Обострение памяти. Рассказы

Елена Чумакова

Юность наполнена мечтами, грандиозными планами, зрелость – страстями и заботами. Но приходит время, когда мы всё чаще обращаемся к воспоминаниям. И не только личным. Где-то в глубинах подсознания просыпается генетическая память, обрывки разговоров, бабушкиных и дедушкиных рассказов выстраиваются в чёткие картины прошлого. Порой даже мимолётные встречи оставляют яркий след в нашей памяти. И как из разноцветных бусин собирают ожерелье, так из самых разных воспоминаний и событий собрана эта книга.

Фотограф Елена Чумакова

Корректор Светлана Улина

© Елена Чумакова, 2020

© Елена Чумакова, фотографии, 2020

ISBN 978-5-4474-9889-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Алхимики

— Ничего там хитрого нет. Я этот патефон разглядел внимательно, когда к Яшке ходил, понял, как он работает. Мы и сами сможем такой смастерить, — говорил Генка своему закадычному дружку Кольке.

Мальчишкам было по двенадцать лет. Жили они по соседству и дружили с малолетства, сколько себя помнили. И хотя Колька Домрачев был чуточку постарше и почти на полголовы выше приятеля, заводилой в их компании был Генка Ефимов — шустрый пацан с непокорным ежиком темно-русых волос над упрямым лбом. Именно он был неистощимым источником всяких затей и проказ.

Колька, худой нескладный подросток с острыми локтями и коленками, всякий раз воспринимал новую идею друга недовольно, доказывая, что ничего хорошего из нее не выйдет. Но постепенно, в споре, затея захватывала и его, он включался в процесс с присущим ему упорством, не давая Генке отвлечься на что-то другое. Отцы у обоих работали в паровозном депо, матери, обремененные большими семьями, день-деньской хлопотали по хозяйству, а мальчишки в летнее время пользовались почти полной свободой: в хорошую погоду купались, ловили рыбу на Белой, в ненастную мастерили в сарае очередную Генкину придумку.

Ребята шагали по обочине дороги, разгоняя босыми ногами тополиный пух вместе с дорожной пылью, миновали Покровскую церковь и переулками Пугачевской слободы стали спускаться к Белой. В руках несли самодельные удочки и ведро, в котором болталась завязанная тряпочкой банка с червяками. Сатиновые рубашки-косоворотки, подхваченные ремешками, оттопыривались на животах от запаса провизии — краюхи хлеба и нескольких яблок из своего сада.

— Ну, и из чего мы будем делать этот твой патефон? — скептически поджав губы, продолжил Колька разговор.

— Сам ящик сколотим из фанеры. Главное, чтобы внутри гладко всё было. Возьмем у отца лак, он не заругает. Рупор из картона склеим, он там внутри будет, в ящике.

— А диск, на котором пластинка крутится, где возьмем? Он же круглый и ровный должен быть.

— Ну… возьмем у матери из кадушки с капустой, она его под гнет подкладывает. А что? Отмоем, дырку в центре просверлим, бархатным лоскутом оклеим, чем не патефонный диск?

— А как он будет вертеться? Там же механизм какой-то должен быть, ручка сбоку торчит…

— Да… там пружина должна быть… А мы знаешь что? Катушку с ниткой туда поставим и диск к ней приклеим. За нитку тянешь, катушка диск вертит.

— А вот эта головка с иголкой, которая по пластинке едет и играет? Ее из чего смастерим?

— Да… это не смастеришь… патефонные иглы, мембрану, пластинку, это всё придется купить.

— Купить, купить… а деньги где возьмем?

— У отца опять придется попросить. Дал же он нам денег на фотографические пластины для нашего фотоаппарата.

Недавно друзья сами смастерили настоящий фотоаппарат. Рядом с Верхне-торговой площадью открылась фотография Ершова, в витрине которой красовалась большая фотокамера в обрамлении изображений всяких дамочек. Ребята подолгу крутились возле этой витрины, осмелев, заходили внутрь, наблюдая за действом фотографа. Тот сначала гонял настырных мальчишек, потом стал пускать, давать мелкие поручения: сбегать за газетой, протереть с улицы витрину. Узнав, что их интересует устройство фотокамеры, объяснил и показал как это работает. Ребята тут же принялись мастерить свою камеру-обскуру. Сколотили ящик, выкрасили его изнутри и снаружи черной краской. Объектив смастерили из картона, вклеив внутрь линзу из отцовской лупы. Он потом ещё долго эту лупу искал. В ход пошли зеркальце сестры и черный клеенчатый фартук отца. Треногу соорудили из заостренных жердей, скрепленных обрезками кожаного ремня. Ох и влетело им потом за этот ремень от старшего брата! Оставалось дело за малым — за фотографическими пластинками.

Субботним вечером Генкин отец, Илья Лаврентьевич, после семейного ужина, к которому жена по традиции подала графинчик домашней наливки, вышел на крыльцо, свернул самокрутку со своим табаком-самосадом, с чувством затянулся и присел на ступеньку, наслаждаясь теплым майским вечером и предвкушением воскресенья. Тут-то и подсел к нему хитрый Генка. Рассказав о фотоаппарате, притащил из сарая и саму камеру. Илья Лаврентьевич подивился, погладил по голове смышленого отпрыска и дал денег на фотографические пластинки.

И фотографии у пацанов получились! Обе семьи — и Ефимовых, и Домрачёвых — охотно позировали, а потом рассматривали снимки, споря, где кто стоит. Изображения не отличались четкостью, но, если присмотреться, можно было себя узнать. Вскоре, однако, долгий процесс фотосъемки всем надоел, кроме Генки. Он хвостом ходил за мамой, сестрами, братом и ныл:

— Мам, ну подожди минутку, давай я тебя сфотографирую.

— Погоди, сыночек, у меня пирог в печке, недосуг мне.

— Тося, давай я тебя сниму под яблонькой, знаешь, как красиво получится!

— Отвяжись, Генка, у меня завтра экзамен по бухучету.

— Нюсенька, у тебя платье такое красивое! Давай я тебя сфотографирую в нем на память!

Сестра, собравшаяся на гулянье в городской сад, отмахнулась:

— Ну тебя, Генка, на твоей фотографии все равно не разберешь, где я, а где дерево.

— Нюсь, я же его усовершенствовал, теперь фотография хорошая получится, вот увидишь! Я тебе и рамочку для нее сделаю, на стенку повесишь! Ты такая красивая сегодня!

Сестра клюнула на лесть.

— Ладно, давай, снимай, только быстрее, меня ждут.

Генка засуетился вокруг фотокамеры.

— Ты вот туда встань, чтобы солнышко на тебя падало. Да столбом-то не стой! Позу прими, чтоб как на открытке.

Нюся перекинула косу вперед, повернула плечико, отставила ножку.

— Снимай скорее, а то вон уже духовой оркестр заиграл в парке. Ох, связалась я с тобой!

Фото действительно получилось на редкость удачным. Генка выпилил для него резную рамочку и оно долго украшало уголок сестры.

Но больше денег на фотопластинки мальчишкам никто не давал, и камера пылилась без дела в сарае.

А теперь новая затея заняла их умы. Сидя с удочками на берегу, ребята обсуждали, как же смастерить этот самый патефон.

Колька пошел по бережку собирать ветки для костерка.

— Эй, Генка, смотри, что я нашел, — воскликнул он, ковыряя ногой глину.

Ребята склонились над ямкой, из которой торчала грязная цепочка. Откопали всю цепь, она оказалась длиной с ладонь.

— Кажись, медная. От ходиков, наверное.

— Не… от часов, что на пузе носят. А вдруг золотая?! А вдруг тут клад зарыт!

Но сколько не рылись ребята на берегу, больше ничего не нашли.

На следующий день, робея и подталкивая друг друга, друзья зашли в ювелирную лавку. Дверь на всякий случай оставили открытой. За окошком с надписью «Скупка золота» сидел старый еврей с лупой на лбу. Ожидая, что сейчас их выгонят взашей, ребята протянули ему отмытый и начищенный обрывок цепочки. Скупщик повертел его в руках, привычным движением опустил лупу на глаз, макнул кисточку в какой-то раствор и провел ею по цепочке. Мельком взглянул на мальчишек:

— Продаете? Сто двадцать рублей, больше не дам.

Ребята переглянулись, дружно закивали. Скупщик небрежно бросил цепочку в ящик стола, отсчитал деньги. Генка с Колькой вышли из лавки ошеломленные.

— Вот это да! Такие деньжищи! Можно целый месяц каждый день вдвоем в кино ходить!

— А цепка то и впрямь золотая оказалась!

Ребята отправились на барахолку, купили целиком патефонную головку с мембраной, накупили патефонных игл. И пластинку купили — «Танго Магнолия» называлась. А на оставшиеся деньги набрали в Торгсине конфет и целый кулек колбасных обрезков. В те годы остатки батонов дорогих колбас продавали на развес по цене немногим дороже дешевой колбасы, так можно было попробовать самые разные сорта даже очень дорогих колбас. Пир устроили на берегу реки, чтобы не объяснять домашним, откуда у них деньги. Излишества вышли им боком — у обоих прихватило животы.

Через пару дней оклемавшийся после «пира» Генка зашел навестить друга. Дома, кроме Кольки, не было никого. Отец на работе, мать ушла на рынок. Мальчишки обсуждали свое приключение.

— Вот бы еще такую цепку найти, — мечтательно сказал Колька. А Генка присматривался к цепочке настенных часов-ходиков, на которой висела гирька.

— Слушай, Колька, а ведь у ходиков цепочка точь-в-точь как та.

— Но она же не золотая, а медная.

— А я читал, что в древности были такие ученые, которые верили, что из любого металла можно сделать золото, нужно только найти, чем на него подействовать. Алхимики назывались.

— Ну и как, нашли?

— Не-а, не нашли…. А я вот думаю, может, мы с тобой нашли? Может, в том месте, на берегу, глина какая-то особая, и если медная цепочка в ней полежит, она становится золотой? А что, если та цепочка первоначально тоже была медной, от часов-ходиков? Кто-то там ее потерял, а она полежала-полежала в этой глине, да и стала золотой?

Ребята смотрели друг на друга, на цепочку.

— Давай отрежем кусочек и закопаем в том же месте на несколько дней.

— Не… от мамки влетит, — с сомнением покачал головой Колька.

— Так мы маленький кусочек отрежем, она и не заметит. А представляешь, если все получится? Мы потом всю цепь там закопаем и золотой сделаем. Представляешь, сколько деньжищ за нее получим?! Мы же все деньги потом им принесем… ну, маленько только себе оставим… Вот они обрадуются!

Мальчишки замолчали. В их воображении рисовались самые невероятные картины будущего богатства.

— Чем резать-то будем? — подал голос Колька.

Спустя час друзья уже закапывали хороший кусок медной цепочки в заветном месте.

Через несколько дней мальчишки торжественно внесли в горницу собственноручно изготовленный патефон и водрузили его на стол.

— Это что еще такое? — Илья Лаврентьевич опустил газету и глянул на громоздкое сооружение поверх очков.

Генка бережно положил на диск пластинку, опустил головку звукоснимателя и плавно потянул за нитку. Пластинка зашипела и по дому поплыл завораживающий голос Вертинского:

«В бананово-лимонном Сингапуре,

Когда поет и плачет океан…»

На звуки сбежались все домашние и с удивлением воззрились на необычное сооружение и сияющих от гордости пацанов.

Танго прослушали раз двадцать. Мальчишки купались в похвалах. Генка демонстрировал, что если тянуть за нитку сильнее, то мелодия становится быстрее, а голос певца высоким, словно поет ребенок, а если тянуть слабее, то мелодия становится вязкой, а певец поет басом.

Первой не выдержала Тося.

— Ну все, хватит! Прекратите этот кошачий концерт, мне заниматься надо.

— И правда, ребята, послушали, и хватит на сегодня, — поддержала дочку Прасковья Степановна. — Идите лучше погуляйте.

Ребята забрали свое творение и направились к Колькиным родителям. Там всё повторилось. Поначалу все восхищались и хвалили пацанов, но после двух десятков прослушиваний предложили немедленно отправиться погулять и унести из дома «эту штуку».

На следующий день мальчишек ни в один дом с патефоном не впустили. Они завели свою шарманку во дворе, наивно полагая, что сейчас все соседи сбегутся, будут их нахваливать и танцевать танго. Соседи действительно сбежались, чтобы потребовать «немедленно прекратить это безобразие». Пришлось обиженным друзьям песню про загадочную плачущую Иветту слушать в подполе. Однако, вскоре им самим это наскучило, и патефон отправился на полку к фотокамере.

На следующий день, решая, чем бы сегодня заняться, ребята вспомнили про свой «научный эксперимент».

— Пора выкапывать цепочку, — сказал Генка — уже больше недели лежит в глине, должно быть, уже стала золотой.

Они выкопали свой клад, долго отмывали и начищали цепочку, подержали для верности в ядреном рассоле от квашеной капусты. Цепочка засияла ярче предыдущей. Ничуть не сомневаясь, что у них всё получилось, ребята смело отправились в ту же ювелирную лавку, обсуждая дорогой, чего они накупят в этот раз.

Старик-ювелир, едва взяв в руки обрывок цепочки, тут же бросил ее обратно на прилавок:

— А ну забирайте и брысь отсюда, бездельники!

— Дяденька, да она точно золотая! Вы помажьте ее своей кисточкой, сами увидите!

— Я щас вам задницы помажу! Нашли кого обманывать! Брысь, сказал, а то милиционера позову!

Друзья удручено топали домой по улице Пархоменко, рассуждая, что «Вот ведь какой вредный старикашка, лень ему было помазать цепку кисточкой! А если бы помазал, то сам бы убедился, что она стала золотой»!

А дома их ждал скандал. Колькина мама заметила, что ходики почему-то приходится заводить чаще. Пожаловалась мужу, а тот заметил, что цепочка стала значительно короче. Кольке с порога учинили допрос. Он во всем сознался и вернул родителям сияющий обрывок злополучной цепочки. Узнав, кто зачинщик, рассерженная мать побежала к соседям. Вскоре Генка, как и его друг, стоял в углу и удрученно колупал стенку.

А в доме Домрачевых мать выговаривала сыну:

— Чтобы ноги этого выдумщика больше в нашем доме не было! Играйте во дворе, а еще лучше — на улице!

Колька слушал и думал, что, видимо, алхимикам не только в стародавние времена приходилось туго.