше по части железа. Золото его не слишком любит. Да и где ему набраться опыта работать по золоту, при нынешних-то делах… Вот когда Рагнар конунг, Рагнар Кожаные Штаны, приходил из похода, то золота было как песка морского, а молодая рабыня стоила всего три или четыре эйрира серебром. Вот какие люди раньше были… Теперь таких не делают.

Уговорились на том, что Вемунд привезет свои три марки золота, когда вернется. Конечно, хотелось бы идти в новый поход уже с воплощенной в золоте «удачей» на груди, но такая сложная работа требует времени, а харсир, пришедший с целым войском, не может долго ждать.

Таким образом, новая и основная цель похода была определена. Им даже повезло в том, что Ингви сын Сигимара, а с ним и Золотой Дракон, отправились не в Британию, а во Франкию. Торир Верный бывал на Рейне с Хальвданом конунгом и кое-что помнил об этой стране, да и добычу там, если повезет, можно взять очень богатую. Имея три десятка кораблей, ждать попутчиков уже было излишеством, и смалёндцы отплыли на юго-запад с первым же подходящим ветром.

Путь их продолжался около трех недель. Они прошли проливами между датскими островами, на каждом из которых и сейчас еще сидел свой местный конунг. Слиа-фьорд и Хейдабьюр остался южнее, и как ни хотелось сыновьям Хальвдана увидеть этот легендарный для них вик, посещать его было еще не время. Они прошли вдоль берегов Фризии, некогда столь славной своими торговцами и мореходами, а сейчас опустевшей и одичавшей: за годы борьбы с королями франков за свою свободу и набегов с Севера она утратила почти все, что когда-то имела. Знаменитый вик Дорестад, отец всех северных виков, разграбленный дважды за три года и еще не оправившийся от ударов, был малолюден, прежнего оживления не наблюдалось.

Далее началась Фландрия, тоже хорошо известная северным мореходам. Известность эта выражалась в том, что при виде знакомых кораблей местное население, и без того немногочисленное, стремительно разбегалось. А ведь смалёндцы не делали им ничего плохого — лишь несколько раз забирали скот, высаживаясь на берег, но ведь обычный «береговой удар» нападением не считается. Однако, от скандинавов здесь не ждали ничего хорошего, и найти кого-нибудь, чтобы спросить дорогу, удавалось с трудом.

В устьях больших местных рек они не раз натыкались на корабли и станы людей, говоривших на северном языке. На островах в устьях рек те устраивались надолго и свозили сюда добычу и пленных, приобретаемых в прилежащих странах, прежде чем отправиться восвояси. На мысах и островах за последние годы выросли настоящие крепости, окруженные земляными валами и частоколами, и сыновья Хальвдана предпочитали не останавливаться на ночлег поблизости от этих разбойничьих гнезд. При виде войска на тридцати кораблях викинги обычно трубили тревогу и на всякий случай изготавливались к битве. Друг от друга искателям славы и добычи тоже не приходилось ждать добра. Но первым в драку никто не лез, и сыновья Хальвдана тоже воздерживались, помня, что основная цель их похода не в этом.

Если был случай вступить в переговоры, они обязательно задавали вопрос об Ингви сыне Сигимара. Сведения поступали противоречивые. Кто-то называл Сену, кто-то Сомму, а кто-то и вовсе уверял, что свейские конунги еще в прошлом году ушли отсюда в Ирландию или Британию. Даны из Сканей, устроившиеся лагерь на Маасе, уверяли, что Ингви конунг застрял почти в самом сердце Франкии, осаждая их столицу, и сражается там с самим королем франков. Сыновья Хальвдана не знали, кому верить. Да и стоило ли верить хоть кому-то? Вемунд харсир был убежден, что правды им никто не скажет. Сведения о стране и о соперниках стоят дорого. Ведь чтобы точно знать, где находятся торговые места, города и богатые монастыри, а также где можно наткнуться на сильное сопротивление, многие конунги сперва засылают разведчиков, которые годами под видом торговцев или послов, с большим риском для жизни разъезжают по чужим странам.

— Хоть руны раскидывай! — приговаривал Торир Верный и действительно раскидывал руны каждый вечер, задавая богам вопрос: не близка ли еще цель? Ответы тоже получались неоднозначные, а может, Торир не умел их правильно истолковать. Харальд и Рери сердились, завидев своего воспитателя с кожаным мешочком и белым платком, на котором он раскладывал костяные кружочки с выжженными знаками, но ничего лучше предложить не могли.

В устье Шельды, куда они заходили провести несколько дней, подправить оснастку и передохнуть, покровительства сыновей Хальвдана попросили несколько торговцев-фризов. В дни последнего набега на Дорестад они находились в Бьёрко и там, напуганные грозными вестями, решили обосноваться. Теперь они шли от свейских берегов на юг Франкии, на Луару. Поначалу они наняли себе в сопровождение одного «морского конунга» на пяти больших кораблях, но у берегов Фландрии тот, на беду, повстречал своего давнего кровного врага и ввязался в бой, в котором ему не повезло. Торговцы едва успели уйти, наблюдая неудачное для их покровителя сражение, и теперь боялись выходить в море. Сыновья Хальвдана согласились проводить их, в обмен на некоторое количество франкских серебряных монет, а главное, сведения о той стране, к которой они приближались.

Вдоль бортов тянулись берега, покрытые почти белым песком, из которого торчали пучки жесткой суховатой травы. Во время отлива море отходило, освобождая гладкие поля желто-серого песка, по которым змеились протоки. Местные жители, не теряя времени, выбегали на просторы обнажившегося дна с ведрами и корзинами и принимались собирать крабов, креветок, какие-то ракушки, рыбешек, застрявших в лужах. Людям, чьи хозяйства были разорены постоянными войнами и грабежами, море служило чудесным котлом изобилия, в котором никогда не иссякает пища. Иногда из волн вставали почти белые скалы, и даже с корабля было видно, как на прибрежных лугах пасутся овцы. Нередко попадались рыбачьи деревушки, состоявшие из нескольких хижин под тростниковыми крышами, и те будто вымершие. Короче, легендарных богатств франкской державы пока было что-то не видно.

Первой большой рекой, которая принадлежала королю франков, оказалась Сомма. В последние десятилетия наследники императора Карла, прозванного Великим, так часто делили свое наследство, воюя друг с другом не менее ожесточенно, чем с викингами, что в пограничных местах иной раз и не знали, кто же из сыновей, внуков и племянников покойного Карла Магнуса над ними сейчас господин.

В бухту вошли во время прилива — при отливе, как рассказали фризы, вода отступает аж на три «роздыха». По правую руку виднелся поселок — много маленьких домиков под камышовыми и соломенными крышами. Людей Рери не заметил, но он уже привык, что при виде их кораблей местное население, где бы ни происходило дело, предпочитает разбегаться.

— Высаживаемся, — решил Харальд. — Выясним, что тут слышно про Ингви и нет ли какой-нибудь добычи.

Корабли подошли к удобному для высадки плоскому берегу, люди без задержек выбрались на твердую землю, и никто даже не думал им мешать. Если местное население здесь имелось, но связываться с чужаками оно явно не хотело. Но вот с добычей дело обстояло почти безнадежно. Между небольшими деревянными домиками людей почти не было, попадались только какие-то убого выглядевшие старики и старухи. Сопротивления никто не оказывал, при виде смалёндцев франки просто вставали на колени, складывали руки и так замирали, наверное, приготовившись к смерти. В домиках, куда пришельцы заглядывали, не обнаруживалось ничего ценного — простая деревянная утварь, глиняная посуда. По привычке искать еду смалёндцы посматривали лари и полки в кладовках, но ни съестных припасов, ни приличной одежды почти не было. Из скота обнаружилась одна тощая коза.

— Конунг, идите за мной! — к братьям подбежал запыхавшийся Хравн сын Стюра, совсем еще молодой парень, даже чуть моложе Рери, младший сын хозяина усадьбы Бломмет. Отец отправил в поход поискать средств на покупку собственного двора — или хотя бы посмертной славы. — Там большой богатый дом, наверное, здешнего хёвдинга. И там внутри кто-то есть. Хроар велел позвать вас.

Оба молодых конунга кликнули своих людей, рассыпавшихся по ближайшим дворикам, и устремились вслед за Хравном. Видимо, вот в чем дело: население поселка все спряталось в усадьбу хёвдинга и там ждет нападения, приготовившись к защите. Туда же угнали скот и унесли все ценное, а здесь бросили только негодных стариков, которые и своим не нужны, и чужим не пригодятся.

— Усадьба хорошо укреплена? — на ходу спросил Харальд.

— У нее высокая стена из камня, но ворота разбиты и рядом валяются.

— Вот как? — Рери даже остановился и озадаченно посмотрел на брата. — Слушай, Харальд, а тебе не кажется, что здесь кто-то уже побывал?

Харальд ответил ему таким недовольным взглядом, словно младший брат и был виноват в той весьма вероятной неприятности, что всю добычу отсюда уже унес кто-то другой. Но усадьба хёвдинга уже была видна, и братья не стали строить предположений на пустом месте.

Увидев дом, Рери присвистнул. Огромная постройка из камня, непривычного вида, показалась ему весьма внушительной, но дверь, как ни странно, была распахнута настежь. Перед постройкой толпились люди из дружины Хроара Выдры, и сам он, готовый к бою, со щитом и секирой, стоял перед домом, заглядывая внутрь сквозь полумаску шлема.

Изнутри доносились странные звуки. Подойдя, Рери и Харальд почти сразу их услышали. Там кто-то пел. Несколько слабых, неуверенных голосов пели на непонятном языке. Оба молодых конунга, держа на всякий случай щиты наготове, устремили взгляды за дверь. Но в темноте ничего не было видно, кроме нескольких маленьких огонечков, реявших словно бы прямо в воздухе, довольно далеко от пола.

От этого зрелища по спине пробегал мороз. Кроме этих огонечков, висящих прямо в воздухе посреди темноты, ничего разглядеть не удавалось, и слабое непонятное пение только прибавляло жути. В голову лезло только одно объяснение: в этом большом каменном доме живут духи, и это их сейчас видят незваные гости, их потусторонние голоса слышат.

— Эй, кто там? — сурово крикнул Харальд, стараясь придать своему голосу повелительную внушительность, в то время как все вокруг его держались одной рукой за оружие, а другой — за амулеты. — А ну выходите!

Никто, даже он сам, особо не ждал, что это призыв возымеет действие. Однако, в темноте послышалось движение. Огонечки заколебались, и в этот миг даже сам Харальд пожалел о том, что предложил им выйти. Но вместо духа на пороге появился человек — очень странный, но, скорее всего, живой и настоящий. Был он довольно высок, лет сорока или чуть больше, худ и изможден, и одет в длинную широкую одежду, поношенную, выцветшую, подпоясанную простой веревкой. Вероятно, когда-то она была красной, но от времени и грязи стала серо-бурой. Из-под подола, украшенного нашитыми полосами когда-то цветных, а теперь тоже просто грязных лент с обрывками залоснившихся шелковых кисточек, выглядывал подол нижней рубахи, состоявший почти только из разномастых заплат. Сама эта одежда, казалось, могла в зародыше погасить всякую мысль о достойной добыче. Единственным украшением служил потемневший медный крест на груди. Волосы его, по местному обычаю, были острижены довольно коротко, лицо выбрито, но щетина уже вновь отросла — темная на щеках и уже седая на подбородке. Темя он тоже когда-то выбрил начисто, но и там полуседые волосы немного отросли. Вид, короче, у него был совершенно нелепый и непривычный, а к тому же он все время дергал головой и левым глазом, как будто непрерывно подмигивает и кивает собеседникам. При нем не оказалось никакого оружия, но оба молодых конунга невольно дрогнули и попятились — им почудилось, что перед ними истинный выходец с того света.

Выйдя, он остановился на пороге, протягивая вперед пустые ладони, склонился.

— Здесь нет никого, кто стал бы угрожать вам, воины, и никого, кто мог бы оказать сопротивление, — сказал он на северном языке довольно внятно, но смалёндцы были настолько удивлены его видом, что не сразу поняли содержание речи. — И здесь нет сокровищ, которые могли бы вас привлечь. Войдите, если желаете, и убедитесь сами, но прошу вас, не губите этих несчастных людей, которые и без того уже потеряли все свое земное достояние и претерпели множество несчастий. Их гибель не принесет вам ни выгоды, ни славы.

— Что он говорит? — нахмурился Харальд.

— Кажется, приглашает войти, — пробормотал Стюр.

— Чей это дом? — спросил Рери. — Ты — хозяин?

— Это дом Божий.

— Дом бога? Вашего бога? Он здесь живет?

Все невольно сделали еще шаг назад. На обиталище чужого неведомого божества это темное мрачное строение, где во тьме жили сами по себе огонечки духов, очень даже походило. Соваться туда было слишком опасно.

— Нет, конечно, — неожиданно успокоил их странный франк. — Какой дом ему можно построить, если весь мир не может вместить его могущество? Даже человек любит жить просторно — и в каком же здании можно заключить столь великое существо, как сам Бог? Бог обитает в глубине сердец наших. А здесь, в церкви Святой Марии, собираемся мы, чтобы восславить Господа.

— Это святилище? — полуутвердительно произнес Рери, начав что-то понимать.

— Неверно уподоблять священное место молитв наших идольской кумирнице, но если тебе так понятно, то да, — смиренно и даже где-то доброжелательно ответил франк.

— Это святилище! — с облегчение объявил Харальд. — Пойдем, посмотрим, что там.

Раздобыв парочку факелов, успокоенные смалёндцы гурьбой ввалились внутрь. Странный франк не пытался им мешать и даже сам помог снять доски с оконных проемов. Смалёндцев поразил их размер: в северных странах никаких окон в стенах домов не делалось вовсе, не считая маленьких дымовых отверстий, а здесь окна, хоть и узкие, но высокие, пропускали довольно много света. Они располагались в два ряда, причем верхний ряд шел чуть ли не под самым потолком.

При свете стала видна вся постройка — прямоугольная, длинная, как дом какого-нибудь северного хёвдинга, и таким же образом двумя рядами столбов разделенная на три части: одну срединную, высокую, и две боковые, пониже. Но на этом сходство и заканчивалось. Столбы, как и стены, оказались каменными, очагов не было вовсе, и смалёндцы пришли в недоумение, как же удается нагреть это здание, с такими большими окнами и без огня. Средняя часть дома заканчивалась маленьким закутком, вроде спальных чуланов в северных домах, но вместо лежанки там стояло нечто похожее на каменный стол, совершенно пустой.

Ничего примечательного обнаружить не удалось. Простые железные светильники, на которых горело несколько восковых свечей — это их огни снаружи выглядели неупокоенными духами, — какие-то изображения на стенах. И все. Однако, чтобы осмотреть все это, сначала пришлось выгнать наружу десятка три-четыре местных, которые плотно набились в святилище и стояли там на коленях в темноте. Среди них оказалось еще двое таких же, как и тот, что встретил смалёндцев на пороге — в черных одеждах и с выбритым теменем.

— Если вы ищете добычи, то напрасно, — продолжал тот, первый, не отстававший от них. — Всего два дня назад Сен-Валери и наша обитель подверглись нападению северных людей, ваших соплеменников. Они забрали скот, остатки имущества, которое уцелело после прошлогоднего набега, увезли молодых женщин и юношей. И вся наша богослужебная утварь, скромные дары, какие уделили нам братья из обители Сен-Рикье и преподнес добрый сеньор Ангильрам, виконт Аббевилльский, снова были нами утрачены.

— Я же говорил! — воскликнул Рери. — Здесь уже кто-то побывал! Кто это? Как звали их конунга?

— Не могу ответить на твой вопрос. — Франк развел руками. — Он не спрашивал моего имени и не называл мне свое. И ты тем скорее поверишь в правдивость моих слов, что и сам поступаешь так же.

— Я — Хрёрек сын Хальвдана, — надменно ответил Рери, и в самом деле не уверенный, стоит ли называть свое имя этому полусумасшедшему. — А это — мой старший брат Харальд. Мы из Смалёнда, где правит наш родич Гудлейв сын Ингвара. А наш отец, Хальвдан сын Харальда, когда-то правил в Южной Ютландии и владел виком Хейдабьюр.

— Я хорошо знаю Хейдабьюр, — кивнул франк. — Там я был продан и прожил в рабах около трех лет, пока епископ Ансгарий, да благословит Господь его благочестивые труды, не выкупил меня с двумя другими братьями и не позволил вернуться домой. Там я и выучил язык северных людей, что было мне тем легче сделать, что с детства я владел старинным языком франков, в котором там много общего с северным языком.

— Был продан? Так ты раб? — Рери нахмурился.

Принижающая достоинство беседа с рабом его не прельщала, но любопытство пересиливало: ему хотелось разобраться, что здесь происходит, а как знать, найдется ли другой собеседник.

— Я — брат Хериберт, один из смиренных последователей святого Бенедикта. — Франк наклонил свою удивительным образом выбритую макушку. — Здесь, в обители святого Валерия, служил я Господу вместе с другими братьями, и вместе с другими был захвачен северными людьми пять лет назад. Тогда нас распродали в Хейдабьюре, и судьба прочих братьев, кроме брата Дионисия и брата Бертульфа, мне неведома. Только мы втроем, благодаря Божьему милосердию и попечению епископа Ансгария, вернулись домой. Но Господь, не спуская к грехам нашим, не дал сему злополучному краю насладиться миром — в прошлом году снова был набег, и в этом году тоже. Братья бежали, унося священные реликвии, а я и двое братьев моих остались, чтобы ободрять этих несчастных, потерявших имущество и детей, и молиться за них.

Он наклонил голову, выражая как смирение, так и стойкость в борьбе с судьбой. Несмотря на его нелепый вид и темные речи, в глубине души у Рери шевельнулось что-то вроде уважения к этому… Хериберту, как его там? При всем своем спокойствии и смирении, ни трусом, ни размазней он явно не был, если добровольно остался в этом месте, где ему грозят плен и рабство, известные отнюдь не понаслышке.

— Где сейчас эти люди, которые были здесь? — спросил Харальд.

— Они ушли вверх по реке. Следует опасаться, что целью своей они избрали святую обитель Сен-Рикье или город Аббевилль. Находясь в удалении от моря, те уж лет десять не подвергались разграблению.

— Их много?

— Думается, что около тысячи.

— Но не больше?

— Если и больше, то не намного.

— Когда они ушли?

— Только вчера поутру.

— Они пошли на своих кораблях? — задал вопрос Харальд и оглянулся, словно мог, проходя по городку, не заметить чужие боевые корабли!

— Да. На несчастье этого края, Сомма годна для прохождения северных судов почти до самого истока.

— А скажи — ты не слышал о таком конунге, по имени Ингви сын Сигимара? — спросил Рери.

— За исключением Рагнфрида Железного, ты, Хрёрек, и твой брат Харальд — единственные вожди северных людей, чье имя мне удалось узнать. Прочие не оставляют времени для разговора и знакомства, предпочитая знакомить с нами только клинки своих кровожадных мечей.

— А хорошо сказал! — Орм ухмыльнулся.

— Ну, если так, то и нам нечего задерживаться, — решил Харальд. — Пойдем следом.

— Это не может быть Ингви. — Рери покачал головой. — Он ведь ходит здесь уже второй год. Он может быть причастен к прошлогоднему набегу, но не к этому.

— А может, он в прошлом году ходил по другой реке, а в этом завернул сюда?

— Да и вообще, надо думать о людях, — вставил Стюр. — А людям нужна добыча. Если здесь все забрали до нас, то надо поторопиться, если мы не хотим и дальше успевать к обглоданным костям.

— Не грусти, Стюр! — утешил его Орм. — Пусть тот скромный вождь, постеснявшийся назвать свое имя, проливает кровь, теряет людей и берет добычу. А мы нагоним его и возьмем готовое. Скажи-ка, — он обратился к Хериберту, — ваш местный конунг, хёвдинг или еще кто-то может собрать войско? Как его зовут и где он сейчас?

— Король Карл, сын Хлодвига, прозванного Благочестивым, мог бы собрать войско, если бы не приходилось ему сражаться с бретонцами, защищая свои владения от своих же бывших подданных. — Тот покачал головой. — А сеньор Ангильрам, виконт Аббевилльский, вероятно, вышел бы со своей дружиной, если бы не была она столь малочисленна по сравнению с отрядами северных людей. Верховный же господин этого края, Гербальд, граф Амьенский, вероятно, находится в королевском войске вместе со своими людьми, и едва ли оставил для обороны края более двух человек, как и предписывает королевский указ.

— Двух человек? — Рери в изумлении поднял брови. То ли этот сумасшедший смеется над ними, то ли в этой стране сумасшедшие все!

— Я говорю о двух вассалах графа Амьенского, о двух свободных благородных франках, каждый из которых может выставить отряд из своих людей, вооружив их должным образом.

— Значит, два отряда? Сколько людей в каждом?

— Я не знаю. Но едва ли наберется много людей, настолько богатых, чтобы могли снарядиться копьем, и щитом, и луком с двумя тетивами, или хотя бы только луком с двенадцатью стрелами. Копье и щит по стоимости равны двум коровам, а у кого теперь есть две коровы? Наша обитель, Сен-Валери, Господним попечением была не из самых бедных, и то среди своих людей мы смогли набрать не более трех десятков воинов. Увы — силы северных людей, противостоящие нам, превышают это число во много раз…

— Что-то я запутался. — Харальд нахмурил свои светлые брови. — Где живет ближайший из знатных людей?

— Город Аббевилль, возле которого находится куртис и каструм сеньора Ангильрама, всего в четырех часах пешего пути отсюда.

— Чего-чего? Кур… Что ты сказал?

— Куртис — господский двор, усадьба знатного человека, я скорее должен был выразиться так. А каструм… Не знаю подходящего слова, возможно, его и нет в языке северных людей, ибо в ваших землях я не наблюдал ничего подобного. Каструм — это тоже дом знатного человека, но обнесенный стеной, укрепленный и предназначенный не для постоянного проживания, но лишь для того, чтобы господин и жители окрестностей могли укрыться там в случае опасности.

— А расстояние? Я не понял, как ты сказал?

— Не более четырех часов. У вас это принято называть «роздых» — то есть расстояние, которое обычный человек может пройти, не слишком утомившись¹⁰. То есть до Аббевилля отсюда, если идти по берегу, примерно четыре «роздыха».

— Теперь понятно. — Харальд кивнул. — Рукой подать.

— Знаешь, что я тут подумал, — сказал Рери, пока они шли обратно к кораблям, обдумывая все увиденное и услышанное. — Он сказал, у тех, что впереди нас, тысяча человек…

— Да, так что мы справимся с ними. — Харальд махнул рукой.

— Как сказать. Преимущества в числе у нас нет. Воевать с ними тут некому, едва ли этот Хериберт соврал. Значит, и в битве за город они много не потеряют.

— Ты что — испугался? — Харальд насмешливо покосился на младшего брата. — Уже захотел домой к матери?

— Я не испугался. — Рери ответил сердитым взглядом. — Но если мы сейчас потеряем половину войска в битве с какими-то троллями, до которых нам нет дела, то с кем будем искать Ингви и биться с ним?

— Но без битвы они едва ли нас пропустят и отдадут свою добычу, — насмешливо отозвался Харальд. — Судя по тому, что из Свалерика, или как оно там, они выгребли все подчистую, оставив немного дохлых костей и немного еще шевелящихся, эти ребята тоже не промахи.

— Надо что-то придумать, чтобы одолеть их, потеряв как можно меньше своих людей.

— И что ты предлагаешь?

— Сначала нужна разведка. Выяснить, что это за люди, чего хотят, какими силами располагают и где у них слабые места. А если нет таких мест — сделать, чтобы появились. Даже стать этим слабым местом…

— Что? — Харальд остановился и посмотрел на младшего брата. — Рери, ты стал выражаться, как вёльва сквозь сон. Или как этот сумасшедший. — Он кивнул на Хериберта, который зачем-то потащился за ними следом. — Каким — слабым местом? Что значит — им стать? У тебя голова стала слабым местом? Я прикажу его зарубить, пока его безумие заразило тебя одного!

— Помолчи, дай подумать. — Рери нахмурился. — Вот что я предлагаю, — сказал наконец он. — Я возьму два корабля и пойду вперед. А вы оставайтесь пока здесь. Я попробую выяснить все, что нам нужно. И если получится, даже пристроюсь в дружину к этим людям. Тогда мы узнаем, как лучше разделаться с ними, я пришлю к тебе кого-нибудь. Ты понял?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Год делился только на два сезона, зиму и лето, и лето начиналось в конце апреля.

10

Что составляет около 5 км. То есть «роздых» в переводе на время — это час пешего хода.