Орел и Дракон

Елизавета Дворецкая, 2015

Северная Европа, 9 век. Рерик сын Хальвдана не получил в наследство ничего, кроме славного имени и гордости за своих знаменитых предков. Вместе со старшим братом Харальдом Рерик отправляется во Францию, туда, где истинные викинги добывают золото и славу. Ему предстоит увидеть зелень далеких берегов, услышать звон булата, ощутить запах горящих деревень… Ведь он прирожденный победитель, появившийся на свет ради битвы!

Глава 3

Асгейров двор дружина покинула не сразу. Раненых перевязали, убитых складывали в сторонке. Для погибших викингов Вемунд харсир велел приготовить несколько ям: их было больше полусотни, и в здешней каменистой местности невозможно было выкопать такую большую могилу, чтобы поместились все. Погибших смалёндцев разбирали родичи, приезжая с волокушами. Раненых и пленных викингов, десятка два, посадили пока в сарай и приставили охрану. Немного передохнув, Вемунд харсир со своими людьми пустился искать убежавших в лес, а Харальд и Рери повезли тело Ингвара конунга в Хельгелунд. Рери сам себя не помнил: в нем смешалась буйная гордость совершенным подвигом, боль по убитому родичу и тревога — что теперь со всеми ними будет? Его ужасала мысль о том, что он с такой вестью едет к Хильде, к матери, к бабке Рагнхильд. Конечно, Ингвар конунг погиб в бою и тем добыл славу и место в Валгалле, как и хотел. За него можно только радоваться. Но Рери невольно думал сейчас не о нем, а о себе и близких: смогут ли они все обходиться без него?

У него не шли из ума слова Ингвара конунга, сказанные перед битвой. «Напряжение всех сил души и тела пробуждает удачу, заложенную в человеке! Вот и выходит, что смело идти навстречу опасности, даже на хромых ногах, — это наилучший способ победить. Свою судьбу человек выращивает сам, и вскармливают ее решения, которые мы принимаем. Запомните это, дети мои, на тот случай, если мне больше не придется вам об этом сказать!»

Наверное, он знал, что этой случай поделиться мудростью с потомками — для него действительно последний. Наверное, Ингвар конунг видел свою фюльгью — белую женщину, доступную только его взору, появление которой перед человеком означает, что нить его судьбы выпрядена норнами до конца. И он сделал так, как сказал — пошел навстречу самому сильному из врагов, напрягал свои силы до предела, чтобы — одно из двух: либо пробудится удача и даст победу, либо придет смерть. Но даже второй исход нельзя считать неудачным — ведь такой смертью, какой погиб Ингвар, весь его род будет гордиться до скончания века. И именно потому, что он знал о ней заранее, но не уклонился и не дрогнул. Как истинный герой древности. И неправда, что люди нынче измельчали. По мере того как Рери осознавал это все, гордость за дядю почти вытеснила скорбь. Надо будет сказать все это Хильде… когда она будет способна его выслушать.

И он уже мечтал о точно такой же смерти, жаждал доказать, что не уступит родичу твердостью духа, когда придет его срок. Рери даже не понимал сейчас, что уже все это доказал и проверил собственным опытом: ведь и он встал против сильнейшего врага и — победил. Заложенная в нем удача проснулась и привела к победе. А из этой победы, как из зерна, вырастет дерево судьбы.

Когда страшная новость достигла Хельгелунда, фру Торгерд плакала и причитала так, что ее пришлось отправить в девичью. Она-то сразу поняла все значение произошедшего, поскольку переживала подобное не в первый раз. Королева Рагнхильд, напротив, не дрогнула и даже не удивилась: видимо, руны еще накануне открыли ей больше, чем она сказала родичам. А за долгие прожитые годы старая королева научилась стойко встречать удары судьбы. Хильда же была поначалу больше оглушена ударом, чем огорчена, и еще толком не осознала свою потерю. Она знала, но не понимала по-настоящему, что отец не просто отсутствует сейчас, а не вернется больше никогда. Пока ее отвлекали хлопоты: Рагнхильд раздавала распоряжения насчет погребения и поминального пира, будто ничего особенного не случилось, и внучка невольно брала с нее пример. Если королева, потерявшая в старости последнего сына, не причитает и держится твердо, значит, так надо.

На поминальный пир, назначенный через три дня, снова съезжались толпы людей: все «большие бонды» из четырех харадов, все простые бонды с сыновьями, так что гостей собралось сотен пять. Многие щеголяли новыми мечами, секирами, поясами, украшениями, взятыми у убитых и пленных викингов. Самих пленных, за которых на рабском рынке Готланда можно выручить по марке серебра за каждого, еще не делили, поскольку для этого сперва требовалось оценить понесенные домохозяевами убытки, а также доказать свидетельствами вклад каждого в победу над врагом. Для всего этого требовался конунг. Новый конунг, избранный и признанный тингом взамен погибшего.

Вечером, когда все встали из-за стола, Харальд отозвал Рери в сторону.

— Я тут говорил с одним человеком, — начал старший брат. — И он сказал мне, что многие люди в Смалёнде были бы не прочь увидеть новыми конунгами нас с тобой.

— Вот как? — отозвался Рери. — И кто этот человек?

— Это я, Хрёрек, — сказал сзади знакомый голос. Обернувшись, Рери увидел Берга Одноглазого. — Это я сказал. И не я один так думаю. У конунга остался только один сын, Гудлейв, который сейчас воспитывается у Рагнара лагмана, но он еще слишком юн, чтобы править по-настоящему. Власть окажется в руках Рагнара ярла, к тому же он Гудлейву дядя по матери и наверняка имеет на него самое большое влияние. Но зачем же нам выбирать в конунги Рагнара? Это многим не понравится, и Гудлейв не получит настоящей поддержки тинга. К тому же тут рядом есть Вемунд харсир. Теперь, надо думать, дочь конунга выйдет за него, потому что ей и всему дому нужна настоящая защита. А после женитьбы на ней Вемунд начнет добиваться, чтобы конунгом признали его. Рагнар и Вемунд будут бороться между собой, и вся наша страна погибнет во внутренних раздорах. А внешним врагам только того и надо. И года не пройдет, как мы увидим возле своих берегов корабли Бьёрна Упландского и будем платить ему дань, как Сёдерманланд, Вестманланд, Даларна и прочие. Короче, нам нужен такой конунг, чтобы и родом, и качествами был достоин этого звания и служил нам настоящей защитой. Вот — вы уже взрослые мужчины и доказали, что способны защитить землю от разорения и обид. Я скажу все это на тинге, и многие со мной согласятся.

Рери понимал, почему Бергу так не хочется, чтоб власть захватил Рагнар или Вемунд: его собственный род был слишком знатен, чтобы он согласился терпеть над собой людей, равных ему происхождением, давних соперников в борьбе за влияние и почести.

— А мы имеем не меньше прав, чем даже Гудлейв, — подхватил Харальд, который слушал с самым живым пониманием и одобрением. — Мы тоже внуки Хакона конунга, и по отцу наш род ничуть не хуже. Даже лучше: Гудлейв ведь получил королевскую кровь только со стороны отца, а наши предки с обеих сторон были конунгами!

— А поддержкой мы вас обеспечим, — продолжал Берг. — У меня, если вы помните, подросла внучка, Унн, вы видели ее во время йоля. Ей уже пятнадцать, она хороша собой и обучена всему, что должна уметь хозяйка большого дома. Один из вас возьмет ее в жены, например, ты, Харальд, поскольку ты старше. И уж тогда вы можете не сомневаться, что весь мой харад поддержит моего родича во всех делах. И люди будут знать, что и вы поддержите землю, где живет ваша родня.

— Да, Рери, это все справедливо. — Видно было, что Харальду нравится этот замысел. — Что ты об этом думаешь?

В душе человек горячий и увлекающийся, Харальд, однако, был не так решителен, как младший брат, и всегда с ним советовался, хотя по рожденному упрямству советы принимал не всегда и часто спорил. Сейчас Рери видел, что старший брат уже целиком заглотил Берговы наживки. И хотя Одноглазый говорил красиво и убедительно, в душе Рери шевелился червячок сомнений.

— Что-то вы слишком легко отодвинули Гудлейва, — заметил он. — Ему не три года, а все четырнадцать, он уже два года как носит меч. И он не только внук Хакона конунга, но и сын Ингвара конунга. Ну, допустим, все сложится, как вы хотите и нас, — а скорее, тебя, Харальд, ты ведь об этом мечтаешь? — провозгласят конунгами. Но всего через два-три года Гудлейв станет совсем взрослым и тоже найдет поддержку. Через два-три года он потребует вернуть ему отцовскую власть, и нам будет нечего ему возразить. К тому же наверняка найдутся недовольные тем, что власть в Смалёнде захватили датчане. То есть мы с тобой. И что здесь будет через три года? Нас попросят уйти. Здесь вам, скажут, не Сканей и не Блекинге. Ты захочешь слезать с почетного места, Харальд?

Харальд промолчал, но лицо его дрогнуло, ясно выражая: нет, ни за что!

— Вот видишь! — Рери выразительно глянул на брата. — А если мы не согласимся уйти, будет война. Ты, Берг, ведь хочешь избежать войны между смалёндцами? А вот ее-то мы и получим, если последуем твоим советам.

— А чего хочешь ты? — воскликнул Харальд, в негодовании на брата, который разрушил такое приятное и почетное будущее. — Ты хочешь всю жизнь просидеть за чужим столом?

— Я хочу сидеть за своим столом! — с напором ответил Рери. — Своим, ты понимаешь! А здесь все чужое. Чем разевать рот на дядино наследство и думать, как бы обобрать собственного младшего родича, думай лучше о том, как вернуть наследство нашего отца, нашу собственную землю! Это потруднее, чем сесть на все готовое. Зато если мы вернем Ютландию или хотя бы Съялланд, никто нас не упрекнет и мы сможем смело смотреть в глаза кому угодно!

Харальд ответил не сразу. Младший брат был прав, но ему не хотелось отказываться от соблазнительной возможности получить землю и власть конунга прямо сейчас и без усилий. Ну, почти без усилий.

— Значит, ты нас не поддержишь? — спросил он чуть погодя.

— Мне чужого не надо, — коротко ответил Рери, и по его упрямо сжатому рту, по сердито сузившимся глазам Харальд видел, что уговоры будут бесполезны.

Продолжать он не стал. Хоть Харальд и был старше на два года, не он, а Рери убил Харда Богача и отомстил за Ингвара, и у Харальда не хватало духу с ним спорить. А Рери было бы стыдно перед памятью дяди, по сути, указавшему ему единственную истинную дорогу к чести и славе, согласись он на предложения Берга. А сбить его, если уж он убежден в своей правоте, не смогла бы даже великанша Гевьюн с той бычьей упряжкой, которой она оторвала остров Съялланд от Швеции.

Но Берг Одноглазый не оставил своих замыслов. Несогласие между братьями его даже устраивало: он видел, что Харальд, которого он к тому же наметил себе в зятья, охотнее прислушивается к чужому мнению, а значит, в качестве конунга будет гораздо удобнее. А если упрямый младший брат противится, то даже хорошо: пусть отправляется на свой Съялланд или в Хель, зачем стране слишком своевольный конунг?

До весны, когда собирался общий тинг, ждать было слишком долго, и избрание нового конунга было решено провести при погребении Ингвара. За день до пира родичи погибшего собрали в гриднице самых знатных людей державы: харсиров, лагманов и «больших бондов».

Все расселись по скамьям, но место конунга между резными столбами оставалось пустым. Его мог занять только признанный наследник и только после того, как ему будет вручен «кубок Браги», иначе называемый «кубком воспоминаний».

На поперечной скамье сидели в ряд три женщины — Хильда, фру Торгерд и ее мать королева Рагнхильд. Это была полная, морщинистая старуха, с седыми волосками на подбородке, решительная и неуступчивая, но добрая, несмотря на угрюмый и неприветливый вид. Все в доме почитали и побаивались старую королеву: кроме ума и житейского опыта, она еще отличалась знанием рун и умела делать предсказания, как простые, так и весьма сложные. В детстве Харальд, Рери, Хильда, ее сестра и братья иногда просили ее показать им ставы — шестнадцать костяных палочек с вырезанными рунами, хранящиеся в особой серебряной коробочке, украшенной руной Перто. Бабка ворчала и ругалась, что, дескать, нечего всяким неучам и бездельникам пялиться на ставы, но обычно показывала. Дети рассматривали коробочку и костяные палочки, показательно сцепив руки за спиной, и им казалось, что в палочках и коробочке заключены все тайны прошлого и будущего, что именно отсюда берут начало судьбы всего мира и судьбы их самих — тоже.

— Мы на заре ходили к Змеиному камню и раскидывали руны, — шепнула фру Торгерд племяннице, глядя, как бонды и хёльды рассаживаются по скамьям. Все-таки от решения, которое сейчас будет принято, зависела дальнейшая судьба рода, и эта мысль несколько отвлекала женщин от горя. — Руны сказали, что оба мои сына будут конунгами!

Рери поглядывал на них, пока люди рассаживались. Сестра, мать и бабка, сидящие в ряд на скамье, девушка, женщина и старуха, со сложенными на коленях руками и замкнутыми лицами, казались ему тремя норнами — Урд, Верданди и Скульд, которые уже выполнили свою работу и теперь лишь наблюдают за смертными.

Берг Одноглазый первым взял слово.

— Всем вам известно, что старший сын нашего конунга, Рангвальд конунг, погиб совсем юным, — говорил он. — Гудлейв сын Ингвара, хоть и подает отличные надежды, еще слишком юн, неопытен и ничем не прославлен. Если мы провозгласим сейчас конунгом его, то враги подумают, что земля наша беззащитна, и нам еще не раз придется с оружием в руках отстаивать свою жизнь, честь, свободу и имущество. Мы должны избрать себе конунга из достойных мужей. Вот здесь перед вами, — он обернулся к скамье, где сидели Харальд и Рери, — два сына конунга Хальвдана Ютландского. Мать их, королева Торгерд, доводится родной сестрой Ингвару конунгу, а значит, их родство с нашей землей и с древним родом смалёндских конунгов нельзя оспаривать. Оба они уже доказали, что по праву носят мечи. Поэтому я предлагаю, пусть они будут у нас конунгами оба. Так бывало и в древние времена, что братья правили общей землей вместе, а значит, это справедливо.

— Погоди, Берг харсир, решать, кому из них достанется наша земля! — отозвался лагман одного из северных харадов, Кетиль Лощина. — Они по отцу — датчане, а среди датчан много наших врагов. И странно было бы отдавать престол чужакам, когда у нашего конунга остался сын и наследник!

И он показал на Гудлейва, который сидел рядом со своим воспитателем, раскрасневшийся, с блестящими от волнения глазами. Он ведь тоже с детства привык к мысли, что рано или поздно будет конунгом, и вот сейчас его мечта могла сбыться — или разбиться вдребезги. Рагнар лагман, рослый, немного угрюмого вида мужчина, явно сдерживался, чтобы не заорать, видя, как нагло попирается достоинство и право его воспитанника.

— О каких врагах ты говоришь, Кетиль бонд! — перебил его Берг харсир. — Сам Хакон конунг, отец Ингвара конунга, отдал свою дочь замуж за Хальвдана Ютландского, а значит, он нам не враг, а родич и союзник!

— Его давно нет на свете, и в державе его хозяйничают свеи! Какой он нам союзник! От него давно никакого толка!

— Не смей так говорить о моем отце! — гневно выкрикнул Рери и вскочил, невольно сжимая рукоять меча. Он знал, что ссора и тем более драка в гриднице во время совета недопустимы, но не мог слушать, как какой-то бонд позорит память его отца. — Ни ты, ни весь твой род в двадцати поколениях не совершит и десятой доли его подвигов!

— Вся его слава теперь в Валгалле! — ворчливо отозвался Кетиль бонд, несколько смущенный, но не желающий сдаваться. — Он нам оттуда не поможет, у него там другие заботы. А для нас важно, кто здесь будет защищать нас от «морских конунгов», от гаутов, от свеев, от датчан и всех прочих, кому приглянется наше добро.

— Странно было бы сомневаться, кто нас защитит, когда мои братья Харальд конунг и Хрёрек конунг защитили нас от Харда Богача! — сказала йомфру Хильда. Она то нервно стискивала руки, то принималась теребить свои браслеты, но голос ее звучал твердо. — В их доблести никто не может усомниться, Кетиль бонд. И если Смалёнд назовет их своими конунгами, то он будет прекрасно защищен.

— Слишком рано было бы целиком полагаться на таких молодых людей, у которых был всего один случай испытать себя! — рассудительно заметил Гейр харсир из того же харада, что и Кетиль бонд. Он был уже стар и в какой-то из давних схваток лишился уха.

— Ты прав, Гейр харсир! — поддержал его Торд Рукавица. — В семнадцать и даже двадцать лет рановато править целой страной! Разве они знают законы? Разве они умеют приносить жертвы?

— Когда мои братья шли в битву, никто не находил их слишком молодыми! — ответила ему Хильда. — И никто, хотя там были воины и постарше, не смог сделать то, что сделал Хрёрек конунг!

— Ему просто повезло! — отрывисто возразил Рагнар лагман. Живя в отдалении, он не успел приехать к битве и теперь он отчаянно жалел, что сам упустил такой случай отличиться. — Значит, здесь не нашлось людей достойнее, чем семнадцатилетний парень с одним походом за плечами.

Он явно хотел напомнить, что в тот единственный поход будущий победитель Харда Богача ходил под его началом и ему, Рагнару, обязан всем своим опытом.

— Думай, что говоришь, Рагнар! — возмутился Вемунд харсир. — Не нашлось людей достойнее! Я сражался вместе с конунгом, и Стейн хёвдинг сражался, и Торд, и Бьёрн Корабельный Нос — скажешь, мы для тебя недостаточно достойные люди? Если нет, то я кому угодно докажу, чего стою, с оружием в руках! В таких делах меня долго искать не приходится!

И по его виду было ясно, что он готов хоть сейчас огородить ясеневыми кольями площадку для поединка.

— Знатные вожди, избегайте ссоры! — повелительно произнесла старая королева Рагнхильд, и все умолкли, поскольку она была старше всех присутствующих и все с детства привыкли ей повиноваться. Ради такого случая она даже перестала прясть и с непривычно сложенными руками имела особенно торжественный вид. — Не позорьте память конунга взаимными попреками! Мы созвали вас не для этого.

Спорщики помнились и постарались взять себя в руки. Вемунд харсир бросил на Хильду виноватый взгляд и слегка развел руками: дескать, я не хотел, но разве с такими людьми можно беседовать мирно?

— Ну, допустим, что Хрёреку и повезло, — снова заговорил Берг. — А разве этого мало? Когда человек обладает удачей, она пригодится во всех делах. Как говорится, орел кричит рано. Доблестного и удачливого человека видно с юности. И сыновья Хальвдана показали, что обладают доблесть и удачей. Если они не совсем еще сведущи, тут есть у кого спросить совета. Им всегда будет на кого опереться.

— Может быть, это случайная удача, — непреклонно возражал Гейр харсир. — У сыновей Хальвдана нет никакой другой опоры, кроме нас самих. У них нет и не будет иной дружины, кроме той, которую они наберут в Смалёнде же. Вот и выходит, что если мы изберем конунгами их, то в случае любой беды нам придется самим себя вытаскивать из болота за шиворот.

Кое-кто засмеялся, но смущенно и неуверенно.

— А что же молчит Хрёрек? — сказал Вемунд харсир. — Что же мы не слышим голоса того, кто победил Харда Богача?

— Я и мой брат Харальд всем обязаны Ингвару конунгу, который заменил нам отца и делал для нас больше, чем от него требовал родственный долг, — произнес Рери, поднявшись на ноги. Он чувствовал на себе напряженный взгляд Харальда, но не намерен был отступать от своего мнения. — И я не отплачу ему неблагодарностью, не попытаюсь захватить его власть и наследство в обход его родного сына Гудлейва, моего родича.

— Но скажи, что собираешься делать ты сам, если мы провозгласим конунгом Гудлейва? — с досадой воскликнул Берг, намекая, что сам Рери в этом случае останется у пустой миски.

— Я собираюсь вернуть наследство моего собственного отца. Мы действительно давно уже не дети, и хватит нам сидеть за чужим столом.

— Ты говоришь о Ютландии?

— Конечно.

По скамьям пробежал ропот.

— Никто не скажет, что у этих молодых людей умеренные требования! — хмыкнул Гейр харсир. — Да ты знаешь, о чем говоришь? Южная Ютландия — это ведь где Хейдабьюр? Богатый вик, да разве его тебе отдадут просто так? В нем теперь сидят свеи.

— Как бы то ни было, я намерен его вернуть. И если мой брат, Гудлейв конунг, поможет мне с войском, я буду ему очень благодарен. И весь Смалёнд может не сомневаться, что когда я стану конунгом в Ютландии, — мы с братом Харальдом, разумеется, будем править там вместе, — прибавил Рери, метнув взгляд на старшего брата, — то торговые люди из Смалёнда смогут покупать и продавать в Хейдабьюре любые товары без пошлин, и я еще буду давать им пристанище и содержание на все то время, что они будут делать там свои дела.

— Вот это стоящее предложение! — оживленно воскликнул Сигмунд Ремешок. — Я и впрямь слышу голос взрослого мужчины и разумного правителя!

— Которым сыну Хальвдана Ютландского еще предстоит стать, — язвительно добавил Берг Одноглазый, видя, что все его замыслы обзавестить зятем-конунгом рухнули. — Прежде чем получить все эти прекрасные преимущества, нам придется собрать войско и сразиться со свеями, вы понимаете это, люди? А такие вкусные куски, как вик Хейдабьюр, задаром никто вам не отдаст. Там ведь еще рядом франки, и они не обрадуются, если в Хейдабьюре появятся датчане, с которыми они всегда были на ножах, еще со времен Годфреда Датского.

— Смелость лучше силы меча! — ответил Рери, весело глянув на него. — А удача сильнее и свеев, и франков с их императором! Моему роду досталась великая удача от богов, и я верю, что она придет и к нам.

— Но я слышал, что ваше родовое сокровище, в котором была заключена эта удача, пропало, когда погиб Хальвдан конунг? — заметил Гейр харсир. — Не на одном йольском пиру мы слушали эту сагу, правда, люди?

Собравшиеся согласно загудели. История Золотого Дракона была в округе Хельгелунд хорошо известна. Рассказывали, что еще лет двести назад к одному из предков Хальвдана конунга, Ивару по прозвищу Широкие Объятия, во время йольского пира пришел незнакомый гость и попросил приюта. Был он средних лет, ничем не примечателен, разве что заметно хромал при ходьбе. Дом был переполнен, места не хватало ни за столами, ни на полу, и Ивар конунг не хотел пускать незнакомца, но тот предложил:

— Позволь мне переночевать хотя бы в кузнице и пришли мне туда хлеба, мяса и меда, и тогда я к утру изготовлю тебе сокровище, которое будет платой за твое гостеприимство.

— Конунги не берут платы за гостеприимство, они сами награждают своих гостей, — ответил Ивар конунг. — И если тебя устроит такое пристанище, как кузница, то можешь располагаться там.

И он приказал послать в кузницу каравай хлеба, большой кусок жареного мяса и кувшин медовухи. Всю ночь люди видели, что в кузнице горел огонь, и слышали шум работы. А когда под утро Ивар конунг уснул, утомленный праздничным весельем, ему приснился сон. Он увидел ночного гостя, но теперь тот выглядел необычайно высоким и красивым мужем, от всего облика которого исходило сияние. Тот сказал:

— Ты отказался от платы за гостеприимство, но и я не из тех, кто даром ест чужой хлеб. Поутру ты найдешь в кузнице подарок от меня. Его зовут Золотой Дракон, и вместе с ним я дарю тебе и твоим потомкам великую удачу.

Когда конунг проснулся, он немедленно устремился в кузницу. Гостя там уже не было, зато на камне, служащем наковальней, лежала золотая гривна искусной работы, украшенная головками драконов. Тогда все поняли, что на йольский пир к конунгу приходил один из богов. Люди полагают, что это был Вёлунд, недаром же он прихрамывал. И с тех пор Золотой Дракон переходил по наследству в роду Ивара, наделяя всех его потомков великой удачей.

Удачей этой Хальвдан конунг был наделен в полной мере, но, когда он погиб в схватке со шведским «морским конунгом» Сигимаром Хитрым, Золотой Дракон достался победителю вместе со всем оружием павшего. Рассказывая маленьким сыновьям эту сагу, фру Торгерд всей душой сокрушалась о том, что драгоценное сокровище, а с ним и удача, навсегда, надо думать, ушли из рода.

— Не так давно я доказал, что судьба и боги не вовсе лишили меня удачи, — сказал теперь Рери. — И первое, что я намереваюсь сделать, это вернуть в род Золотого Дракона. Сигимара Хитрого, я знаю, уже нет в живых, но у него остались сыновья. Наверняка Золотой Дракон теперь принадлежит кому-то из них. Нам нужно только найти их. Одолеть одного «морского конунга» легче, чем сразу захватывать целую страну. А уж когда Золотой Дракон вернется к нам, снова попадет в род, для которого его предназначил небесный кузнец, он даст нам сил, чтобы вернуть все наследство отца.

— Ну, если вы будете править в Ютландии, то Гудлейв конунг всегда получит от нее поддержку, которая понадобится Смалёнду, — согласился Гейр харсир. — Так мы и объявим на тинге. И если люди вас поддержат и захотят идти с вами в поход, лично я никого не стану отговаривать.

На этом совет и закончился.

— Я же знаю: оба мои сына будут конунгами, — шептала фру Торгерд. — Руны сказали нам, а они не лгут.

На другой день, после погребения, гридница была приготовлена к пиру. Пол был устлан свежими еловыми лапами, все стены покрыты ткаными коврами — частью привезенными из походов в прежние годы, частью изготовленными здесь, в доме. На столах блестела серебряная, медная, бронзовая посуда, заморские блюда — глиняные, расписанные яркими, причудливыми, блестящими узорами, стоившие дороже иных серебряных. Перед каждым из одальбондов стояло по серебряному кубку, так чтобы все могли видеть знатность, богатство и удачу хозяев.

Рагнар лагман, как самый знатный из гостей и старший из родичей покойного, сам провозгласил сперва кубок Одина — за благоденствие Смалёнда и за то, чтобы и впредь во всех битвах Отец Богов даровал им победу. Потом следовал кубок Фрейру и Ньёрду — за то, чтобы битв и сражений все же выдавалось поменьше, чтобы в стране всегда был внутренний мир и хорошие урожаи. А когда всем хватает хлеба, то и воевать особо не за что.

Потом Хильда, одетая в лучшее платье, принесла «обетную чашу» — иначе, кубок Браги. На ней была голубая рубашка из тонкого льна, с красной и золотой вышивкой, и желтое платье из тонкой шерсти, синий хенгерок с золотыми застежками на груди и двумя золотыми цепями между ними. С любимым кубком отца в руках, невольно вспоминая лицо Ингвара конунга, его весело прищуренные глаза с такими родными морщинками в углах, Хильда едва удерживала слезы.

— Во славу богам! Во славу богиням! Во славу всем асам святым! — произнесла она, подойдя к младшему брату. — Прими этот кубок, а с ним силу и славу твоих предков, чей путь ты отныне продолжишь, брат мой, Гудлейв сын Ингвара!

— Во славу богам! Во славу богиням! Во славу всем асам святым! — ответил Гудлейв, принимая кубок у нее из рук. Его голос дрожал, а эту речь, должно быть, заготовил Рагнар лагман и заставил затвердить. — Я принимаю кубок моего рода и даю обет: войной и миром послужить тому, чтобы слава его ширилась и множилась. Клянусь никогда в жизни не поворачиваться спиной к опасности, не бежать от врага, не предать того, с кем я в родстве и в дружбе и никогда в жизни не поступать несправедливо, как не поступал и мой отец, Ингвар конунг.

Потом обетные кубки стали поднимать другие знатные гости, в том числе и Рери.

— Я клянусь доказать, что мой отец Хальвдан конунг оставил сыновей, достойных его знатного рода и его доблести! Я клянусь вернуть землю, которой он правил! Я клянусь стать полноправным наследником моего отца и при необходимости я готов буду оказать роду Ингвара конунга такую же поддержку, которую он оказал нам!

Произнесли и поминальную песнь по Ингвару конунгу, которую потом вырежут на камне над его курганом. Хрут Резчик, знаток рун, искусный скальд, уже приехал и теперь тоже сидел на одном из почетных мест. Вид у него был чуть-чуть обиженный: Хильде не понравился тот стих, который он предложил вырезать на камне, и она объявил, что платит два эйрира серебром тому, кто сложит лучший. В конце концов, самым удачливым скальдом был признан хирдман Эгиль, сложивший вот что:

Ингвар бился

с грозным Хардом,

злобных псов

прогнал от дома.

гордо смерть

отважный встретил;

Хрёрек месть

свершил, не медля.

Этот стих понравился Хильде еще и потому, что воздавал должное и Рери тоже.

Пока гости ели и пили, конунгов сказитель, самый важный человек во время пиров или долгих зимних вечеров, сидя на скамье между очагами, пел «Песнь об Атли», самую любимую песнь павшего Ингвара. Одно из самых жестоких, кровавых, страшных — и в то же время самых гордых сказаний часто звучало в этом доме, и очень многие уже знали его наизусть. И все же сердце замирало, когда люди слушали о том, как посланец коварного, задумавшего убийство конунга Атли приехал к братьям его жены, Гуннару и Хёгни, стал звать их в гости к своему повелителю, обещая множество богатых подарков — щиты и копья, золоченые шлемы, расшитые попоны, богатые нарядные одежды и ретивых коней. Гордые братья не слишком прельстились подарками — у них уже было достаточно сокровищ. Более того — они получили послание от своей сестры Гудрун, кольцо, обвязанное волчьим волосом, и знали, что им придется ехать по волчьей тропе, по тропе коварства и предательства. Казалось бы, любой человек, даже не из самых умных, предпочтет остаться дома. Но нет. Гуннар и Хёгни предпочли поехать — предпочли принять вызов судьбы, как того требовала их честь, рискнуть жизнью и даже почти наверняка с ней проститься, но не струсить, не отступить.

Простились люди

с конунгом, плача,

когда уезжал он

из гуннского дома;

сказала тогда юный

наследник Хёгни:

«Путь свой вершите,

как дух вам велит!»⁸

— пел сказитель Ульвар, довольно молодой еще мужчина с очень красивым, густым низким голосом. Он сам был бойцом не из последних и отличился в битве с викингами, благодаря чему сам получил новый меч. Но предания старины влекли его не менее, чем воинская слава, и он знал множество песен о богах и героях древности. От его голоса у мужчин бежали по коже мурашки, а женщины плакали, жалея и отважных Гуннара и Хёгни, и своего конунга Ингвара, который пошел на смерть, так же гордо, уверенно и даже радостно.

Поминальные пиршества продолжались три дня, и Хильда гордилась похвалами его изобилию и порядку. Да уж, порядок она знала! Всех гостей, даже самых незаметных, она оделила подарками, так что ни один захудалый бонд не ушел от них без ножа с резной костяной рукоятью или гребешка искусной работы. Хорошо бы им всем взять свои обновки на тинг — чтобы напоминали о долге благодарности.

Случилось это не так скоро: почти целый месяц ушел на то, чтобы по всей стране разошлось извещение о сборе тинга, а еще людям требовалось время на дорогу. Весь этот месяц наследники погибшего конунга провели в волнении о своей будущей участи, но тинг не обманул их ожиданий. Харальд и Хрёрек подтвердили, что отказываются претендовать на престол своего дяди и поддерживают его сына Гудлейва, а взамен просят у Смалёнда поддержки в возвращении владений своего собственного отца.

— Мужчинам не пристало сидеть все время дома, как девушкам, которые ждут жениха! — говорил Харальд, и очень много глаз из толпы смотрело на него с пониманием и одобрением. Рослый, стройный, красивый и уверенный, он выглядел точь-в-точь как юный Сигурд перед началом славных дел. — Мы с моим братом Хрёреком докажем, что мы — мужчины и достойные сыновья нашего отца, Хальвдана конунга, который прославился своей удачей и подвигами по всем Северным странам и даже на южном побережье Восточного моря. Я зову вас в поход! Один пошлет нам или славу и добычу, или достойную гибель, которая прославит нас и наши роды! Только в деле можно испытать свою удачу, и тот, кто вечно сидит дома, никогда не узнает, чего он стоит как человек.

И смалёндцы радостно кричали и колотили в свои щиты, давая понять, что согласны с ним. В конце концов договорились, что Смалёнд собирает войско для похода и ведут его сыновья Хальвдана.

Вемунд харсир поддержал и сына Ингвара, и сыновей Хальвдана, а в благодарность юный Гудлейв конунг объявил о помолвке с Вемундом своей сестры Хильдеборг. Хильда сама дала согласие на этот брак: посмотрев на поведение Вемунда в битве и в спорах после нее, она признала, что это достойный и смелый человек, и он уже не казался ей таким уж старым. И то верно: хоть ему и шел тридцать седьмой год, Вемунд душой был молод, горяч, охотно откликался на всякое новое дело, и молодая, веселая девушка годилась ему в жены гораздо лучше, чем какая-нибудь почтенная вдова. Свадьбу сыграли на йоль.

Всю весну Харальд и Рери объезжали корабельные округи, проверяя, как готовятся к походу корабли и сколько их будет. Смалёнд был полон воодушевления. В последние годы Ингвар конунг не ходил в походы, а в каждой усадьбе и на каждом хуторе тем временем подросли такие же, как сами Харальд и Рери, честолюбивые и смелые молодые парни. Слушая рассказы о сражениях и дальних странах, они завидовали подвигам отцов и дедов или нанимались в дружины к чужим вождям. Да и людям постарше казалось очень заманчивой возможность поправить свои дела походом в теплые плодородные края. Там-то не приходится, прежде чем пахать, своими руками выбрать из крошечной кривой делянки тысячу камней и сложить из них курганчик с краю, как памятник своему терпению и упорству! Старики, оживившись, снова и снова рассказывали о походах собственной молодости, перечисляли съестные припасы, меха, серебро, хорошие ткани, красивых рабынь и сильных рабов, которых когда-то сами привозили из походов. Во многих домах тосковали по добыче и рабам, а собирая «хромую подать» ворчали, что хромому конунгу только это и надо. Возможность отправиться за море с двумя молодыми знатными вождями, жаждущими славы, многим показалась привлекательной, и будущие герои с нетерпением считали дни до отплытия.

Общим счетом собралось около трех десятков кораблей. Все они были разные, одни несли по борту двадцать весел, а у иных было всего по пять-семь пар гребцов, но в целом войско Смалёнда насчитывало почти тысячу человек. Перед отплытием Харальд и Рери принесли в жертву Одину черного быка, прося послать им победу или славную смерть, но больше надеясь на первое. Фру Хильдеборг собрала жертвенную кровь в большую серебряную чашу и окропила ею корабли, оружие и сами дружины.

Руны Прибоя да хранят вас,

Кони парусов, среди пены морской!

При сильном прибое,

При бурных волнах

Придете к причалу без горя!

— заклинала она, чувствуя себя почти валькирией. Ее собственный муж тоже уходил в поход, и теперь она, уже ждущая ребенка, гораздо лучше прежнего понимала предостережения фру Торгерд. Но ради будущей чести и благополучия этого самого ребенка требовалось рискнуть, и Хильда никому не показывала, как болит ее сердце перед разлукой.

Собравшиеся на берегу не сводили с нее глаз и ловили каждое ее слово. Она поднесла прощальный кубок и Вемунду, и Рери, и на глазах ее блестели слезы. Вот и сбылась мечта ее любимого брата, но радость и гордость так тесно переплелись в ее душе с тревогой за него и болью разлуки, что она сама не знала, отчего ей хочется плакать.

— Постарайся сделать так, чтобы все наши труды не оказались напрасными! — сказала она на прощание. — Вас ждет успех и слава, и когда ты вернешься, все наши красотки буду драться за право посидеть на пиру рядом с тобой!

— А если мне все же не повезет, то за столом в Валгалле мне будут прислуживать валькирии! — Рери улыбнулся. — И пусть Вигдис из Мшистой Горки не думает, что я пожалею о такой замене!

Сыновья Хальвдана понимали, что взяли на себя ответственность не только за память своего отца, но и за судьбу Смалёнда. Если их разобьют, то земля Ингвара конунга, лишенная почти всех способных сражаться мужчин, останется беззащитной. И тогда гаутские или свейские конунги проглотят ее, не поморщившись. Но Рери твердо знал, что он этого не увидит. Даст ему Один победу или не даст, зависит только от коварного и причудливого бога, которому случалось дарить своими милостями и негодяев. Но риск — наилучший способ пробудить удачу. За эту удачу он сейчас отдал бы что угодно, что у него есть и чего у него нет. И собственная жизнь казалась ему далеко не самой высокой ставкой в этой игре с судьбой.

Когда корабль уходил, последнее, что ему бросилось в глаза, была фигура стоявшей на мысу старой королевы Рагнхильд. Она смотрела им вслед, опустив руки, словно Урд, старшая из норн, хозяйка прошлого. Она уже сделала свое дело, теперь черед за будущим.

Примечания

8

«Старшая Эдда», пер. А. Корсуна