К каждому придёт счастье!?

Елена Юрьевна Сорокина, 2021

«К каждому придёт счастье, – утверждает в Интернете неизвестный автор. – И не обязательно в ночь со вторника на среду. Не обязательно в феврале или июле. Не обязательно в хорошую погоду. Но обязательно вдруг!» Так хочется в это верить! Но придёт ли? И вообще, что это такое – счастье? Слава? Богатство? Любовь? Героям книги предстоит пройти долгий и нелёгкий путь через непонимание, обиды, предательство. Сумеют ли они всё преодолеть и обрести своё счастье? Пусть прошлое нельзя изменить, но ведь можно создать прекрасное будущее.

Очень непростая вещь —

это простое человеческое счастье

П.Борисов

— Эй, о чем ты так задумался? Ложку мимо рта пронесешь, — с улыбкой обратился к сидящему напротив крупный, жизнерадостный мужчина лет тридцати трёх — тридцати пяти.

— Меня никто не любит, — с отсутствующим видом произнёс тот, как будто продолжая думать вслух.

Спрашивающий поперхнулся и закашлялся:

— Ничего себе! Тебя ли я слышу? — и изумлённо рассмеялся.

Его собеседник как будто вынырнул из своих мыслей и сердито уставился на него:

— Ну и что смешного?

— Как что смешного? Ну, друг, ты даешь! Молодой, успешный, состоятельный, красавец, друзей-приятелей — море, от дам отбоя нет — и вдруг…

Друг на протяжении этого высказывания кивал, соглашаясь с каждым словом, но губы его кривились в иронической усмешке.

Его внешность для стороннего наблюдателя подтверждала всё сказанное. За столом сидел молодой мужчина тоже лет тридцати с небольшим. Всё в его внешнем виде не кричало, нет, но довольно громко говорило об успешности: дорогой костюм, подтянутая, спортивная фигура. Он был очень красив. И если бы вздумал посвятить себя карьере актёра, режиссёры наверняка с удовольствием брали бы его на роль героя-любовника, героя-воина. Черноволосый и черноглазый, со смугловатой кожей, длинными крыльями черных бровей (так и просится избитое сравнение), красивым изгибом губ, а сегодня ещё и с модной лёгкой небритостью, он действительно обращал на себя внимание. Дмитрий Алексеевич Хабаров в городе был личностью довольно известной, хотя не очень об этом заботился. Но владелец крупной строительной компании априори был хорошо известен в деловых кругах. И хотя не очень, особенно в последнее время, любил, однако в силу необходимости тусовки всякие посещал (а как же, себя показать, связи, знакомства, потенциальные заказчики). А как человек холостой да плюс все вышеперечисленные достоинства, был завидным женихом, а лучше сказать, завидной добычей. Сам он от повышенного внимания дам не страдал, с лёгкостью завязывал знакомства, заводил романы, но, надо сказать, с такой же лёгкостью их и заканчивал. Никому из его многочисленных подружек не удавалось удержаться на длительное время. Между дамами даже установилась своеобразная конкуренция: каждая из тех, кто оказывался в роли его подруги, старалась приложить все усилия, чтобы занять это место, так сказать, на постоянной основе. Пока это не удалось никому. Но дамы не теряли надежды и при случае даже хвалились, кто дольше продержался. Он был по-своему честен. Старался не иметь дело с замужними, чтобы не создавать себе лишних проблем. Да и то правда, зачем? Хватало и незамужних. Никому ничего не обещал, был щедр, более или менее внимателен. Но совершенно спокойно прекращал отношения, невзирая ни на уговоры, ни на слёзы, жалобы и тому подобное покидаемой. Напротив, слёзы и жалобы заставляли его прекратить отношения как можно скорее.

Сейчас он мрачновато-иронически усмехался, слушая приятеля:

— Да-да-да…Всё так. Но друг у меня один — ты, а любить меня никто не любит.

— С чего вдруг такой мрачный взгляд на вещи? Поругался с… этой, как её… с Лизой?

— Да поругался-то это ерунда. А главное, что я сам иногда, как ты сейчас, вспоминаю, когда надо обратиться: «Как там тебя, Лиза». Не будешь же звать: «Эй, ты». Поэтому обращаюсь ко всем «зайка».

Собеседник весело фыркнул.

— Самому противно, а что делать: так исключаю одну причину для скандалов.

–Послушай, но ты же сам этого всегда хотел: свободные, ни к чему не обязывающие отношения.

— Не добивай! Да, хотел. Да, всё время у меня эти свободные, ни к чему не обязывающие отношения. Кандидаток хватает. Но, знаешь, чем дальше, тем больше…. Как бы это поточнее выразиться? Ни уму, ни сердцу. Только телу. А телу… Это в восемнадать-двадцать лет кажется самым главным (гормоны, то, сё). Ну, а в тридцать всё уже не так.

— А как?

— А так. Вот проснулся я сегодня. Она ко мне лезет, ласкается, что-то спрашивает, чего-то просит, ждёт ответа. А я смотрю и думаю: «Что эта женщина делает у меня дома, что ей от меня надо, и как её, в конце концов, зовут?» В итоге поругались. Она ушла «насовсем», но, конечно, ждёт, что я позвоню. Я звонить не буду. Зачем? А сейчас сижу и думаю. Вот приду я сегодня домой: просторно, тихо. Никто не ждёт, никто не позовёт, не откликнется, хоть ходи аукай. Знаешь, как я тебе завидую. Я, когда у вас бываю, мне уходить не хочется. Так хорошо, так тепло, ну, ты понимаешь, не в смысле температуры. Видно, что вы все друг друга любите. Я у вас прямо греюсь. Лизка на коленки залезет, ручонками обхватит, обслюнявит: «Дядя Дима, я тебя любу»…Э–эх.

Дмитрий как-то обречённо махнул рукой, да и это «э–эх» прозвучало весьма невесело.

На протяжении всей этой речи Константин смотрел на него, и с лица и из глаз его постепенно уходила улыбка, а к концу он смотрел на друга серьёзно и даже чуть-чуть печально.

— Ну, а тебе что мешает? Женись, заведи семью, детей. Поди уже не мальчик — тридцать два.

— На ком?

— Не на ком? — Константин удивленно приподнял брови. — Только свистни.

— Да ну, — махнул рукой Дмитрий. — Подружки мои, как ты их называешь, годятся только для одного. Они бы, может, и не прочь, только мне это в страшном сне не приснится. Я с трудом выдерживаю чуть-чуть вечером и чуть-чуть утром. Остальные уже при семьях.

— Ну, не все. Мало что ли одиноких женщин. Но тебе не кажется, что ты сам, сознательно или нет, выбираешь именно таких. Чтобы можно было завести лёгкие, необременительные отношения и закончить их, когда тебе это надоест. А ведь семейная жизнь — это другое, это несвобода, это ограничения, общие заботы, интересы.

— Ну, свободы я уже накушался, а заботы…ты же справляешься, думаешь, я не справлюсь?

— Да справишься, конечно. Только…Вот послушай. Ты пришёл, устал как собака, лечь бы на диван, пивка и в телевизор или просто заснуть. А Лиза лезет — с ней поиграть надо, или, не дай бог, приболела, тогда вообще…или надо ехать встречать тёщу. Вот тебе и пиво, и отдых.

— Но тебе же это не в тягость?

— Не в тягость. А знаешь, почему? Потому что я их люблю, и Ольгу, и Лизку. Я без них жить не могу. Вот это главное. Чтобы получилась семья, надо, чтобы люди друг друга любили, уж извини за пафос. Вот ты кого-нибудь из своих женщин любил?

Дмитрий задумался

— Не может же быть, чтобы за всё время ты никого не любил. Да и потом, не может быть, чтобы никто никогда тебя не любил. Ты подумай, вспомни.

Дмитрий на секунду задумался, уставившись в стол, и не видел, что друг смотрит на него очень внимательно и как будто выжидательно: «Ну же, вспоминай — давай!»

— Это ты намекаешь на Катю? — не вопросительно, а, скорее, утвердительно сказал Дмитрий с какой-то странной интонацией.

Константин молча смотрел на него.

— Конечно, Катя! Катя меня любила…

— А ты?

— И я. Но ты же знаешь, чем всё закончилось, — он вынырнул из воспоминаний, и странная, мечтательная улыбка исчезла.

— Но мы же сейчас не об этом. Мы сейчас выясняем, любил ли ты и любили ли тебя. Видишь, оказывается, любили, и ты любил.

— Да, — у Дмитрия как будто испортилось настроение. — Кстати, ты не знаешь, где она?

— Не знаю, кажется, куда-то уехала. А что?

— Да так, просто. Ну, ладно, давай заканчивать, пора.

Ольга убирала со стола и искоса поглядывала на мужа. Ужинали сегодня в гостиной за журнальным столиком. Сейчас муж благодушно расположился в кресле, похожий на сытого, довольного кота. «Только что не мурлыкает», — улыбнулась про себя Ольга. Пятилетняя Лиза удобно устроилась около папиной ноги и, обняв любимую куклу, приготовилась смотреть «Спокойной ночи, малыши». Ольга сновала туда-сюда с чашками-плошками и поглядывала на мужа: что-то всё-таки его беспокоит. Быстренько помыв посуду, она устроилась на подлокотнике кресла и приобняла мужа:

— Ну, рассказывай. Что случилось?

— С чего ты взяла?

— Ой, да ладно! А то я тебя плохо знаю!

— Я сегодня обедал с Димкой…

— Ну и что? Да не тяни ты.

— Он интересовался Катей.

— Катей?!!

Ольга так выкрикнула это, что Лиза испуганно оглянулась.

— Ну что ты кричишь? — с досадой пробормотал Костик.

— Катей он интересовался. Не прошло и восьми лет. И что его интересовало?

— Его интересовало, куда она делась. Не знаю ли я.

Ольга внезапно подскочила, словно подброшенная пружиной, и, повернувшись к мужу, вытянула в его сторону кукиш. Костя вытаращил глаза и даже как будто попытался отодвинуться.

— Ты что, обалдела? Что это ты мне кукиш под нос суешь?!

Ольга немного притормозила.

— Это я не тебе. Даже не вздумай ему сказать, где Катька! Слышишь? Что ты молчишь?

— Оль, ну а как же… Он же не знает… Может, лучше…

— Что «лучше»? Что лучше-то? Вот почему он про неё спросил? С чего вдруг вспомнил?

— Оль, ну что ты так распаляешься?

— Да то я распаляюсь, что сволочь он, твой Димочка. И не перебивай меня. Всё я знаю. Он твой друг, он замечательный. Но с Катькой он поступил, как свинья, и я ему этого никогда не прощу.

Ольга говорила и постоянно двигалась, что-то убирала, переставляла. Закончив, грозно повернулась к мужу:

— Что ты молчишь?

Костя, уютно устроившись в кресле, с обожанием смотрел на жену. «Иди ко мне», — он дотянулся до её руки, и Ольга оказалась частично на коленях у мужа, частично в кресле. Одной рукой он прижал её к себе, и поцеловал в макушку, и сунул нос куда-то за ухо, и вдохнул такой родной запах, и прошептал: «Олька, как же я тебя люблю…» Ольга мгновенно размякла, приткнулась мужу под мышку, потерлась щекой и блаженно замолкла.

Через некоторое время она подняла голову.

— Знаешь, что мы сделаем. Димке ты ничего не говори. Не говори, — повторила она, отметая ещё не прозвучавшие возражения. — Посмотрим, что дальше будет. Может, он завтра забудет. А мы взбудоражились понапрасну.

Дмитрий вернулся домой поздно. Бросил под вешалку портфель, не нагибаясь, нога за ногу стащил туфли и пошёл в комнату, по дороге сбрасывая галстук, пиджак, расстёгивая рубашку. Включил свет и плюхнулся на диван. Сил не было. Он сидел и лениво рассматривал комнату, впрочем, хорошо ему известную. Просторно, дорого, современно. Всё на своих местах. Да и кому что тут трогать?

Хотелось выпить, но вставать не хотелось. Он вдруг представил, как приходит домой и его встречает поцелуем жена, а навстречу бежит малыш. Он подхватывает его, подбрасывает вверх, а тот визжит от восторга. А потом они ужинают на кухне. Он рассказывает о своих делах, а она слушает, где-то кивает, что-то говорит типа «угу», «да ты что», при этом вытирая губы малышу, подкладывая на тарелку. Эта картина так ясно вдруг стала перед ним, и щекастенький мальчишка… Он вспомнил сегодняшние слова Костика: «Или ты приходишь — жена усталая и расстроенная, малыш приболел, капризничает. И ты, только зайдя в дверь, сразу отправляешься, например в аптеку. А потом варишь что-нибудь из двух блюд — пельмени или яичницу. А ночью по очереди с женой подхватываешься на плач малыша. Как тебе картинка?»

Да как, нормально. Всё лучше, чем сейчас. Есть какая-то осмысленность. То хоть бы знал, ради чего работаешь. Дима усмехнулся сам над собой: «Стареешь, милушка Яков Лукич»! Размечтался о чём — о смысле жизни. Да…». Он покрутил головой. И что интересно, вдруг поймал себя на том, что очень ясно представлял себе всё, кроме самой жены. Интересно, а кого из своих многочисленных женщин мог он представить на этом месте. Он перебирал одну за другой…нет, никого. Если только… Катю. Снова Катя. Конечно, столько не вспоминал, а сегодня в разговоре Костик как будто прорвал плотину, и оттуда хлынули воспоминания. Ведь не вспоминал же… Да нет, вспоминал, себе-то не ври, но старательно отгонял, прятал эти воспоминания. Потому что поступил с ней, как настоящая большая свинья, точнее свин. Потому и не вспоминал. Кому ж приятно.

Надо все-таки узнать у Костика, где она и как у неё всё сложилось. Насядет и всё выяснит.

Катя, Катюша… Самое прекрасное и самое неприятное воспоминание.

Костик и Димка собирались на дискотеку в пед. Вернее, собирался Костик, а Дима ворчал и брюзжал:

— Что я там не видел… не пойду!

— Ты мне друг или нет?

— Друг, но идти не хочу. Что я там буду делать?

— Танцевать ты там будешь.

— Не хочу я танцевать!

— Дим, ну не будь свиньёй! Что я, один попрусь?!

— Конечно, один. Ты там будешь с Ольгой, а я что — сбоку припёку?

— Да в том-то всё и дело, что Ольга будет с подругой.

— Ещё лучше! Не хочу я никаких подруг! Они все смотрят, как будто я их добыча, и они примеряются, как бы добычу схватить и утащить в норку.

Костик расхохотался:

— А что, ты добыча завидная. Ну, выручи, тебе ж не жениться на ней.

Через час они подходили к зданию пединститута, где на первом этаже в малом спортзале должна была состояться дискотека.

Костик издали увидел свою Ольгу, которая нетерпеливо пританцовывала на месте и вертела во все стороны головой, и потащил Димку вперёд. Подкравшись сзади, он схватил девушку за талию и приподнял. Та взвизгнула от неожиданности, вырвалась, повернулась расправиться с обидчиком:

— Ну, слава богу, мы уже вас заждались.

— Как заждались, — испугался Костик, — разве мы опоздали?

— Не опоздали. Но мы всё–равно заждались.

— Кто это мы? — поинтересовался Дима.

— Я и Катька, — она дёрнула головой куда-то вбок.

Дима повернулся и увидел уныло стоящую рядом и почти за его спиной девушку. «Да-а-а, — обречённо подумал он, — и что я с ней весь вечер делать буду?». Девушка показалась ему полной, бледной и совсем неинтересной. В каких-то тёмных, нелепых одёжках.

— Ну, знакомьтесь. Это Дима, это Катя, — энергично руководила Ольга.

— Дима, — протянул он руку и пожал протянутую ему маленькую, мягкую, но неожиданно крепкую ладошку.

— Катя, — тихо сказала она и подняла на него глаза. Глаза оказались красивые, яркие, тёмно–серые и какие-то умные что ли.

Она уставилась этими глазами на него и немедленно покраснела, просто вся залилась краской. «О, господи, за что мне это!» — с отвращением подумал про себя Дима.

— Ну, пойдёмте, — прервала сцену знакомства Ольга и решительно потащила за собой по порожкам Катю, а Дима с Костей послушно пошли сзади. Молча.

В спортзале гремела и сверкала светомузыка, они с ходу включились в общий танец. Протанцевали несколько танцев, а потом начался медленный. Ольга с Костиком тут же ушли танцевать. Дима понимал, что он должен пригласить Катю. Он пригласил, и они уныло потоптались под музыку. Она держала перед собой деревянные, напряженные руки, а он чувствовал себя идиотом, топчась, как у них говорили, на пионерском расстоянии.

С началом следующего медленного танца девушка неожиданно решительно обратилась к нему: «Дима, вы танцуйте, а я посижу. Я не люблю танцевать». Повернулась и пошла куда-то. Он несколько оторопел. Это было странно. Судя по её взглядам, он настроился на то, что придётся мучиться весь вечер с повисшей на нём девицей. Дима посмотрел ей вслед. Катя весьма целеустремлённо пробралась через толпу и уселась на широкий низкий подоконник, как на лавочку. Упёрлась в него руками и, немного выставив вперёд плечи, принялась с интересом рассматривать танцующих.

Дима пожал плечами и пошёл. Сначала вышел покурить, потом вернулся, потанцевал с какой–то девушкой и, отведя её на место, столкнулся с Ольгой и Костиком.

— А где Катька? — требовательно спросила Ольга.

— Она сказала, что не любит танцевать и лучше посидит.

Ольга с Костиком переглянулись. Костик пожал плечами. Ольга поджала губы. А Дима про себя усмехнулся: всё ясно — хотели свести, ан, облом.

— Пойдём поищем, где эта дурища. А, вот она, — Ольга потащила Костика куда-то в сторону. Дима проследил за ними взглядом и увидел Катю. Она сидела по-прежнему на подоконнике и, немного развернувшись как раз в его сторону, слушала молодого человека, который что-то ей рассказывал. Слушала серьёзно, спокойно. Создавалось впечатление, что парень жаловался, а она его успокаивала. Подошли Ольга с Костиком. Ольга начала, очевидно, нападать, а Катя энергично и даже сердито возражала и была совсем не похожа на тихую кислятину, стоявшую рядом с ним полчаса назад. Это интересно. Дима пристроился у другого подоконника, чуть наискосок, и стал наблюдать. Это была совсем другая девушка. Вот к ней подскочили три подружки и стали рассказывать что-то смешное, хохоча и перебивая друг друга. Катя доброжелательно слушала, блестя глазами и улыбаясь, а потом тоже рассмеялась. Дима не поверил своим глазам: так разительно изменилось её лицо. Милая девушка, чудесная улыбка! Потом подошла группка ребят, и вот уже вся компания весело смеётся, что-то обсуждает, споря и перебивая друг друга. И Катя тоже спорит и смеётся, между прочим, ничуть не смущаясь. Потом вся компания отправилась танцевать, а Дима, перейдя на опустевший подоконник, стал наблюдать.

Музыка закончилась. Катя стала пробираться к своему подоконнику и увидела присевшего на него Диму. Тут же скисла, но как-то не особенно, подошла и тоже оперлась на подоконник, присев на него. Дима искоса взглянул не неё: брови чуть нахмурены, рот плотно сжат.

— Почему ты сказала, что не любишь танцевать.

— Потому что я толстая.

— И какая связь? Ничего ты не толстая. И танцевала сейчас легко и непринуждённо. А со мной — как каменная. Почему?

Теперь она искоса посмотрела на него. И в голосе и во взгляде была заинтересованность, а не та высокомерная, скучающая снисходительность, с которой он смотрел на неё на порожках. Она вздохнула:

— Потому что я себе напоминаю соседскую корову.

— Кого напоминаешь? — он явно был растерян.

— Соседскую корову. Знаешь, как у бабушки в деревне. Надо хозяйке в город съездить, а корову днём подоить нужно — хоть тресни. Вот она и просит соседку: «Нюрка, подои в обед мою корову, до зарезу в город надо». — «Ладно, чего уж там. Я тебе, ты — мне». И вот в обед подоила свою корову, а надо к соседке идти. А корова чует, что это не хозяйка, крутится, мычит, спокойно не стоит, норовит лягнуть или ведро опрокинуть. И хочется дать ей по лбу и уйти — стой себе, глупая скотина. А приходится уговаривать, поглаживать, стараться. Как же, обещала ведь.

К концу речи Дима, не скрываясь, смеялся, весело блестя глазами.

— А я, значит, та самая соседка?!

— Та самая, — кивнула она. Посмотрела на него, и неожиданно оба рассмеялись. Напряжение и неловкость, мешавшие им в начале вечера, исчезли.

Откуда-то появились Ольга с Костиком.

— Дискотека кончается. Пойдёмте на выход.

Домой возвращались пешком, весело перешучиваясь, разговаривая о чём–то незначительном — обычный компанейский трёп. Сначала проводили Катю до общежития, потом Ольгу до квартиры. Идя по уже опустевшим улицам, Дима небрежно сказал, не глядя на Костика:

— А эта Катя интересная. Сразу и не скажешь.

— Она очень хорошая. Добрая, душевная, только доверчивая очень. Ты её не обижай, — неожиданно серьёзно ответил Костя.

— А с чего ты взял, что наше знакомство продолжится?

Костик дипломатично промолчал.

Знакомство продолжилось совершенно неожиданно. Недели через две Дима зашёл после занятий в пединститут к своему знакомому: тот обещал сделать один расчёт, который никак не получался. Он шёл по длинному солнечному коридору и вдруг услышал смех, негромкий, мелодичный, очень искренний и весёлый. Обернулся. У окна небольшая группка девушек и парней что-то бурно и весело обсуждала. Стоящая боком девушка, закинув голову, смеялась. Дима остановился, узнав её, и от удивления слишком громко позвал: «Катя!» Все обернулись, замолчав, и Катя тоже обернулась. Это действительно была она. Улыбнулась ему, узнав, и пошла навстречу. Он не сразу сообразил, что стоит на месте, как пень, и смотрит на неё.

— Здравствуй, Дима.

Он пристально смотрел на неё. Она чуть смутилась:

— Что ты так смотришь?

— Ты очень красивая!

Она нахмурилась: «Не выдумывай!». Он удивлённо посмотрел на неё и с нажимом повторил: «Ты очень красивая» и добавил про себя: «И совсем не похожа на себя. Вернее, на ту Катю, которая была на дискотеке». Эта была совсем другая. На неё хотелось смотреть, не отрываясь. Невысокая, полненькая. Нет, не полненькая, а какая-то, как говорила его бабушка, сбитенькая, упругая. Она напоминала ему яблоко. Такие они рвали у бабушки в деревне — назывались «белый налив». Яблоки были белые, налитые соком и, казалось, светились. Вот и Катя, казалось, светилась. Молочно-белая кожа, светлые, почти белые волосы. Но при этом не было впечатления бледности, а было впечатление свежести и сияния. Тонкие, неожиданно тёмные брови стрелочкой чуть поднимались к вискам, тёмно-серые чистые глаза, яркие, как звёздочки. Белые, очень густые волосы разделены на прямой пробор, заправлены за уши и внизу стянуты резинками в маленькие смешные хвостики. Короткие пряди на шее и у висков, не попадающие в хвостики, слегка завивались. Ей очень шло светлое, в мелкий цветочек платье. Это платье, в отличие от прошлого наряда делало её какой-то ладной, подчёркивая и скрывая всё, что надо. Оказалось, что и талия у неё есть, и грудь так и притягивала взгляд в вырезе платья. И вся она была такая свежая, аппетитная, что…

Дима вдруг понял, что Катя что-то спрашивает у него и, наверно, уже не в первый раз, а он, занятый её рассматриванием, даже не слышит

— Извини, что ты спросила, я не услышал.

— Я спросила, зачем ты к нам, — она смотрела серьёзно и немного вопросительно. Он вдруг сообразил, что нужно делать.

— Послушай, помоги мне.

На её лице выразилась немедленная готовность помочь.

— Мне нужно найти одного знакомого, сказали, он в читальном зале. Проводи меня туда, пожалуйста.

— Пошли, — она кивнула, и они пошли по длинным солнечным коридорам. Он спросил про учёбу, про Ольгу, рассказал что-то смешное, и она весело рассмеялась. Они шли, и он прямо кожей чувствовал, как уходит из неё настороженность и возвращается лёгкость и естественность.

На повороте к тёмному углу, за которым начинался вход в читальный зал (дорогу туда он прекрасно знал,) он внезапно остановился и повернулся к ней:

— Кать, ответь мне, пожалуйста, только честно. В чём дело?

— В чём?

— Ты, когда меня видишь, становишься на себя не похожа, как будто ждёшь от меня какой-то пакости.

— Нет, что ты! — она искренне удивилась, даже как будто возмутилась.

— Тогда в чём дело? — терпеливо переспросил он.

Она вздохнула, помолчала. Он ждал. Наконец она сказала:

— Ты очень красивый.

Этого он никак не ожидал.

— И что, это плохо?

— Нет, не плохо.

— А что же?

— Ну, понимаешь…, — она как будто решилась: — Просто ты мне не подходишь, и я тебе не подхожу. Совсем-совсем.

— Так. Значит, я тебе не подхожу, потому что я красивый, так?

— Не только. И красивый, и высокий, и вообще…, — она вздохнула, и в этом вздохе было такое восхищение, что он даже покраснел. Покачал головой, справляясь с собой:

— Давай уточним. Я тебе не подхожу, потому что высокий, красивый и вообще. А ты мне почему не подходишь?

— Потому что толстая, некрасивая и… дура.

Последнее слово она произнесла после длинной паузы и почти шепотом.

Он обалдело переспросил: «Кто?!»

— Дура, — повторила она.

Он расхохотался так, что на глазах выступили слёзы, и хохотал, пока она не подняла на него совершенно несчастные глаза.

— Кать, ну ты даешь! — он покрутил головой, сдерживая смех и стараясь стать серьёзным.

— И кто тебе это сказал?

— Зеркало.

— Всё это зеркала сказало, — лукаво блестя глазами, переспросил он.

Она невольно улыбнулась в ответ, и он почувствовал, что в нём поднимается какая–то нежность что ли к этой девушке. Он видел, что для неё это всё серьёзно, но она готова принять его шутливый тон и не обременять своими проблемами.

— Что дура, мне и Ольга всегда говорит.

— И что она имеет в виду? У тебя что, с учёбой проблемы?

— Нет, — вздохнула она, — с учёбой у меня проблем нет. Я по жизни дура.

Он опять, не сдержавшись, фыркнул, кое-что мгновенно обдумал и сказал:

— Ладно, бог с ним, с приятелем. Кать, ты сейчас что собиралась делать?

— Да ничего, — она пожала плечами, — в общежитие собиралась идти.

— Ну и прекрасно. Давай я тебя провожу. Мы зайдём по дороге в парк, посидим, и ты мне расскажешь, что значит «дура по жизни» и почему это ты дура по жизни. Идет?

И, не давая ей опомниться, взял за руку и повёл за собой. Так началась их любовь.

Сначала Дмитрий относился к Кате, как ему казалось, просто с интересом. Она была ему интересна, потому что не походила ни на кого из его многочисленных подружек, пассий, поклонниц. Дмитрий привык к тому, что девушки обращают на него внимание, с удовольствием знакомятся, отвечают на его внимание. Проблем, в смысле познакомиться, завести роман, лёгкий, ни к чему не обязывающий, у него никогда не было. Были проблемы, скорее, другого рода: как избавиться от излишнего внимания, назойливости, закончить надоевший роман. А надоедали они ему быстро.

Он видел, что Кате он очень нравится. Но она этого как будто стеснялась и очень старалась скрыть, хотя получалось плохо. Дима часто чувствовал на себе её взгляд, а когда внезапно смотрел на неё, она тут же отводила глаза и краснела, как будто он застал её за чем-то неприличным. Его это ужасно забавляло, но не раздражало. Вообще сначала она его забавляла и удивляла иногда до немоты. Она была очень доверчива. Сама никогда не врала и всё принимала за чистую монету. Попадала из-за этого впросак, потому что не всегда понимала шутки. Ольга однажды с раздражением сказала: «Нет, это просто невозможно! Если Катьке сказать, что сегодня по улице проходил бегемот, она только скажет: «Да, Оля, правда? А когда?»

Диму тогда удивило её раздражение, он посмеялся, но спросил осторожно: «Это плохо?»

— Да не плохо…

— А чего же ты злишься?

— Да её же обмануть — раз плюнуть!

— И часто её обманывают?

— Ты знаешь, как ни странно, нет. К ней хорошо относятся: она добрая, всем помогает. А обманывать её даже неловко: всё равно что ребёнка.

Он улыбнулся: «Да, именно так. Неловко себя чувствуешь».

Но потом он увидел Катю совсем с другой стороны. Девятого мая они собирались с компанией на природу. Он позвал Катю, но, к его удивлению, она отказалась, с сожалением сказав: «Я не могу. Я иду на митинг». Он с недоумением спросил: «А что, разве на Девятое мая на митинг обязательно?

Она неловко повела плечами:

— Нет, почему обязательно. Я просто хожу Девятого мая на митинг.

— Что, сама?

— Сама.

Он долго и внимательно на неё смотрел:

— Я так понимаю, на речку ты не пойдёшь?

— Не пойду, — она кивнула с совершенно несчастным видом, но тем не менее твёрдо.

Они попрощались у дверей общежития, куда как раз подошли. Он шёл, и качал головой, и улыбался сам себе, и думал. Катя снова его удивила. Нет, он, конечно, к празднику Девятое мая относился очень уважительно. В детстве они ходили к Вечному огню всей семьёй, и он помнил тот трепет, те чувства, которые испытывал, глядя на ветеранов в медалях, на скорбящих родственников. Отец всё ему объяснял…

Потом он ходил со школой, и это было совсем по-другому. Они старались друг перед другом быть взрослыми и, как они думали, безразличными, несколько циничными, хотя праздник по-прежнему трогал.

А в институте этот майский выходной старались использовать для вылазок на природу, отдохнуть, повеселиться. И ему как-то в голову не приходило самому, одному идти на митинг. А вот Кате, оказывается, приходило.

На следующий день в десять он ждал Катю у ворот общежития с тюльпанами в руках. Она вышла из дверей и пошла через двор, не глядя по сторонам, в своём белом платьице в цветочек (он уже обратил внимание, что одежды у неё совсем мало) и с букетом красных тюльпанов в руках.

Она увидела его, только подойдя к воротам, и на лице её вспыхнула такая радость, что ему даже стала неудобно. Господи, она так радуется, как будто он не просто пришёл к ней, а подарил кольцо с бриллиантами (впрочем, насколько он её узнал, кольцо с бриллиантами её бы, скорее, смутило и испугало).

— Здравствуй, Дима, — она подняла на него сияющие глаза.

Здравствуй, Катя, — преувеличенно серьёзно ответил он.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Он протянул её цветы, подставил руку, она вложила свою, и они пошли по улице. Шли и молчали. И это молчание совершенно не тяготило. Она держала его под руку, а он подтянул её руку так, чтобы ладошка легла в его ладонь, и придерживал пальцами.

Потом они стояли на митинге, слушали скорбные и торжественные слова. Потом Катя положила цветы на гранитные плиты. Они шли по аллее среди медленно текущей реки людей.

— Ты извини, что я тебе испортила выходной.

— Я очень рад, что пошёл с тобой, — сказал он коротко и очень серьёзно.

— Знаешь, получаются всё какие–то высокие слова…Только я представляю, какие они были молодые…и пошли…и погибли. А мы живём благодаря им.

Голос её задрожал. Дмитрий обнял её за плечи одной рукой и немножко прижал к себе.

— Моему дедушке было двадцать пять лет, и он погиб.

Он кивал на ходу, как будто она могла его видеть, и легонько успокаивающе сжимал плечо.

— И его брат, и бабушкин старший сын, и папа…

Он опять покивал и как будто очнулся:

— Как папа? Подожди… Но он же…

— Он не воевал в войну, конечно. Он служил в погранвойсках, и там случился, как это называется, конфликт пограничный, и он погиб.

Они молча дошли до выхода из сквера и пошли по улице. Его рука так и осталась на её плече, и это казалось совершенно естественным. Они шли и шли, потом Катя тихонько спросила: «А куда мы идём?»

— Не знаю, — легко сказал он, — мне всё равно».

Подняв глаза, она встретила его ласковый взгляд и моментально покраснела. Он наклонил голову и прошептал почти в самое ухо: «Катя». Она, не поднимая глаз, прошептала: «Что?»

— Ка–тя, — опять прошептал он.

Она подняла на него глаза и смущённо улыбнулась в ответ, а он неожиданно для себя чмокнул её в нос.

День получился замечательный. Они пошли в парк и катались на качелях, ели мороженое, сидя на скамейке у реки, кормили уток кусочками булки и разговаривали.

Им было интересно вдвоём. Оказалось, что Катя много знает. И обо всём у неё есть своё мнение, правда, высказывала она его осторожно, будто боялась обидеть собеседника тем, что её мнение не совпадало с его. Он рассказывал ей о своей студенческой жизни, вспоминал смешные истории, и они оба хохотали. Он ещё раз отметил, как она замечательно смеётся, негромко, но так искренне, что невольно и сам начинаешь смеяться. Оказалось, что она наблюдательна, и чувство юмора у неё есть, и она очень интересно рассказывает.

Когда они вечером подошли к общежитию, она, легонько вздохнув, повернулась к нему:

— Ну, вот и всё, день кончился, к сожалению.

— Тебе понравился?

— Очень! Замечательный день! А тебе?

Вместо ответа он притянул её к себе и поцеловал. Крепко и долго. Отпустил и немножко отодвинул. Она таращила на него глаза и стискивала ладошки. И была такой трогательной и привлекательной…Он вздохнул:

— Ну, пока…До завтра.

Повернул её и даже немного подтолкнул к дверям. Она так и пошла, даже не оглядываясь, как во сне.

Он шёл домой в странном настроении. Куда ты лезешь, дурак! Оно тебе надо? С ней не получится лёгкого, короткого романа. Готов ты к серьёзным отношениям? Нет, даже не так: готов — не готов. Нужны они тебе?

Он голову мог дать на отсечение, что она совершенно неопытна. Это было видно невооружённым глазом. Он привык к девицам, которые хорошо знают правила игры. А с ней придётся повозиться. Зачем? Когда вокруг так много девушек, которые прекрасно знают, чего хотят и чего ты от них хочешь.

Но с ней интересно. Она привлекает именно непохожестью на многочисленных знакомых. С ней можно общаться. Хорошо посмеяться, легко помолчать. О другом он даже не думал. Да нет, думал. Не ври. Больше всего ему хотелось прижать её к себе, помять, погладить. Странным образом она одновременно напоминала ему свежую сдобную булочку и яблоко. Подойдя к дому, он принял решение. С Катей он отношения продолжит: слишком она его заинтересовала. А что из этого получится — посмотрим. Что получится, то и получится. Решив так, он успокоился: завтра выходной — снова встретимся.

Катя не спала всю ночь. Господи, что это будет? Зачем он сегодня пришёл?

Она влюбилась в него сразу, как только увидела. Потому и вела себя, как дурочка. Ну не может он заинтересоваться толстой, белобрысой дурёхой. Он был так сокрушительно красив! Высокий, широкоплечий, смуглый и черноволосый. Чёрные глаза, чуть приподнятые к вискам брови, чётко очерченные губы, уголок поднят в еле заметной усмешке. Выражение лица такое, будто он иронично и немного высокомерно спрашивает: «Что это тут такое?» Светлые потертые джинсы, лёгкая белая рубашка с короткими рукавами. Он был красивее всех кинозвёзд вместе взятых. Она смотрела на него и обмирала. А когда он взглянул на неё, она прямо прочитала в его глазах: «О, господи, как мне это всё надоело!»

Но потом, когда он подошёл, когда встретил в институте, а особенно сегодня, он был совсем другим. Умным, внимательным, немного насмешливым, но не обидно. С ним было интересно. Хотя она по-прежнему терялась, если ловила на себе его внимательный взгляд.

А сегодня он был такой замечательный, такой…! Она на минуту поверила, что всё возможно. А этот поцелуй…О, господи, неужели это с ней?! Дурочка, остынь, не может это для него быть всерьёз. Но он же сам подошёл и пришёл сегодня. И так искренне удивлялся, и смеялся, и так смотрел на неё. Он же не мог так притворяться? Значит, я ему понравилась. Значит, я ему интересна. Вот если завтра он придёт, значит, всё на самом деле.

Он пришёл. И началось их лето. Огромное, яркое, безбрежное и такое короткое, как любят писать в романах — «лето любви».

Они встречалась часто, как только могли. Сначала у неё началась сессия, а у него госэкзамены. Видеться они стали дня через три. В тот день, когда у неё был экзамен. В этот день она делала себе выходной. В остальные учила. Дмитрий был готов встречаться каждый день. Катя не соглашалась:

— Мне надо учить.

— Выучишь. У меня же тоже экзамены.

— Вот-вот. И тебе надо учить, тем более госы.

— Да ладно, сдам. И ты сдашь. Ты же умница. Уж на троечку и без подготовки сдашь.

Она молчала.

— Ты не хочешь встречаться?

— Хочу…Дима, мне нужно сессию сдать без троек, а ещё лучше на пятерки.

Дима удивился неприятно:

— А что, для тебя принципиально на пятёрки. Это что — престиж, повышение самооценки или что.

Она подняла на него удивлённые и виноватые глаза.

— Нет, просто я живу на стипендию. Мне, конечно, лучше, если сумею на повышенную.

Он проглотил все слова. Дурак, вот дурак! Ведь заметил, что и платьишко нарядное одно. Вещички дешёвые. Сказала же она как–то вскользь, что моет голову хозяйственным мылом — и ничего. Похвалилась!

— Хорошо, Катюш, так и решим. Учим и по возможности встречаемся, да?

— Да, — она кивнула с облегчением. (О господи, она себя ещё и виноватой чувствует).

— Ну и замечательно. Даешь сессию на отлично!

Сессию действительно сдали на отлично и госы тоже. Впереди было полтора-два месяца полной свободы. Ему пятнадцатого августа нужно было явиться к месту работы. Распределение отменили, и с работой были проблемы. Но отец подсуетился, поднял свои связи, и Диму ждало место в весьма солидной строительной организации.

— А пока свободен, как ветер, гуляй — не хочу! — с восторгом сообщил он. — Здорово?!

— Здорово! — сияя, подтвердила она.

— Чем будешь заниматься?

Она тут же перестала сиять.

— Что случилось?

— Откуда ты знаешь?

— Что тут знать, у тебя же на лице всё написано. Ну, признавайся. Что ты натворила?

— Я устроилась на работу.

— Не понял. Куда?…На какую работу

— Почту носить.

— Какую почту?

— Ну как…Почту. Это….

— Да знаю я, что такое почта. Я имею в виду, зачем.

— Как зачем? Чтобы заработать, — она заторопилась. — Понимаешь, мне сапоги надо купить. Стипендии мне хватает на еду, на всякие мелочи. Я, конечно, стараюсь экономить. Но на крупные покупки не хватает.

Он задумался. Он вообще-то, получается, про неё мало что знал.

— Катя, а ты же не местная.

— Нет.

— А домой ты на каникулы не поедешь?

— Я поеду к тете на недельку.

— А домой? У тебя родители есть?

— Есть.

— Катюша, а что я из тебя каждое слово, как клещами, вытягиваю? Если это какая–то страшная тайна, то не говори. А если нет…Мне же интересно про тебя.

— Дима, да нет никакой тайны и ничего интересного. Я жила в деревне. С мамой, папой, ещё сестра и брат младшие. Но папа у меня не родной. Я, знаешь, когда маленькая была, думала, что папа меня не любит, потому что я плохая. Я старалась дома помогать побольше, учиться получше, чтобы учительница меня похвалила, а папа порадовался. А он всё-равно не радовался. А потом я узнала, что я не его дочка. Бабушка мне рассказала.

— Зачем?

— Что зачем? — она как будто вынырнула из своих воспоминаний.

— Зачем рассказала?

— А-а..Так получилось. Папа на меня наругался. Уже и не помню, за что. Я расплакалась — так мне обидно показалось. Я же старалась. И вот я сижу в уголке, плачу, папа уже ушёл, а бабушка управляется и ворчит: «Ишь, напал на ребёнка. То-то не своё. Так и шпыняет. Своих-то и за дело не поругает, а эту…И-их…Что говорить — чужая». Я к ней: «Бабушка, ты про что? Кто чужая?» Ну, она мне в сердцах и рассказала, что я не его дочка, что женился он на маме, когда я уже у неё была. Я так переживала, даже заболела. А когда выздоровела, всё по-другому пошло. Я стала стараться меньше ему на глаза попадаться. А он как будто меня совсем перестал замечать. Так мы и существовали. Так мне это тяжело было. Как будто меня предали. Я-то его отцом считала. Еле дождалась, когда школу закончила и в город поступать уехала. Так всё и наладилось.

— И что же, ты дома больше не была?

— Можно сказать, и не была. Один раз ездила, когда бабушка умерла. А больше и не поехала. Зачем?

— Как это зачем? Там твой дом, мать.

— Чужая я им. Приехала и вижу — всем не до меня, всем я мешаю. Брат с сестрой меня почти забыли, отец с матерью все в хозяйстве. Работы нет, денег нет, за счёт хозяйства живут, трудно им. Мамка вроде и рада мне, когда отца нет, а когда он дома, всё говорит и делает с оглядкой на него. Отец, как я приехала, всё хмурится, на меня не смотрит. Я же всё понимаю. Я им, как бельмо на глазу. Как напоминание. Я уехала, и вроде как можно не вспоминать. А теперь приехала — и всё всколыхнула. Только я-то чем виновата?

— Погоди, я никак не пойму, о чём ты. Какое напоминание?

— Ну, мамка моя встречалась с парнем, и от него забеременела. Замуж выходила беременная. Так что для мамки я напоминание о её грехе и причина неладов с мужем. Он её любил и замуж взял, хотя и знал, что беременная. А когда я родилась, оказалось, что принять меня как свою всё-таки не может. А тут ещё я, подрастая, стала походить на своего, как сейчас говорят, «биологического отца».

— А он куда делся? Получается, он, подлец, её бросил?

— Да не подлец он. Он в армию ушёл. А она его ждала. Потом он приходил в отпуск, и они…, — Катя запнулась.

— Стали близки, — подсказал он.

— Да. Мама забеременела.

Катя помолчала. Дима ждал, почему-то уверенный, что услышит что-то неприятное.

— А он?

— А он служил на границе. И там что-то случилось, то ли террористы, то ли банда какая, я точно не знаю, сказано было «пограничный конфликт».И он погиб, — закончила она почти шепотом. И замолчала, глядя куда-то вниз.

Он вдруг, повинуясь безотчётному порыву, схватил её в охапку и прижал к себе:

— Бедная моя, бедная. И оказалась ты самая виноватая.

От его сочувствия Катя неожиданно расплакалась. Навзрыд, как ребёнок. Так долго никому она не открывала душу, и никто её не жалел. Но очень быстро она начала вырываться из его объятий, стараясь отвернуться и вытереть слёзы.

Дима вырваться не дал. Ещё крепче её обхватил, прижал голову к своей груди и, уткнувшись губами в макушку, зашептал: «Ш-ш-ш, маленькая моя, тише, тише, успокойся. У тебя теперь есть я».

Какое-то время они молча сидели, обнявшись. Он думал, каково это, жить, ощущая себя помехой. Маленького Димку любили все: родители, бабушка с дедом. Он воспринимал это как само собой разумеющееся и был уверен, что и все вокруг его тоже любят. Став взрослым, он понял, конечно, что это не так. Но понял и другое: именно окружающая его любовь и помогала ему идти по жизни так уверенно. Сейчас он представлял себе крепенькую, беленькую малышку, которая изо всех сил старалась заслужить любовь родных и никак не могла этого сделать. Как она всё это выдержала и не ожесточилась, не озлобилась?! Удивительно!

А Катя вспоминала свой последний приезд домой. Она собиралась пробыть с недельку. Но уже на третий день не выдержала и сказала матери: «Завтра поеду». И хотя мать заполошенно забормотала: «Что ты, что ты, побудь!» — Катю больно кольнуло облегчение, промелькнувшее на её лице.

А вечером, улучив момент, когда после ужина они остались в комнате одни, сказала отцу, с которым, поздоровавшись по приезду, больше не обменялась ни одним словом:

— Вы не беспокойтесь, я завтра уеду.

И отстранённо отметила, что первый раз обратилась к нему на «вы».

Отец промолчал, хотя напрягся, и скулы у него неожиданно покраснели. А утром, собравшись на работу, он постучался в комнату, где она спала, зашёл и, немного помявшись, выдавил, не глядя на неё: «Катя, ты прости меня. Я виноват».

— Ничего, я всё понимаю, — быстро сказала она. Слишком это было неожиданно.

Он покачал головой, махнул рукой и вышел, так и не взглянув на неё.

А она неожиданно разревелась. Ничего она не понимала. Чем она провинилась? За что должна страдать? За то, что родилась?

Проплакавшись, она встала, умылась холодной водой, собралась и уехала на первом автобусе.

Больше домой она не ездила. Мать иногда передавала с кем-нибудь сумку с продуктами, изредка присылала немного денег. Но Катя на это особенно не рассчитывала. Она всё время где-нибудь подрабатывала: мыла подъезды, носила почту, работала санитаркой в больнице. Работа обычно была временная, зарплата небольшая, но только так Катя могла прожить.

Так что семьи у неё, скорее всего, нет. Зато теперь у неё есть Димка. Так он сказал. Господи! Неужели правда?!

Она подняла голову, губы их встретились. И они начали целоваться, забыв обо всём на свете.

К действительности вернул гневный возглас старушки, которая призывала на их головы все кары небесные:

— Люди добрые! Что ж это делается! Белым днём! У всех на виду! Ни стыда, ни совести!

Выдернутая из чудесного забытья столь бесцеремонно, Катя вскочила и собралась бежать. Однако Дима удержал её руку.

— Что случилось?

Катя стояла пунцовая и несчастная. Воодушевлённая её виноватым видом, старушка собралась продолжать, но наткнулась на тяжёлый Димин взгляд:

— Бабушка, идите себе!

Старушка выпучила глаза, как будто подавилась уже готовой тирадой, проглотила и снова намеревалась продолжать.

Дима ещё более грозно посмотрел на неё и повторил: «Идите!»

Старушка пошла, но негодование выражала даже её спина.

— Катя, что ты меня дёргаешь, руку оторвёшь!

— Дима, пошли, пожалуйста, отсюда. Ужас какой!

— Да что случилось? Какой ужас?

Она, казалось, его не слышала. И ему пришлось встать и даже немножко встряхнуть её. Она держалась руками за щёки, совершенно красные, и бормотала виновато:

— Ой, стыд-то какой!

— Да какой стыд? Что мы такого сделали? Поцеловались?

— Днём! В общественном месте! Ужас!

— А если не днём и не в общественном месте, то не ужас? — он неожиданно рассердился.

— Дим, пойдём отсюда. Пожалуйста!

Он посмотрел на неё и пошёл. Некоторое время они шли молча. Потом он сказал:

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Если не днём и не в общественном месте, то не ужас? Мы ничего постыдного не делали.

— Я не говорю, что мы делали что — то постыдное. Но я думаю, что всё это очень личное, и выставлять напоказ это нехорошо. И целоваться на людях нехорошо.

— Но ты же целовалась не с кем-то, а со мной.

— А я ни с кем, кроме тебя, и не целовалась.

Он остановился:

— Как?

— Так, — коротко передразнила она.

Он чуть не спросил «почему», вовремя опомнился, и некоторое время они шли молча. Потом Катя сказала:

— Знаешь, меня мать всю жизнь шпыняла, как только я подросла и пока не уехала: «Смотри! Смотри! Не смей!» Я думаю, больше всего она боялась, как бы я не повторила её ошибку. «С парнями не гуляй! Не ходи! Не позволяй!»

— И ты не позволяла.

— Нет. Да мне и некогда было.

Он засмеялся, обнял её за плечо и чмокнул в нос:

— Ладно, пошли. Или это тоже неприлично?

Она покосилась на руку, лежащую на её плече, но промолчала.

— Пошли домой, правильная моя!

В конце августа Катя уехала к тёте, и Дима заскучал. Казалось, что из его жизни вынули большой и важный кусок. Дима удивлялся себе и с нетерпением ждал Катиного возвращения.

В день её приезда они стали близки. То есть в вечер.

Дима встретил её, помог донести вещи до общежития. И тут выяснилось, что в общежитии нет воды. Совсем. Ни горячей, ни холодной. Ни помыться, ни приготовить еду нельзя. Катя совершенно растерялась. И Дима уговорил её поехать к нему. Благо родители были на даче.

— Ну что, сначала ужинаем или в ванну.

— В ванну, конечно, я вся в пыли.

Он отправил её в ванну, выдав полотенце и свой банный халат. А сам стал собирать ужин. Резал огурцы с помидорами, колбасу, хлеб и всё время прислушивался к звуку льющейся воды и представлял Катю в ванне.

Когда она вышла, розовая, влажная, с колечками волос на висках, он мог думать только о том, что под халатом на ней ничего нет.

До ужина дело так и не дошло. Он стремительно подошёл к ней, обнял, уткнулся носом в висок и поцеловал влажные колечки, потом шею и вдохнул её запах и поцеловал маленькое, мгновенно загоревшееся ушко. Катя сдавленно ахнула, и он поцеловал эти ахнувшие, раскрывшиеся губы. А потом потянул пояс халата и наконец-то коснулся груди, как давно мечтал. Грудь была большой и упругой. Он обхватил её, и приподнял, и крепко сжал, и прихватил пальцем сосок, мгновенно затвердевший. Катюша застонала, и дальше он уже плохо соображал. Она оказалась пылкой, и нежной, и вверялась ему безоглядно.

Когда к нему вернулась способность соображать, Дима даже немного испугался. Ни с кем он не испытывал ничего подобного. «Ну, это же не просто девушка, это моя Катя», — улыбнулся он про себя. И опять испугался: как она там. Не глядя, нащупал её руку и тихонечко сжал. Рука чуть помедлила и ответила. Он повернул голову. Катя лежала, не шевелясь, и смотрела в потолок.

— Катя.

Она улыбнулась краешками губ, но не ответила. Он вдруг вспомнил всё, что она ему говорила, быстро перекатился, обнял её, приподнялся на локтях и, внимательно глядя в лицо, снова позвал: «Катя!» Она улыбнулась, но улыбка вышла какая-то дрожащая:

–Я всегда думала, что это произойдёт после свадьбы.

— Ну что ты! Я же тебя люблю! А свадьба…Ну, будет свадьба. А пока давай ужинать.

Они встали, и Дима в изумлении уставился на довольно большое кровавое пятно. Катя перехватила его взгляд, мгновенно покраснев, сдёрнула простыню и метнулась в ванную.

Так что поели нескоро. Потом она сразу засобиралась домой, ни за что не соглашаясь остаться, и Дима даже рассердился.

— Кать, ты что, с ума сошла?! Куда мы пойдем ночью? Да и общежитие же уже закрыто. Ты что, на улице ночевать собралась?

Только тут Катя опомнилась. И правда, что это она.

Утром она чувствовала себя очень неловко. Но Дима её поцеловал, улыбнулся, позвал завтракать, и всё как-то успокоилось. Потом они пошли в общежитие. Катя, придя домой, подумала: «Может, и ничего. Всё равно ведь мы поженимся». А Дима, возвращаясь от общежития, тоже думал, что надо жениться. Он, конечно, не собирался. Пока. Ну что ж. Они с Катей любят друг друга, для неё это очень важно, и жена из неё получится хорошая. Тут он вдруг сообразил, что ночью не думал ни о чём. Придурок! А если ребёнок! Ну что ж. Тем более поженимся.

Но всё получилось совсем не так.

Начался сентябрь. Встречи их стали нечастыми. Дима много работал, старался себя показать, зарекомендовать, он собирался делать карьеру. Катя часто ссылалась на занятость, а Дима, занятый сам, не настаивал. Она нередко была грустной, какой-то бледной, но на расспросы отмалчивалась или отнекивалась: «Тебе показалось». Дима видел, что что-то не так, то ли она болеет, то ли устаёт, но расспрашивать было некогда, показалось — так показалось. Изредка они всё же встречались, гуляли по улицам, иногда ходили в кино или в театр, на дискотеки, и снова всё было хорошо — они смеялись, болтали, танцевали, и снова между ними была нежность, теплота, объятия, поцелуи. Всё здорово!

Но Диме теперь хотелось большего. Хотелось повторения того, что было у него дома. Было так остро, ярко, замечательно. Но когда он предлагал Кате зайти к нему (когда родителей не было дома) или воспользоваться чьей-нибудь пустующей квартирой, Катя, ещё не дослушав, начинала молча трясти головой, а, если он продолжал уговаривать, только односложно твердила: «Нет!» Они целовались до изнеможения, и он изо всех сил сдерживался. Однажды, не сдержавшись, вспылил: «Кать, ну что ты как маленькая! Чего ты боишься? Ведь, собственно, всё уже случилось!» Она подняла на него глаза, испуганные и виноватые. «Или тебе плохо было со мной?» Катя мгновенно стала ярко-розовой и, опустив глаза, прошептала: «Нет».

— Что «нет»?

Катя молчала.

— Ну просто детский сад! Мы же с тобой взрослые люди. И нам обоим этого хочется. Так почему бы…

Катя, не поднимая глаз, проговорила:

— Это неправильно.

— В смысле — неправильно?

Опять молчание.

— А, это ты про то, что после свадьбы правильно?

Катя чуть кивнула.

— Понятно…Но…ведь всё равно произошло. Так какая разница, один раз или не один? Если ты боишься беременности, мы просто будем осторожны.

Катя опять вспыхнула.

— Ну, а потом поженимся. Попозже.

Катя помолчала, потом, собравшись с силами (он прямо видел, как она собирается), подняла на него совершенно несчастные глаза:

— Димочка, не мучай меня! Не могу я так!

— Да не буду я тебя мучить. Тоже нашла мучителя. Всё. Закончили об этом.

Так и закончили. Но настроения разговор не прибавил, мягко говоря. К тому же была ещё причина. Причину звали Ника, уменьшительное от Вероника. Ника работала в той же организации, что и Дима, экономистом. Яркая, стильная брюнетка, его ровесница, может, чуть постарше. Он на неё сразу обратил внимание: этакая роковая красотка. И видел, что тоже без внимания не остался. Они часто пересекались: на планёрках, совещаниях, в повседневной работе. Он чувствовал на себе её заинтересованные взгляды, потом был обмен улыбками, потом они как бы невзначай познакомились, оказавшись вместе в импровизированной курилке. Потом один из разговоров незаметно закончился: «А не сходить ли нам…» Сходили. В кино, потом в ресторан. Этот поход закончился в постели. Чувствовалось, что Ника в постельных делах новичком не была, и Диму это вполне устраивало. Он наконец-то получил то, чего был лишён достаточно долго, и, наверно, это сказалось, на Нику впечатление он произвёл. Между ними завязались «отношения», как по-дурацки называлось это у них в конторе. Они иногда вместе куда-то выходили, но чаще проводили время в постели, благо Ника снимала комнату одна. И это было здорово: не надо искать, никто не мешает. Она ему нравилась. Красивая, всегда стильно одетая, с хорошим макияжем, маникюром, уверенная в себе, раскованная. Нет, он не разлюбил Катю. И Нику никогда не рассматривал как замену ей, как постоянную спутницу. Так, лёгкая, ни к чему не обязывающая интрижка, где оба знают правила игры. Самым привлекательным для него в этих отношениях был секс, как он сам говорил в разговорах с Костиком, «здоровый секс». Он даже не рассматривал это как измену Кате, как ни странно. Для него Катя и Ника существовали параллельно. Если бы понадобилось, он бы, наверно, объяснил примерно так: у человека есть душа и тело, и у них есть свои потребности. Вот Катя — это душа, а Ника — тело. Он иногда думал даже, как было бы здорово, если бы можно было их соединить, то есть к Кате добавить Никину уверенность и раскованность во всём и, прежде всего, в сексе. И сам над собой смеялся, что похож на какую-то классическую героиню, которая рассуждала так же: «Вот если б к Ивану Ивановичу да приделать усы Петра Фёдоровича…» (как-то так примерно).

Костик его однажды спросил: «Вы с Катей что, поссорились?»

— Нет. С чего ты взял?

— Не встречаетесь. Она всё время какая-то расстроенная.

— Да вроде всё в порядке, но то я занят, то она, а что расстроенная — говорит, всё нормально.

Тем и закончили. Потом Костик увидел его с Никой и явно встревожился:

— Дим, а это кто?

— Так, ничего серьёзного.

— А если Катя узнает?

— Откуда она узнает? — неожиданно разозлился Дима. — Ты что ли скажешь?

— Я-то не скажу, но, как говорится, мир не без добрых людей.

— Без каких добрых людей? Они как параллельные — нигде не могут пересечься. Да и потом, говорю же — ничего серьёзного, это всё скоро закончится. И всё будет хорошо.

Это действительно скоро закончилось. Но не хорошо, это мягко говоря. А прямо говоря, просто отвратительно.

Однажды Катя позвонила ему домой: «Дима, нужно увидеться». — «Очень хорошо. Давай увидимся». Они договорились, и в назначенное время Дима ждал её у института. Катя вышла, ещё не видя его, и он снова обратил внимание на её пальто, тёмное, дешёвое, довольно поношенное, и платок на голове. Её бы приодеть, он теперь зарабатывал и мог помочь. Но точно знал, что таких подарков Катя ни за что не примет. И это его внезапно разозлило. Вот будет ходить в убогом пальтишке, но ни денег, ни пальто не возьмёт — это нельзя. Он помнил, сколько проблем вызвал подаренный им зонтик. Он показался Кате слишком дорогим подарком. В конце концов уговорить удалось: «зонтика у тебя нет», «будешь мокнуть», «это мелочь», «и совсем он не дорогой», «могу я, в конце концов, подарить любимой девушке то, что хочу». Кажется, решающим аргументом стал именно этот — про любимую девушку. Катя просияла, зарделась, и всё уладилось. В этом смысле она Диму и восхищала, и злила одинаково. Мягкая и покладистая, она в некоторых вопросах становилась несгибаемой: «Это нельзя. Это плохо».

— Почему нельзя? — выходил из себя Дима. — Почему нельзя, чтобы я купил тебе красивую вещь?

— Нельзя.

— Я тебе что, чужой? Никто?

— Кто, — улыбалась Катя, и Дима оттаивал.

На её улыбку не откликнуться он не мог. «Так почему нельзя?» — уже улыбаясь, допытывался он. — «Нельзя. Это неправильно», — тоже улыбаясь, говорила она, и тема закрывалась.

Он вообще-то понимал, почему нельзя. Потому что официально они друг другу никто. Вот был бы он муж — дело другое. Ну, будет. Потом. А пока придётся потерпеть. Однажды он чуть не сказал, что она должна принять подарок или деньги хотя бы потому, что ему стыдно, что его девушка выглядит, как нищенка. Но вовремя прикусил язык, понимая, что жестоко обидит Катю. Но прикусил в самый последний момент: «…должна, потому что…» — закрыл рот и глупо моргал, как будто опасаясь, что слова сами выпрыгнут. Ничего не подозревающая Катя улыбнулась: «Так почему?» — «Потому», — бухнул Дима, и они засмеялись.

Всё это пронеслось в голове очень быстро, он окликнул Катю, она подошла, и он обратил внимание на бледность и сосредоточенность девушки.

— Что-то случилось?

— Нет. Просто надо поговорить.

— Ну, пойдём ко мне.

Она неожиданно согласилась, и это было невероятно. Дима тут же воспрял духом, представляя прекрасный вечер, а может, и ночь, которых он ждёт вот уже, сколько там, месяца четыре.

Дома он начал снимать с Кати пальто и тут же полез целоваться. Но она отстранилась и снова повторила:

— Дима, нам надо поговорить».

— Ну, давай поговорим. Пойдём в кухню, я тебя хоть чаем напою, а то что-то ты очень бледная.

Катя села за стол в уголке, а он поставил чайник:

— Ты пока начинай.

Катя помолчала и начала:

— Дима, когда мы поженимся?

От неожиданности он бухнул чайник на плиту и резко повернулся:

— Что?

Катя молча смотрела на него. Да уж, это «что» было верхом глупости.

— Ну, поженимся когда-нибудь.

— Как когда-нибудь? Ты же обещал!

— Ну, обещал.

Они молча смотрели друг на друга.

— Кать, а что за спешка? Ты ещё учишься. Куда нам спешить?

— А ты вообще собираешься на мне жениться?

Такая настойчивость была совсем не в характере Кати и неприятно его удивила.

— А что случилось?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Какой?

— Ты вообще собираешься на мне жениться?

— Конечно!

— Когда? Ах, да, ты же сказал: когда-нибудь.

Дима внезапно вышел из себя: ситуация была странной.

— Да в чём дело-то?!

— А та девушка?

— Какая девушка?

— Красивая, черноволосая. У которой ты ночуешь. Иногда.

Последние слова Катя договорила шёпотом, но смотрела прямо на него. Диму будто ударили, он будто остолбенел, будто громом пораженный стоял. Любое из этих избитых сравнений подходило. Как? Каким образом пересеклись эти параллельные?!

— Откуда ты…, — он остановился.

Кровь бросилась в лицо. Он раньше думал, это просто такое выражение. Оказалось, правда. Как будто вся кровь, что в нём есть, собралась в голове, как в шаре, и шар этот лопнул, даже в ушах зашумело. Они смотрели друг на друга. Молча. А надо было что-то говорить.

— Это не то, что ты думаешь, — Дима замолчал. Слишком это было беспомощно, гадко, как в каком-то низкопробном кино.

— Ей ты тоже обещал жениться?

Он неожиданно вспылил, прямо вскипел:

Если я буду жениться на каждой, с которой сплю…

Он остановился, поняв, что сказал, но было поздно. Слово вылетело. Катя стояла и смотрела на него с ужасом, будто на месте Димы вдруг оказалась страшная, мерзкая тварь, которая сейчас набросится на неё. Лицо девушки, и до этого бледное, стало каким-то восковым, а руку она подняла и протянула ладонью вперёд, как будто защищаясь. Он чувствовал себя так, будто и вправду ударил её, сильно, ни с того, ни с сего.

— Кать, ты что?

Она продолжала смотреть с тем же ужасом и рукой так же защищалась, беспомощно, как ребёнок.

— Катя!

Она как будто очнулась, опустила глаза и, пробормотав что-то вроде «я пойду», направилась в коридор. Дима постоял, переводя дух и соображая, что делать. В коридоре тихо щёлкнул замок. Дима выскочил туда и уставился на закрытую дверь. Ушла. Он неожиданно разозлился. Ну и ладно! И пусть! Успокоится, отойдёт. Завтра поговорим и помиримся. Он представил, как завтра будет объясняться, и ему стала совсем гадко.

Ночь Дима спал плохо, а утром, злой и невыспавшийся, резко ответил Нике, попытавшейся назначить встречу. Слово за слово, и «отношения» закончились, чему Дима даже обрадовался.

Но к Кате не пошёл. Мямлить что-то типа уже сказанного «это не то, что ты думаешь» невозможно. Объяснять, как есть, про физиологию и здоровый секс — тоже. Что делать? И вечером он просто тупо напился. Утром зверски болела голова, чувствовал себя преотвратно. А на работе ждал аврал, который требовал пересилить всякие там самочувствия и напрячь все силы. На некоторое время Дима забыл обо всём, а, когда проблема была решена, оказалось, что прошла неделя.

Надо было идти к Кате. По-хорошему, давно надо было идти. Дима злился, но понимал, что просто перекладывает на неё свою вину. Виноват только он, и надо просить прощенья, надо мириться как угодно.

Вечером он пошёл в общежитие. Но девчонки сказали, что Катя ушла или уехала, короче, в общежитии больше не живёт

— Как не живёт? — возмутился Дима. — А где же живёт?

— Не знаем.

— Как не знаете? А если с ней что-то случилось?

— Ничего не случилось. Она, когда уходила, сказала, чтобы не волновались, что она пока поживет в другом месте. В каком, не сказала.

Девчонки смотрели на него с любопытством, и Дима не стал больше ничего спрашивать. Куда она могла уйти? Родственников у неё, судя по всему, здесь нет. В душе снова возникло раздражение: «Ну-ну, спрятаться она решила. Чтобы я не нашёл. Ну и не буду искать!»

Но на следующий день, выкроив время, подошёл к институту, чтобы встретить Катю, идущую на занятия. Уж занятия она, если всё в порядке, не пропустит. Однако Кати не было. Дмитрий подумал, что мог пропустить её. На следующий день он пришёл в разгар лекций, нашёл по расписанию аудиторию, но девушки на занятиях не было. Встревоженный не на шутку, Дмитрий пошёл в деканат, на ходу придумав, что он брат Кати, который здесь проездом и вот не может её найти. Про брата, скорее всего, не поверили, но сообщили, что студентка Назарова досрочно сдала сессию и взяла свободное посещение.

— И где она сейчас? — глупо спросил Дима.

— Этого мы не знаем, — вежливо ответила секретарь, и ему ничего не оставалось, кроме как уйти.

Оставалось только одно, и Дима вечером отправился искать Ольгу. Он встретил её у выхода из читального зала

— Оль, где Катя?

— Уехала, — не глядя на него, бросила Ольга.

— Куда?

— А тебе зачем?

Дима опешил. Ольга подняла на него глаза, и он чуть не отшатнулся, увидев её враждебный взгляд.

— Оль, ты чего?

— Ничего, — отвела взгляд Ольга. — Тебе она нужна?

— Конечно.

— Зачем?

— Что значит, зачем? Ольга, где Катя?

— Катя уехала.

— Да что ты заладила, — возмутился Дима. — Ты мне скажи, куда она уехала. Да и почему вообще она вдруг уехала?

— Куда уехала, не скажу, — и, предваряя уже готовое сорваться с губ возмущенное восклицание, продолжила: — Она велела тебе не говорить, и я не скажу. А почему уехала — тебе видней.

Ольга снова посмотрела на него неприязненно и пошла. А Дима остался стоять. Итак, Катя решила его наказать. Ладно. Посмотрим ещё, кто кого.

Он приказал себе выбросить Катю из головы и занялся работой. Правда, через некоторое время попытался добыть сведения, действуя через Костика. Но ничего не получилось. Ольга ему ничего не сказала. Костик возмущался, что они даже чуть не поругались. Ольга вышла из себя, обзывала его, то есть Диму разными словами (Костик дипломатично умолчал, какими именно). Кричала, что раз Дима такой, раз он променял Катю на какую–то там…, то ей он тоже не нужен. И правильно! Если бы Ольга узнала, что Костик ей изменил, она бы тоже его бросила. На этом месте они начали выяснять уже свои отношения. Потому что Костик оскорбился, что она его не любит, раз может бросить. А Ольга доказывала, что, если человек может спать с другой, значит, он её точно не любит. Короче, они поругались. Потом, правда, помирились.

Дмитрий выслушал всё это молча и молча кивнул. Ну что ж. Раз она может обойтись без него, он тоже сможет. С тех пор эта тема была закрыта.

И закрыта она была уже почти восемь лет. За это время многое изменилось. Костя с Ольгой после окончания института поженились. Потом у них родилась Лиза, родительская любимица и Димина крестница. Дмитрий с Константином продолжали дружить. С Ольгой отношения тоже были неплохие, хотя некий холодок присутствовал. Дима понимал, что Катю она ему не простила, но ни он, ни она, словно по уговору, никогда этой темы не касались.

Дима сначала работал в той же конторе, потом решил попробовать открыть свой бизнес. Уговорил перейти к нему Костика. Вкалывали, как говорится, без сна и отдыха. Дима забросил всё, знал только работу. Костику надо было кормить семью, тем более, Ольга ушла в декрет. Оба были молоды, умны, энергичны, друг другу полностью доверяли. Потихоньку появились первые успехи, фирма стала на ноги, потом начала расти, расширяться. И вот теперь в свои тридцать два года Дмитрий Хабаров — хозяин крупной строительной компании, состоятельный и состоявшийся. А Константин в этой компании юрист. У Константина Ольга и Лиза. А у Дмитрия друг Константин, приятели, партнёры по бизнесу, череда подружек. Просторная, прекрасно обставленная квартира. И полное одиночество в личной жизни. Про Катю он не вспоминал. Был, правда, один момент. Где-то через полгода после их расставания Диме приснился странный сон. Как будто Катя зовёт его на помощь. Он долго продирался через какие-то дебри, спеша на её голос, и наконец выбрался на берег вроде как моря или озера, ярко-синего, красивого, в котором тонула Катя. Он бросился к ней на помощь, и тут оказалось, что в море или озере не вода, а какая-то трясина, как в болоте, густая, вязкая. Он долго не мог добраться до Кати, потому что, как это бывает во сне, руки-ноги не слушались. А она погружалась в эту странную жижу и уже не кричала, а только тихонечко повторяла: «Дима…Дима…!» Ему было очень страшно, что сейчас эта вязкая гадость поглотит Катю прямо у него на глазах, и он изо всех сил продолжал пробиваться сквозь толщу трясины. Наконец добрался до Кати, но оказалось, что вытащить её на берег тяжелее вдвойне. Дима старался изо всех сил, но трясина была словно резиновая и не хотела выпускать свою жертву. Дима обессилевал, останавливался передохнуть и снова начинал бороться с проклятой жижей. У Кати сил совсем не осталось, и Дима чувствовал, что, если он хоть на секунду её выпустит, она тут же скроется в трясине. Это продолжалось бесконечно долго. И вдруг совершенно неожиданно в какой-то момент они с Катей оказались на берегу. Она просто бессильно лежала, а Дима чувствовал, что у него всё дрожит от неимоверных усилий. Он валялся на песке и никак не мог отдышаться. Катя вдруг открыла глаза, посмотрела на него с нежностью и сказала: «Спасибо, Дима! Ты меня спас». И снова закрыла.

И тут он проснулся. Весь потный, уставший, как будто не во сне, а на самом деле тащил и спасал. Он встал, попил воды, недоумённо покрутил головой. Что это было? Вытерся полотенцем, лёг и заснул, как провалился, как будто действительно очень устал. Утром чуть не проспал, но встал в прекрасном настроении, с ощущением, что произошло что-то очень хорошее. «Ах, да! — возникло в голове, — я же спас Катю». Господи, ну надо же! Это же сон. Какой, однако, странный сон!

Больше Катя ему не снилась. И он про неё не вспоминал. Почти. Запрятав воспоминания в самые дальние уголки.

А теперь всё вылезло, и Дмитрий решил, что непременно узнает, где Катя, как у неё всё сложилось. Просто так узнает. Чтобы больше не думать.

Зазвенел будильник, и Катя привычно схватила его, не открывая глаз, засунула под подушку, чтобы звонок не разбудил Ромика. Процедура эта повторялась каждое утро. Будильник был старый, трезвонил очень громко и не отключался никак. Единственный способ сделать звук потише — засунуть его куда-нибудь или вынести в кухню или ванную. Но подхватываться и бежать каждое утро! Поэтому оставалось — под подушку.

Вставать не хотелось — ночь получилась почти бессонная, заснула она под утро и теперь не могла разлепить глаз. Растревожил сынишка: снова пристал с письмом в передачу «Жди меня». Он говорил, что уже умеет писать и сам сможет написать письмо, только вот нет адреса. А адрес ты, мама, обещала достать. Катя уговаривала его подождать ещё немного, и под конец они почти поссорились. Пришлось клятвенно пообещать заняться поисками адреса телепередачи. А вечером позвонила Ольга. В этом ничего необычного не было: они созванивались примерно раз в две недели. Но в этот раз, обменявшись новостями, Ольга начала странно мяться:

— Кать…

— Что?

— Димка у Костика про тебя спрашивал?

— Что?!

Ольга промолчала. Она понимала, что Катя её услышала, просто надо осознать информацию.

— Что спрашивал?

— Ну, спрашивал, где, мол, Катя. Не знает ли Костик.

— И что Костик?

— Сказал, не знает. А вечером пристал ко мне, что пора сказать.

В трубке повисло молчание.

— Кать, — осторожно позвала Ольга.

— Что?

— Ты не думаешь, что пора?

— Наверно. Ко мне сегодня опять Ромик пристал с письмом в «Жди меня».

— А ты что?

— Ничего. Пообещала вплотную заняться поисками адреса.

— Понятно. Ну так что будем делать?

— Ничего. Пока ничего. Подождём ещё чуть–чуть. Я подумаю и решу.

— Ох–ох–ох. Ну, решай–решай, — протянула Ольга.

Вот потому Катя всю ночь и не спала — всё думала, вспоминала, решала.

Восемь лет назад. Господи, неужели уже восемь лет прошло.

Встреча с Димой была… Катя затруднялась описать, что это было для неё. Потом у Бунина прочитала рассказ «Солнечный удар». Вот-вот. Это подходяще. Для неё эта встреча была как солнечный удар.

Они с Ольгой собирались на дискотеку. Всё как обычно. Но уже перед выходом Ольга сказала, что Костик сегодня придёт с другом.

— С каким ещё другом? Зачем?

— Ни за чем. Просто.

— Оль, ты опять?!

— Что опять? — возмущённо вытаращила глаза Ольга.

— Всё то же. Какой друг? Зачем? Мне никто не нужен!

— Кать, — рассердилась Ольга, — ну неудобно же получается. Мы с Костиком. А ты? А так тоже с парой будешь. Познакомитесь, потанцуете, поболтаете.

— Не хочу я ни знакомиться, ни танцевать, ни болтать!

— Да что ты злишься? Тебе что, за него замуж выходить? Просто пообщаетесь.

— Да не хочу я общаться. Я с нашими девчонками пообщаюсь.

— Поздно, голуба. Сегодня уже поздно. Костик придёт с Димкой.

И Ольга уверенно потащила Катю к выходу.

Всё как всегда: Ольга решает, а Катя идёт у неё на поводу. Потому что Ольга решительная и уверенная, а Катя нет. Хотя это не мешает им оставаться лучшими подругами.

Они стояли на порожках перед институтом. Ольга вертела головой во все стороны, высматривая Костика, а Катя отошла чуть в сторонку. Потому и увидела Костика с другом чуть раньше. Увидела и обомлела. Не может быть! Только не он! Она уже видела этого парня с Костиком. Ещё тогда подумала: «Вот это да! Мечта!» Высокий, красивый, одет с иголочки. Но дело не только в этом. Видела она и раньше красивых ребят. Но ни разу сердце её не шевельнулось. А тут… Аж дыхание перехватило. И в голове будто кто-то сказал: «Вот он!» Правда, через мгновенье Катя пришла в себя и даже посмеялась над собой же: «Ага, размечталась дура. В зеркало посмотри». Себя она оценивала вполне объективно: толстая, белобрысая моль. Но иногда позволяла себе помечтать об этом парне. Ну и что же? Мечтают же девчонки об артистах, певцах, а она вот о нём.

А теперь мечту привели на дискотеку, чтобы, значит, он Катю занимал. Вот Ольга! Вечно она со своими выдумками. Но как она могла такое придумать? Хотя, наверно, Ольга виновата только в одном: попросила Костика привести какого-нибудь друга, Костик привёл. А тот же не знал, с кем его будут знакомить. Ну, вот сейчас узнает. Ой-ёй-ёй! А ей же не только с ним знакомиться, а ещё и разговаривать, и танцевать. Лучше провалиться куда-нибудь! Но проваливаться было некуда. И вот она уже ощущает на себе безразличный взгляд и знакомится (оказывается, его зовут Дима). И чувствует, как краснеет. Слава богу, все пошли в зал. И по дороге Катя успела чуть собраться. Она решила, что ни за что не покажет своего интереса. Общаться с ним она вряд ли сможет, так что будет выглядеть дура-дурой, но хотя бы не влюбленной дурой.

Сначала, действительно, общаться не получилось, а потом как–то получилось. Они и поговорили, и посмеялись, хотя Катю он очень смущал. Но она терпела. Ведь второго раза не будет. Больше они не встретятся. Но они встретились. Случайно. У них, в институтском коридоре. Он попросил показать дорогу в читальный зал, а потом позвал погулять. И они пошли в парк и там гуляли и разговаривали. А потом он проводил её до общежития. Так началась их любовь. Не сразу. Катя сразу решила, что ни в коем случае не будет проявлять инициативу и напрашиваться. Пусть он, если она ему интересна. Она-то долго не могла поверить, что это правда. Что это к ней приходит этот замечательный, обаятельный, умный, и ещё, и ещё, и ещё. И что ему интересно с ней. И он слушает и улыбается ей. Иногда одними глазами. Оказывается, так можно. И это так необыкновенно.

Катя лежала и вспоминала. Как постепенно они узнавали друг друга, как сближались. Как она начала осторожно думать, что, может быть, это всё вправду и Дима её любит немножко.

А какие сильные у него руки! А губы! Стоп. Вот про губы вспоминать не надо. Да и про руки тоже.

А потом была ночь, которая всё изменила.

Катя приехала от тёти уже под вечер. Дима её встретил, помог донести сумки до общежития. Девушка с нетерпением предвкушала, как сейчас искупается, перекусит что-нибудь и ляжет спать. Но оказалось, что горячую воду отключили, как это делали периодически, да и холодная течёт еле-еле. Дима тут же предложил пойти к нему. И вот тут Катя отступила от своих принципов. Нет, она бы, конечно, не пошла. Но представила, как, пыльная, потная, ложится в пустой комнате в почти пустом общежитии. В общем, она согласилась

У неё в мыслях ничего не было, кроме именно помыться. Но когда она вышла из ванны, смыв с себя вместе с пылью, кажется, и усталость, Дима, ожидающий её на кухне с ужином, подошёл и обнял. Они начали молча целоваться, потом его руки как-то оказались под халатом. Это было… Катя задрожала от волнения и от страха. Да, она боялась того, что будет дальше. И не очень хотела. Но чувствовала его дрожь, его нетерпение, настойчивое желание. И она уступила. Потом было необыкновенно, потом больно, потом… потом они уснули.

Утром Катя чувствовала себя очень неловко. Но Дима её поцеловал, улыбнулся, позвал завтракать, и всё как-то успокоилось. И Катя, придя домой, подумала: «Может, и ничего. Всё равно ведь мы поженимся». Но следующие две недели жила в страхе: а вдруг забеременела. Но месячные пришли в срок, хотя и не такие обильные, как обычно. И Катя выдохнула облегчённо.

Они продолжали встречаться, хотя не так часто, как летом: учёба, работа. Всё было хорошо, но на попытки Димы снова встретиться у него или у кого-нибудь на квартире Катя отвечала отказом. Она не говорила «нет», но находила какие–то причины. Настоящая причина была одна: Катя боялась забеременеть. Как это предотвратить, она не знала, а Диме не сказала бы ни за что. Она даже представить себе не могла, как скажет ему: «Дима, ты можешь что-нибудь сделать, чтобы я не забеременела». Поэтому находила отговорки.

Так прошёл почти месяц, и в положенное число месячные не начались. Катя испугалась, но потом успокоила себя: «Я же не машина. Может, завтра, послезавтра». Но ни завтра, ни послезавтра ничего не было. Катя ходила на занятия, сидела в читальном зале, а в голове периодически бился вопрос: «Что делать? Что делать?» Но ничего не делала. Да и не представляла, что делать. Посоветоваться? С кем она могла посоветоваться? Ей это казалось таким личным. Как она могла сказать даже Ольге, своей самой близкой подруге, что они с Димой… Она даже не знала, какими словами вслух назвать то, что они с Димой.

Так в метаниях прошёл ещё месяц. И когда в положенный срок снова ничего не произошло, Катя поняла: всё, время вышло. Надо что-то делать. Она стала собираться с силами. Надо было встретиться с Димой и сказать, что они должны пожениться. Причём сделать это надо побыстрее, пока беременность не стала заметной. А может, она всё-таки не беременная? Чувствовала она себя совершенно нормально. У них на курсе были две девочки беременные (этим летом они вышли замуж). Так они постоянно жаловались на тошноту, на то, что есть ничего не могут, на рвоту по утрам. Кате иногда казалось, что они даже гордятся всеми этими неприятностями: это как бы подчёркивало их особый статус по сравнению с другими девчонками — незамужними. А у Кати ничего такого не было. Значит, надо говорить Ольге и с ней посоветоваться сначала.

Назавтра, когда они в столовой заканчивали обедать, Катя решительно, как ей казалось, сказала: «Оль, я, наверно, беременная». Ольга поперхнулась компотом, откашлялась, внимательно посмотрела на подругу и вздохнула: «Ну, рассказывай!»

— Что рассказывать?

— Всё. Прежде всего, когда это было последний раз, ну, то есть, вы с Димкой…

— Да это и было один раз.

— Когда?

— В августе.

У Ольги округлились глаза:

— Кать, ты что, с ума сошла?! Сейчас ноябрь. Ты что сидишь и молчишь, как партизан?

— Оль, ты понимаешь, я думала, всё в порядке, в августе в срок всё пришло…

— Так не бывает, — перебила Ольга.

— Вот и я думала, успокоилась. А когда в сентябре не пришло, думаю, может, сбой какой. Может, потому, что я теперь женщина. Ну, я же знаю, что больше с Димой не была. А в октябре снова не пришло.

— Ты Димке говорила?

— Нет.

— Почему?

— Оля, а может, я не беременная? Может, я заболела или со мной что-то не так?

— Да ясно, что с тобой не так. Надо идти в консультацию.

— В какую?

— В женскую.

На следующее утро Катя пошла. Консультация находилась недалеко от института, и самое главное было — не встретить никого из знакомых. После осмотра пожилая доктор сказала: «Ну что, поздравляю, беременность примерно недель восемнадцать. Или не с чем поздравлять? Как я поняла, ты не замужем». Катя молча кивнула.

— Что думаешь делать? Имей в виду, аборт делать поздно.

Катя встрепенулась:

— Нет-нет, что вы, какой аборт! Мы поженимся.

— Это хорошо. Только лучше бы сначала поженились, а потом…

Катя вспыхнула, покраснела до слёз.

— Ну, ладно, ладно, — подобрела доктор, — бывает.

Она выписала Кате направление на анализы, завела карту, и Катя пошла в институт.

Ольга сразу спросила:

— Ну что?

— Восемнадцать недель.

— Так. Аборт делать поздно.

Катя рассердилась:

— Да что вы заладили аборт, аборт! Не собираюсь я делать никакой аборт!

— Значит, надо говорить Димке.

— Да. Завтра.

–Зачем откладывать?

— Нет уж, сегодня с меня поликлиники хватит. Тем более, ты забыла? Мы же завтра в ДНД дежурим. Так что послезавтра.

Она позвонила Диме, и они условились о встрече послезавтра.

Следующим вечером девчонки отправились на дежурство. Глава города вспомнил существовавшие раньше ДНД — добровольные народные дружины, решил, что это очень хорошо и полезно и их необходимо возродить, но уже под новым названием — ДООПГ(добровольная охрана общественного порядка города). Организовывали эту охрану в основном из студентов по принципу добровольно–принудительно. Катя помнила, как они первый раз пришли в отделение и сообщили, что они явились, а на вопрос, кто они такие, сообщили, что они члены ДООПГ. Это потом было много шуток, а тогда дежурный вытаращил глаза, долго моргал, а потом позвонил куда-то и сообщил, что пришли девушки и говорят, что они члены…э–э…ОПГ.

Они, как обычно, пришли в штаб, там им прочитали инструкцию и распределили по группам. Группы всегда составляли так, чтобы входили девушки и парни. Всё-таки одним девушкам бродить по тёмным улицам не очень…Ольге с Катей, Светке и двум парням с физмата попало дежурить около кинотеатра «Октябрь» в центре. От штаба это было недалеко, и они отправились не спеша, болтая и смеясь по дороге. К кинотеатру подошли как раз к началу семичасового сеанса. Стали в сторонке неподалёку от входа. Смотрели по сторонам, переговаривались. Катя бездумно смотрела на подъезжающие к остановке троллейбусы, на людей, входящих и выходящих. Разговаривать ей не хотелось. Вдруг из очередного троллейбуса вышел Дима. Катя встрепенулась. Вот неожиданная встреча! Значит, Дима решил сходить в кино. Ну да, Катя же ему вчера сказала, что она сегодня дежурит.

Дима протянул руку назад к троллейбусу и помог сойти девушке. Она взяла Диму под руку, и они пошли к кинотеатру. А Катя в оцепенении смотрела. Потом почувствовала, как кто-то дёргает её за рукав.

— Кать, ты что, оглохла? Я третий раз спрашиваю!

— Что ты спрашиваешь?

Катя проговорила машинально, провожая глазами удаляющуюся пару. Ольга посмотрела по направлению её взгляда, вскинула брови и уже открыла рот, но Катя сжала её руку, и Ольга рот закрыла. Они отошли от остальных.

— Это что, Димка?

Катя кивнула.

— С кем?

Катя пожала плечами.

— Что ты молчишь? Что всё это значит?

— Не знаю.

Ольга внимательно посмотрела на Катю, но спрашивать больше ничего не стала.

Катя шла в общежитие и думала, что всё оказалось ещё хуже. Завтра предстоит разговор с Димой. Ещё вчера она успокаивала себя, что самое главное — собраться с силами и сказать, что она беременная и что им придётся поскорее пожениться. А дальше Дима обрадуется, и всё решится. Ну, они же всё-равно собирались пожениться, только теперь это надо сделать поскорее.

Сегодня всё было по-другому. Кто эта девушка? Она так уверенно взяла Диму под руку. А что если Катя ему надоела, как она и думала. Но это было раньше. А теперь она поверила, что он её любит. Что теперь ему говорить? И что будет дальше?

Конец ознакомительного фрагмента.