Закон популярности

Елена Усачева, 2012

Андрей Васильев всегда считал себя звездой класса. Думал, что делает Ксюше одолжение, называя ее своей девушкой. Но, похоже, он серьезно ошибся: на самом деле все совсем по-другому. Одна неудавшаяся вечеринка, один глупый психологический тест – и вот пожалуйста! Бывшие друзья обходят его стороной, а Ксения без сожалений меняет Андрюху на другого парня… Впрочем, Васильев уверен – они еще пожалеют об этом!

Глава первая

Идет бычок, качается, вздыхает на ходу

Жизнь — это то, что приходится делать, когда нельзя идти спать.

Мудрость

Карандаш завис над столом, словно решал, ударить ему сильно, очень сильно или еле слышно. Кончик качнулся и забарабанил быстрой дробью.

— И долго вы будете шуметь?

Карандаш стукнул последний раз, а потом и вовсе полетел на стол.

— Я жду тишины! — Учитель математики Юрий Леонидович Червяков хоть и говорил негромко, но в его голосе слышалась ярость. — Молчать!

Слова и интонации, обычно наводящие трепет на 9-й «Б», сейчас не действовали. Класс продолжал гудеть.

Обсуждали каникулы, праздники и особенно сорванную новогоднюю вечеринку. По следам еще свежих событий народ пытался разобраться, кто и в чем виноват.

— 9-й «Б»! Я обращаю ваше внимание… — после короткой паузы начал математик, но класс был настолько увлечен спором, что на учителя смотрели лишь примерные отличники с первых парт.

Виновных в драке искали долго, до хрипоты. Андрюха Васильев испрыгался по классу, пытаясь вытрясти из одноклассников правду. И только Ксюша Рязанкина молчала. Она сидела, опустив свою всегда безукоризненно причесанную голову, и разрисовывала страницу тетради причудливыми вензелями. Одна линия сплеталась с другой, поворот ручки прерывал тугой клубок зигзагов, превращая их в кривую ромашку.

Андрюха…

Она и не думала, что их ссора, произошедшая на новогодней вечеринке, затянется, тем самым поставив на их романе большой и жирный крест. И теперь Ксюша не знала, что делать.

Первый урок третьей четверти. Она специально отсела от Андрея, чтобы обратить на себя его внимание, но он ничего не сказал. Не подошел, не предложил сесть обратно. Не поздоровался. Не пытался встретиться с ней взглядом. Не спешил обсудить причину ссоры. Не хотел мириться.

Ксюша нажала на ручку сильнее, прорывая тонким стержнем бумагу. Ух, какая она сейчас была злая! Ведь это она выделила неказистого Васильева из общей серой массы класса, позволила ему быть рядом с собой. Кто он был до этого? Классный шут, оборванец, с осени по весну ходящий в одной потертой куртке. С ней, дочкой богатых родителей, он изменился. И тут вдруг эта глупая ссора. Он приказал ей не ходить на вечеринку, а она пошла. Вот еще трагедия!

И вот теперь Васильев бегает по классу, пытаясь что-то кому-то доказать. Лучше бы ботинки почистил и больше молчал.

Юрий Леонидович стоял возле доски, на губах у него гуляла довольная улыбка. Он ненавидел свой класс, его бесили эти дети, которые постоянно что-то устраивали, выясняли, мирились и ругались друг с другом. Их мышиная возня вызывала у него раздражение. Но сейчас он даже был рад сорванному уроку. Это было лишнее доказательство неуправляемости его подопечных.

Впрочем, класс отвечал ему взаимностью. 9-й «Б» не любил Юрия Леонидовича Червякова, своего классного руководителя и учителя математики. И будь у них первым уроком любой другой, никто бы и не вспомнил о вечеринке, но сам вид Червякова заставлял учеников бунтовать.

Девятиклассники шумели бы весь урок, но тут дверь открылась, и в класс вошла невысокая темноволосая девушка в свитере и джинсах. Глаза у нее были сонные, что делало ее лицо наивно-открытым, словно она только что пробудилась от столетней спячки и теперь с удивлением смотрела вокруг.

9-й «Б» вопросительно посмотрел на неожиданное явление, но при этом никто и не подумал встать, поприветствовать вошедшего взрослого. Кто в какой позе был, в такой и застыл, при этом Васильев продолжал что-то с жаром доказывать Ярику Волкову.

— Ну что же, вы сами видите, — повернулся Юрий Леонидович к девушке. — Подобное поведение они считают нормой.

Класс, казалось, очнулся и лениво расползся по своим местам.

Юрий Леонидович хотел сказать что-то еще, но вгляделся в сонные глаза собеседницы и недовольно поджал тонкие губы.

Он уже стал сомневаться, а правильно ли сделал, что пригласил к себе в класс психолога. Уж слишком этот психолог на психолога был не похож. Как бы эта девица не доказала, что класс великолепен, что всему виной неправильно выбранный педагогический подход. Хотя дети сейчас сами себе подписывают приговор. Пусть психолог посмотрит. Пусть полюбуется, с каким контингентом ему приходится иметь дело!

Пока 9-й «Б» рассаживался по местам, девушка взяла мел. На доске появился трехмачтовый кораблик, маленький остров с одинокой пальмой и обезьянкой, далекий горизонт, чайки и лукаво улыбающееся солнышко.

— Ну и что это за народное творчество? — скривился Васильев.

— «Явление Христа народу», — ответила психологиня, не оборачиваясь.

— Какое еще «Явление»? — буркнул Васильев, смутившись.

— Потому что меня вы явно не ждали. — Девушка лизнула кончики меловых пальцев. — И вот я вам явилась. Меня зовут Ольга Владимировна Златогорова. Я школьный психолог. А кораблик с островом вам понадобится для того, чтобы лучше представить, куда мы с вами сейчас отправимся.

— О, а Андрюха уже там! — ткнул пальцем в одинокую обезьянку Ярик Волков. — Вон, под пальмой прыгает.

— Пасть прикрой! — вяло ругнулся Андрюха. — Гланды простудишь! — Прищурившись, он посмотрел на доску. — Детский сад какой-то. Солнышко, птички…

— Я рада, что тебе понравилось, — еще шире улыбнулась Ольга Владимировна.

Васильев фыркнул и отвернулся к окну. Ему сейчас не было дела до того, что там рисовала психолог и что от них хотел Червяков. Внутри у него все клокотало. Еще две недели назад Рязанкина бегала за ним хвостом, не отходила ни на шаг, поддерживала любую идею, заглядывала в рот, ожидая новых шуток. И вот теперь эта самая Рязанкина сидит, приклеенная к стулу, и даже головы не поднимает. Мало того, что, войдя в класс, она сразу села на другое место, мало того, что не обронила в адрес Васильева даже скупого «Здрасьте», она на него не смотрит. А ведь он был уверен, что ссора, произошедшая из-за вечеринки, на первом же уроке будет закончена. Но заканчивать Ксюха, видимо, ничего не хотела и своим молчанием только все усложнила. Он и обсуждать-то вечеринку начал для того, чтобы вызвать Рязанкину на разговор. Но она молчала.

Сидела, рисовала свои зигзаги и молчала.

— А теперь все внимание на меня! — Психолог прошла по ряду, заглядывая в лица девятиклассников. — Посмотрите на рисунок, — короткий палец ткнул в сторону доски, — возьмите листок бумаги и напишите, с кем бы вы отправились на этот необитаемый остров. Выбрать надо одного человека из вашего класса. Я хочу видеть на листочке ваше имя и фамилию вашего друга.

— А если я желаю взять всех? — Васильев вальяжно развалился на стуле. Ничего писать он не собирался. — Мне понадобятся рабы.

— Я сказала — одного, — негромко, но жестко ответила Ольга Владимировна.

— А можно двух? — робко уточнила Аня Смолова.

— Одного!

— Ну, что ж тут не понятно! — не выдержал Червяков, но психолог предостерегающе подняла руку, и Юрий Леонидович не договорил.

— А если у меня нет друзей? — недовольно пробурчал Стас Когтев. — И вообще я не хочу никуда ехать.

— Микрофон закрой и работай! — Васильеву в голову пришла хорошая идея, и он решительно дернул страницу из тетрадки. — Пряник дадут. — Он быстро написал имя и с любопытством уставился на психологиню.

Ольга Владимировна хитро прищурилась, выжидая время, а потом решительно повернулась к классу.

— А теперь пишите еще одного.

— Сразу сказать нельзя было! — проворчал Когтев, озадаченно глядя на листок.

— Ты против кого варежку разеваешь! — прикрикнул на него Андрюха. — Всем пис ать, плесень! — Он придвинул листок и третий раз написал свою фамилию. С самим собой на острове ему будет не скучно.

— А еще одного? — проявила догадливость Аня Смолова.

— Не спеши, — усмехнулась психолог. — Значит, друзей у вас пока двое? — Она проследила за поднятыми в ее сторону глазами. — Теперь пишите третьего!

Класс загудел, поняв, что их провели.

— Не плачьте! — Ольга Владимировна пошла по рядам. — Все закончилось! Сдавайте!

В руке психолога росла стопка разнокалиберных тетрадных листков и бумажных огрызков.

— Ну и что это был за фокус? — Васильев откинулся на спинку стула. Ему понравилось, как психологиня их всех развела.

Ольга Владимировна наградила Андрюху долгим взглядом.

— Мы написали, а вы все это завучу или директору покажете… — обиженно выкрикнул Ярик Волков, медленно комкая свой листок.

— Ты хочешь кого-то поразить своим выбором? — Лиза Курбаленко, подружка Ксении Рязанкиной, даже привстала, чтобы отдать свой листок.

— А чего тут удивляться? — довольно потер руки Васильев. — Как будто и так не ясно, кто у вас тут самый крутой!

— Ты думаешь, директору интересно, с кем ты дружишь? — усмехнулась психологиня, останавливаясь рядом с Волковым. — Вряд ли. Все твои друзья останутся в тайне, и я никому ничего не скажу. Договорились?

— Ну, ладно, — растерялся Ярик от такого обращения. Учителя так с ним никогда не разговаривали. — Но кому-то вы все же расскажете? — Он неуверенно разжал кулак, скомканная бумажка упала на парту.

— Тебе и расскажу. — Ольга Владимировна так же медленно взяла со стола комочек и осторожно расправила. — Если тебе будет интересно. Я поговорю с каждым, кто этого захочет.

— Ой, а вы можете по почерку сказать, какой у человека характер? — Аня Смолова с восхищением смотрела на проходящую мимо психологиню.

— Могу. — Ольга Владимировна мягко улыбнулась.

— Тест какой-нибудь тоже можете провести? — из-за ее плеча выкрикнула соседка по парте, еще одна Аня, но теперь уже Плотникова. — Ну, там на судьбу или какая у кого жизнь?

— Могу. — В глазах Златогоровой появилась скука — все эти темы ее не интересовали. Она выровняла листочки у себя в руках и направилась к двери.

— Надеюсь, результат этого эпистолярного жанра я узнаю первый, — задержал ее на пороге Червяков.

— Да, — кивнула Ольга Владимировна. — Но это не единственное, что нужно будет сделать.

— Вы даже себе не представляете, какой объем работы вас ждет, — растянул тонкие губы в улыбке математик.

— Вам наши мозги еще чистить и чистить, — добавил Васильев, дергая за воображаемую ручку спуска воды в уборной. — Чесать — не перечесать.

Психологиня задержала свой взгляд на Андрюхе и вышла. Класс запоздало вскочил, а потом в разнобой начал садиться.

— Чего это у нас теперь такое будет? — заерзал на своем месте Когтев.

— А вы что думали? — Математик прошел к учительскому столу, заставляя учеников повернуть головы в свою сторону. — Вам все ваши выходки с рук сойдут? Срывы уроков, хамство, неуправляемость? Васильев, не забудь дать дневник. Новую четверть нужно начать с новой записи.

Не задался у Васильева первый день третьей четверти, совсем не задался. Андрюха посидел, барабаня пальцами по столу, а потом резко повернулся назад.

— Дырку прожжешь, — бросил он Рязанкиной, даже не думавшей поднимать на него глаза.

— Пара лишних дырок тебе не помешает, — огрызнулась Ксюша, взяла ручку и начала рисовать на полях тетради спирали. Все они заканчивались аккуратными стрелочками. Это было единственное умение, вынесенное ею со скудных уроков черчения. Сейчас в ее тетрадке было выведено слово «Васильев» и все истыкано стрелочками. А рядом спирали, спирали. И чем туже закручивалась спираль, тем ярче загорались глаза у художницы.

— Чего молчишь? — склонилась к ней Курбаленко. — Ответила бы ему!

— Я с дебилами не разговариваю, — отгородилась от нее Ксюша. Еще не хватало, чтобы Лиза догадывалась, до какой степени ей сейчас плохо. И даже не плохо, а хуже некуда. Нет, не так! Хуже того, когда хуже некуда.

Видеть рядом человека, в которого влюблена, слышать его, но не иметь права хоть что-нибудь сделать. Потому что первое правило «бывшей» девушки гласит: «Никаких компромиссов! Если тебя бросили, сделай все, чтобы как можно быстрее его забыть. Разрывать отношения надо сразу».

А как тут все разорвешь, если человек прервал отношения исключительно по собственной глупости и уже наверняка об этом жалеет. Первым признать свою неправоту Васильев не может, типа, гордый.

Именно эта гордость Ксюше в нем и нравилась. Андрюха был не таким, как все, он был особенным, всегда старался выделиться, не потеряться в серой массе, делал все, чтобы его заметили и запомнили. И это было понятно. Мальчик ниоткуда, без денег, без связей — чтобы чего-то добиться, ему придется грызть землю зубами. И он уже сейчас готов это делать. Рядом с безвольными равнодушными парнями Андрюха смотрелся яркой звездой. В лучах этой славы всегда было приятно находиться. И вот теперь надо было что-то делать — либо идти на поклон, либо вновь оставаться одной, потому что никто другой Васильева заменить не мог бы.

Так они и сидели, разделенные проходом. Ксюша старалась не поднимать глаза, чтобы лишний раз не расстраиваться, Васильев не упускал случая, чтобы ее не поддеть, а сидящая рядом Курбаленко скрежетала зубами от досады, что ей никто ничего не рассказывает.

— А чего поругались-то? — заерзала на стуле Лиза.

— Я ни с кем не ругалась, — поджала губы Ксюша и принялась рисовать новую спираль.

— Ты чего, на него обиделась? — подошла с другой стороны Курбаленко.

— На дураков не обижаются, — захлопнула тетрадку Рязанкина.

— Ну, чего произошло-то? — стала выходить из себя Лиза.

Ксюша подняла на нее свои темные глаза и вдруг широко улыбнулась.

— С Новым годом! С новым счастьем! — прошептала она, придвигая к себе тетрадку по алгебре.

Если она сейчас что-то не придумает, то разрыдается на глазах у всего класса. Гад Васильев! Гад, гад, гад и сволочь! Его надо ударить, и как можно больнее! Пускай сам почувствует, как больно сделал ей. Пускай поймет, что с ней так вести себя нельзя. Она отомстит, она сотрет эту наглую ухмылку с его лица. Когда он увидит, что потерял, когда приползет к ней на коленях, вот тогда они поговорят.

Математик что-то вещал, половина доски была исписана мелким, плохо читаемым почерком. За спиной бубнили. Рязанкина повернулась, чтобы посмотреть, задела локтем ручку, и та соскользнула с парты.

Среди общей тишины ручка звонко цокнула об пол, подпрыгнула и развалилась на две части. Пружинка юркнула между стульями. Стержень подкатился под ноги сидящего через проход Юрки Гребешкова.

Стук мела на секунду прервался. Математик недовольно посмотрел на замерший класс.

Мгновение Ксюша растерянно глядела на сломанную ручку. Не то чтобы ей было жалко, просто все как-то удачно совпало — напряженные отношения с Васильевым, появление странного психолога, теперь это падение.

Юрка шевельнул ногой, отталкивая бесполезный стержень, и спросил:

— Одна, что ли?

Ксюша кивнула, готовая вот-вот расплакаться. Она и сама не ожидала, что так расстроится, и сдерживалась из последних сил.

— Держи!

— На!

Васильев оказался быстрее, но Рязанкина только мазнула по нему взглядом и взяла ручку у Юрки.

— Спасибо!

Гребешков довольно хмыкнул и начал копаться в сумке. Ксюша еще долгую минуту смотрела на него, а в голове у нее рождался гениальный план мести.

Юрка сбросил на пол дорогой кожаный чемодан и громко стукнул новой ручкой о парту, выщелкивая стержень. Ксюша глянула на свою добычу. Ручка, доставшаяся ей от Гребешкова, была тонкой, с деревянным корпусом, с блестящими, «под золото», ободком и клипсой. Выглядело все это дорого и стильно.

Рязанкина медленно повернула голову и уставилась на Юрку, словно впервые видела его. Высокий, худой, с тонкими чертами лица, в модной футболке и пиджаке, в новых джинсах, в начищенных ботинках.

Васильева с Гребешковым можно было и не сравнивать, Андрюха по-любому проигрывал. Он сидел вполоборота и все еще крутил в руках не понадобившуюся ручку. Андрюха не был красив, и даже привлекательным его нельзя было назвать, он уже давным-давно не появлялся в обновках, лицо его редко меняло скучающее выражение, и от этого он казался постоянно мрачным и недовольным.

Как говорится, делайте выводы.

Заметив Ксюшин взгляд, Васильев отвернулся. Он бы и хотел высказать все, что накипело у него на душе, но сейчас сделать это было невозможно — слишком тяжело все это было для него. Рязанкина опустила ручку на листок и машинально нарисовала очередную спираль. Решение она уже приняла.

Не успел отзвенеть звонок, Рязанкина подошла к парте Гребешкова.

— Возвращаю, — улыбнулась она, кладя на Юркину тетрадь ручку.

— А чего, еще целый день! — пробубнил он, заметно теряясь рядом с Ксюшей. Всегда безукоризненно одетая, с безупречным маникюром и идеальной прической — рядом с Рязанкиной не терялся только слепой. Опомнившись, что он все еще сидит, Гребешков вскочил. Но тут почувствовал еще большую неловкость, потому что теперь смотреть на Рязанкину ему приходилось сверху вниз — он был очень высоким, Ксюша очень низкой. — Возьми, короче, себе, — пробормотал он, запутавшись окончательно, и упал обратно на стул.

— Рязанкина, не теряйся, — не выдержал этой нарочитой театральщины Васильев. — Завидный жених! Голодной не останешься!

Ксюша пропустила замечание Андрюхи мимо ушей. Еще немного постояла на месте.

Издергавшийся Гребешков сунул, наконец, злополучную ручку в кулак Рязанкиной и стал выбираться в проход.

Но выйти не успел. Дверь класса распахнулась, и на пороге возникла невысокая полная женщина с фиолетовыми волосами, на пухлых щеках ее еле держались очки. Болезненно скривившись, она оглядела класс и только потом, опасливо косясь на замерших учеников, прошла в дверь.

— Так, — произнесла она с одышкой. — Юрий Леонидович, я к вам!

Это была мать Павла Быковского, того самого парня из их класса, которому больше всего досталось во время драки на новогодней вечеринке.

9-й «Б» с любопытством уставился на нее.

Червяков сначала долгим взглядом посмотрел на Быковскую, а потом повернулся к своим подопечным.

— А вы что замерли? — недовольно воскликнул он, вскакивая со своего места. — Быстро на перемену!

Быковская поморщилась и с какой-то обреченностью посмотрела на зашевелившихся девятиклассников.

— У меня к вам серьезный разговор, — заговорила она, не дожидаясь, когда уйдет последний. — Надо что-то делать. Просто так этого оставлять нельзя. Мы его потеряем!

— Вы о Павле? — насторожился Червяков, с ходу не разобравшись, о ком идет речь. — У него что-то со здоровьем?

— И со здоровьем тоже!

На этих словах из класса вышел Когтев, и дверь за ним закрылась.