Поход на гору Сидэ

Елена Чернова, 2017

Люди, которые в наши дни ставят Бусидо, Путь самурая и воина, выше законов страны и выше собственных жизней – кто они на самом деле? Какие тени таятся в их прошлом? И что они делают в настоящем, чтобы остаться такими, какие есть? Войдя в их круг, став самураем на службе у господина и исполняя его приказы, Ольга Селинова узнаёт ответы на эти вопросы. Хотя они куда страшнее, чем можно было бы думать – и неумолимо ведут её дальше. Сквозь схватки и испытания, за грань жизни и смерти, откуда нельзя вернуться, не став чем-то большим, чем человек…

Часть 1

Три дня непрерывной метели окрасили сад хлопковой белизной. Влажный, тяжёлый снег почти не блестел. Решётки веранды потемнели от сырости. Чёрное зеркало маленького пруда отражало туманное зимнее небо. Он не замёрз: температура воздуха оставалась выше нуля.

Накинув на плечи лишь тоненькое хаори поверх привычных хакама и кимоно, в плетёных сандалиях прямо на босу ногу, Ольга стояла на мокрых плитах дорожки. Тело уже привыкло к промозглому холоду — да и к более неприятным вещам. Наслаждаясь заслуженным отдыхом в четверть часа, девушка восхищённо смотрела на старую сливу-умэ.

Слива зацветала. Полураскрывшиеся бутоны снаружи были так же белы, как и снег на ветвях, но в глубине светились розовым и лиловым. Лежавшие вокруг сугробы придавали цветам особую нежность.

«А до весны ещё целый месяц, — подумала россиянка. — Удивительное растение».

Безмятежность исчезла внезапно. Резко шагнув вперёд, Ольга убрала голову из-под удара и повернулась, сразу вскидывая руки в защите. Наказание последовало мгновенно: нижний конец дзё хлестнул по открытым рёбрам. Игнорируя боль, она попыталась прорваться ближе, скользнув вдоль плеча противника. Но тот был слишком опытен, чтобы затея увенчалась успехом. Разворачиваясь, он ударил ногой навстречу и тут же ткнул дзё с другой стороны, не давая ни малейшей возможности перейти в нападение. Уклоняясь и блокируя атаки, девушка лишь отдалила неизбежный итог. Гладкая палка обрушилась на шею. Спасаясь от перелома, Ольга ничком бросилась наземь. Перехватив своё оружие как копьё, Кацумото упёр его ей в основание черепа.

— Вы снова ошиблись в начале, Серинова-сан, — сухо констатировал он, отводя дзё. Девушка стремительно перекатилась назад и взлетела на ноги, благоразумно не теряя его из виду.

— Вы реагируете на намерение. Но я могу его изменить, — продолжал тот. — Дайте мне начать движение. Только начать. Ловить атаку в последний момент очень рискованно.

Ольга внимательно слушала, не позволив себе даже отряхнуть снег с одежды. Их отношения были довольно странными. Один из признанных мастеров Генкай-рю, официальный преемник Хаябуси-сэнсея, Кацумото Дайго не относился к людям, приятным в общении.

Всегда корректный, бесстрастный, с холодным взглядом и манерами профессионального убийцы, он мало у кого вызывал желание познакомиться с ним поближе. Его безжалостная практичность вошла в поговорку. Взявшись заниматься с россиянкой, он изводил её жесточайшими упражнениями, проверял каждый шаг и придирался к малейшему недочёту. Если она больше трёх раз повторяла одну и ту же ошибку, он предлагал поработать над ней дополнительно — как правило, среди ночи. После такого «разбора полётов» обычная утренняя тренировка превращалась в сущий кошмар. Никого в школе не волновало, что девушка падает с ног от усталости. В Генкай-рю не бывало поблажек.

Порой Ольге казалось, что Кацумото попросту издевается. Тем не менее она стоически следовала любым его указаниям, — приходилось ли ей полдня кувыркаться на камнях, часами колотить кулаками по деревянной балке или неделю кряду оттачивать простейший приём, устраняя невидимую глазу погрешность. Девушка не показывала эмоций. Получив очередную беспощадную инструкцию, она только кланялась и хладнокровно принималась за дело.

Такой подход Кацумото вполне одобрял. Точнее, он не признавал никаких других. И вскоре стал относиться к Ольге как к любому другому самураю школы, совершенно игнорируя её пол и национальность. Мало-помалу между ними сложилось нечто вроде молчаливого уважения. Но обучение осталось предельно суровым. С ледяной методичностью воин добивался от россиянки той ужасающей эффективности действий, которая отличала его самого.

— Возьмите дзё, — лаконично бросил он сейчас. — Поработаем на свежем воздухе.

Девушка быстро сбегала на веранду и принесла свою палку, заодно сбросив хаори. Уже в пяти метрах от неподвижно стоящего Кацумото она держала её по-боевому, полностью готовая к схватке. Не останавливаясь, отвесила полупоклон — и, прыгнув вперёд, атаковала.

Самурай защищался, почти не сходя с места. Они прошлись по стандартным техническим связкам; провели несколько комбинаций.

— Не вытягивайте левую руку. Ещё раз.

Ольга повторила приём.

— Ещё раз, — блокировав её дзё, Кацумото подытожил: — Пока сойдет. Перейдём к свободному поединку. Надеюсь, вы продержитесь больше пяти минут, — и кинулся на неё c такой яростью, словно всерьёз собирался убить.

Сражаться с ним было немногим легче, чем с ураганом. Россиянка даже не пыталась перехватить все удары, сыпавшиеся на неё, сосредоточившись на самых опасных. Однако она не позволяла себе уйти в глухую оборону, стараясь любой ценой достать противника, насколько бы безнадёжно это не выглядело. Иногда удавалось — хотя и крайне редко.

Поймав девушку на секундной потере равновесия, самурай швырнул её оземь. Не успела она подняться, как его дзё легла ей поперёк горла, прижимая голову к плечу. Один рывок — и позвонки хрустнут.

— Семь минут, — Кацумото отпустил ученицу. — Продолжаем.

Новый раунд он провёл с той же стремительностью и мощью, но в абсолютно другой манере. Казалось, Ольга сражается уже с другим человеком. Впрочем, завершилось все традиционно.

— Три минуты, — воин в последний момент остановил смертельный удар по её затылку. — Увлекаетесь. Продолжаем.

Одна схватка следовала за другой. Девушка уже потеряла счёт времени. её одежда и волосы насквозь промокли от пота и снега, избитое тело горело, но дыхание не сбивалось, а оружие лежало в руках по-прежнему твёрдо. Ежедневные изматывающие тренировки приносили свои плоды.

Наконец Кацумото отступил.

— Достаточно.

Ольга тоже сделала шаг назад, склоняясь в поклоне.

Одним прыжком самурай покрыл разделявшее их расстояние. Тяжёлая палка из железного дерева, направленная ей в лицо, со свистом вспорола воздух. И на полпути наткнулась на такую же палку. Ольга успела.

Кацумото кивнул, опуская дзё. Этот почти незаметный жест обозначал у него похвалу.

— На сегодня закончим. Предупреждаю, после вечерних занятий Хаябуси-сама проверит вас. Будьте готовы к работе с боевым оружием.

— Хай. Благодарю, Кацумото-сан.

— Cейчас я бы советовал вам пойти к себе и поспать. — Он поглядел куда-то ей за спину и вдруг обронил, как всегда, без какой-либо интонации: — А слива в самом деле зацвела.

— Доброй ночи, Оцуру-сан, — Норимори вежливо посторонился, пропуская её в спальню.

Напряжённо сплетая пальцы, Отару Оцуру подняла глаза. В них застыло отчаяние. Горькая складка легла между её бровей.

— Хидэюки-сан… — еле слышно прошептала она. — Вы… не хотели бы… разделить со мной ложе?

Лицо Норимори не изменилось.

— Я недостоин подобной чести, моя госпожа, — покачал он головой. — Пожалуйста, простите меня.

Слегка поклонился и скрылся в коридоре.

Плечи женщины обречённо поникли. Вздохнув, она молча переступила порог и задвинула за собой фусума. Её рука заметно дрожала, и створки сошлись неплотно, оставив узкую щель.

Пару минут спустя из-за угла вынырнул Хидэнори. Мягко ступая, подкрался к спальне матери и осторожно заглянул внутрь. Оцуру плакала — беззвучно и безутешно. У неё уже не осталось надежды. Только горестное смирение.

Юноша нахмурился, с силой сжав кулаки. Внезапно решившись, он зашагал в кабинет Норимори. Тот сидел у окна, созерцая полночный сад, и не обернулся на шорох. Лишь негромко пригласил:

— Входи, Хидэнори.

Он тщательно прикрыл за собой дверь. И яростно бросил:

— Сколько ещё ты намерен издеваться над моей матерью?

Очень медленно Норимори повернулся к нему. Его голос был совершенно ровным:

— С чего ты взял, что я над ней издеваюсь?

— Она же любит тебя! Почему ты… не желаешь этого замечать?! Или она тебе настолько противна?

Норимори прямо посмотрел на воспитанника.

— Поправь, если я ошибаюсь. Ты хочешь, чтобы твоя мать делила постель с убийцей твоего отца?

Хидэнори отпрянул. Но глаз не отвёл.

— Да, — почти выплюнул он. — Да, будь ты проклят!

— Ты имеешь полное право меня ненавидеть, Отару-сан, — прозвучал негромкий ответ. — Но её в это дело не вмешивай.

— При чем тут я? Она сходит с ума по тебе, а ты… даже поговорить с ней не можешь по-человечески! Твои дурацкие самурайские игры скоро до ручки её доведут! Или ты добиваешься, чтобы она… тоже прыгнула с крыши?!

Он мгновенно пожалел о сказанном. Никогда ещё Норимори не изменял своему спокойствию. Но сейчас он в долю секунды оказался на ногах; его черты исказило бешенство. Прочитав в его взгляде смерть, Хидэнори застыл на месте, подавляя дикий, животный ужас. Защищаться бессмысленно. Остаётся лишь…

Чудовищным усилием воли воин заставил себя расслабиться.

— Извини, — он помолчал. — А ты вырос, Хидэнори-сан. Ну что ж… поговорим, как взрослые люди. Знаешь, ты стал очень похож на отца.

Пройдя к столу, он вытащил из ящика фотографию, вложенную в прозрачный пластиковый конверт, и протянул юноше.

Свадебное фото. Оцуру в серебристо-белом кимоно с золотым оби, с изящным веером в руке, стоит чуть позади молодого мужчины в элегантном европейском костюме. Оба счастливо улыбаются, никого не замечая вокруг…

— Они были красивой парой, — вздохнул Норимори. — Я люблю твою мать, Хидэнори. Очень давно. С тех пор, как впервые увидел. Но она предпочла Хидэки, и мне пришлось уступить. Мы так и остались друзьями, и я часто ходил к ним в гости… А через десять лет убил его. Убил своего лучшего друга. И не поручусь за полную случайность произошедшего.

С минуту помедлив, он заключил:

— Остальное ты знаешь. Я отдал его семье… вам… всё, что имею. Но соединиться с Оцуру… не могу. Хоть и страстно желаю этого. Между нами кровь Отару Хидэки. Как переступить через неё?

Хидэнори мрачно рассматривал свои ноги.

— Значит, ты собираешься благородно… мучить её и дальше?

В глубокой задумчивости Норимори сложил руки на груди.

— Мне всё равно ничего не объяснить ей. Зря я её послушал и поселился здесь вместе с вами.

— Коли так, зря ты вообще тогда не покончил с собой!

— Вероятно, — пожал он плечами. — По-прежнему мечтаешь отомстить, Отару-сан?

— Ты удивительно догадлив, — с сарказмом заметил юноша.

— Если хочешь, я дам тебе возможность это сделать.

— Сделать что?

— Убить меня.

Хидэнори уставился на него.

— Ты это… всерьёз?!!

— Абсолютно, — подтвердил Норимори. — Разумеется, я обеспечу тебе полное алиби. Все сойдёт за несчастный случай. Ну?

Юноша открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, выдавил:

— Нет… ты определённо рехнулся.

— Мои, как ты выражаешься, самурайские игры налагают определённые обязательства, — тихий, жёсткий голос пронзал насквозь. — Весьма далёкие от шуток. Полагаю, пришло время выбрать. Или мы планируем мою смерть, или ты окончательно отказываешься от мести. И мы закрываем тему. Навсегда.

Хидэнори стоял неподвижно. Конверт с фотографией больно впился в ладонь.

— Ты же не думаешь, что я в самом деле могу… — он осёкся. — Я долго старался… возненавидеть тебя. Искал в тебе недостатки, обвинял во всем подряд… Помнишь, как я над тобой издевался? А ты… даже не сердился. Ты возился со мной, вытирал мне сопли, учил драться и собирать микросхемы. Ты заменил мне отца, понимаешь?! А теперь… предлагаешь… — злые слёзы потекли по его лицу. — Да, я простил! Чего ты от меня хочешь? Почему ты отказываешь нам в праве… тебя любить?

Норимори вздрогнул. Неестественно плавно, словно раздвигая плотную тишину, встал на колени и согнулся в низком поклоне.

— Я никогда не смел на это надеяться, — признался он.

Мгновение Хидэнори смотрел на его затылок. Потом, не выдержав, опустился на татами напротив и тоже уткнулся лбом в пол.

— Потому что ты идиот, — приглушённо заявил он, не поднимая головы. — Может, вы там и свихнулись на Бусидо, но мы-то — нормальные люди! Поговори с моей матерью, слышишь? Пожалуйста…

— Хорошо, — кротко ответил Норимори. — Поговорю.

Выпрямляясь, юноша неуверенно усмехнулся.

— Тогда я не стану… снова приклеивать твои ботинки к ступенькам.

Было ещё темно. Лишь горизонт над океаном украсился бледно-серой полоской. Впрочем, солнечного дня сегодня и не предвиделось — всё небо затягивали плотные облака. Пронзительный ветер украшал волны пенными гребнями, сдувал остатки снежных шапок с деревьев. Пучки осоки, торчавшие по обе стороны от тропинки, напоминали копья каких-то миниатюрных войск.

Ольга привычно шагала вперёд — мимо старых магнолий, мимо лодочной пристани и заброшенного маяка. Дальше росли японские сосны, разительно непохожие на стройные свечи из русских лесов. Неровные, перекрученные стволы пронзали мрак, словно внезапно застывшие чёрные молнии. Дорожка сворачивала под них, по широкой дуге обходя колючий шиповник, опутавший здесь весь берег.

Сойдя с тропы, девушка ловко, почти бесшумно пробралась сквозь его кусты, перешагивая через стелющиеся побеги, отводя отростки, цеплявшиеся за одежду. Со стороны могло показаться, что заросли сами расступаются перед ней. Миновав их, она оказалась на небольшой полянке, которую почитала «своей».

Тут росли три берёзы. Землю под ними покрывала мягкая щётка травы. Дальше начинались голые камни скалы, отвесно обрывавшейся к морю.

— Привет, — сказала Ольга, обращаясь к берёзам. Ласково коснулась ладонью двух меньших; к третьей, самой большой, подошла вплотную и прижалась щекой к шершавой коре. Тонкие ветви легли на плечи, словно перенося в Россию.

Она приходила сюда всякий раз, когда уставала от бесконечных мучительных тренировок, от необходимости подчиняться, контролировать каждый шаг и неукоснительно следовать этикету. Даже с подругами ей не удавалось расслабиться до конца — слишком о многом приходилось молчать. И тогда она шла на свою полянку, отрывая пару часов от драгоценного сна. Такие предутренние вылазки оставались почти единственной возможностью сбросить маску.

Девушка долго стояла так, прикрыв веки, купаясь в чувстве умиротворения. Иногда она приносила с собой мечи — и в час рассвета танцевала с ними под музыку ветра и волн, босиком на траве и камнях, для этих мокрых берёз, молчаливых сосен, для неба и серого океана. Но сейчас при ней был только нож. Мечами она намахалась в минувшую ночь.

Солёный воздух пощипывал свежие раны. Вчера после ужина, когда Каору села смотреть телевизор, а Иори взялся за саксофон, Хаябуси-сэнсей пригласил Ольгу в додзё. Там их уже поджидал Кацумото. Его неизменную чёрную форму дополнял вакидзаси.

— Пора проверить ваши успехи в кэндзюцу, — сообщил ей учитель, снимая с подставки свои клинки. — Не ошибайтесь, Серинова-сан.

В Генкай-рю часто тренировались с боевым оружием, исполняя ката, разрубая палки и соломенные циновки. Во время работы в парах все надевали доспехи — техникой безопасности самураи пренебрегали лишь до некоторых пределов. Однако Хаябуси ограничился обычными кимоно и хакама.

Ольга не задала вопроса. Привычно вложила мечи за пояс, ощущая, как на неё нисходит необычайная ясность. Реальность внезапно обрела особую чёткость и глубину. Девушка уже видела, что произойдёт в следующую секунду. Видела молниеносный удар, рассекающий её надвое…

Она дождалась начала движения. Но когда катана учителя покинула ножны, россиянка уже уходила вбок, занося меч во встречной атаке.

Сэнсей отклонился, скользнул вдоль него своим клинком, обезоруживая противника. Резко опустив локти, Ольга удержала оружие, одновременно увеличивая дистанцию для нового броска.

Хаябуси вёл бой на максимальной скорости, на какую была способна его ученица. Применяя только знакомые ей приёмы и связки, он тем не менее бил исключительно на поражение. Девушка действовала без изысков, по шаблону. Она не допускала фатальных промахов, хотя мелкие огрехи в технике стоили ей нескольких болезненных ран.

В какой-то момент сэнсей без предупреждения перехватил катану правой рукой и обнажил вакидзаси. Ольга отпрыгнула назад, еле успев проделать то же самое и защититься. В вихре схватки её клинок обрушился на Кацумото, неподвижно стоявшего у стены. Не потрудившись сдвинуться с места, тот мгновенно выхватил свой меч, отразил удар и вернул оружие в ножны.

Поединок, казалось, продолжится вечно. Четыре лезвия чертили стремительный, смертельный орнамент; избегать его сверкающих линий становилось все труднее. А потом Хаябуси совершил ошибку, пропустив клинок Ольги к шее.

Девушка не сомневалась: он подставился ей нарочно. Даже сейчас, глядя в сумрачную океанскую даль, она видела тот ужасающий миг, когда её атака достигла цели. И собственное отчаянное усилие, остановившее летящий меч в миллиметре от горла учителя.

Она выдержала экзамен. Но зачем Хаябуси-сама так рисковал? Вздохнув, Ольга задумчиво присела на камень, оценивая последние события. Итоги, возможности, вероятности… И, как всегда, крайне мало времени.

Светало. Холодный ветер трепал ветви берёз. Тяжёлые, свинцово-серые волны с грохотом бились в обрыв. Погода абсолютно не располагала к длительным размышлениям на природе. Просидев с полчаса, девушка начала замерзать. Значит, пора возвращаться.

Чувство опасности хлестнуло внезапно. С крыши лодочного сарая прямо на Ольгу прыгнул человек. Отскочив в сторону, она дала ему приземлиться и сразу атаковала. Удар, защита, подсечка, бросок, перекат… Ловко подцепив руку противника, она швырнула его оземь, чуть ослабив захват, чтобы не воткнуть головой в асфальтовую дорожку. Тот немедленно выскользнул, кувыркнулся назад, вновь поднимаясь на ноги. И широко улыбнулся.

— Доброе утро, Масасигэ-кун! — провозгласил он.

— Охаё, Ёситаро-сан, — согласилась девушка, отвешивая полупоклон. — Вы неисправимы.

После памятной летней игры острый на язык Сакадзаки нарёк её Масасигэ, намекая на знаменитого Кусуноки. Кличка приклеилась. Почему-то никого в Генкай-рю не смущал тот факт, что они зовут женщину мужским именем. Никого, кроме самой Ольги. Впрочем, на Сакадзаки невозможно было сердиться.

— Вы слишком много времени проводите в обществе Рэйкоку-сана, — продолжил он почти обвиняюще. — Вас никак не застать врасплох!

Россиянка усмехнулась.

— Интересно, а Кацумото-сан слышал своё прозвище?

— Наверняка. Хотя мало кто называл его так в лицо, — самурай весело подмигнул ей. — Но ведь он и впрямь безжалостная ледышка. Кстати, иные его честят и похлеще. К примеру, Князь Эмма. Звучит?

Она шевельнула бровью.

— Что ж, когда кто-нибудь из вас в очередной раз пошлёт меня к Эмме, я буду знать точный адрес.

Сакадзаки потёр ушибленное плечо:

— А он неплохо вас натаскал. Впечатляет.

— По-моему, это вы ещё не проснулись.

— Не скромничайте, Орьга-сан. Кто вчера вчистую разделал Дзюро? Но я бы, конечно, не смог столько заниматься.

— Понимаю. Работа, жена, дети…

Сакадзаки поморщился.

— Думаете, я слепой? Вы тренируетесь чуть не круглые сутки, до полного изнеможения. Вы живёте, по сути, под домашним арестом. Вам позволено только изредка прогуляться по берегу. И при всём том… За что господин в минувшее воскресенье поставил вас перед строем?

— Не «за что», а «зачем». Для общего развития. Не беспокойтесь, Ёситаро-сан. Меня уже не так легко избить, как раньше.

— Поэтому теперь вас бьют пятеро, а не трое, — съехидничал самурай. — Конечно, мы завидуем чести, которая вам оказана… но лично я от неё умру через неделю.

— Вряд ли, — пожала плечами Ольга. — Вы ничуть не слабее меня. Просто мне не приходится разрываться между учителем, семьёй и дизайнерской фирмой. Пойдём обратно? Мне ещё убираться в додзё.

— А что, Мититаке уже надоело приезжать на час раньше?

— Нет. Но формально это моя обязанность. Опять же вместе мы быстрее управимся, и останется время немножко размяться перед занятием…

— Ах, вот как? Ну, тогда я с удовольствием к вам присоединюсь. Хотя бы затем, чтобы поучаствовать в вашей «разминке».

— Мы будем только рады.

Пока Мацуда Нобору пил предложенный ему чай, Хаябуси учтиво беседовал с ним о погоде, здоровье и новостях культуры. Его супруга по большей части молчала, ненавязчиво ухаживая за мужчинами. Лишь когда она ускользнула из комнаты, унося опустевшие чашки, учитель перешёл к делу.

— Какие-то проблемы с моим сыном, Мацуда-сэнсей?

Гость напряжённо нахмурился, обдумывая, с чего начать.

— Понимаете ли… Проблема только одна. Не люблю громких слов, но в данном случае без них не обойтись. Иори — гениальный саксофонист. Я учу музыке много лет. Но до сих пор не встречал подобного ему.

— Он старается, — осторожно заметил Хаябуси.

— С сентября я дважды переводил его в старшую группу. А сейчас мне уже практически нечего ему дать. Завтра я выдам ему свидетельство об окончании школы.

— Позвольте, но ведь ваша программа рассчитана на три года…

Мацуда вздохнул.

— Я не могу заставлять его играть гаммы, когда он с листа исполняет сложнейшие композиции. Ему хватило шести месяцев, чтобы освоить весь курс. Повторюсь, ваш сын — гений.

— И чего же вы хотите от меня?

— Надеюсь, моя мысль не будет воспринята как невежливость… На мой взгляд, Иори следует поступить в Токийский университет искусств. В нашей провинции его таланту трудно раскрыться по-настоящему.

На лице Хаябуси не шевельнулась ни одна чёрточка. Он молча разглядывал икебану, украшавшую токонома. Пауза затянулась настолько, что гость забеспокоился.

— Извините, я проявил излишнюю самонадеянность…

Сэнсей отрицательно покачал головой.

— Иори просил вас походатайствовать за него? — очень медленно произнёс он. — Или это ваша собственная идея?

В голосе Хаябуси звучали какие-то странные нотки. Мацуда невольно напрягся.

— Иори страстно мечтает стать саксофонистом, хотя никогда не упоминал об этом. Если так, то закончить университет ему необходимо.

У него не будет сложностей с поступлением. Со столь поразительными способностями — при терпении и известной удаче — его ждёт блистательное будущее.

— Благодарю вас за внимание к моему сыну, — сказал Хаябуси. — Но выбор профессии — дело серьёзное. Над вашим предложением надо подумать. Я переговорю с Иори.

«Он не позволит ему учиться», — понял Мацуда с горечью.

— Вы не считаете музыку достойным занятием? — вырвалось у него.

— Нет, почему же…

«Но не для Иори», — обречённо закончил мысль старый преподаватель.

Тон Хаябуси оставался тёплым и дружелюбным, но взгляд изменился, стал пронзительным и бесстрастным, словно у дикого сокола. Мацуда вдруг поймал себя на желании оказаться как можно дальше отсюда. Поднявшись, он вежливо распрощался. Сэнсей уважительно проводил гостя до дверей.

Выйдя за ворота, тот невольно перевёл дыхание. Отчего-то отец Иори вызвал у него самый настоящий ужас.

Переступив порог кабинета, Ольга сразу опустилась на колени, низко кланяясь. Хаябуси не отреагировал. Держа перед собой обнажённую катану, он аккуратно постукивал по лезвию головкой учико, покрывая сталь тончайшим слоем полировочного порошка.

Девушка молча выпрямилась, положила ладони на бёдра и замерла. Благодаря постоянной практике она теперь могла больше часа сидеть в «сэйдза» без особого дискомфорта. А уж терпения ей было не занимать.

Сэнсей слегка наклонил меч, оценивая результат своих усилий. Потом взял салфетку, пропитанную гвоздичным маслом, и принялся протирать клинок.

— Откуда вы знали, Серинова-сан? — спросил он, не поворачивая головы.

— Что именно, господин?

— Помнится, прошлым летом вы заявили, что Иори может стать великим саксофонистом. Я тогда счёл ваши слова преувеличением. Но сегодня ко мне приходит его учитель музыки и говорит то же самое. Откуда вы знали?

— Я вижу вещи такими, каковы они есть.

— Вы способны достоверно предсказывать будущее?

Ольга пожала плечами.

— Будущее — набор вероятностей. Обычно человек волен выбирать. Правда, большинство предпочитает без затей плыть по течению.

— Но вы, несомненно, подправляете происходящее по своему усмотрению?

— Конечно.

— Интересно, почему тогда вы до сих пор не взялись убеждать меня послать Иори учиться в университет искусств? Не потому же, что испугались моего гнева… Вы ведь хотите сделать его музыкантом.

— Да, господин, — спокойно согласилась Ольга. — Но сейчас я не намерена вмешиваться.

Отложив салфетку, он с интересом поднял глаза на россиянку.

— Иори придётся самому убедить вас, сэнсей. Это уже его битва.

— Вот как?

— Я не вправе решать за него. Если он не сумеет отстоять себя и свой Путь, значит, при всех своих талантах он так и остался пустым местом. А сможет — будет ценить то и другое по-настоящему. Судьбу и выбор нельзя поднести на блюдце. Тем более самураю.

— Что ж, вы вполне последовательны в своих действиях. Признаю, вы многому его научили. Кстати, я заметил поразительную любовь некоторых учеников к уборке в додзё. Вы там с пользой проводите время, не так ли?

— Вам судить, господин.

— Я и сужу. До вашего появления все они куда больше ценили утренний сон. Кроме Иори, конечно, — но ему просто некуда было деваться.

Не вставая, Хаябуси медленно занес катану над головой. Серебряная молния сверкнула перед лицом девушки, застыв на уровне её пояса. Сэнсей внимательно осмотрел лезвие; взял лежащие рядом ножны и убрал в них меч.

— Ничего не имею против ваших занятий, — продолжил он. — Наоборот, стараюсь вам не мешать. Впрочем, я не поэтому вас позвал. Вам никогда не доводилось работать телохранителем?

— Нет, господин.

— Придётся заняться.

— Кого я должна охранять?

Хаябуси протянул ей узкую полоску плотной бумаги. Сверху латиницей было выведено: «Жан Ферье». Ниже красовались фотография полноватого мужчины и приписка по-японски: «52 года, общественный деятель. Языки: японский, французский, английский, немецкий».

— Вам что-нибудь говорит это имя?

Ольга отрицательно покачала головой.

— Мне тоже, — пожал плечами учитель. — В общем-то, меня мало волнует, кто он такой. То ли шпион, то ли тайный агент, то ли политик, тэнгу их разберёт. Однако меня… попросили найти людей, способных его защитить во время визита в Японию.

— От чего?

— Пока ребята не очень распространялись, — Хаябуси сухо хмыкнул. — Насколько я понял, эту персону в Японии не привечают и намерены делать вид, что его здесь нет. Но по той же причине предпочтительней, чтобы он покинул архипелаг живым. А его вроде бы кто-то попытается здесь убить. Однако легально охрану к ему не приставят. Защитить его должны мы… неофициально. Паршивая история, правда?

Россиянка молчала, по-прежнему неподвижно сидя на коленях.

— Как ваши раны? — осведомился учитель.

— Все хорошо, спасибо.

— Вот и отлично. Я полагаюсь не столько на вашу боевую технику, сколько на ваши хладнокровие, находчивость и… предвидение. Помимо вас, оберегать этого Фериэ будет Кацумото-сан. Он в охране разбирается, как никто. Больше двадцати лет обучает телохранителей… Ну, а Норимори-сан, как всегда, отвечает за координацию и наблюдение.

Он вздохнул.

— Поразмыслите над задачей. Думаю, ваши услуги понадобятся где-то в среду. А пока можете отдыхать. Вы заслужили право на выходные.

— Селинова-сан, вы позволите пригласить вас на чашечку кофе? — лёгким тоном спросил Норимори. Он стоял возле своей «судзуки», непринужденно положив руку на бампер, и всем своим видом показывал, что речь идет о совершеннейшем пустяке.

«Ему нужно о чем-то серьёзно поговорить», — поняла Ольга. В искусстве выражаться обиняками он не имел равных даже среди японцев.

— С удовольствием, Норимори-сан, — отозвалась она с учтивым поклоном.

— В таком случае прошу садиться в машину.

Выбранный им маршрут был далеко не самой короткой дорогой к городу, а скорость — не самой большой. Казалось, Норимори решил показать девушке все окрестные пейзажи. С комфортом расположившись на переднем сиденье, она безмятежно глядела вперёд, не пытаясь начать разговор.

Минут через сорок неспешной езды самурай нарушил безмолвие.

— Помните, вам довелось познакомиться с Хидэнори Отару?

— Конечно, помню, — улыбнулась Ольга. — Многообещающий юноша.

— При вас никто, случаем, не упоминал про то… как он стал моим воспитанником?

— Около семи лет назад на тренировке вы убили своего друга Отару Хидэки. А потом взяли на содержание его жену и детей.

Норимори побледнел.

— Вы… знаете? — он напряжённо выдохнул. — Мы с Хидэки дружили с детства. Вместе учились, увлекались одним и тем же. Вместе попали к Акаиси-сэнсею. Вместе ушли оттуда, когда Хаябуси-сан основал Генкай-рю. А ещё… Мы любили одну женщину.

В спокойных глазах проступила давняя, затаённая боль.

— Оцуру-сан выбрала Хидэки. Он был красивее, веселее… да и о ней заботился больше. Я старался радоваться их счастью. У них родился сын, затем дочь… В общем, мы остались друзьями. Только в школе… я дрался с ним жёстче, чем с остальными. Но он не укорял меня. Никогда. Пока я не убил его.

С четверть часа Норимори молча вёл машину. Потом заговорил снова:

— Тогда, на крыше… я сразу понял, что натворил. Даже не глядя вниз, на тело. У меня не было особых сомнений по поводу своей участи. Я попросил дозволения… Господин не мог отказать мне в смерти.

Ровный, негромкий голос звучал отстранённо, словно повествуя о ком-то другом.

— Но он мне напомнил: «У него осталась семья. Кто будет кормить её?» Помню, я ответил, что не в силах им лгать. И Хаябуси-сан решил: «Не лги. Иди и расскажи всё как есть. Если Оцуру-сан захочет мести или не пожелает иметь с тобой дело, ты сделаешь сэппуку. Нет — останешься жить». Отправившись к ним, я ждал гнева, слёз, обвинений, — но не услышал и слова укора. Оцуру-сан просто попросила меня уйти. Она… умоляла меня не умирать, представляете?

В полиции всё списали на несчастный случай. Квартира Хидэки удобством не отличалась, и через несколько месяцев мне удалось убедить Оцуру-сан переехать с семьёй ко мне в дом. Для себя я планировал снять где-нибудь комнатку, но она воспротивилась. Так мы оказались под одной крышей. А я по-прежнему любил её.

Норимори резко вывернул руль, уклоняясь от шального мотоциклиста, вылетевшего на встречную полосу.

— Я люблю её и сейчас, — чуть громче продолжил он. — Хотя втайне поклялся никогда не показывать своих чувств. Одеваю её в лучшие платья, отправляю на курорты, воспитываю детей… и не смею прикоснуться к ней. Но беда в том… что она тоже любит меня. И мучается из-за этого. Как мне быть, Селинова-сан?

— Вам действительно нужен мой совет? — удивилась Ольга. — Поженитесь и живите счастливо.

Словно судорога прошла про лицу Норимори.

— После того, как… я убил Хидэки?

Девушка покосилась в окно. Справа от трассы пустое поле, слева — кусты и бамбук. Сзади — посёлок, впереди въезд в тоннель.

— Остановите машину, Норимори-сан.

— Зачем? Вы хотите…

— Остановите машину.

Самурай молча съехал на обочину.

— А теперь давайте решим вашу проблему. Я буду спрашивать, вы — отвечать. Кратко и не задумываясь. «Да», «Нет», «Не знаю». Согласны?

— Да, — Норимори пожал плечами.

— Вы с Отару-саном были друзьями?

— Да.

— Ваши взгляды на жизнь совпадали?

— Да.

— Если бы вам пришлось умереть от его руки, вы бы стали его винить?

— Нет.

— Когда он женился, вы ревновали?

— Да.

— Вы желали ему зла?

— Нет.

— Вы искренне радовались его счастью?

— Да… Не знаю.

— Вы желали счастья Оцуру-сан?

— Да.

— Отару-сан желал счастья вам?

— Да.

— Он желал счастья Оцуру-сан?

— Да.

— Он стал бы винить вас в своей смерти?

— Нет.

— Пожалуй, достаточно, — заключила Ольга. — Итак, вы сразили своего друга без злого умысла. Сам Отару Хидэки-сан, как и вы, был готов однажды погибнуть в схватке, и не винил вас. Он желал счастья и вам, и госпоже Оцуру. По-вашему, ему бы понравилось то, что два дорогих ему человека годами страдают из-за него?

Норимори кинул на собеседницу долгий взгляд. Неспешно открыл дверцу «судзуки» и выбрался наружу. Легко перепрыгнув через канаву для стока воды, он подошёл к внушительному стволу бамбука, толщиной едва ли не в руку. И вдруг с яростным криком срубил его ударом ребра ладони. Отсечённая вершина осела, глубоко вонзившись в сырую землю.

— Вы умеете взять человека за горло и ткнуть его носом в реальность, — смех самурая больше походил на рыдание. — И крепким пинком послать к счастью… Значит, я действительно идиот, свихнувшийся на Бусидо? Все мои убеждения… просто глупость?

Выйдя из машины, Ольга прямо взглянула на Норимори.

— Не припоминаю, чтобы я называла вас идиотом.

— Зато Хидэнори назвал, — откликнулся тот. — Он считает, что я… вправе любить его мать. Кроме того, он заявил, что простил и не станет мне мстить. Оказывается, я дорог ему.

— Вы… предложили ему убить вас? — изумлённо уточнила россиянка.

Самурай кивнул.

— В таком случае он абсолютно прав. Вы безнадёжны. — Ольга тихонько рассмеялась. — Норимори-сан, вы очень хороший человек. Добрый. Заботливый. Терпеливый. Вас невозможно не полюбить. Как может ребёнок, которому вы заменили отца, ответить вам ненавистью? В чем вас укорить Оцуру-сан — при вашем почтении к ней и к памяти её мужа? Подарите радость им и себе. А Бусидо… это верность и долг, но не отрицание жизни. Думаю, имей сейчас Отару-сан возможность высказаться, он бы от души посоветовал вам не морочить голову.

— Скорее всего, он от души дал бы мне в ухо, — хмыкнул Норимори. — Со своим обычным присловьем: «Да, ты дурак! Но спрячь свою дурь в карман и прикинься умным!» Хотите, заглянем к нему на могилу? Мы в десяти минутах езды.

— Почему бы и нет?

Кладбище было пустынно. Хмурое зимнее небо дышало сыростью. Облака клубились низко, кое-где касаясь земли щупальцами тумана. Могила Отару Хидэки ничем не выделялась среди других. Миниатюрный дворик, засыпанный мелким гравием. Чёрный гранитный памятник с овальным портретом, узкой вазой для цветов и нишей, в которой помещалась урна с прахом. Каменный сосуд для омовения рук, наполовину заполненный талой водой.

Самурай вынул из вазы старые мёртвые стебли и заменил на белые хризантемы, купленные по дороге в цветочной лавке. Ольгин букет там уже не помещался, и она продолжала держать его, молча склонив голову. Норимори ополоснул ладони и застыл в безмолвной молитве. Миновало пять минут, десять, пятнадцать, — а он все стоял, неподвижный и отрешённый.

«Сколько можно себя казнить? — думала россиянка. — Или это такая причудливая форма гордости?» Её все больше охватывало чувство ирреальности происходящего. Норимори не шевелился. Он что, ждёт, когда из мглы появится призрак друга и наконец дарует ему прощение?

— Ну пойми же, я сам виноват! Хватит маяться! Забудь про меня, бери её и живи! И береги их…

Слова донеслись приглушённо, но совершенно отчётливо. Обрывок чьего-то далёкого разговора? Резко очнувшись, Норимори напряжённо прислушивался. Тишина. Только случайные шорохи и туман, плавающий вокруг причудливыми клочьями. В иных при известном воображении угадывались человеческие фигуры.

Опустившись коленями прямо на мокрые плиты, самурай согнулся в поклоне.

— Хорошо. Но забыть… никогда.

Ольга со вздохом отошла в сторону. её внимание привлекла могила неподалёку. Высокое надгробие утопало в белых цветах. Хризантемы, розы, лилии и даже орхидеи, свежие и увядшие, в гранитных вазах, пластмассовых баночках, в выемках между плитами. Она взглянула на портрет, украшенный живой веткой цветущей сливы. С полированного гранита на неё смотрело её собственное лицо. Та самая фотография из «Кё-но-симпу»…

Девушка тряхнула головой, отгоняя наваждение. Картинка расплылась, превратившись в лицо молодого японца с резкими чертами и весёлой улыбкой. Под ним были выбиты два самурайских меча, обычное и посмертное имена, даты жизни. «Хаябуси Масаюки, — с хмурой усмешкой прочла Ольга, подходя ближе. — Кто бы сомневался».

Найдя свободное место в одной из ваз, она поставила туда свои хризантемы. Соединила пальцы в ритуальном жесте, отдавая дань уважения ушедшему.

— А, вы нашли его? — раздалось за спиной. — Вижу, Кацумото-сан здесь уже побывал.

— По какому признаку вы это определили?

Норимори шевельнул бровью.

— Во всей округе лишь у него в саду слива зацветает в конце января. И каждый год он приносит ветку Масаюки. Не знаю уж, из каких соображений.

— Вижу, сюда вообще часто наведываются.

— Да. И не только мы. Разные люди. А у многих местных традиция: посещая своих, заглянуть и к нему. Сейчас тут сравнительно мало цветов. На О-Бон завалили весь памятник.

Он умолк и тоже сложил ладони. На сей раз он молился недолго. Опуская руки, снова взглянул на Ольгу… и внезапно вздрогнул всем телом.

— Серинова-сан… может, поедем пить кофе? — спокойно поинтересовался он.

— Поехали, — согласилась та. — Но вы не хотите для разнообразия прямо сказать, в чём дело?

— Прямо? Этот туман почему-то действует мне на нервы. На могиле Хидэки мне послышался… его голос. А миг назад я мог бы поклясться, что передо мной стоите не вы, а… Масаюки.

— Он мёртв, Норимори-сан, а я пока нет, — мрачно заметила Ольга. — Впрочем, мы явно связаны. Масаюки-сан, вы не желаете объясниться? — обратилась она к портрету. И с минуту прислушивалась к кладбищенскому молчанию, точно всерьёз рассчитывала на ответ. Потом продолжила: — Что до голоса, я его тоже слышала.

При всём своём самообладании Норимори побледнел.

— Я никогда не увлекался метафизикой…

— Значит, вам проще жить, — девушка пожала плечами. — А у меня вся жизнь — одна сплошная метафизика.

— Вас это… не удивляет?

Ольга устало посмотрела на него.

— Человек ко всему привыкает. Даже к безумию.

— Я, признаться, решил, что у меня галлюцинации.

«Просто я — плохая компания для визита к покойным в туманный день, — подумала россиянка. — Когда вы придёте сюда один, не произойдёт ничего особенного».

— Ну как, едем? — осведомилась она вслух.

Норимори с усилием улыбнулся.

— Клянусь, я угощу вас лучшим кофе, какой только можно найти в нашем городе.

— Орьга-сан! — Сатоко радостно рассмеялась. — Наконец-то ты пришла! Заходи скорее!

Весело подмигнув, девушка переобулась в тапочки и прошла в дом.

— Давно не виделись. Ну, рассказывай, как у тебя дела?

— Скучно, — пожаловалась Сатоко. — С тех пор, как Ната-сан уехала, мне не с кем ни поболтать, ни толком поработать.

— А Тоору-сан?

— Если б он меньше боялся меня покалечить, все было бы прекрасно. Но с его точки зрения, женщина — это хрупкая бабочка, которую надо оберегать и лелеять. Я могу хоть всю тренировку вытирать его носом татами, но он всё равно будет нежничать.

— Раньше ты подобных претензий не выдвигала.

— Раньше я не общалась с маньяками вроде тебя. И учитель не требовал от меня боевой эффективности. Помню, недавно Итиро заикнулся, что айкидо — это искусство мира, спарринги в нем запрещены Основателем и вообще — тем ли мы тут занимаемся?

— Представляю себе его участь…

— Хаябуси-сэнсей ласково так спросил: «Почему вы тогда до сих пор не ушли отсюда?» А потом добавил: «Если от вашей победы Вселенная не стала чуточку лучше, это не победа, а поражение. Но о мире может говорить сильный. Слабый только просит о милости. Слабый никогда не изменит Небо и Землю. Айкидо — боевое искусство. Пока вы не готовы к реальной схватке, вы не владеете айкидо».

Сатоко ринулась на кухню, стремительно собирая угощение. Россиянка двинулась следом.

— В тот день он по очереди вызывал нас из строя и требовал осмысленно встретить его атаку. Причём атаковал неспешно и без затей, тремя простыми ударами.

— И как?

— Из всей группы только четверо попытались провести на нём какую‐то технику. Остальные или шарахались прочь, или застывали на месте.

— Ты, конечно, одна из четвёрки?

— Да, — Сатоко покраснела. — Впрочем, завершить приём мне не удалось. Знаешь, когда я встала напротив… Он так стоял… В общем, я поняла: мне конец. Хотелось забиться в угол и спрятаться под татами. Не будь у меня опыта схваток с тобой, я бы наверняка так и сделала.

Ольга понимающе кивнула.

— А как ты справляешься с этим? — спросила Сатоко. — Говоришь себе «будь что будет» и кидаешься в бой?

— Не совсем. В идеале тебя вообще не должна волновать твоя участь. Ты выполняешь боевую задачу. Вот и всё.

— Мне до идеала, как до Луны. Я могу подчинить себе страх, но чтобы не испытывать его вовсе…

— Нужно достичь состояния, когда тебе безразлично, жить или умереть. Но не уверена, что это правильная стратегия. Если подобное безразличие не сопровождается целью, стремлением чего-то достичь — в любой критической ситуации оно приведет к смерти.

— Почему?

— Зачем прилагать усилия для выживания, когда тебе всё равно? — Ольга щелкнула кнопкой микроволновки.

Сатоко задумалась, автоматически расставляя посуду.

— А другие эмоции? Ярость, ненависть?

— Я бы добавила жажду боя и, как ни странно, веселье. Затуманивают сознание. Отчасти полезны на начальном этапе — пока привыкаешь драться на поражение. Но потом от них надо избавиться — или держать под жесточайшим контролем. В серьёзной схватке голова должна быть холодной и ясной. Что до ненависти, лучше никогда не допускать её в свою жизнь. О-сэнсей не случайно завещал относиться к врагу с любовью.

— Не замечала в тебе особой любви к Исиде Хитокири… — протянула Сатоко.

— Видимо, я плохой ученик, — улыбнулась Ольга.

Приготовив чай и простенькую закуску, девушки сели за стол.

— Какие у тебя планы на сегодня? — уточнила россиянка, привычно подцепляя палочками кусочек рыбы.

— Никаких. Я полностью к твоим услугам.

— Как ты смотришь на идею пробежаться по магазинам?

— Положительно. А что ты хочешь купить?

— На сей раз список довольно длинный. Стильный костюм на грани экстравагантности, но хорошо подходящий для драки. К нему туфли и лёгкие сапоги на низком каблуке. Немного качественной косметики. Чёрные и золотые контактные линзы. Чёрная временная краска для волос. Бижутерия. Плотная ткань, кожа, заклёпки, замша, пряжки, молнии, серебряная тесьма, — хочу сделать пару аксессуаров в стиле боевого пояса Наты. Пять пачек швейных иголок. Тонкий прочный шнур. Кое-что из лекарств. Алый шёлковый пеньюар. И, наконец, новые хакама и кимоно. Кстати, у тебя есть швейная машинка?

— Есть… Чем ты намерена заняться? — Ольга молча подняла на неё глаза, и Сатоко тут же поправилась: — Извини. Тебе нельзя говорить…

— Расскажу позже. Что смогу. Скорее всего, получится крайне смешно.

— От историй, которые ты называешь смешными, меня подозрительно часто бросает в дрожь. Хотя… Представляю тебя в пеньюаре, — она хихикнула.

— В последнее время синяков на мне существенно поубавилось.

— Они сменились на раны, — съязвила Сатоко, дёрнув подругу за рукав. На предплечье виднелась чёткая красная линия, пересечённая стежками швов. — И много их у тебя?

— Штук восемь. Но они не опасны. Да и шрамов почти не оставят.

— Нож?

— Меч.

— Я поражаюсь… Как вы умудряетесь не калечить друг друга?

— Хорошая организация тренировки. Хаябуси-сама часто гоняет нас сверх предела наших способностей — но экстремальные упражнения никогда не превышают этот предел. Ты уверенно ведешь бой по стандартной схеме? Так и сделаем… только возьмём боевые клинки. Впрочем, мне и впрямь достаётся больше других.

— Чего он всё-таки добивается от тебя? Дотягивает до среднешкольного уровня?

— Среднему уровню я уже соответствую — если брать умение драться, а не правильность приёмов. Но сэнсею этого мало. Я обязана удостоиться звания старшего ученика. До конца года.

Сатоко поражённо приоткрыла рот.

— Впечатляет? — Ольга отстранённо хмыкнула. — Разумеется, в столь скоростном режиме освоить всю технику школы в принципе нереально. Пока меня просто натаскивают на схватку — с оружием и без, с более сильным противником, с несколькими противниками, ставят удары, выносливость, чувство дистанции… опираясь на мои исходные умения. Шлифовкой движений придётся заняться потом.

— Но к чему такая спешка?

— Господин имеет причины так поступать. У кого исключительное положение — к тому и требования исключительные. Это вопрос чести школы. А ещё, как ни странно, это попытка защитить меня. Ты же в курсе желания отдельных персон сделать пепельницу из моего черепа… Кстати, якудза бросили пастись вокруг твоего дома?

— Давно. Они ищут тебя, не меня… Один, помню, раз пять спрашивал, как пройти то туда, то сюда. На пятый раз я ему предложила купить себе карту. Клинический идиот.

— Похоже, у них кадровые проблемы, — усмехнулась россиянка.

— И почему я не опечалена?

— Вкусный окунь, — россиянка отодвинула пустую тарелку. — Давно подобного не пробовала.

— Самый обыкновенный, — смутилась Сатоко. — Я готовить-то почти не умею. Или ты там живешь впроголодь?

— Ничего подобного. Напротив, Каору-сан все норовит мне сунуть лишний кусок.

— Каору-сан?

— Жена Хаябуси-сэнсея. Так что не скромничай.

— Поделиться рецептом?

— Давай. Сколько можно обсуждать боевые искусства? Встретились, называется, две милых дамы…

От смеха Сатоко поперхнулась чаем.

— Милых… Если смотреть издалека, прикрываясь танком. А ведь когда-то и я была способна часами говорить о платьях, духах и модельных причёсках!

— Значит, сегодня ты будешь экспертом по покупкам, — заключила Ольга. — Ну, как я могла забыть о духах?

Погружённый в задумчивость, Иори стоял, устремив взгляд на воду храмового пруда. Под поверхностью неспешно скользили декоративные карпы. Откормленные сверх всякой меры и вполне довольные жизнью.

«А чем недоволен я?» — размышлял юноша. Он исполнил мечту. Научился играть на саксофоне, в полгода пройдя трехлетний курс обучения. Вчера на торжественном вечере Мацуда-сэнсей выдал ему свидетельство об окончании музыкальной школы наряду с другими выпускниками. И ещё блестящую характеристику с личной рекомендацией.

— Я сделал для тебя все возможное, — сказал он по окончании церемонии. — Надеюсь, ты не оставишь музыку. Непростительно загубить такой талант. Но чтобы раскрыть его в полной мере, тебе нужно учиться дальше. Хотя бы самостоятельно.

Слова оставили горький осадок. Учитель не единожды советовал ему поступать в Токийский университет искусств. А тут…

«Самостоятельно, — мрачно повторил Иори. — Скорее всего он понял, что не видать мне поступления, как своих ушей». Отец не поздравил сына с успехом. Кивнул и всё. Для него музыка — не более чем развлечение. Наверное, только Орьга-сан в силах помочь… но… Иори помнил, чего ей это стоило в прошлый раз. Когда она подарила ему саксофон, отец позволил ему учиться. А её избил до потери сознания, и с тех пор беспощаден к ней, как ни к кому другому. Просить её снова — совсем не иметь стыда.

«Ты и сам можешь справиться с чем угодно, — сказала она ему однажды. — Самое главное — не бояться. Если ты не готов отстоять свой Путь перед целым миром, ты недостоин Пути».

«Я не готов, — вздохнул юноша, понурившись. Глаза застилали слёзы. — Я недостоин…»

Ему вдруг вспомнился Масаюки, утешавший маленького брата на тренировках:

«Не плачь. Самураи не плачут. Самураи сражаются до конца. Так что вытри нос и дерись».

— Ну, хорошо, — яростным шёпотом бросил Иори, отрываясь от созерцания карпов. — Клянусь, я не отступлю. Если у меня не получится победить, значит… значит, мы скоро встретимся.

Его внимание привлекло хриплое карканье. Совсем рядом возвышались красные ворота-тории. По верхней перекладине вышагивала взъерошенная ворона, словно пародируя легендарного петуха. Иногда она замирала, с видом опытного судьи склоняя голову набок и оценивая очередного посетителя храма. Коротким «карк» выражала своё мнение и продолжала моцион.

Из-за облака вышло солнце, отразилось в пруду, окрасив золотом воду. Аматэрасу гляделась в зеркало. Иори рассмеялся. Чувство бессилия вдруг сменилось уверенностью в успехе.

— Похоже, из тебя и впрямь получился петух! — воскликнул он, обращаясь к вороне. — Интересно, что получится из меня?

Он прошёл под воротами и отправился домой, так и не заглянув в храм.

Забравшись в кресло с ногами, Оцуру рассеянно листала женский журнал, кутаясь в толстый плед. В доме не экономили на отоплении, но она всё равно озябла. Холод шёл изнутри, от неё самой. От тоски, стылой, как зимний ветер.

В рубрике почты одна из читательниц высокопарно писала о романтических чувствах. «Неужто и я такая же дура? — спросила себя Оцуру. — Буду вечно хранить верность глупой иллюзии? Я уже и надеяться перестала. Он обхаживает меня, будто императрицу. А я бы всё отдала за одно прикосновение. Это и есть любовь?»

Лёгкий стук прервал её невесёлые размышления.

— Оцуру-сан, разрешите войти? — послышалось из-за двери. — Мне хотелось бы поговорить с вами…

Она мгновенно надела приветливую улыбку.

— Конечно, Норимори-сан.

Сдвинув фусума, он ступил в комнату. Наклонился и вытащил из направляющего паза катушку от фотопленки.

— Наверняка Хидэнори, — он тоже смущённо улыбнулся. — Нарочно сунул катушку в щель, чтобы двери плотно не закрывались. Он за вас беспокоится.

— Почему? Со мной все в порядке…

— Неправда, Оцуру-сан. Вы похудели. Вам надо больше есть. Зима какая-то странная в этом году, правда? Туманы, дожди… Хорошо, сейчас проглянуло солнце.

— Да, погода всегда преподносит сюрпризы, — тихо отозвалась Оцуру. Голос любимого ласкал ей сердце. Но… он вел себя так необычно… — Что-то случилось?

— Нет, — покачал головой Норимори. — Я пришёл… попросить прощения.

— За Хидэки? Но я не виню вас. Трагическая случайность… — внезапно в её взгляде проступил испуг: — Вы…

— Всё в порядке, Оцуру-сан, — успокоил он. — Мне не грозит опасность. И прощения я прошу… вовсе не за Хидэки.

— Тогда… за что?

Норимори помедлил. Это было невероятно трудно — произнести то, о чём столько лет молчал… Он опустился на колени, и их глаза оказались на одном уровне.

— Я до сих пор не сказал вам о том… что люблю вас.

Оцуру вскрикнула. Недоверие, восторг, отчаянная надежда полыхнули безумным пламенем.

— Хидэюки! — она метнулась вперёд, потянувшись к нему. Норимори бережно сжал её в объятиях, смиряя порыв собственного тела. Зарывшись лицом в его рубашку, она прижималась к нему изо всех сил, будто боялась, что через миг он просто исчезнет. Неуверенным жестом он погладил её по волосам, стянутым в тугой узел.

— Оцуру-сан… почему вы плачете?

Она улыбалась, блаженно зажмурившись; слёзы текли из-под опущенных век, капали Норимори на грудь, пронзая его нестерпимой волной желания и вины. Казалось, вся его кровь превратилась в раскалённую лаву. В ушах бушевал тайфун.

— Вам, наверное, холодно на полу, — выдавил он. — Вы дрожите…

Одним движением подхватил её и отнёс к дивану. Сейчас она не сумела бы вырваться, даже если бы попыталась. Но Оцуру покорно лежала в кольце его рук; лишь повернула голову, робко коснувшись губами жёсткой мужской щеки.

Норимори ответил на поцелуй, припав к её рту с бешеной страстностью, внезапно вырвавшейся наружу. Однако испуганный возглас Оцуру заставил его отстраниться.

— Извините, — хрипло прошептал он, тяжело дыша.

— Нет, Хидэюки-сан… пожалуйста, продолжайте…

Норимори медлил.

— Я боюсь… причинить вам боль. Я слишком сильно… хочу вас.

Бледная до белизны, Оцуру взмолилась:

— Мне страшно, Хидэюки… Прости… Возьми меня, прошу… Пусть будет больно, неважно… Делай со мной что угодно, только не уходи!

Трясущимися пальцами она развязала пояс домашнего кимоно. Изящное, хрупкое тело было напряжено, как струна сямисена. Склонившись над ней, Норимори вдохнул аромат её кожи; провёл по изгибу бедра горячей шершавой ладонью, с трудом заставляя себя не торопиться. Изголодавшаяся плоть требовала сорвать с женщины остатки одежды и грубо овладеть ею. Оцуру застыла, не смея пошевелиться; в расширенных зрачках смешались испуг и любовь.

— Нет, так не пойдёт, — ласково упрекнул он, наконец укротив в себе дикого зверя. — Прежде всего я хочу доставить вам радость. Вы пока не готовы. Может, лучше мы для начала сходим куда-нибудь в ресторан? Проведем вместе вечер, расслабимся… А то и поранить друг друга недолго. Не волнуйтесь, я подожду. Я долго ждал.

— Долго?

Он грустно улыбнулся.

— С тех пор, как мы познакомились. Помните, у Хидэки на вечеринке?

— Это же было лет восемнадцать тому назад…

— Да. Восемнадцать лет.

Глаза Оцуру снова застлали слёзы.

— Почему вы молчали?!

— Хидэки был достойней меня. Из нас двоих вы выбрали лучшего. И я не стал признаваться вам в своих чувствах. А потом… Домогаться вас, пролив его кровь… Я не открылся бы вам никогда, но… не могу допустить, чтобы вы страдали. Ваше счастье превыше всего. Надеюсь, он… поймёт.

Оцуру всхлипнула.

— А ваше счастье… совсем ничего не значит?

— Ничего, — и он опять поцеловал её, на сей раз очень нежно. — Ведь я живу на земле исключительно из-за вас.

— Входи, Иори, — Хаябуси-сэнсей отложил газету, кивком указывая ему на стул. Маленькая гостиная была одной из немногих комнат, обставленных в европейском стиле.

Юноша сел напротив.

— Пятнадцатого числа начинаются экзамены в Токийском университете искусств, — сообщил он.

— Предположим.

— Ты позволишь мне поступать?

Хаябуси с мрачноватым интересом посмотрел на сына.

— Я закончил школу с отличием. Теперь мне нужно учиться дальше. Мацуда-сэнсей утверждал… что я могу сдать экзамены без дополнительной подготовки.

— Зачем?

— Я намерен выбрать профессию саксофониста.

— Генкай-рю тебя не волнует. Так?

— Мне придётся тренироваться самому, — признал Иори. — Можно ещё приезжать сюда по выходным…

— Вероятно, для очистки совести, — съязвил сэнсей. — Какой смысл в занятиях по полтора раза в месяц?

На скулах юноши выступили красные пятна.

— Значит, твое разрешение учиться музыке… было простой подачкой капризному мальчишке?

— По правде сказать, да.

Жестокость ответа хлестнула почти физической болью. Однако внешне Иори сохранил бесстрастность.

— В таком случае нам больше не о чем говорить. Ты же лучше меня знаешь, что мне следует делать. Но я не желаю оставаться марионеткой. Я… уйду из дома.

— Думаешь, у тебя получится? — хмуро усмехнулся его отец.

Иори подавил приступ паники.

— Если ты станешь меня удерживать, тебе придётся взять мою жизнь, — отчеканил он.

Глаза Хаябуси заледенели. Он встал, возвышаясь над сыном, словно гневное божество. Его тихий, грозный голос наполнил всю комнату:

— Ты понимаешь, что говоришь?

Юноша вдруг почувствовал, что задыхается. Внутренности смёрзлись в колючую глыбу ужаса. Ему понадобилось всё его мужество, чтобы остаться на месте. Взгляд отца был страшнее самой смерти; он прошивал насквозь чёрным копьём, и спасения от него не было.

Мёртвая тишина давила на уши. Только в сознании почему-то плыли торжественные аккорды. «Бетховен, — машинально отметил Иори. — Героическая симфония».

— Признаю, кое-чего ты достиг, — Хаябуси отвернулся, давая ему передышку. — Что ж, можешь попробовать заслужить право на обучение.

— Как? — ровный тон дался юноше с ощутимым усилием.

— Поединком. Ты сойдёшься с противником по моему выбору. Победишь — я отпущу тебя в Токио.

Бессильная ярость кипятком обожгла Иори. В Генкай-рю он никого не мог победить. Он был слабейшим, и хорошо это знал. Схватка закончится лишь очередным унижением. А отец наверняка выставит кого-нибудь вроде Кацумото…

— Может, мне лучше сразу вспороть живот? — не сдержался он. — Не позорясь…

Продолжение фразы застряло в горле. Чёрное остриё снова впилось в него. Сила гнева Хаябуси буквально уничтожала.

— Валяй. Раз ты неспособен вести себя как мужчина, хоть сию минуту бери нож и катись на берег. Серинова-сан составит тебе компанию.

— При чём тут… Серинова-сан?

— Я считаю её ответственной за твои выходки. Изобразишь трагического героя — она умрёт следом.

Иори сглотнул. В висках вместе с пульсом билось отчаяние.

— Это… подло, — пробормотал он наконец. — Ты… не сделаешь этого.

— Почему? Тебе плевать на собственных родителей. С какой стати мне жалеть вассала? Избавляя тебя от сомнений, я прямо сейчас позвоню ей и отдам соответствующий приказ, — он направился к телефону.

— Нет!!! — выкрикнул юноша, срываясь со стула и прижимая рукой трубку.

— Нечего возмущаться, — холодно заметил сэнсей. — Твои заявления — тоже шантаж, причём не особо умный. Готовность реально пойти на смерть извиняет тебя лишь отчасти. Подумай для разнообразия о ценности своей жизни. Чего ты добьёшься, швырнув её мне под ноги?

Иори понуро молчал.

— Ну как, будешь сражаться за право учиться музыке? Или предпочтёшь не позориться?

— Разумеется, буду, — буркнул он. Лучше призрачная надежда, чем совсем никакой…

— Твоим противником станет не Кацумото-сан, — спокойно и жёстко сказал Хаябуси. — Не Норимори-сан, не Тамура-сан… Даже не госпожа Серинова. Возможность выиграть бой ты получишь. Однако меня устроит только безоговорочная победа. Любую ничью я приравниваю к поражению.

— Понял. Где, когда, на каких условиях?

— Днем в понедельник, у Каменного стола. Условия… Драться будете без оружия. Ограничения — скорее всего, стандартные. Или ты хочешь каких-то других?

Иори выпрямился, усилием воли сдерживая нервную дрожь.

— Я вообще не хочу ограничений, — ответил он, не позволяя себе отвести взгляд от пронзительных глаз отца.

— Вот как? И ты убьёшь своего оппонента, если придётся?

Юноша на секунду запнулся. Он и в мыслях не держал, что способен кого-то убить, тем более из воинов Генкай-рю.

— Да. Но надеюсь…. до этого не дойдёт.

— Не надейся, — Хаябуси сурово свёл брови. — Ты просишь смертельной схватки. Ещё раз спрашиваю, ты готов пролить его кровь?

— Готов, — тихо подтвердил Иори. «Я всё равно не смогу, — решил он про себя. — Но если я проиграю, мне незачем жить».

На лице сэнсея неожиданно промелькнула насмешливая искра.

— Я должен обсудить это с твоим противником. Если он согласится, вы будете драться без ограничений.

— Добрый вечер, Нисимура-сан.

Резко обернувшись, тот сразу согнулся в низком поклоне.

— Комбан ва, Хаябуси-сэнсей.

— Хорошо, что я встретил вас. Нам надо поговорить.

— Вы позволите пригласить вас ко мне домой?

Учитель покачал головой.

— Не хочу беспокоить ваших домашних. Давайте лучше прогуляемся до маяка. Сегодня красивые сумерки, правда?

Нисимура вернулся к своей машине и бросил в салон дипломат, который держал в руке.

— Да, конечно…

Пока они шли по асфальтированной дорожке, Хаябуси расспрашивал его о жене, дочери и работе. Он вежливо отвечал, не понимая, куда тот клонит. Наконец, в лицо пахнул солёный ветер. Ясное небо над океаном наливалось бархатной синевой, в которой уже появлялись первые льдинки звёзд. Редкие перистые облака дополняли картину оттенками белого, серого и серебристого. Внизу под обрывом мерно шуршали волны.

— В понедельник у вас выходной, не так ли? — задал сэнсей очередной вопрос.

— Да, господин.

— Моему сыну нужен противник для поединка.

— Благодарю за честь, — самурай поклонился. — Каковы условия схватки?

— Бой без оружия. Однако… он намерен сражаться насмерть.

Нисимура ничем не выдал смятения. Не согласись с Иори учитель, вопрос бы попросту не стоял.

— Я не убью его, господин, — медленно проговорил он. — Мне предстоит умереть от его руки?

— Не могу полностью исключить такой исход.

— Прошу одного, — сказал самурай после паузы. — Вы поддержите в первое время мою семью?

— В случае вашей гибели, Нисимура-сан, я буду обеспечивать их пожизненно. Но меня значительно больше устроит, если вы останетесь живы.

Тот безмолвно ждал пояснений.

— Не поддавайтесь ему, — продолжал сэнсей. — Сражайтесь всерьёз. Конечно, Иори тоже не желает вам зла, но он изрядно недооценивает свои силы. Пожалуйста, не совершите той же ошибки. Сейчас у него есть причина стремиться к победе любой ценой, приравняв поражение к смерти. Полагаюсь на ваш опыт, Нисимура-сан. Постарайтесь защитить свою жизнь — и выиграть поединок. Если мой сын не сможет вас одолеть, это его проблемы. — Хаябуси помолчал. — Даже если случится самое худшее…

— Я не убью его, господин, — повторил самурай. — Чего бы мне это ни стоило.

Оцуру спала, свернувшись клубочком в центре кровати, сделанной в форме огромной двустворчатой раковины. Во сне она сбросила одеяло, и её нагое тело на фоне розовых простыней походило на золотую жемчужину. Пристроившись с краю, Норимори любовался ею, расслабленный и удовлетворённый. Он с изумлением осознавал, что обладал женщиной, которую многие годы считал недосягаемой. «Я нарушил клятву не прикасаться к ней, — подумал он. — Но, будь я проклят, не жалею».

Слабо застонав, Оцуру потянулась куда-то.

— Не уходи… — прошептала она. И проснулась. Приподнялась на локте, недоверчиво озираясь. Розовые обои с амурами и сердечками, эротические картинки на стенах, зеркальный потолок, причудливая мебель, словно из какой-то гламурной фантазии…

— Где я?

— В лав-отеле, — Норимори по-мальчишески улыбнулся. — Доброе утро, Оцуру-сан.

— Хидэюки! — воскликнула она с восторгом и нежностью, оборачиваясь к нему. — Так это не сон…

У него защемило в груди. Он скользнул вперёд, привлекая её к себе, и ощутил, как она затрепетала, словно взятая в ладонь птица.

— Надеюсь, вам… понравилось?

В уголках глаз Оцуру блеснули крохотные слезинки. Она прильнула к его горячему боку. Длинные чёрные волосы скользили по коже ласковыми ручейками.

— Я… не могла и представить такого блаженства.

Норимори мягко поцеловал её; мельком покосился в окно.

— Светает…

— Вам нужно собираться на тренировку, — огорчённо вздохнула Оцуру.

Тот безмятежно махнул рукой.

— Не пойду я сейчас никуда. Останусь с вами.

Она просияла и тут же смутилась, стыдливо прикрыв рот ладонью.

— Вы не должны так беспокоиться из-за меня… Ой! Что это?

Приглушённого света маленькой лампы хватало, чтобы увидеть бурые пятна, покрывавшие её пальцы.

— Кровь, — тихонько рассмеялся Норимори. — Вчера вы исцарапали мне всю спину.

— Как?! — испуганно ахнула она, пытаясь заглянуть ему за плечо. Он послушно повернулся, демонстрируя багровые полосы, во множестве красовавшиеся на лопатках. Минувшей ночью оба пытались вести себя терпеливо и ласково, но взаимная страсть вскоре смела все мыслимые границы. Норимори брал её с мощью и яростью дикого тигра, не обращая внимания на сопротивление; Оцуру извивалась под ним, кричала, полосовала его ногтями и молила о продолжении. Сейчас, когда безумие схлынуло, им оставалось лишь удивляться себе — и беспокоиться за любимого человека.

— Оцуру-сан, это самые приятные раны из всех, какие я получал, — с улыбкой прервал Норимори её извинения. — И не возражаю против повторения. А я ненароком не повредил вам? Я вёл себя непозволительно грубо…

Вместо ответа она провела ладонью по его животу, вызвав в нём новую волну томительного желания.

— Вам нравится, Норимори-сан?

— Никогда в жизни я не испытывал большего наслаждения, — честно признался он. — Возможно, мои слова звучат неприлично, но всё, чего я хочу, — это взять тебя снова.

— Так возьми, — отозвалась Оцуру, отдаваясь его рукам.

— Если бы только ты себя видел! — Хаябуси-сэнсей смотрел на Норимори, еле сдерживая смех. — Ты выглядишь в точности как нагулявшийся кот. Мне поздравить тебя или поставить перед строем?

— И то и другое, — невозмутимо откликнулся самурай. — Пока я не получу по шее, не поверю, что нахожусь не на небесах.

— Полагаю, Оцуру-сан тоже довольна?

— Да… откуда ты знаешь?

— Я же не круглый дурак. Кроме того, я звонил тебе прошлым вечером. Трубку снял Хидэнори. И в исключительно вежливых выражениях посоветовал мне оставить тебя в покое хотя бы на одну ночь. При этом его настроение было весьма… противоречивым. А когда ты не явился и на утреннее занятие, все окончательно прояснилось, — он усмехнулся. — Я рад. Мне давно казалось, что твой траур по Хидэки чересчур затянулся.

— А ведь я не могу до конца оправдать себя.

— Ну и чёрт с тобой. Будешь жить неоправданным, но счастливым.

Норимори вздохнул.

— Зачем ты звонил мне? Что-то случилось?

— Иори потребовал отпустить его в Токио, в университет искусств. Похоже, ему действительно нужна его музыка. Потому как в противном случае он всерьёз вознамерился умереть. И отступать не собирается.

— Он мог повлиять на тебя как-то иначе? — поинтересовался Норимори. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты сам научил его этому.

Хаябуси спокойно кивнул.

— В таком случае, пора преподать ему очередной урок. Я предложил ему в поединке завоевать желаемое. Мой сумасшедший сын согласился — и потребовал схватки насмерть.

— Ты позволил ему?

— Да.

— Кто станет его противником?

— Нисимура-сан.

— Значит, ты даёшь ему шанс, — протянул Норимори.

Смешок Хаябуси получился весьма раздражённым.

— Ко мне тут недавно заходил Мацуда-сан, директор музыкальной школы. Самой подходящей характеристикой для Иори он счёл слово «гений». Он за полгода преподал ему весь курс и выдал свидетельство об окончании школы. А также настаивал на получении им высшего образования. В общем, саксофонист из моего сына выйдет существенно лучший, чем тренер или какой-нибудь клерк. Пусть занимается. Стать вторым Масаюки ему всё равно не грозит. Но он должен заслужить моё разрешение.

— Но бой насмерть…

— Нисимура-сан не убьёт его, — мрачно сказал сэнсей. — Да и сам Иори вряд ли желает отправить противника в Ёми-но-Куни… однако, похоже, свято уверен, что любой самурай Генкай-рю с лёгкостью защитится от любых его атак. Он может сразить Нисимуру-сана просто по неосторожности. И всё-таки… думаю, стоит пойти на риск.

— Когда?

— Днём в понедельник. Ты свободен в это время?

— На работе. Но попробую освободиться.

— Не получится — тоже не страшно. Дайго и Серинова вполне разберутся. А тебе ещё предстоит чуть позже отвоевать пару недель отпуска.

— Учту. Так ты поставишь меня перед строем?

— К несчастью, сейчас ты мне нужен целым, — хмыкнул Хаябуси.

— Жаль, — в голосе Норимори звучало искреннее сожаление.

— Ну, коли ты настаиваешь, выходи на схватку со связанными руками. Против пяти старших, считая меня. С тобой не так легко справиться, не причинив увечий.

Самурай отмахнулся.

— Ты прав, сначала нужно решить серьёзные вопросы. А развлекаться потом. Но после отъезда Фериэ из Японии я непременно попрошу тебя оказать мне честь…

— Договорились.

Подцепив керамическую чашечку проволочным крюком, Ольга переставила её на подставку и погасила спиртовку. Включённая вытяжка уносила большую часть ароматов, но тем не менее в кухне ощутимо пахло аптекой.

— Что ты делаешь? — Вошедшая Сатоко с подозрением рассматривала растёртые в порошок таблетки, загадочные пузырьки и густую бесцветную жидкость, остывавшую в чашечке.

Россиянка достала пачку иголок с желобками, какие употребляются в швейных машинках, поочерёдно окунула их в своё варево и выложила сушиться на бумажку.

— Оцарапанный этой штукой… умрёт?

— Нет. Через пару минут у него участится пульс, появится резкая слабость, заноет в груди — но не более. Уже полчаса спустя он будет вполне адекватен, ну разве что на некоторое время сохранится неважное самочувствие. Даже случись ему потом наглотаться таблеток с теми же веществами, он не особенно пострадает.

— А тут? — Сатоко указала на изящный стеклянный флакончик для духов, пристроенный в ёмкость для подогрева саке.

— Снотворное. Только сильнее, чем в обычных препаратах.

— И ты ещё утверждаешь, что не изучала ниндзюцу… Признайся, где ты такого нахваталась?

— Помнишь Володю? Который всё время оказывался со мной в паре?

— Конечно… милейший человек…

— В прошлом он был отъявленным уголовником. Он обучил меня уйме уловок и хитростей, употребляемых в криминальном мире. А ещё тому, как драться бутылками, арматурой, велосипедными цепями и прочими подручными предметами.

— Ничего себе…

— Полезная информация, — пожала плечами Ольга. — А иногда, как видишь, и на практике применима.

Сатоко замялась.

— Орьга-сан, ну пожалуйста, успокой меня! — выдохнула она вдруг. — Скажи, что не станешь наёмным убийцей! Мне страшно глядеть на твои приготовления. Похоже, Хаябуси-сэнсей совсем не таков, каким я его считала. А ты…

— А я, как его вассал, обязана повиноваться любым приказам, — девушка вместе со стулом развернулась к подруге. — Ты сомневаешься в его благородстве?

— Когда я встречаюсь с ним, вижу его лицо… то нет. Но стоит ему уйти… я вспоминаю тебя. Твое молчание, тренировки в режиме полной секретности… и вот… Прости за сумбур, но мне бы очень хотелось развеять свои сомнения.

— Не получится. Любые мои заверения здесь бесполезны. Ведь ты не доверяешь мне самой.

— Почему?

— Иначе не думала бы, что я способна переступить через честь.

Приглушённо охнув, Сатоко начала было извиняться. Но россиянка жестом остановила её.

— Хаябуси-сэнсей следует Бусидо. В традиционном смысле. Он может нарушить закон, но никогда не пойдёт на низость. И не прикажет подобного своим самураям. А помимо того, никто в целом мире не заставит меня совершить поступок, который я считаю неприемлемым. Даже он.

В её сумрачном, твёрдом голосе проскользнула грустная нотка.

— Сатоко-сан, не надо просить прощения. Ты вольна подозревать меня в чём угодно. Собственно, есть причины. Мои руки в крови, и ты хорошо это знаешь. Не укорю тебя ни единым словом, если ты выставишь меня за дверь и разорвёшь со мной все отношения.

— Винить тебя… в милосердии? Ну уж нет. Но я… позволяю себе бояться. Прислушиваться к своему страху. Оправдываюсь, извиняюсь… а потом начинаю сначала. Ты очень снисходительна ко мне, раз всё терпишь, — она сокрушённо вздохнула. — Личная просьба, Орьга-сан. Дай мне пару пощёчин. И впредь, когда я заикнусь о чем-то подобном, отвечай только так.

— Не смеши. Твоя насторожённость естественна. Я нисколько не обижаюсь…

— Прошу тебя, — глаза Сатоко были серьёзны. Ольга пристально глянула в них — и умолкла. Встала и влепила ей два хлёстких удара по щекам.

Смахнув выступившие от боли слёзы, та спокойно кивнула:

— Спасибо. Как с тобой просто… Ты понимаешь.

— У нас в таких случаях встают перед строем, — хмыкнула россиянка.

— Ты так и не объяснила мне этот термин.

— Провинившийся сражается против нескольких бойцов — от троих до шестерых, в зависимости от уровня. Теоретически он должен продержаться десять минут. На практике его избивают, пока учитель не остановит схватку.

— Жестоко…

— Это хороший тренинг.

— Да… если потом получится уползти без посторонней помощи. А тебе случалось так… провиниться?

— Последний случай имел место неделю назад. Как видишь, я в порядке.

Сатоко потрясённо воззрилась на подругу.

— За что?!

— Когда господин считает нужным меня проверить, он не ищет формальной причины. Просто рекомендует мне вызваться. И я вызываюсь.

— И от скольких тебе пришлось отбиваться?

— От пятерых. Секунд на тридцать меня хватило.

— Троих для тебя мало? — съязвила Сатоко, чувствуя откровенную злость на учителя.

— Мало, — согласилась Ольга. — Однажды я уже выстояла против троих — хоть и не самых старших. Теперь условия жёстче.

— Выстояла?

— Бой перед строем выиграть невозможно, однако десять минут спустя я ещё держалась на ногах и активно сопротивлялась. К слову, тогда мне досталось намного круче, чем в минувшее воскресенье. Когда силы сопоставимы, на пощаду рассчитывать не приходится. Милосердие выйдет боком самим атакующим.

— Поужинаем в кафе или закажем что-нибудь на дом? — сменила тему Сатоко. — После твоих химических опытов кухню придётся проветривать до ночи.

— Решай сама. Но тихий вечер дома мне кажется более привлекательным.

— Мне, если честно, тоже, — она осторожно потрогала щёку. — Наведёшь здесь порядок? Я, пожалуй, схожу умоюсь. Надо признать, рука у тебя тяжёлая.

Ольга потупилась.

— Не волнуйся, следов не останется.

— Не надо меня жалеть, — неожиданно улыбнулась Сатоко. — Я благодарна тебе. Иначе… слишком стыдно.

С бесстрастным лицом, подчёркнуто невозмутимый, Нисимура стоял возле додзё Хаябуси-сэнсея и ждал. Обычно он мало заботился о своей внешности, но сегодня его костюм был чист и отглажен, волосы аккуратно причёсаны. И только очень внимательный наблюдатель заметил бы грусть в его взгляде.

— Похоже, у вас не слишком боевое настроение, Норио-сан, — негромко промолвила Ольга, подойдя к нему.

— Какое есть, — последовал ровный ответ. — Не волнуйтесь, Серинова-сан, я готов к схватке.

Она промолчала. Однако Нисимура уловил сомнение в её молчании.

— Господин оказал мне честь, — сказал он. — Я признателен ему. Сделаю всё, чтобы оправдать его ожидания.

— Только имейте в виду, что ваша смерть в них никак не входит.

— Иори никогда не выигрывал у меня. Надеюсь, я одолею его и теперь. Но мы в неравных условиях, а моё преимущество не так уж и велико. Если он всерьёз вознамерится меня убить, мне будет трудно защититься. Ведь я не должен вредить ему.

— Вы обещали не убивать его, — сухо поправила Ольга. — Но переломать ему руки и ноги имеете полное право. Не забывайте, Норио-сан, вам предстоит отстоять свою жизнь. Забудьте о жалости. Чему вы научите Иори, покорно подставив шею? Кому вообще нужен такой поединок?

Нисимура, казалось, слегка оживился.

— Ваши слова надо обдумать…

К приоткрытым воротам подъехала серая «Хонда».

— Садитесь, — бросил Кацумото, мельком глянув в их сторону. — Нам пора.

Сидя с прямой как доска спиной, Иори глядел вперёд. Тамура гнал «хонду» на запредельной для горной дороги скорости, и серый асфальт с ярко-жёлтой полоской разметки извивался безумными петлями, словно разъярённая змея. На заднем сиденье расположился Хаябуси-сэнсей. Все молчали.

Иори до сих пор не знал, кто его противник. Но тревога ушла. Сомнения, отчаяние, обида, гнев, яростная решимость умереть или победить — всё осталось в прошлом. Он и сам не объяснил бы, откуда взялось его непостижимое, пугающее хладнокровие. Это было странное чувство. Незнакомое.

Возможно, ему удастся. Возможно, нет. Но он сразится за своё будущее. Отдаст всё, на что способен. Остальное во власти Неба. Он примет любой исход.

Из-за поворота вынырнул выпуклый бок знакомой белёсой скалы. Притормозив, Тамура свернул на просёлок, потом на дамбу. Мимо проплыл неправильный треугольник поля, дальний край которого упирался в опушку леса, покрывавшего крутой склон.

Остановив машину, Тамура выскочил первым и почтительно придержал дверь перед учителем. Иори вышел следом. Так и не обменявшись ни словом, все трое двинулись вверх по склону, по неприметной тропинке сквозь мокрые заросли.

На затерянной в чаще поляне, давно приспособленной самураями Генкай-рю для серьёзных схваток, их уже ждали. Ольга и Кацумото, одетые в церемониальные хакама и хаори, заканчивали очищать её от упавших веток и другого лесного мусора. На огромном плоском камне, служившем столом, стояла видеокамера; рядом лежали медицинские принадлежности. Нисимура бездельничал, скинув обувь и удобно устроившись под сосной на куске полиэтилена. Из кустов доносились слабые шорохи: Тэруока выбирал посты наблюдения для себя и Тамуры. Их обязанностью было оградить место боя от посторонних. Вероятность того, что сюда занесёт какого-нибудь прохожего, сводилась почти к нулю, однако никто не считал осторожность лишней.

— Все сделано, господин, — доложил Кацумото с официальным поклоном.

— Хорошо. Десять минут на отдых — и начинаем.

Кацумото кивнул и ушёл к водопаду мыть руки.

Иори смотрел на Нисимуру. Вот, значит, с кем ему предстоит биться. Действительно, он не самый сильный боец. Но опытный. А ещё… он единственный человек во всей школе, разделявший его увлечение музыкой.

«Неважно, — подумал юноша с холодным, горьким спокойствием. — Простите, Нисимура-сан».

Тот поднял на него такие же спокойные глаза.

— Деритесь как следует, Иори-сан.

— Убейте меня, если сможете.

Нисимура еле заметно хмыкнул. Встал и направился на поляну. Иори не торопясь снял ветровку; разулся, оправил одежду. И лишь потом занял своё место. Он держался уверенно и с достоинством.

По сторонам застыли свидетели — Ольга и Хаябуси-сэнсей. Кацумото на этот раз отвечал за съёмку. Когда он включил камеру, учитель заговорил, начиная традиционный ритуал.

— Условия поединка: схватка без оружия, без ограничений, до чистой победы или до смерти. Вы готовы?

— Хай, — подтвердил Нисимура, кланяясь противнику.

— Хай, — эхом откликнулся Иори, зеркально повторяя его поклон.

— Хадзиме!

Обычно юноша не задумываясь кидался в драку. Но сегодня он медлил, оценивая оппонента; тот тоже не спешил нападать. Не двигаясь, они изучали друг друга.

Нисимура остро ощущал собственное напряжение. Куда девался порывистый мальчик? Перед ним стоял предельно собранный воин. Ни следа страха или смятения. Ни малейшей слабины. Иори дышал ровно; его взгляд был невозмутим и непроницаем.

«Мне не выиграть», — с пронзительной ясностью осознал Нисимура. У него на долю секунды сбилось дыхание. Почувствовав уязвимость противника, юноша мгновенно атаковал.

Самурай легко отразил нападение, однако следующее движение противника оказалось совсем не таким, какого он ожидал. Ему пришлось кувыркнуться назад, уходя от причудливой комбинации двух бросков, казалось бы, не вязавшихся между собой. В полёте он успел зацепить Иори ногой по касательной. Тот принял удар и воспользовался его инерцией, уходя в стремительный разворот.

Новое его действие — нырок назад и захват — стало для Нисимуры столь же неожиданным, как и предыдущее. Он вырвался, тем не менее получив нешуточный пинок в грудь. Взамен ему удалось лишь расквасить юноше нос. А тот уже обрушил на него серию мощных ударов по жизненно важным точкам, закончив её внезапным разрывом дистанции.

Иори вдохновенно и безжалостно компоновал техники, не давая противнику снисхождения. Нисимура с трудом применялся к причудливым импровизациям, похожим на какую-то безумную фантазию. Но навязать свою манеру боя ему не удавалось. Фантазия выходила на редкость эффективной. Тем не менее самурая пока ещё выручала его многолетняя практика.

Долгое время никто из бойцов не мог добиться решающего перевеса. Оба получили множество мелких травм, оба были в крови, а схватка становилась только ожесточённей. И всё-таки Иори медленно, но верно развивал своё преимущество.

Нисимура чуть изменил стойку, приоткрывшись, провоцируя противника на необдуманную атаку. Иори действительно атаковал. Но… опять совершенно неожиданным образом. Обманув самурая намёком на бросок слева, он с резким боевым выкриком прыгнул прямо через него. Зацеп, опрокидывание, встречный удар коленом. Излишне далеко отведённый локоть дорого обошёлся Нисимуре. Характерный влажный хруст разнесся по всей поляне. Его плечо залило тёмно-алым; обломки кости высунулись из открытой раны, разорвав рукав футболки. В глазах юноши не отразилось ни малейшего колебания; он хладнокровно швырнул противника всем весом на здоровую левую руку, подхватил под челюсть, запрокидывая ему голову, — и замахнулся для последнего, добивающего удара.

Нисимура в горячке схватки почти не чувствовал боли. На него нахлынула отрешённость, странно замедлив происходящее. Он не собирался просить пощады. Лишь кинул короткий взгляд на небо, мимо летящей в лицо ладони, молча прощаясь с жизнью.

Этот взгляд подействовал на Иори, как ведро ледяной воды. Внезапно задохнувшись, он остановил смертельное движение. Его пальцы повисли вплотную к переносице самурая.

— Простите меня, — прошептал юноша, не смея пошевелиться, чтобы не повредить ему ещё больше.

— Спасибо за поединок, Иори-сан, — после долгой паузы выговорил Нисимура, начиная понимать, что всё‐таки жив. — Это было… великолепно.

Кровь обильно текла из-под сломанной кости, пропитывая одежду. Жестокое пламя разгоралось в правом плече, в левом запястье, в животе, под коленом… «Теперь я не скоро вернусь к тренировкам», — безразлично отметил он. На эмоции уже не осталось сил. Сознание соскальзывало в серый туман, и только жгучая боль мешала раствориться там окончательно и забыться.

— Терпите, Нисимура-сан, — прозвучал над ухом смутно знакомый голос. Шесть рук подхватили его. Раненое плечо прошила молния. Зажмурившись, стиснув зубы, он сдерживал стоны, пока его бесконечно долго несли и укладывали на камень, застеленный стерильной простынёй поверх одеяла и теплоизолирующей плёнки.

Кацумото уже рассекал ножом его окровавленную футболку.

— С лопаткой тоже проблемы. Две ампулы, Серинова-сан. Только шока тут не хватало.

Ольга сделала Нисимуре инъекцию.

— Сейчас станет полегче. Постарайтесь уснуть.

Она помогла Кацумото вытереть руки спиртом и надеть стерильные перчатки. Быстро проделала то же самое и ассистировала ему, пока он останавливал кровотечение, сшивал разорванные сосуды и совмещал обломки кости. Наконец, он закрыл рану и перевязал плечо, зафиксировав металлической шиной. Потом наложил компрессы на повреждённые связки запястья и колена.

— Всё. Вечером отвезу его на рентген.

Нисимура не шелохнулся; он действительно уснул, едва подействовало обезболивающее.

— Надеюсь, у него нет сотрясения мозга, — задумчиво протянула девушка, накрывая его одеялом.

— Он не особо вынослив, — отозвался Кацумото. — Ладно. Пусть пока полежит.

Тем временем Хаябуси-сэнсей обрабатывал травмы сына. Тому досталось куда меньше, чем Нисимуре, однако тоже изрядно. Нос был разбит, левое ухо разорвано, на теле — множество ушибов и ссадин. Иори сидел с бесстрастным лицом. По крайней мере, физические страдания отвлекали его. Позволяли не думать.

Победа не доставляла радости. Из-за какой-то музыки он едва не убил человека. Даже усталость не могла заглушить его ужас и отвращение к собственному поведению. Ещё доля секунды — и он совершил бы непоправимое… А теперь… если отец сдержит своё обещание… для него начнется другая жизнь. Незнакомая. Одинокая. Сломав стену, которую всегда считал непреодолимой, юноша оказался совсем не готов к зиявшей за ней пустоте.

— Больно? — спросил Хаябуси.

— К сожалению, недостаточно, — вздохнул Иори. И подскочил на месте, с трудом подавив крик. Казалось, его пронзило раскалённое остриё. Алый шар взорвался в мозгу и рассыпался острыми искрами.

Сэнсей опустил ладонь.

— Легче?

— Нет. — Иори приготовился к продолжению. Однако Хаябуси лишь кивнул.

— Боль не поможет тебе примириться с собой. Держись. Через это просто нужно пройти. Вечером поговорим, хорошо?

— Я могу идти сам.

— Не раньше, чем спустимся вниз, — отрезал Кацумото. И ушёл в угол поляны, где Ольга уже доставала ремни для носилок.

Нисимура хмыкнул. Покосился на недавнего противника, маячившего поблизости.

— Иори-сан, а почему ты меня пощадил? — поинтересовался он. — Ведь ты собирался…

Покраснев от стыда, юноша низко опустил голову.

— Я… не думал, что способен на такое. Мне нет оправдания, Нисимура-сан.

— Тебя абсолютно не в чем винить. В схватке насмерть победитель вправе убить проигравшего. А ты не воспользовался своим правом, — он улыбнулся тепло и грустно. — Благодарю, Иори-сан. Я был готов умереть, но… спасибо. Знаю, как тяжело остановиться в такой момент.

— Вам тоже… случалось?

— Конечно.

— И если бы вы выиграли…

— Я не мог выиграть, — мягко сказал Нисимура. — Ни единого шанса. Собственно, всё было ясно ещё до первой атаки. Ты вырос, Иори-сан.

— Вы скоро поправитесь?

Самурай пошевелил пальцами перебитой руки, прибинтованной к телу.

— Надеюсь.

Не найдя подходящих слов, юноша поклонился. Нисимура с усилием поднялся с камня и осторожно изобразил намёк на ответный поклон.

— Пора трогаться, — прервал их беседу голос Хаябуси.

— Паланкин подан, — вполголоса добавил Тамура. Они с Тэруокой уже впряглись в носилочные ремни, и сейчас между ними болталось нечто вроде плетёного кресла, застеленного одеялом. Нисимура медленно сел. Стараясь двигаться в ногу и без толчков, два воина понесли его по тропе следом за остальными.

Закрывшись в своей комнате, Иори рухнул на стул перед выключенным компьютером и уставился в тёмный экран. Привычная обстановка не защищала от противоречивых мыслей и чувств. Отчаявшись в них разобраться, юноша расслабился и попробовал отстраниться.

Музыка. Где-то на краю разума звучала гордая, торжественная симфония Бетховена. Она жила в нём с того момента, когда он решился себя отстаивать. Это её он исполнял сегодня на поединке, переложив гармонию нот в узор смертельно опасных движений, с искусством и страстью, с какими играл на саксофоне. И впервые в жизни ощутил страшное вдохновение боя.

Странно. Сколько лет он дрался — без колебаний, яростно, даже увлечённо, но не испытывал ничего похожего. Их схватка напоминала полёт над бездной. Боль, травмы, угроза гибели не имели никакого значения перед её красотой и беспредельной свободой.

«Благодарю вас, Нисимура-сан», — подумал юноша, почти неосознанно потянувшись за потёртым футляром, стоявшим поблизости. Достал саксофон, присоединил мундштук. Закрыл глаза и поднёс его к губам, пытаясь музыкой объяснить то, для чего не существовало понятий.

Невозможно исполнить симфонию на одном-единственном инструменте. Но пальцы юноши легко скользили по клапанам, переплавляя живое дыхание в невероятный вихрь чистых и грозных звуков. Мелодии лились, сплетались, спорили друг с другом, взмывали в звонкую высь и опускались вниз, к мощным басам, словно ручьи, сбегавшие с гор в долины…

Иори играл, забыв обо всём, не замечая времени. С Бетховена он перешёл к собственным импровизациям, выплёскивая в них смятение и восторг, скорбь и триумф, и ослепительную уверенность в будущем. Сомнения рассыпались с шуршащим звоном, словно осколки стекла. Перед ним лежал Путь, открытый и зовущий.

Опустив саксофон, юноша вдруг заметил щёлку между фусума. За порогом стоял отец. Он… улыбался.

— Знаешь, ты превзошёл самого себя, — в его голосе звучало искреннее восхищение. — Можно войти?

Смутившись, Иори отложил инструмент.

— Конечно.

Сбросив на пороге домашние тапочки, Хаябуси ступил на татами. Аккуратно задвинул дверь и уселся на пол посреди комнаты.

— Поздравляю с победой. Ты прекрасно сражался. Впрочем, слышанное мной сейчас было ещё прекрасней. У тебя действительно есть шансы стать музыкантом, не имеющим себе равных.

Иори не верил своим ушам. Отец… с уважением отозвался о его способностях? Скрывая неловкость, он опустился перед ним на колени.

— Разумеется, если ты понимаешь, что выиграл только первую схватку. Далеко не самую трудную.

Глядя, как напряжённо вскинулся его сын, сэнсей спокойно продолжил:

— Здесь ты знал правила игры — и не сомневался в их честности. Там все будет иначе. Тебе предстоит сдать экзамены, к которым ты не готовился. Превзойти выпускников всяческих элитных школ, которых зачисляют почти автоматически. А сделав это, ты окажешься среди них случайным выскочкой из деревни, грубоватым, не искушённым в столичной жизни. Над тобой будут смеяться, может, даже издеваться, и твой несомненный талант лишь распалит их зависть. Тебе придётся выстоять. — Хаябуси помолчал. — Думаю, ты сумеешь, но твоё одиночество меньше не станет. У тебя и твоих токийских ровесников слишком разные интересы. И у них не было случая выяснить, какого цвета глаза у смерти.

— Ты пытаешься напугать меня? — слабо усмехнулся юноша.

— Предостеречь. Запомни: не верь никому, не надейся ни на кого и не ищи ничьей дружбы. Рассчитывай на себя. Кстати, береги свой саксофон. Мацуда-сэнсей не говорил тебе о его реальной стоимости?

— Нет…

— Под миллион иен. Серинова-сан сделала тебе более чем роскошный подарок. Далее: мечи оставь дома. Поступишь — привезёшь себе пару боккенов для тренировки. Поменьше рассказывай о себе и постарайся не ввязываться в истории.

— Я… не подставлю школу, отец.

— Себя тоже не подставляй. — Хаябуси вынул новенький, пахнущий кожей бумажник и протянул ему. — Здесь билеты до Токио, кредитка, немного мелочи и визитки. Бери. Документы и вещи соберёшь сам.

— До сих пор не верится, что ты меня отпускаешь, — признался Иори.

Сумрачная усмешка.

— А ты решил, что я предпочту сломать тебе жизнь?

Юноша воззрился на отца с бесконечным изумлением:

— Значит… ты не против моей учёбы?!

— Она тебе необходима. Ты прирождённый музыкант.

— Тогда… зачем ты заставил меня… сойтись с Нисимурой-саном? Я покалечил его…

— Причём с лёгкостью, — едко поддел Хаябуси. — Ну, сам ответишь на свой вопрос или объяснить?

Иори потёр виски, пытаясь привести мысли в порядок.

— Объясни, — сдался он.

— Это был единственный способ отучить тебя проигрывать. Я давно заметил: когда ты встаёшь перед строем или имеешь дело с кем-нибудь незнакомым, то дерёшься намного искусней, чем в рядовом тренировочном поединке. На мой взгляд, ты способен биться на равных почти с любым из младших учеников. Но почему-то cмирился с местом слабейшего. Я рад, что ты сам бросил мне вызов — и победил достойно. Надеюсь, на этом с твоим комплексом неполноценности покончено.

Легко поднявшись, сэнсей прошёл к столу и перевернул лежавший там лист бумаги. Вгляделся в свободные, точные линии начертанной на нём каллиграфии. Два иероглифа. Сэйси. Жизнь и смерть.

— Хорошая работа. Хотя тебе не мешало бы взвешенней относиться к ним, — заметил он. — По большому счёту, человек должен следовать зову сердца. Непростительно ради денег или карьеры тратить время на то, что тебе абсолютно не нужно. Но для начала надо убедиться в правильности выбора. Ты не колеблясь оплатил свою мечту кровью… следовательно, она того стоит. Старайся и в будущем не опускать планку. Не разменяй Путь на мелочи.

— Да, отец. Но… как же Нисимура-сан?

— Насколько я помню, ты сам пожелал сражаться без ограничений.

Понурившись, Иори рассматривал пол.

— Я… не понимал, о чем прошу. Не думал, что получится…

— Ты хотел умереть в случае поражения, — усмехнулся сэнсей. — В бою, от чужой руки, чтобы спасти Серинову-сан от моего самодурства… Вот только Нисимура-сан не убил бы тебя.

— Ты запретил ему?

— Нет. Он и так был готов уберечь твою голову даже ценой своей. Неужели ты всерьёз ожидал чего-то иного?

— Значит, он просто поддался?

— Не смеши. Зачем бы ему отдавать себя на расправу? Он защищался отчаянно, жёстко, со всем опытом и умением, но всё равно не устоял. А его намерения не имели значения — ты ни разу не дал ему провести по-настоящему опасную комбинацию.

Иори залился краской.

— Отец, ведь я в самом деле мог…

— Мог.

— А если бы я… ударил?

Взгляд Хаябуси потемнел.

— Тебе пришлось бы жить с этим, — сурово уронил он.

Повисшая в комнате тишина, казалось, скрывала в себе что-то огромное, холодное, жуткое. Поединок. Высшее испытание сил, искусства и воли, беспредельная красота противостояния, сверкающая вершина, манящая воина… и чёрная бездна под ней. Боль, кровь, обломки костей, торчащие из открытой раны. Ужасная простота, с которой мыслящий, чувствующий человек навсегда становится мёртвой гниющей куклой. Почему одно неотделимо от другого? Как правильней: отказаться от первого, чтобы избегнуть второго, — или пытаться их разделить? Или… принять всё как есть?

— Скажи, Иори, выйдешь ли ты снова на подобную схватку? По доброй воле? — негромко спросил сэнсей.

Юноша взял со стола свою каллиграфию и долго рассматривал иероглифы.

— Я безумец. И впридачу мерзавец.

— Почему?

— Потому что мой ответ — да.

— Неудивительно, — Ольга сноровисто вдела в иголку новую нитку. — Твой саксофон звучит, как голос небес. Но ты — самурай. И ничего не поделаешь с этим.

— Странно. — Иори рассеянно разминал руку, сплошь покрытую кровоподтёками. — Именно тогда, когда я занялся музыкой… я стал получать подлинную радость от тренировок. А сегодня… мне очень стыдно перед Нисимурой-саном, но…

— Это было прекрасно, — закончила россиянка. — Как симфония.

— Героическая симфония, — выпалил юноша. — Бетховен.

— Вот как? Мне почему-то казалось, что здесь больше подошёл бы Скрябин.

— Скрябин?

— Да. «Поэма огня». Слышал?

Иори просвистел несколько тактов.

— Она самая. Между прочим, у неё есть ещё и цветовая партитура.

— Только не в тех нотах, которые я читал… Интересно, кто-нибудь исполнял всё целиком?

— Наверняка. Хотя я никогда не видела.

Он не ответил, о чем-то задумавшись. Ольга невозмутимо заканчивала вшивать в широкий узорчатый пояс металлические полукольца. Её поделка скрывала в себе ножны для пары плоских ножей, кармашек для отравленных игл, длинный тонкий шнур и несколько других столь же любопытных приспособлений.

— Признаюсь, мне здорово не по себе, — вздохнул Иори, очнувшись от своих дум.

Девушка понимающе кивнула.

— Естественно. Там всё будет иначе, и надеяться не на кого. Придётся решать и отстаивать себя самому. А ты не умеешь. Ты привык повиноваться, оглядываться на других — и боишься обретённой свободы. В сущности, правильно боишься. Но у тебя нет иного выхода.

— А вы… свободны, Орьга-сан?

— Абсолютно.

Юноша безуспешно попытался соотнести это заявление с её положением в Генкай-рю. Она обязана во всем подчиняться господину, тот волен даже убить её, не объясняя причин…

Ольга рассмеялась.

— Для человека Пути счастье и долг — одно и то же. Ты уж поверь, мне не о чем сожалеть, ибо я сознательно это выбрала. Я всегда поступаю так, как считаю необходимым. Кстати, сэнсей и не требует от меня ничего такого, что я сама от себя не требую.

— Правда? Вы бы сделали сэппуку, если бы я… покончил с собой?

Сощурившись, россиянка глядела на собеседника.

— Боюсь, что да, Иори-сан. Именно я отстаивала твоё право на самостоятельность. Распорядись ты им столь безответственно… Впрочем, на тебя угроза подействовала, ведь так? — в её глазах сверкнуло веселье. — В мудрости твоего отца нельзя усомниться. У него большой опыт борьбы с самурайскими безумствами подчинённых.

— Да, признаю, я глупец, — насупился юноша. — Не надо мне повторять.

Улыбка Ольги посуровела.

— Если ты идёшь до конца, то должен драться за свою жизнь зубами и когтями. Непростительно погибнуть лишь потому, что тебе лень напрягаться, — она завязала узелок и оборвала нитку. — Судя по результатам, ты усвоил урок. Но на будущее учти: загонять себя в угол — не самая осмысленная стратегия. Иногда такое оправдано, но вообще-то разумнее обходиться без высоких трагедий. Куда эффективней просто приложить максимум усилий для достижения цели. Или ты неспособен пошевелиться без дубины над головой?

Иори прыснул.

— Шевелиться мне так и так придётся, — выдавил он сквозь смех. — Хотя я пока не представляю, где там тренироваться.

— Найдёшь. Не сомневайся, ты получишь всё, что тебе нужно. Однако сначала тебе предстоит сдать экзамены. Ты готов?

— Готов, — в голосе Иори звучала уверенность.

— Вот и прекрасно. — Ольга встряхнула пояс, встала и приложила к себе. — Ну, как? Мне идёт?

Двое мужчин в элегантных тёмно-серых костюмах расположились в гостиной Хаябуси-сэнсея. Чашки уже убрали; закурить хозяин не предложил, предпочтя сразу перейти к делу:

— Вы просили меня подобрать людей для неофициальной охраны Фериэ-сана. Если не возражаете, можете познакомиться с ними сейчас.

— С удовольствием.

Протянув руку, учитель нажал кнопку на телефоне. Минуту спустя фусума раздвинулись, пропуская японца средних лет и высокую светловолосую иностранку. Войдя, они сдержанно поклонились.

— Кацумото Дайго-сан, — представил Хаябуси. — Серинова Орьга-сан. А это досточтимые Томидзава Тадаси-сан и Кимура Иносукэ-сан.

Гости ответили на поклон с заметной растерянностью. Имя Кацумото им уже доводилось слышать, но женщина… Оба медлили, не торопясь доставать визитки.

— Что вас смущает? — сэнсей поднял бровь. — Для поставленной вами задачи Серинова-сан подходит как нельзя лучше. А парочку представительных мальчиков можно найти куда ближе, чем в Акэгаве.

— Конечно, мы доверяем вашим суждениям, — Томидзаву явно стесняли рамки традиционной вежливости. — Но всё-таки…

Он осёкся, наткнувшись на пронзительный взгляд серых глаз. Ольга не произнесла ни слова, но на её губах блеснула усмешка, мгновенная, как сполох на лезвии.

— Вы в курсе дела? — по-английски уточнил Томидзава.

— В общих чертах, — отозвалась она. И перешла на японский: — Полагаю, вам удобней общаться на родном языке.

— Вы считаете возможным…

— Однозначно. Я могу свободно объясняться с объектом. Мне нетрудно войти к нему в доверие, «случайно» повстречав его где-нибудь. Потом я стану сопровождать его совершенно естественным образом. Кроме того, меня трудно заподозрить в принадлежности к японским спецслужбам.

— Насколько полезно такое сопровождение? В случае нападения…

— Томидзава-сан, — прервал его Кацумото, успевший обменяться с учителем незаметными знаками. — Наверное, нам стоит развеять ваши сомнения. Во дворе вы оставили телохранителя. Мы могли бы устроить небольшой спарринг между ним и госпожой Сериновой. Тогда вы увидите, чего она стоит.

Кимура заинтересовался. Томидзава же обронил:

— У Оноды-сана весьма серьёзная подготовка.

— Тем лучше, — пожал плечами Кацумото.

— В таком случае, у меня возражений нет.

Все спустились в додзё. Томидзава вызвал Оноду. Как и остальные, он аккуратно снял у порога обувь; вежливо поприветствовал Хаябуси и с заметно большим почтением — Кацумото. Но предложение сразиться с Ольгой изумило и насторожило его.

— Как вы себе это представляете? — осторожно осведомился он.

— Думаю, следует провести два-три коротеньких раунда, — сказал сэнсей. — Один без оружия, второй с танто. Далее, если возникнет нужда, попробуете неравную схватку. Только постарайтесь не искалечить друг друга.

Телохранитель вздохнул. Скинул пиджак, отстегнул наплечную кобуру; потом достал деревянный нож. Положил всё это на край татами. Одновременно Ольга вынула из рукава свой тренировочный танто, пристроила рядом и выпрямилась. Её серый костюм полуспортивного кроя вполне подходил для боя. Пройдя к центру зала, оба поклонились присутствующим; обменялись сухими поклонами между собой.

— Хадзиме! — скомандовал Хаябуси.

После секунды напряжённой тишины Онода ринулся на девушку, решив побыстрее покончить с фарсом. Он не сомневался, что худо-бедно драться она умеет. Но против него ей не устоять…

Россиянка не стала разубеждать его, защитившись довольно коряво, в последний момент. Но едва тот рванулся дальше, чтобы развить успех, капкан захлопнулся. Поймав противника на небрежном движении, она подалась навстречу, чуть развернула бёдра — и опрокинула классическим приёмом из айкидо, не постеснявшись приложить головой об пол. На миг утратив ориентацию в пространстве, телохранитель пропустил и следующий удар — жестокий, точный пинок в солнечное сплетение. Вспышка боли перехватила дыхание, сложив тело вдвое. Времени разогнуться у него уже не было. Ольга бросила его лицом на подставленное колено и легонько стукнула ребром ладони по шее. И спокойно отступила назад.

Онода поднялся. Из носа у него текла кровь, но в остальном он не пострадал. Он с недоверием смотрел на девушку. Та молча ждала. Обманчиво расслабленная стойка. Ни одного лишнего жеста. Внимательный, ясный взор без тени тепла.

— Пожалуйста, возьмите танто, — произнёс учитель.

Теперь телохранитель стал осторожнее. Плавно кружа вокруг Ольги, он выжидал подходящий момент для атаки. Но россиянка снова спутала его планы, внезапно обрушив на него безумный вихрь выпадов, ударов и блоков. В скоростной рукопашной Онода держался недолго. Меньше чем через минуту он снова оказался на полу, а деревянный клинок россиянки уперся ему в кадык.

— Попытаетесь отыграться? — дружелюбно обратился к нему Хябуси.

— Хай, — хрипло ответил он, снова вставая. Ему давно не случалось терпеть столь сокрушительных поражений.

— Серинова-сан, уберите нож, — распорядился сэнсей. — Справитесь безоружной с вооружённым?

Она невозмутимо повиновалась. И показала присутствующим третий вариант тактики боя — с быстрыми уклонами, перемещениями, с короткими контратаками, вяжущими противника по рукам и ногам, не давая ему применить свой танто. На сей раз они долго кружили по залу. Телохранитель яростно нападал, стараясь всё-таки использовать преимущество в оружии. Дважды или трижды ему даже удалось зацепить её по касательной. Но потом Ольга ловко вкрутилась в очередной поворот, оплела предплечье Оноды ладонями и нырнула вниз. Падая, он приглушённо охнул от резкой боли, прострелившей локоть и запястье. Пальцы безвольно раскрылись, отпуская рукоять; в следующий момент его собственный нож чувствительно ткнулся ему под лопатку.

Не без усилия приняв вертикальное положение, Онода заставил себя поклониться. Девушка поклонилась в ответ:

— Спасибо за поединок.

— Благодарю вас, Онода-сан, — формальная фраза Хаябуси звучала как издевательство. Паршивей всего было от того, что этот позор увидел его учитель.

— Как вы убедились, боевая подготовка Сериновой-сан достаточна, — обратился сэнсей к Томидзаве. — Теперь предлагаю вернуться в гостиную и обсудить детали.

— С вашего позволения, мы присоединимся к вам немного позднее, — добавил Кацумото. — Госпожа должна привести себя в порядок. А мне нужно сказать пару слов вашему телохранителю.

— Онода-сан, вы помните хоть что-нибудь из того, чему я вас учил? — лишённый интонаций голос заставлял сжиматься от страха так же, как и семь лет назад. — Ваши ошибки непростительны. В первый раз вы отнеслись к противнику легкомысленно. Во второй осторожничали. В третий позволили себе разозлиться. Пожалуй, вам оставалось лишь испугаться и убежать.

Онода стоял перед Кацумото, не смея поднять глаз.

— Похоже, вы чересчур привыкли к безбедной жизни. Сколько времени вы уделяете тренировкам?

Телохранитель молчал.

— Я задал вам вопрос.

Солгать было невозможно.

— Два раза в неделю, сэнсей. Пожалуйста… извините моё небрежение.

— Вы всерьёз полагаете, что я такое извиню?

Неловко встав на колени, Онода уткнулся лбом в циновку. Его душили стыд и отчаяние.

— Серинова-сан вам однозначно не по зубам, — холодно продолжал Кацумото. — Она занимается каждый день — по десять, а то и пятнадцать часов в сутки. Причём на порядок жёстче, чем на преподанном вам курсе. Вы не могли победить её. Но достойно сразиться могли. А то, что вы показали, не соответствует ни духу, ни уровню моей школы. Я вынужден аннулировать ваш диплом.

Приговор ужаснул Оноду. Этим сэнсей навсегда лишит его и работы, и места в обществе. Ему придётся податься в уборщики…

— Простите меня, Кацумото-сама, — он невольно всхлипнул. — Как мне заслужить ваше прощение?

Однако он знал своего учителя. Пощады не будет. Совершенно уничтоженный, телохранитель медленно распрямился. По его лицу текли слёзы пополам с кровью из разбитого носа, но он уже не заботился о приличиях.

Кацумото чуть заметно поморщился.

— Идите умойтесь. Раковина вон там.

Двигаясь словно во сне, тот выполнил его указания. И, вернувшись забрать пиджак и оружие, услышал:

— У вас есть один шанс. В конце марта возьмите десятидневный отпуск и приезжайте в школу. Если вы выдержите экзамен, ваш диплом останется в целости. Иначе — не обессудьте.

— Благодарю…

Кацумото оборвал его жестом.

— Возвращайтесь к своим обязанностям.

Отомкнув калитку своим ключом, во двор уверенным шагом вошла молодая кареглазая иностранка. Жёсткие чёрные волосы пышной шапкой окружали лицо с округлыми скулами и пухлыми, чувственными губами. Её одежда была выдержана в стиле голливудских амазонок: кожаная жилетка на шнуровке, кожаные наручи вместо манжет, остроносые сапожки на низком каблуке. Поверх чёрных брюк бёдра охватывал жемчужно-серый платок. Широкий узорчатый пояс украшала стальная цепочка со звёздами на концах. На плече девушки болтался маленький рюкзачок с приколотым к нему плюшевым мишкой.

Тэруока Кэндзиро, случившийся рядом, оторопело взирал на неё.

— Кто вы? — спросил он чуть резче, чем позволяла вежливость. Застарелая неприязнь к гайдзинам, особенно женщинам, всё ещё давала о себе знать.

Она похлопала кукольными ресницами.

— Добрый вечер, Тэруока-сан.

Этот насмешливый голос ему был хорошо знаком. Даже слишком. Он помедлил, не зная, чему верить — глазам или ушам.

— Хотите, я вас поцелую? — рассмеялась девушка. — Тогда вы сразу меня узнаете.

Тот криво усмехнулся.

— Серинова… Идея поцеловаться с голодной коброй мне нравится больше.

— К сожалению, кобры у меня под рукой нет, — посетовала Ольга. И тут же весело подмигнула: — Как вам мой новый облик?

— Вы собрались сниматься в дешёвых журналах?

— Не совсем. Всего лишь немного поохотиться.

— На кого?

— Разумеется, на беззащитных мужчин. А потом, как всегда, буду над ними всячески издеваться.

— Чего ещё от вас ожидать? — самурай внимательно к ней присматривался. — Ну, волосы вы покрасили. Но лицо и цвет глаз…

— Контактные линзы — хорошая штука. Кроме того, я провела полдня в женском салоне. Мне нарастили ресницы, убрали морщинки, выделили губы… Впрочем, великолепие продержится не больше пары недель.

— Не думаю, что вашим жертвам станет от этого легче.

— Очень надеюсь. — Словесная пикировка была неотъемлемой частью любой их беседы, однако сейчас Ольга не имела желания изощряться в сарказме. Она вынула из рюкзачка маленький свёрток и протянула собеседнику: — Киёко-сан просила передать вам вашу визитницу. Вы забыли её у них дома.

Тэруока моргнул. Кажется, он и впрямь оставил её на столе, когда в последний раз заходил к Мититаке. Неудивительно. В присутствии его дочери он мог потерять всё что угодно. Начиная с дара речи. Используя малейший повод, чтобы увидеть Киёко, он до сих пор не решился хотя бы поговорить с ней наедине.

Самурай принял свёрток. Визитница была обёрнута в миниатюрный платок-фуросики с вышитыми на нем ветвями сосны. Он внезапно поймал себя на страстной надежде найти внутри хотя бы коротенькую записку.

Ольга чуть заметно улыбнулась. Тэруоке явно не терпелось забиться в какой-нибудь угол и открыть пакет.

— Извините, но мне пора, — сказала она. Поклонилась и прошла в дом.

Хаябуси пристально оглядел Ольгу.

— Если б не ваши неподражаемые манеры, я бы вас не узнал, Серинова-сан, — усмехнулся он. — Итак, два небольших клинка в поясе, видимо, бамбуковых, явара за манжетой, под жилеткой нож. Цепочка с пояса легко срывается. Что ещё?

— Небольшая коллекция красивых камушков, — Ольга вынула красноватую морскую гальку с золотистыми прожилками. — Швейные иглы шокирующего действия. Верёвка и качественное снотворное. Пожалуй, всё.

— Набор довольно причудливый, — резюмировал сэнсей. — С камушками вас Кацумото-сан надоумил?

— Да, господин.

— Вы считаете, этого хватит?

— Должно хватить. Не думаю, что в моём положении разумно таскать с собой огнестрел. Иголки и цепочки ещё можно списать на причуды начитавшейся комиксов девочки, а пистолет не получится. Да и разрешения на ношение у меня нет и не может быть.

— Но стрелять вы умеете.

— Умею, — согласилась россиянка. — Я как-никак дочь офицера. В случае нужды воспользуюсь оружием противника.

Хаябуси взял со стола украшенные перламутром часы со стальным браслетом. Протянул девушке.

— Сюда встроены датчик слежения, тревожная кнопка, диктофон и экран связи. Норимори-сан объяснит, как с ними работать. Вот ещё пара «жучков» в комплекте.

Она надела их на руку; убрала «жучки» в кармашек на поясе.

— Документами и деньгами вас снабдит Томидзава-сан.

— Хай.

Нахмурившись, учитель пару минут мерил шагами комнату.

— Надеюсь, вы понимаете, что вам не простят поражения? — спросил он наконец.

Ольга спокойно кивнула.

— Я выполню ваш приказ, господин.