Тень

Елена Черткова, 2022

Страницы этой повести мокрые от дождя и пахнут пряным табаком. Если прислушаться, то можно уловить плеск городских каналов, поскрипывание лодок и звук фортепьяно, плывущий из окна… а потом чей-то крик и выстрел… «Тень» – это повесть о любви, ценности жизни и свободе. Свободе внешней и свободе внутренней. Гранатовый город на пороге войны, но в столице дождей все еще течет обычная жизнь. Уна-Жанел Онри, дочь известного хирурга, вошла в пору совершеннолетия и в поисках будущего супруга принимает приглашения на свидания. Но судьба решает все сама. Единственный способ выжить в городе без покровительства отца – это стать женой нелюдя и его загадочной тени. Фэнтези. Драма. Стилизация под викторианскую литературу.

Пролог

Гранатовый город на пороге войны. Набеги варваров на периферию учащаются, но в сердце столицы дождей все еще течет обычная жизнь. В клу́бах, пропахших сладким дымом и терпким вином, вальсирует Уна-Жанел Онри. Дочь известного хирурга, она вошла в пору совершеннолетия и в поисках будущего супруга принимает приглашения на свидания. Несмотря на неравенство социального положения, она выбирает фаворитом полукровку. Однако выясняется, что мужчина, пославший в ее сердце стрелу, владеет тенью. И Уна даже не знает, что сильнее задевает ее. Это беспощадное рабство, которое у людей по этическим соображениям объявлено вне закона? То, что навсегда привязанный к ее избраннику слуга — чистокровный нелюдь? Мало того, холоднокровный! Святая Церковь до сих пор приравнивает таких к животным! А может быть, Уну раздражает прежде всего острый ум и не менее острый язык этого мальчишки, который ведет себя совсем не как смиренный раб?..

Судьба решает все сама. Начинается война, и отца Уны отправляют на линию постоянных столкновений. Единственный способ выжить в городе без покровительства отца — это сделать выбор и встать под крыло мужа. И девушка делает отчаянный шаг, становясь женой тахиса и его загадочной тени.

— Ну как, вы видели его? Расскажите все, милейшая! — ее гувернантка Ру́ми почти подпрыгивала на месте, и косые оборки на юбке трепетали в нетерпении вместе с ней. Вот уже много лет эта внимательная и бесконечно преданная женщина заменяла Уне мать.

У́на-Жане́л устроилась на кровати, подобрав под себя ноги. Сняла шляпку, украшенную живыми цветами, что согласно традиции сообщало окружению о готовности юной леди к замужеству, и со вздохом бросила на край стола. Поток воздуха взволновал пламя в лампе — и тени затанцевали на точеном личике, особенно выразительном из-за игравших на нем чувств.

— Красивый? — шепотом спросила ее собеседница и присела рядом, на край кровати.

Уна уверенно кивнула. Но за годы, проведенные в этом доме, Руми изучила свою подопечную слишком хорошо, чтобы не угадать: та несчастлива. Нет, может быть, и счастлива, но на дне этого чувства прячется что-то еще.

— Что-то не так, милейшая?

— У него есть тень…

Эта фраза, вылетев во внимательную тишину комнаты, будто заморозила в ней все.

Гувернантка тихонько ахнула. Даже в ночном полумраке можно было разобрать, как побледнело ее лицо.

…Уна-Жанел О́нри была старшей дочерью известнейшего хирурга в Цида́д-де-Рома́. Известного в первую очередь тем, что оперировал не только людей, но и нелюдей, и даже полукровок. От последних большинство врачей отказывались, ведь смешение крови могло давать самые непредсказуемые мутации. И неудивительно, что, когда живые цветы появились в волосах Уны, свататься пошли не только люди. Сама она была достаточно терпима к этому и могла бы выбрать кавалера с серьезной примесью нечеловеческой крови. Куда сложнее, чем различия физические, давались культурные особенности: девушка готова была принять многое, но что-то ударялось о ее картину мира, как муха о стекло, и не могло попасть внутрь.

Все развлечения, которые только можно отыскать в Гранатовом городе, прятались под крышами клубов. Крупнейшим и популярнейшим из них был «Ка́лигла». Уна давно мечтала побывать в нем, однако понимала, что роскошь «Калиглы» их семье не по карману. К тому же это место славилось как территория, свободная от предрассудков, а значит, публика и программа могли не прийтись леди по вкусу.

И все же несколькими часами ранее она с трепетом вертела в пальцах блестящее глянцем приглашение. Его доставили еще вчера в красивом винно-красном конверте с золотым тиснением. Бумага пахла пряностями и фруктовым табаком. Девушке мнилось, что это его запах. Того, кто долго держал приглашение в руках перед тем, как отправить. Может быть, волнуясь, а может, сомневаясь…

Карла́й Ва́кхари владел фармацевтическими фабриками, расположенными на севере от Гранатового города. Там же было несколько шахт и ферм, где добывались и выращивались ингредиенты. С отцом Уны Вакхари сотрудничал давно, а если называть вещи своими именами — господин Ри́ган Онри был в восторге от Карлая. Девушка не раз слышала о его честности, достоинстве и необычайной простоте, которые так редко идут в компании с серьезными деньгами и связями. А когда господин Вакхари заговорил о своем желании познакомиться с Уной поближе, отец просто потерял покой.

Карлай видел ее несколько раз, но представлены они не были. Лишь однажды они танцевали вдвоем на городском карнавале, но лицо мужчины скрывала блестящая маска. Возможно, так повлияло отношение отца, но, признаться честно, девушка тоже была приятно впечатлена, даже слегка влюблена — так, как может влюбиться совсем юная особа в построенный фантазией образ. Теперь же, то и дело покрываясь мурашками с головы до пят, она спешила к нему на самое настоящее свидание. И это были не целомудренные смотрины с чинной прогулкой и чаепитием, а приглашение в «Калиглу»! Сам Карлай столь экстравагантный выбор объяснил тем, что узнать друг друга проще, если быть самими собой. А быть им значит заниматься делами до заката, а после отправляться в клуб.

Возразить на это было нечего.

Экипаж остановился около узенького мостика через нулевую артерию, как звались мелкие, несудоходные городские каналы. Дождь прекратился всего четверть часа назад, и мокрый кирпич мостовой, освещенный огнями необычайно высокого здания, переливался, словно драгоценные камни. Клу́бы строились в форме башен, ибо в центре всегда располагалась арена, а над ней несколько ярусов балконов, доступных гостям разного достатка. Стены почти сплошняком состояли из окон. По традиции, сложившейся в Цидад-де-Рома, стекла калились со специальным раствором, придающим желтоватый, а то и бордовый оттенок. Такое стекло скрашивало бесконечную серость небес, ведь в этой части континента дожди шли, почти не прекращаясь. Благодаря цвету и трапециевидной форме окон в темноте здания и вправду напоминали сияющие изнутри гранаты, в каждом семечке которых уютно устроились живые фигурки. Они ели, пили, беседовали, танцевали, играли в карты и вырезанных из кости солдатиков. Иначе говоря, сюжеты за стеклами манили скрыться от забот в приятной компании.

Мостик подвел к украшенным мозаикой дверям верхних лож. Остальных же гостей пускали через подъезды нижнего яруса…

— У входа меня встретил лакей, судя по впечатляющему росту и слишком широко посаженным глазам — не совсем человек, — полушепотом начала рассказывать гувернантке девушка. — С вежливым поклоном принял зонт и пальто, а потом обменял приглашение на опаловый браслет. Он открывает владельцу все двери и тайны клуба. Внутри было шумно, но на удивление уютно. Стены сплошь затянуты тканью с шелковой вышивкой. Цветы, птицы, словно бы это дворцовая спальня, а не лестничный пролет. Несмотря на полумрак и густой от курений воздух, везде горшки с цветами. Причем явно не из наших земель. Клянусь, я чуть не забыла, зачем пришла, — усмехнулась Уна, закатывая большие серые глаза. — Если бы не служащий, обещавший проводить меня к нужной ложе, я бы осталась разглядывать их. С ним мы поднялись на предпоследний этаж. Там в кольце бархатных диванов стояли низкие столы. Над ними висели массивные медные люстры. Воск со свечей свободно тек вниз, образуя небольшие горы. Их недра, вероятно, благодаря скрытому внутри приспособлению, обильно курились благовониями. В гуле голосов и грохоте доносившейся с арены музыки эти конструкции казались миниатюрными вулканами. Из завитков дыма навстречу мне поднялась фигура. И я просто застыла на месте. — Уна закрыла лицо руками, пряча от гувернантки вмиг запылавшие щеки. — Я знала, что господин Карлай тахис. Но… Ожидала, что он чуть больше похож на человека, чем… На птицу. Странную человекоподобную птицу. Слишком острые черты лица, слишком высокий лоб, нос с горбинкой. Даже волосы растут какими-то отдельными прядями, словно перья. А глаза?! — Она на секунду затихла, пытаясь подобрать слова. — Они светятся изнутри. Знаешь, как будто смотришь на свечу через бокал красного вина. Этот огонек вместо темноты зрачка пугает и завораживает. Но стоило этому образу ожить — заговорить, начать двигаться, смеяться… Руми, он становится гипнотически привлекателен! Сначала господин Вакхари отвел меня к балкону, чтобы мы могли немного побыть вдвоем. На арене начинались копытные бои. Визг животных и вой толпы заставляли наклоняться друг к другу, чтобы разговаривать. Я была настолько смущена, что еле находила слова, чтобы отвечать на вопросы. Самые простейшие, в сущности, но каждый раз они почему-то обезоруживали меня. С каждым ударом сердца я все меньше понимала, что происходит вокруг. Голоса, музыка, движения слились, будто мы стояли на карусели. Четкими оставались только мерцающие вишни глаз тахиса и голос, ведущий меня за собой к какой-то неведомой мне ранее… Слово «раскрепощенности» кажется здесь слишком вульгарным. Открытости… К неведомой ранее открытости незнакомцу. Ведь я едва знаю его! А потом он пригласил меня танцевать. И это было красивее и волнительнее самых волшебных снов… Мелодия развивалась, будто описывая полет птицы вокруг горы. Всё выше и выше к вершине… Мы кружились. Он вел так уверенно, что скоро я словно перестала контролировать свое тело. Оно сделалось совершенно послушным ему, я порой откровенно падала на его руки, на широкую грудь. Это было почти преступление против морали. Но мне это нравилось! И особенно легкость, с которой это преступление совершалось! А когда музыка поднялась на максимальную высоту, задевая самые нежные чувственные струны, за его спиной вспыхнули малиновые полосы. Эти всполохи по форме напоминали полураскрытые крылья. Огромные, но изящные. Словно сотканные из огненного кружева. И мои ноги оторвались от пола. Оказалось, что сила тахиса позволяет ему летать! Может быть, не как птице, но… Он прижал меня к себе и, продолжая кружиться, мы поднимались над танцующими парами, над позолотой перил.

Руми замерла, прижав руки к груди, словно ее собственное сердце сейчас готово было вырваться навстречу чувствам. Сияющие сопереживанием и умилением глаза гувернантки ловили каждое слово, убеждая рассказать все-все. Даже то, о чем обычно юные леди и вздыхают-то тайком.

— Где-то там, спрятавшись в лабиринте хрусталя огромных люстр, я позволила себе прильнуть к нему так, что коснулась губами его лица. Практически целуя. И готова поклясться, что в этот момент он закрыл глаза и нежно улыбнулся. Когда музыка начала стихать, мы опустились вниз. Смущенная, я попросила игристого, и Карлай проводил меня к своему столу. Там нас дожидались девочка-полукровка, пара откровенных нелюдей, совсем молодых, и двое мужчин постарше. Разговор, конечно же, шел о нападениях на периферию и предстоящей войне. Несмотря на острые темы, друзья Карлая излучали легкость и дружелюбие. Кроме, пожалуй, того парнишки. Ри́са по имени Лесэ́н. Практически обнаженный, как все холоднокровные, только пара тряпочек на причинном месте. Зато украшениями увешан, словно продажная танцовщица. Дорогая продажная танцовщица! — ядовито поправила она сама себя. — Потому что побрякушки сплошь золотые. На темной коже аж горят! Даже когти на руках и ногах — и те покрыты позолотой! — Пухлые губки сжались, выдавая откровенное пренебрежение. — Но самое главное… Если бы я не знала, зачем пришла, клянусь, сочла бы их любовниками! Он Карлаю и бокал нальет, и трубку прикурит, и еду выберет. Причем ту, которую хозяин, — она особенно выделила это слово, — более всего предпочитает. При этом ни звука не проронит, словно кроткая супруга. Аж противно! Хотя нет. Противно мне стало, когда мой кавалер вновь повел меня к балкону, посмотреть на акробатку, глотающую огонь. Считая, что мы снова остались вдвоем, я набралась храбрости и справилась у Карлая на ушко о том, кто этот молодой человек. «Это моя тень», — ответил он будничным голосом, будто речь шла о карманных часах. Человек, который словом и делом продвигает свободу и равенство, имеет не просто раба, а тень! Тень, которая физически не может ослушаться даже в совершенном пустяке. Марионетка, покорная чужой воле, не способная даже отойти от своего хозяина. Пожизненно! До последнего вздоха преданный слуга, ничего не получающий взамен! Полагаю, на моем лице отразилось все, что я думаю!!! И тут прямо за моим плечом раздался еще один голос: «Нет необходимости в приватном обсуждении, госпожа Онри. Тень — это не постыдное обстоятельство, вроде нежеланного ребенка или венерического заболевания, о чем неприлично спрашивать прямо. Наоборот, в некоторых кругах обладание тенью является поводом для уважения и показателем истинного достоинства ее хозяина». Я повернулась и… Лесэн стоял так близко, что я практически ничего не видела, кроме его пугающих желтых глаз с черными надсечками зрачков. Я оторопела, отпрянула и налетела на Карлая. Тот поймал меня за плечи и весело рассмеялся. А потом добавил: «Тебе придется примириться с этим, если хочешь стать частью нашей семьи». Нашей семьи, Руми! — Уна снова закрыла лицо руками, но теперь этот жест был полон горького драматизма. — Фактически мне предлагается стать женой не одного мужчины, а двух! И хорошо, если он относится к этому мальчишке как к взрослому сыну или брату. А если нет?!

Уна наконец замолчала. Руки безвольно упали на колени. Плечи опустились, взгляд потух.

Гувернантка без слов понимала, что ее воспитанница влюбилась. Иначе бы вежливый отказ оставил эту историю в прошлом — и дело с концом. А теперь разум девушки, воспитание и взгляды болезненно спорили с порывом юного сердца, впервые опаленного романтическими чувствами. Руми показалось, что Уна в действительности жаждет найти хоть какой-то способ оправдать сложившееся положение вещей, чтобы дать избраннику шанс, но то ли не может, то ли не смеет. И гувернантка попыталась протянуть ей эту соломинку.

— Вы же не отказали ему, милейшая? — вкрадчиво спросила она. — Конечно, тень — это рабство. Тут не поспоришь. Но добровольное! Может быть, вам стоит встретиться с ними вновь и узнать у этого юноши, почему он решил стать вечным слугой? А у господина Карлая — зачем ему Лесэн. Ведь по закону тень не вещь, которой можно распоряжаться по своему усмотрению, когда хочу пользуюсь, а не хочу — оставлю в чулане или выброшу в сердцах. Хозяин связан со своей тенью в чем-то даже больше, чем с собственными отпрысками. Разговор прольет свет на их отношения. Конечно, это не одно и то же, но… Я служу вашей семье много лет. Вы с Моррисом для меня словно родные дети. Когда ваш брат возьмет себе жену, я смею надеяться, что она доверит мне заботиться об их малышах тоже и будет рада, что рядом уже есть тот, кому можно доверять. А мне можно доверять! Ведь сейчас вы делитесь этим со мной, а не пошли, к примеру, будить папеньку. Возможно, тот молодой человек тоже на что-то годится.

— Спасибо, Руми… — закивала Уна. — Ты совершенно права.

Она проспала почти до обеда. Спускаясь в гостиную, Уна услышала холодный мужской голос, а следом звук закрывающейся входной двери. Слов девушка не разобрала, но что-то в этом голосе мгновенно напугало ее. Показалось, что в доме пахнет смертью. Возможно, потому, что как-то так же звучал голос, сообщивший когда-то о кончине матери.

Уна побежала вниз по скрипучей лестнице и застала в гостиной отца с письмом в руках. Он был одет в уличное, похоже, только пришел из госпиталя, чтобы пообедать вместе с семьей. Руми, бледная, как свежепостиранная простыня, оперлась на стол.

— Что случилось?! — выкрикнула девушка.

— Война… — тихо сказал господин Онри. — Началась война. Набеги участились настолько, что периферия не выдерживает их. Губернатор отправляет помощь из города. Меня срочно призывают в госпиталь на линию нападений.

Девушке показалось, что пол гостиной наклонился, и она машинально начала искать рукой стену.

— Когда?

— Безотлагательно. — Риган чуть тряхнул письмом, видимо, цитируя его.

Реальность билась в нее, словно тяжелая гиря, подвешенная на цепь. Отец будет в опасности. Саками, нападавшие кланы варваров, не щадят никого. Удар! Поэтому он, конечно, не возьмет их с младшим братом с собой, а оставит здесь одних. Удар! Ей придется взять на себя заботу об их маленькой семье, но Уна сама только вошла в пору совершеннолетия. В этом городе их непременно сожрут, стоит им остаться без покровительства мужчины. Еще удар! Отец не может не поехать. Ему просто не дадут иного выбора, но он обязательно обвинит во всем себя…

— Как жаль, что я не смогу поехать с тобой… — произнесла она, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Я сделала свой выбор. Ты был совершенно прав, Карлай великолепен. Надеюсь, он не будет против, если мы проведем скромную церемонию до твоего отъезда.

— Но… — лицо Ригана Онри, и без того от природы довольно узкое, вытянулось еще сильнее. — Ты уверена? Так быстро… Разве ты не хотела…

— Я хотела, чтобы в этот день самый дорогой для меня мужчина был рядом. И чтобы наши вкусы совпадали. Во втором уже повезло, осталось организовать первое. Я распоряжусь подготовить экипаж и поговорю с Карлаем немедленно…

Она выскользнула из гостиной, понимая, что еще мгновение — и слезы брызнут из ее глаз, обличая истинное положение вещей. С одной стороны, она была в ужасе от собственного решения. С другой — понимала, что в данной ситуации ей стоит благодарить небеса за эту возможность.

Уже у двери в комнату ее догнала Руми. В полных любви глазах тоже стояли слезы.

— Вы же обманули отца, милейшая! — зашептал она. — Или вы…

— Нет, я действительно собираюсь это сделать. Пойми, папеньку и так ждет ад. Еще не хватало, чтобы вдобавок к этому он сходил с ума от беспокойства за нас с Моррисом и проклинал себя за то, что его работа сломала мне жизнь. Он будет счастлив благословить наш союз. Я знаю, что более всего отец хотел, чтобы выбор пал на Карлая. Он позаботится о нас. Теперь главное, чтобы Карлай пошел мне навстречу.

— Но как же его тень?

— Ничего не поделать. В жизни не всегда происходит все так, как я хочу. И не всегда так, как я понимаю. Стало быть, в моих интересах постараться принять происходящее таким, какое оно есть.

Уна толкнула створки узкого окна, и те с шумом распахнулись. В комнату ворвались гул и свежесть улицы. Девушка надломила растущую в горшке розу и рванула на себя. Цветок, будто защищаясь от грубости, вонзил шипы в тонкие пальцы. Алая капля проворно сбежала вниз и чуть испачкала кружевной манжет рубашки.

— Плохой знак, — охнула гувернантка.

Ничего ей не ответив, Уна устроила цветок в чернильных завитках своих волос и направилась к двери.

Карлай второй час беседовал с кем-то в кабинете. Девушка наотрез отказалась от предложения секретаря предупредить о ее визите и теперь проводила время в мучительном диалоге с собственными чувствами. Они тянули ее в разные стороны и рвали на куски. Несколько раз Уна готова была бежать — неважно, куда, неважно, что ждет ее завтра… В очередной такой момент она даже встала, но тут внешняя дверь приемной распахнулась.

Девушка вздрогнула. Почему-то она совершенно не была готова к встрече с Лесэном. Особенно наедине. Стушевавшись, Уна сделала кривенький реверанс, опустилась обратно на сиденье и начала мысленно отчитывать себя за то, что не сбежала раньше.

Юноша же выглядел деловым и крайне уверенным в себе. Он нес подмышкой свернутые в рулон бумаги и теперь ловко перехватил их кончиком хвоста, отчего поклон вышел достойным циркового артиста. Зрительница невольно улыбнулась, а поймав улыбку в ответ, немного расслабилась.

— Карлай не знает, что вы здесь? Уверен, он бросил бы все, будь у него в кабинете хоть губернатор.

— Вы так считаете? — удивилась она.

— Знаю наверняка.

Лесэн устроил свою ношу на столике у дивана Уны и присел на мягкий подлокотник.

— Вы с ним близкие друзья? — девушка заглянула в лицо собеседнику.

Сейчас, в дневном свете, стали видны чернильные веснушки, разбросанные по щекам и носу рисы. Заправленные за уши волосы частично выбились и добавляли виду простоты. Уне вдруг показалось, что черты лица тени даже более человеческие, чем у Карлая. И это позволило ей впервые заметить красоту Лесэна. Совсем юношескую. Но это впечатление быстро растаяло.

— Мы одно целое. Вы вряд ли сможете это понять, госпожа Онри. У вас на лице написано, что все мы слишком разные…

От неожиданности девушка даже открыла рот, но слов подобрать не успела. Двери кабинета распахнулись, и в светлом прямоугольнике показалась фигура Карлая.

— Почему вы не сообщили мне о своем визите раньше, госпожа Онри! Если бы я знал…

Двое мужчин, появившихся следом, поспешили откланяться, и вскоре звук их шагов затих в коридоре. Уна бросила вопросительный взгляд на Лесэна. Девушка была уверена, что это он каким-то образом дал знать своему хозяину о ее появлении, но как?!

Молодой риса только лучезарно улыбнулся, подал бумаги Карлаю и тоже покинул приемную.

Волнение, граничащее с ужасом, накрыло Уну удушливой волной. Оступаясь, она последовала за своим избранником в кабинет. Сидя в приемной, она сотню раз повторила слова, которые собиралась сказать, а теперь не могла их вспомнить.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил тот. — На вас лица нет!

Девушка только помотала головой. А потом выдернула цветок из волос и протянула руку так, чтобы он упал к ногам Карлая. Этот старомодный ритуал, говорящий о согласии женщины принадлежать избранному мужчине, ныне использовали все реже — слишком унизительным он казался. Но сейчас Уна-Жанел предпочла его, чем попытку подобрать слова. Однако она не успела разомкнуть пальцы: Карлай задержал ее запястье. Девушка подняла глаза.

— Вы передумали? — прошептала она в абсолютном смятении.

— Ни в коем случае, — тихо ответил тот. Взял с письменного стола хрустальный бокал, налил в него воды и подставил так, чтобы стебель цветка вошел в него, словно в вазу. — Только так… Не иначе…

Под грохот сердца Уна отпустила розу, позволяя ей остаться в стакане. А потом, задыхаясь от вихря чувств, шагнула вперед и прильнула губами к губам Карлая. Мгновение его замешательства чуть не уронило небо ей на голову. А потом девушка услышала стук второпях поставленного на стол стакана — и сильные руки обняли ее. Прижали жадно и жарко. И вряд ли могло быть что-то слаще и волнительнее этого поцелуя. На короткие мгновения прошлое и будущее словно отломились и рассыпались, оставляя лишь крошечный кусочек тверди настоящего под ногами. Настоящего, в котором все показалось легким и правильным. Но стоило Уне отстраниться, как волшебство растаяло — и тяжелая реальность снова отравила все необходимостью что-то объяснять.

— Уна, — он впервые назвал ее просто по имени, и она словно бы заново услышала его; как-то особенно нежно и мелодично оно прозвучало. — Я обещаю, что не передумаю, что бы ты ни рассказала. Но мне не хотелось бы, чтобы наш союз начинался с тайн. Я чувствую горечь в твоем взгляде. Ты пришла в страхе и сомнениях. Что терзает тебя?

— Моего отца забирают на войну. На линию нападений, — она говорила, глядя в пол, и голос ее предательски срывался. — У меня всего несколько дней. Я хотела попросить вас… тебя… Чтобы церемония произошла так скоро, как это возможно. Завтра… Я хотела бы, чтобы он был рядом в этот день… Понимаешь… те…

Девушка умолкла. А потом почувствовала, как его пальцы ложатся ей на подбородок и поднимают так, чтобы их глаза снова встретились.

— Хоть сегодня. И я рад, что смогу лично дать обещание господину Ригану, что позабочусь о вас с Моррисом.

Без сомнения, он все понял. Понял и отреагировал с такой деликатностью и достоинством, каких Уна не смела ожидать. И она с восхищением и благодарностью почувствовала, как соскальзывают с ее сердца несколько тяжелых камней, оставляя больше места чувствам.

Город был расписан каналами, словно старческая ладонь — линиями. Два из них образовывали недалеко от дома Онри небольшой треугольник с зеленым сквером, в центре которого стоял храм. Тесный и столь древний, что богатое убранство в нем заменяла история столетий, застывших в грубо обработанном камне. Здесь всегда было пусто, тихо и промозгло. Пахло дешевыми благовониями, свечами и живущими под потолком птицами. Уна выбрала это место не случайно. Ее мать, когда еще была жива, любила ходить в эту церковь. Но не на служения. Словно с добрым другом, она делилась с молчаливыми сводами своими трудностями и радостями. И сегодня девушке казалось, что стоит обернуться — и она увидит, как мама сидит рядом с отцом и Моррисом на скрипучей лавке.

Слова клятв были простыми и мудрыми. Уну часто удивляла эта парадоксальная особенность поистине глубоких вещей лежать на поверхности. Сочетающиеся браком обещали слышать, а не слушать друг друга, беречь, а не баловать, подставлять плечо, а не тянуть, а еще — короновать друг друга по очереди, чтобы каждый в нужный час был господином, а в нужный — слугой. Слова были красивы, но, не достигнув сердца, они словно застревали, оставаясь на какой-то призрачной мембране. Ей казалось, что она всех обманывает. Даже себя. Без сомнений, она любила каждого в этом зале, и все происходящее было в первую очередь продиктовано именно любовью. Тогда почему ей так стыдно смотреть в эти ласковые рубиновые огоньки глаз Карлая?!

Когда пожилой церковный старейшина вложил ледяную ладонь Уны в горячую руку ее избранника, девушка опустила глаза и невольно вздрогнула. Носки туфель были испачканы темно-багровыми брызгами, будто запекшейся кровью. Это произошло по дороге в храм. Согласно традиции невесту сопровождает подруга, Уна же предпочла опираться на локоть Руми. И почему-то в этот день хотелось быть максимально незаметной. Прозрачной. Оттого платье ее было простым, почти повседневным. А элегантную диадему из белых цветов и жемчуга, на которой настоял отец, она вставила в волосы, уже подходя к церкви. И чуть не споткнулась, вдруг встретившись глазами с Лесэном. Он стоял у мощеной тропинки, ведущей к высоким деревянным дверям храма. Пожалуй, впервые она видела рису более-менее одетым. На нем было что-то вроде плотного черного халата с широким алым атласным поясом и такими же яркими отворотами и манжетами. В его руках в плетеном блюде полыхали того же цвета ягоды. На фоне небесной серости и старого камня он казался неуместной кляксой.

Девушка сбавила шаг, заметив, что риса двинулся ей навстречу. Остановившись в метре, он поклонился. Темно-сиреневые пальцы с золотыми когтями сомкнулись, зачерпывая целую горсть ягод, и бросили на камень дорожки у ног Уны. Красные бусины запрыгали, будто разбегаясь от нее в страхе, пытаясь спрятаться в невысокой траве. Девушку передернуло, ибо этот символический ритуал в грубой своей интерпретации подразумевал капли крови мужа. Ступая по ним, невеста как бы входила в род своего избранника. И если не сам муж бросал их, то самые близкие его родственники. И конечно, Уна никак не ожидала увидеть в этой роли Лесэна. И все же, взяв себя в руки, она учтиво поклонилась и сделала шаг по алым горошинам. Сочные ягоды лопались под ногами, оставляя до тошноты правдоподобный след.

Так они дошли до дверей, но дальше риса не пошел.

— Традиции вашей церкви разрешают переступать этот порог зверью и птицам, но не холоднокровным, — развел руками Лесэн и слегка усмехнулся. — Поэтому я вынужден ждать вас здесь.

Уне почему-то стало неудобно, будто это она выставила его за дверь. Щеки запылали. Девушка хотела что-то сказать, но юноша остановил ее небрежным жестом.

— Это всего лишь ритуал. Главное, что я буду рядом тогда, когда это действительно нужно…

Мурашки побежали по ее телу. С одной стороны, ее брала оторопь от того, что риса говорил так, будто он станет ей мужем, а не Карлай. С другой стороны, в его словах читалось нечто такое, что западает в любое живое сердце. Обещание опоры и защиты в трудную минуту, готовность быть рядом во что бы то ни стало. Не этого ли она хотела более всего, стоя на пороге будущего, в котором ее семья разлетается на осколки? Пожалуй, впервые в ее голове мелькнула мысль, что имеющий тень никогда не будет одинок. Кротко улыбнувшись Лесэну, она толкнула тяжелые створки — и сразу утонула в багряных огнях глаз своего избранника.

Деликатность Карлая и тот уровень понимания, с которым он отнесся к ситуации, превосходили все ожидания. После церемонии вместо того, чтобы забрать с собой отныне принадлежавшую ему женщину, он сердечно извинился за то, что не успел достойным образом подготовить дом. Так Уна получила время побыть с семьей до самого отъезда отца и хотя бы как-то примириться с новой жизнью, которая вот-вот перешагнет из неизбежного будущего в настоящее.

Конец ознакомительного фрагмента.