Божественная комедия артиста Кукурузина

Елена Трещинская, 2020

Книжка-кино в 14 эпизодах. Матрица сознания, – как она вплетена в наши будни? Эта и ещё несколько базовых тайн бытия современного мира, пропущенных через сознание простого актёра третьих ролей. В XIII веке итальянский поэт Данте Алигьери написал «Божественную комедию», описав своё путешествие по аду, раю и чистилищу. Проводником в эти места ему послужил призрак Вергилия, поэта Древнего Рима, который заодно отвечал на вопросы Данте. Какое отношение это имеет к артисту Кукурузину? Самое прямое, начиная с момента явления к нему паренька в лимонной худи и модных рваных джинсах.

Эпизод 2

Не верите в реинкарнации? Значит,верите в одноразовые компьютеры?

Кукурузин был хорошим человеком с чувством ответственности и совестью, поэтому, когда они с гостем вышли на улицу, он позвонил Мале и сообщил, что к ужину будет, что соль куплена, лежит в прихожей, и что ещё надо прикупить. А Дрону, как теперь он звал встреченного час назад юношу, он предложил пойти в кафе. По пути в кафе Кукурузин продолжил раздражаться, потому что неясность вечера стала навязчивой.

— Так… чистилище… Ну ад, ну рай, а это зачем? Придумали сортировку, чтобы народом управлять…. А поэты верили, толстые книжки писали…

Двое шли через парк, хрустя льдом на редких лужах.

— Слушай, Николай… так тебя все зовут?

— Кроме Мали, — Кукурузин поморщился от своего имени, — но Мурзиком ты меня звать не посмеешь.

— Понимаешь… Я тут не просто так… И у меня не вагон времени.

— Ок, я тебе помогу, потому что ты мне уже надоел. Докладывай. Прямо в яблочко.

— Хорошо. Человечество развивается, но находится как бы ещё в детсадовском возрасте…

— Это философы через одного констатируют.

— То есть ты согласен, что вы не всё понимаете? Вот вы все, — тут Дрон оглядел прохожих.

— Дальше.

— Вы… ты хотя бы способен допустить, что всё реально, что у вас фантастикой или мистикой считается?

— Прям всё? — ехидно засмеялся артист, начиная подмерзать.

— Да вы… больше пяти тысяч лет носитесь только с одним фрагментом физики! — Впервые за час знакомства римский поэт вышел из себя. — Вы вообще ничего не знаете! Чего вы творите!.. Вы спите на ходу! А ваши мысли, тем не менее, материализуются, потому что физику никто не отменял ни в каких вопросах жизни, ни в мыслях, ни в чувствах, в том числе… Вот зачем я тут нарисовался, как вы говорите!.. Такого напортачили!..

— Стоп, по порядку, — попросил по-учительски Кукурузин. — Все мысли материализуются? Мысли всех людей что ли?

— Ну да! — Дрон рассердился. — Таких простых вещей не выяснили до сих пор?! Генетика у них… Электроника! Над вами вся Галактика ржёт!

Кукурузин забыл про кафе. Он остановился.

— Галактика?.. Нас что видно?

— Видно, видно! Как на ладони. Как рыб в воде. А рыбы, заметь, людей на берегу не видят.

— Голова, как утюг, нагрелась за последний час… Ты можешь толком объяснить, ты кто?

— Я тебе уже докладывал.

— Окей! Ты — поэт Древнего Рима Вергилий и показывал Данте Алигьери ад и рай. Так? Типа реально?

— Ну, да, я пришёл к нему во сне, а теперь пришёл к тебе…наяву.

— А я не поэт, не знаешь? Я актёришка!.. Я тебе зачем?

— Я пришёл к Алигьери потому, что тогда только он мог понять, увидеть и сообщить, а теперь вот… ты. Ты можешь понять.

Кукурузин выдал смешок:

— Что понять, что есть ад и рай? Кому это нужно, чего ты ко мне прицепился!

— Видишь ли… В четырнадцатом веке понимали мироустройство так, а теперь можно и нужно понимать так, как есть на самом деле, время пришло. Ну, неужели тебе не интересно?

— Слушай, друг… — Кукурузину вдруг стало жаль парня. — У меня съёмка завтра, с утра…

Но из-под капюшона Дрона на Кукурузина смотрели такие глаза, что тот улыбнулся впервые за этот безумный день.

— Идём. Кофе или чаю горяченького? Ты почему без куртки? Мокасины на голую ногу…

И он открыл дверь в кафе. Двое уселись за столик у окна, уютно поёживаясь в тёплых парах выпечки и аромата кофе.

— В общем, мне конечно интересно, как всё устроено… Можешь рассказать? Что, со смертью всё кончается или как? Я, кстати, думал: столько навязывают в жизни, а за фига, если ты одноразовый? И я что, весну увижу только семьдесят раз и больше никогда?…

Последнюю фразу Кукурузин сказал внутрь себя. Дрон обхватил ладонями чашку с чаем и бросил взгляд на экран телевизора, на котором эстрадная певица, исполняя песню, словно бы безуспешно пыталась снять с себя одежду, то есть трусы с перьями и топ в блёстках:

— Вот вы и живёте все, в основном, как одноразовые… Бр-р! А знаешь, на что на самом деле ваша жизнь похожа? Как будто вы взяли часы за сто тысяч баксов и забиваете ими гвозди.

— Не понял… кто, какие часы…

— Люди! Все! Вы очень сложные супер-био-компьютеры, а делаете… вон, смотри!

За соседним столиком сидел явно спившийся человек в засаленном свитере и собирался упасть лицом вперёд.

— А теперь опять посмотри на него, — и Дрон щёлкнул пальцами.

Кукурузин повернулся и… оказался в компьютерной графике какого-нибудь крутого фильма! ВНУТРИ графики!.. Всё вокруг, все люди в кафе и каждый предмет, слегка мерцая каждый своим оттенком, имели вокруг себя некую геометрическую конфигурацию из пересекающихся светящихся лучей, которая пульсировала светом и цветом. Вокруг пьяницы тоже было это, но цвета его «конструкции» явно были затемнены, а лучи больше напоминали бурые водоросли.

— Ни фига себе… — и это всё, что мог на этот момент произнести рождающийся писатель.

Дрон щёлкнул пальцами и отпил из чашки. Всё приняло обычный вид. Кукурузин теперь смотрел на юного волшебника, как туристы в первый раз на пирамиду Хеопса.

— Что? Не показалось. Можем повторить. Но времени у меня на твоё удивление нет, пойми, — заявил парень.

— Это что, типа ауры? — слегка ожил Кукурузин, пытаясь щёлкнуть пальцами, а Дрон вздохнул.

— Слушай, или вы так и останетесь пещерными обитателями лет на десять… тысяч… если не умрёте от мусора. Или… Ты примешь инфу, усвоишь её, напишешь книжку, прославишься, раскрутишься, начнёшь получать свои миллионы денег, а люди, наконец, выйдут из спячки! Мы тоже… план должны выполнять.

Последняя фраза была вроде смешка.

— Что, прямо все смогут прозреть? — заметил артист не без встречного смешка. — Мне не хотелось бы тебя расстраивать, но обольщаться не стоит.

— Я не совсем спятил, все не проснутся. У меня лично план на несколько сот человек, поверь, это огромная сила…

— Ух ты! Это что, от меня, что ли зависит спасение мира?! — развеселился Кукурузин, — прямо как в американском кино.

— Ещё раз, — начал закипать Вергилий, — я поэту Алигьери дал базу информации, а он уже, как поэт, это всё для читателей расписал. Теперь тебе нужна база, только уже с вашими терминами…

— Хорошо, давай ты сейчас «выключишь чайник» и продолжишь спокойно, — предложил артист, подумав о том, что Маля скоро начнёт ему названивать.

— В общем… — вздохнул Дрон, — я же тебе только что показал. Все вы, всё в вашем мире, и вещи, и живые существа, и вообще всё во вселенных — есть энергия, такие поля. Человек, к примеру, это целая система полей, если очень упрощать.

— Стоп, — прервал Кукурузин, — у меня не одно биополе? Набор?

— Общее поле-то одно, но оно состоит из семи. Это не просто поля, как вы понимаете, это… как телА, пойми, — в тоне парнишки улавливалась просьба.

«Умоляет, как первоклашку. Неужели я такой тупой?», — мелькнуло у артиста, но писатель «по-деловому» прокашлялся:

— И? А для чего мне столько добра?

— Вот! — обрадовался Дрон, — Они тебе, в том числе, для бессмертия!

Кукурузин откровенно не оценил того, что услышал, и это было заметно невооружённым глазом. Он на секунду подумал, что он и правда, просто средний артист, с задатками комика в лучшем случае, просто «соя». А писатель? Может, тоже так себе или просто надо начать работать в стиле фэнтези? Кто его знает, может, и Данте тупил поначалу?

— Типа бессмертие, — спросил Кукурузин механически.

— Люди бессмертны, животные и всё вообще.

— Я в курсе, мать писала, — сшутил Кукурузин кисло, — Все идут в ад-рай.

— Не ищите, нет такого, как в книжке написано, — хмыкнул Дрон. — После смерти тут, в этом измерении, человек продолжает существовать ТАМ, в следующем измерении. И этих измерений не два и не три. Любите всё ограничивать. Сами же мучаетесь. Пора прозреть и убедиться.

Кукурузин взмолился:

— Ещё раз мне можешь повторить? ЧЕМ человек там в другом измерении продолжает существовать, я не понял? Тело же тут…

— Для этой жизни одно тело, вот это, — запросто вещал проводник, указывая пальцем в свитер артиста. — А по ту сторону — твоё тело из другой энергии-материи, понимаешь? Там ты выглядишь так же, как и тут… почти, просто там тип материи, из которой всё состоит, другой.

— Прозрачное, что ли?

— Нет, выглядит таким же… Вот как ты думаешь, в каком теле я с Данте Алигьери путешествовал в другое измерение? А он со мной? Между прочим, он, из плоти и крови, в это время спал на своей кровати.

Кукурузин молчал, потом произнёс:

— Господи.

— Ты чего, не радуешься бессмертию? — вдруг во взоре ангела в лимонном худи зажглась почти ярость. — Выдумали старуху с косой, а расстаться никак? С этой протухшей иллюзией? А может, собраться с духом, наконец, и разобраться? Фактов-то миллионы! Их прячут, затыкают по щелям, чтобы только не просочилось!

— Ну, скажи честно, что, ТАМ лучше? — Кукурузин решил разобраться. Из-под капюшона худи слышалась неподдельная горечь.

— Да, там легче, — вдруг Дрон встал, — я зря тебе рассказал, прости…

И он пошёл к выходу. Кукурузин нагнал Дрона в парке.

— Дрон, подожди, чего вскочил?

— Да не готовы люди… даже ты! — Парень свернул на тропинку, совершенно скрытую во тьме, где их никто ни видеть, ни услышать не мог. — Вы настолько смирились, вроде овец, со всем, что с вами творится! Вы же это и сотворили, своё рабство и в нём пребываете, и делаете вид, что это жизнь! ЭТО?! Ты можешь объяснить, чего вы толчётесь тут семьдесят вёсен на каждого? Испытывать удовольствия от низких до средних? Имеете право. Но дальше-то ЧТО?! Этого вы знать не желаете, как… хомяки!

Кукурузину удалось остановить Дрона, взяв его за плечи. Они не замечали, что стоят в подтаявшей луже. Вдруг Кукурузин почувствовал некую силу, которая наполнила его лёгкие чем-то таким приятным, расслабляющим, манящим к свободе, что он теперь, непонятно по какой причине, хотел сейчас больше всего на свете слушать этого незнакомца. Что-то он там интересное про миллионы денег сказал?

— Успокойся, слышишь? Можешь спокойно? Объясни с другой точки, ещё раз… давай.

— С другой точки? — успокаиваясь, по-детски произнёс Дрон.

— Согласись, я увидел сегодня разные настоящие чудесные вещи: твою невидимость, мысли мои читал… и теперь убегать? Объяснись, я буду слушать.

— У тебя завтра с утра съёмка, — неуверенность переходила в дружбу.

— Но мне жуть интересно, правда, — Кукурузин говорил всерьёз. — И ты правильно сделал, что всё наглядно показал, иначе бы я тебя за чокнутого принял. Давай. Надо продолжить, я ведь должен всё это в книжке написать.

В почти кромешной тьме Кукурузин разглядел Вергилиев взор.

Тот глядел на парковое озеро, и оно отражалось в его глазах мерцающей влагой и печалью. Оба продолжали стоять в луже.

— Маля твоя из себя выходит. Давай завтра!

— Стой, последний вопрос, — Кукурузин придержал Дрона за рукав, — ты там про Галактику что-то… Типа, мы не одни во Вселенной?

Дрон выдержал паузу. Режиссёр похвалил бы.

— Да, есть, к примеру, Совет Галактики… Ты думаешь, что только у вас тут разные организации есть? Вроде как это вы их изобрели? Ладно, пока… Я тебя найду.

И грустный Дрон скрылся во тьме.

Маля принимала клиентку, Ангелину Ивановну, даму за семьдесят, бывшую секретаршу партийного босса, театралку. Маля и Кукурузин заметили, что когда она страшно боится быть уколотой булавкой, но выдавать страх не хочет, она пытается напевать что-нибудь. Когда Кукурузин вошёл, она тихо допевала песню из кинофильма «Кавказская пленница», вернее, сурово довывала:

— «…трутся зимой медведи о земную о-о-ось!» Милиночка, почему у вашей кошки такое странное имя?

— ПирОжка? Так взяли крошечным котёнком, назвали Пирожком, а выросла девочка, — Маля подкалывала длину вечернего платья прямо на Ангелине Ивановне.

Мале пришлось взять паузу, потому что театралка неожиданно захохотала, и это было похоже на ритмично сдувающийся воздушный шар. — Так позабавила её история кошачьего имени.

Во время хохота клиентки Маля успела красиво выложить на тарелку горячую картошку, салат и котлетку, чмокнула Кукурузина и вернулась к старушке.

За огромным окном, словно брошка в бриллиантах огоньках блестел мегаполис Москва. Сто лет назад это был небольшой город с небольшим количеством газовых фонарей, без асфальта, с курятниками во многих дворах и настоящей тишиной по ночам.

Всего сто лет. Сто вёсен.