Душегуб. История серийного убийцы Михасевича

Елизавета Бута, 2022

История самого опасного серийного убийцы СССР, написанная криминальным психологом. Геннадий Михасевич считается одним из самых страшных серийных убийц в мире. Его жертв не объединял ни возраст, ни телосложение, ни одежда. Иногда он душил руками, но иногда использовал для этого веревку или платок. Никто не мог себе представить, что это дело рук одного человека, невозможно было составить профайл преступника. Итогом жизни убийцы стали 36 женщин и 14 невинно осужденных мужчин. Что сделало его таким? За что он так сильно ненавидел женщин? Как развивалось его расстройство и почему его сознание начало меркнуть? Почему следствие допустило так много ошибок? Читайте об этом в новом документальном триллере, основанном на материалах допросов и интервью с убийцей. «Я НЕНАВИЖУ ЖЕНЩИН. ТАК СЛУЧАЛОСЬ, ЧТО ВО ВСЕХ МОИХ БЕДАХ В ЖИЗНИ ВСЕГДА БЫЛИ ВИНОВАТЫ ОНИ. ПОДЛОСТЬ ИХ И ГЛУПОСТЬ ВСЕГДА СТАНОВИЛИСЬ ПРИЧИНОЙ МОИХ БЕД. ОНИ ВСЕГДА СМЕЯЛИСЬ НАДО МНОЙ В ШКОЛЕ, НЕ ЗАМЕЧАЛИ И ОБМАНЫВАЛИ. ОНИ ВСЕ ОБМАНЫВАЮТ. К МУЖЧИНАМ НИКАКОЙ НЕПРИЯЗНИ, НО ЖЕНЩИНЫ ВЫЗЫВАЮТ У МЕНЯ ЯРОСТЬ, НЕНАВИСТЬ, КОТОРАЯ НЕ ПРОХОДИТ». – Из показаний Г. Михасевича

4

Призраки одиночества

1967–1968 гг. Деревня Ист. Витебская область

В тот год изменили срок службы в армии с трех обязательных лет до двух, но Михасевич неожиданно попросился на флот, где всегда был увеличенный срок службы, но была возможность попутешествовать или, по крайней мере, отслужить в каком-нибудь приморском городе. Михасевич должен был отправиться в Одессу, но до этого момента нужно было провести полгода в учебке. Впервые за всю жизнь Михасевич оказался за пределами родной Витебской области в обществе абсолютно незнакомых людей. Эти первые полгода в учебной части даются сложно всем без исключения призывникам, а для Михасевича это оказалось непосильным испытанием. Поначалу он подумал, что теперь за ним больше нет славы «сына алкаша» и он может выдать себя за кого угодно, заново создать себя и найти себе новых друзей, но армия, как и любой другой закрытый социальный институт, не прощает лжи, а до тех пор, пока ты не выяснил, в чем состояла ошибка, невозможно заново построить отношения. Ты всегда, раз за разом, будешь делать эту ошибку, но всегда будешь надеяться на другой результат. Михасевич не смог сразу показать свой характер, не смог поставить себя, и стал тем же, кем был и в школе. Невидимкой. Он не был главным объектом дедовщины, его никто не избивал сверх меры и не изводил. Ему доставалось не больше, чем всем. Проблема была в том, что другие новобранцы его попросту не замечали, а вот это уже вынести было почти невозможно.

Единственным способом выплеснуть свои эмоции для Михасевича стали письма, которые он строчил с бешеной скоростью. У него было только два постоянных адресата: Лена и отец. Модест отвечал регулярно, но обычно его ответы ограничивались только парой строк, в которых он дежурно интересовался тем, как идут дела в армии, и давал пару ценных советов о том, как не выглядеть слабаком. Советы обычно не работали. Неудивительно, сам Модест никогда не служил в армии. Ответы от Лены всегда выглядели весьма внушительно. В аккуратно запечатанных конвертах обычно находилось несколько сдвоенных тетрадных листов, плотно исписанных убористым женским почерком. Для девушки тот роман по переписке был приятной, интересной и безопасной игрой. Независимо от того, был у нее сейчас какой-то кандидат в женихи или нет, у нее всегда была возможность представить себя в образе девушки, ждущей с фронта жениха. Пару раз в неделю она садилась за свой школьный письменный стол и начинала строчить ободряющие и вдохновляющие письма, представляя себя персонажем фронтовых стихов и песен. Она не любила Михасевича, но очень любила эти пару часов, во время которых она как будто путешествовала во времени и пространстве.

Для Михасевича письма от Лены значили очень много. В них он тоже мог представить себя в гораздо более выгодном свете, но гораздо важнее было другое, он мог быть искренним, открыться кому-то, кто его слушал и понимал. Лена была первым таким человеком в его жизни. Во все остальное время он проходил все испытания учебки в одиночку. Помимо него в казарме жило тридцать точно таких же, как и он, 18–20-летних молодых мужчин, которые готовы были в лепешку разбиться за две вещи: чтобы доказать свое лидерство и чтобы доказать свою мужскую состоятельность. Михасевич проигрывал в этих двух состязаниях почти всем. Он не был лидером, но, что еще больнее, он не имел практически никакого опыта с женщинами. Впрочем, как и почти все, вот только он имел глупость в этом признаться. Это произошло уже после учебки, когда в очередную увольнительную его взяли с собой в один из борделей города. Жрицы любви жили и работали в крохотной трехкомнатной квартире с картонными стенами. В основном сюда приезжали компании молодых людей, которые обычно ютились в коридоре и на кухне, ожидая своей очереди. Когда Михасевич оказался наедине с девушкой, он честно признался в том, что у него нет опыта в любовных делах. Через пару часов об этом уже знал весь взвод. Естественно, Михасевич с этого дня стал всеобщим объектом насмешек. Ни у кого не было такого сексуального опыта, о каком он рассказывал, а следовательно, каждый мог оказаться на месте Михасевича. Это значило только одно: нужно было как можно громче смеяться над ним, чтобы не допустить таких насмешек в свой адрес.

Спустя несколько месяцев службы письма от Лены стали заметно короче, а главное, они стали приходить реже. Геннадий несколько раз спрашивал, в чем дело, но никакого ответа так и не получил. Единственное, что ему оставалось, это написать отцу, чтобы тот поинтересовался, как дела у его невесты. Вместо ответа отца ему пришло письмо от Лены, в котором она трогательно и подробно рассказывала о том, как влюбилась «в первый раз в своей жизни». Объектом любви девушки стал ветеринар из соседней деревни, работавший в колхозе, в котором работал и его отец.

Невозможно было злиться на Лену за ее влюбленность, так как никаких отношений, кроме дружбы, у них с Михасевичем просто не было. Девушка не врала ему и не изменяла, напротив, она сначала хотела пощадить его чувства, а потом решила, что будет лучше обо всем рассказать самостоятельно. Письмо ее заканчивалось пожеланием хорошей службы и оптимистичным обещанием устроить ему торжественную встречу из армии. На тот момент Михасевич отслужил только девять месяцев из трех лет, так что окончание службы казалось чем-то нереальным и невозможным. Лена стала писать совсем редко, зато злорадные письма от Модеста посыпались на него как из рога изобилия. Каждая записка содержала разного рода рассуждения о врожденной подлости и беспринципности женщин. В какой-то момент Лена вдруг стала писать чаще, а ее письма приобрели все тот же меланхолически-романтический характер. В конце концов она призналась, что ветеринар ее бросил и теперь она вновь свободная девушка. Михасевич не знал, как должен реагировать. Он испытал радость оттого, что у него снова появился шанс, теперь снова можно верить в то, что его кто-то ждет из армии. Он ничего не писал о случившемся отцу, но Модест вдруг сам заговорил об этом в письме:

…Даже не смей прощать. Один раз изменила, потом постоянно за ней бегать, трусы охранять будешь. Они все такие…

Модест требовал, чтобы сын дал Лене понять, что больше не желает ее видеть и не считает более за человека. Раз она не дождалась, он найдет себе лучше. Главное, чтобы та больше не смела писать ему. Михасевич написал девушке что-то наподобие отповеди, но ответа на письмо не получил. Лена увидела в этих холодных строчках не того романтичного героя, которого она себе придумала, а злорадного и жестокого «сына алкаша», отвечать которому значило бы опуститься до его уровня. К тому же все эти обвинения в ветрености не имели к ней никакого отношения, так как их с Геннадием ничего, кроме дружбы, никогда не связывало. Девушка так разозлилась на друга, что, как будто из мести, нашла себе нового жениха и буквально через месяц выскочила за него замуж. Модест не преминул сообщить сыну об этом.

Сослуживцы продолжали издеваться над Геннадием, а Михасевич при любой возможности теперь старался найти женщину, продававшую свое тело за деньги, желая тем самым восполнить пробел в своем сексуальном воспитании.

Уже во время службы на судне Геннадий в один из дней драил нижнюю палубу. Это был обычный тихий день на судне, в который начальство нарушило главный закон службы на флоте: срочник всегда должен быть чем-то занят. Об этом правиле выживания на флоте писали еще моряки эпохи Великих географических открытий. Оно осталось неизменным по сию пору. Служба на флоте предполагает, что большое количество людей одного пола должно выживать на очень маленькой и неудобной территории. К этому нужно добавить, что все эти люди молоды, готовы отчаянно сражаться за то, чтобы доказать свое лидерство, а условия, в которых они существуют, полны лишений. Все это рождает раздражение друг к другу. Если прибавить к этому хотя бы минуту свободного времени, то неминуемо случится трагедия. Либо случится суицид, либо драка, либо бунт. Единственный способ пережить все эти лишения: каждую минуту своего дня быть чем-то занятым. Вполне вероятно, что это будет глупая, бессмысленная и бесполезная работа, но она будет отнимать силы и занимать мысли. В тот день кто-то из руководства попросту упустил из виду солдат, которые оказались на несколько часов предоставлены сами себе. Михасевича окликнул кто-то с верхней палубы. В этот момент сверху на пол полетел плевок и одновременно раздались тихие, но довольные смешки.

— Эй, смотри, там еще не домыл, — прокричал Михасевичу сослуживец.

— И здесь тоже, — послышалось с другой стороны. На сей раз смех уже звучал намного громче.

— И здесь…

Так, наверное, продолжалось около часа. Это занятие ужасно веселило всех, кроме Михасевича, который просто не понимал, как нужно сейчас реагировать. Он знал, что должен еще час драить палубу, поэтому просто продолжал ее мыть, автоматически поднимая голову всякий раз, когда кто-то наверху кричал его фамилию. Плевать на палубу вскоре наскучило, поэтому на нижнюю палубу посыпались какие-то картофельные очистки, коробки и весь оказавшийся в зоне доступа мусор.

— Михасевич!..

Он в очередной раз автоматически поднял голову наверх и увидел, как на него летит что-то тяжелое и железное. Как впоследствии выяснилось, это была небольшая консервная банка. Падая с такой высоты, она вполне могла размозжить ему голову.