Лоскутные истории

Елена Сухарева, 2023

С соседями нужно жить мирно, особенно если это соседи по дачному участку. А то ведь как получается? То пчел кто-то разводит, и потом люди к реке боятся ходить. То из ружей стреляют, сшибая кепки ничего не подозревающим гражданам. А то и вовсе портят дачное имущество – сносят шлагбаум машиной. Но все же есть что-то доброе и вечное, что может согреть и объединить этих таких разных людей, напомнив им, что они – одна большая семья.

© Сухарева Е. В., 2023

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2023

Все возможные совпадения с реальными событиями и персонажами являются случайными

Эх, жизнь моя, жестянка!

Песня Водяного из мультфильма «Летучий корабль»

Давным-давно на берегу шустрой реки лениво разлеглась небольшая деревушка. Лежала она себе среди ив и лугов и из года в год покрывалась то цветами, то снегами. И всё в ней было просто и незатейливо: и кривые дома, и дворовые собаки, и люди. И лишь название деревни вносило в задушевную жизнь звенящую ноту триллера. По неведомой причине она звалась Нижним Страшиловом.

К счастью, в округе не только не было ничего страшного, напротив — всюду зеленели заливные луга райской красоты, лесной птичкой щебетала речушка и поила всё вокруг живой водой. Природа вокруг буйно зеленела, пела и стрекотала. Но мир переменчив, словно узор в калейдоскопе, и… в один прекрасный миг луга так стремительно преобразились, что никто и ахнуть не успел. На сонную землю обрушилось стихийное бедствие — чертовы дачники!

Поленовские пейзажи разметили колышками и беззастенчиво нарезали на лакомые куски. Земля вокруг вздыбилась, взбесилась и перевернулась. Заливные луга превратились в большой муравейник, где бесконечно таскали бревна, листы металла и кирпичи. Всё бурлило и строительными пазлами складывалось в дома такой космической фантазии, что хотелось перекреститься. Каждый старался перещеголять соседа: дома обрастали витиеватыми башенками, бойницами, вензелями и другими атрибутами царских помещений. Народ дорвался!

К сожалению, кроме желания переплюнуть друг друга, на целомудренной земле горожан не объединяло ничего. Каждый норовил огородиться от мира глухой изгородью, чтобы ни одна живая душа не смела нарушить его внутренний мир с кружевными занавесками. Каждый старался отделить себя от яростного любопытства соседей. Всё — независимо от того, был ли это дворец или хижина — тщательно пряталось в панцирь. Единственной точкой, где сходились все интересы, была местная продуктовая лавка с многообещающим названием «Любой каприз», доверху набитая «товарами повседневного спроса», то есть водкой.

Лавка была своеобразным порталом между двумя мирами, но, несмотря на «крепкую» возможность наладить диалог между городом и деревней, что-то не клеилось. В основе отношений лежал глубокий духовный и материальный разлом, две разъехавшиеся тектонические плиты. Местные считали свалившихся московских упырей захватчиками и равнодушными типами, не способными трепетно беречь природу. Они считали их инородным телом на своей земле.

Афганыч

Первым появился электрик Веня из Москвы. На безгрешной земле он был единственным, словно ветхозаветный Адам. Имя его было довольно редким, а уж отчество, доставшееся от отца, звучало пожарным колоколом в ночи — Афганыч! Оно вызывало у людей невольный авторитет. По этой причине Афганыч и стал стихийным вождем «аграрного движения».

Афганыч был скор на поступки и соображал резво, но один недостаток всё же имел: эмоции вождя часто опережали словарный запас, и для равновесия он заполнял пробелы перчеными словечками. Недостаток воспринимался соседями спокойно, как смена дня и ночи. Делу он не мешал. К тому же время от времени в рутину дачной борьбы подмешивались вихри таких внезапных председательских увлечений, что всё незначительное блекло.

Сначала был масштабный картофельный флешмоб. В него с помощью кнута и пряника была загнана вся семья. Двадцать соток, отведенные под сельскохозяйственный экстаз, были заполнены упирающимися домочадцами. Воодушевленный Афганыч радовался затее, как дитя, и в состоянии эйфории проморгал зреющий бунт.

Первой взбеленилась разряженная в пух и прах дочь Лёля. Характер у Лёльки был отцовский, и психологический реквизит в виде кнута и пряника превратился в хлам. Все споры отца с дочерью напоминали тушение пожара бензином. Лёлька саботировала всё и кричала, что молодость дана ей не для этого дерьма! И хотя других аргументов у нее не было, через неделю отец устал спорить и сдался.

Правда, воспитательная битва была проиграна не полностью: сын Афганыча, Демьян, пошел в мать. Он был так же терпелив и доверчив, и поэтому остался в огородном окопе.

Будущий офицер УБЭПа Демьян Райков с лютой ненавистью окучивал гряды под присмотром папаши. Его кислая физиономия, висевшая над черенком лопаты, выражала острое недовольство, но попытки побега регулярно тормозило непреодолимое препятствие — грозная фигура отца в выгоревшем брезентовом плаще.

— Давай, давай! Окучивай! Нехрен нос морщить! — звонко щелкал «кнутом» папаня.

Взмокшее дитя смотрело на стройные ножки проезжающих мимо юных велосипедисток и с пронзительной грустью думало: «Копай, блин, копай! Крот я ему, что ли? На золотые посулы повелся! Вот я имбецил…».

Огородная ловушка всякий раз мастерски захлопывалась перед носом у доверчивого Демьяна: папаша так изобретательно сочинял новые заманухи, что сын неизменно покупался. Картофельный конфликт продолжался до тех пор, пока Демьян не встал на собственные ноги и не послал папаню на хрен.

На грядах остались лишь самые сознательные, то есть жена Ульяна. Изо дня в день ее яркий сарафан живописно обрамляла картофельная ботва. Ульяна была ответственной до крайней степени. Помимо огородных дел каждое воскресение она бросала всё и ехала в ближайшую церковь — на всякий случай отмаливать грешного мужа. Довольный муж, улыбаясь, объяснял: «Улька мне комфорт на том свете обустраивает! Ждет меня там полная дольче вита!».

Какая именно вита ждала Афганыча на том свете, было неизвестно, но на этом она крутила им в хвост и в гриву. Афганыч давно бросил пить, но почему-то был единственным, кто с завидным постоянством видел на дачном небосводе неопознанные летающие объекты. Видел в основном ночью, когда выходил покурить на крыльцо. По его словам, «небо манило его до обмирания». Однажды, в момент очередного перекура, перед ним, сотканный из облаков, возник облик распятого Христа. Афганыч бросился за телефоном. Ему хотелось запечатлеть необычное явление и утром предъявить соседям веские доказательства. Но за это время Христос, не дождавшись Афганыча, уже вознесся и оставил его на крыльце в трусах и тапочках.

Единственный свидетель нежданного явления — верный пес Цитрус, отожравшаяся бойцовая псина — не мог сказать ни слова. Надежды на свидетеля не было никакой. Более того, пес регулярно вызывал у хозяина досаду. Несмотря на устрашающий вид, душа Цитруса была нежна, как лепесток розы. Пес любил всю планету. Хозяин пресекал любвеобильные попытки облизать соседей суровой командой: «Сидеть, блин! Не радоваться!».

Цитрус покорно принимал свою зоологическую судьбу. Он нехотя усаживался возле хозяйской ступни, открывшей ему дорогу в неведомый мир астрономии.

Как-то в очередной раз выйдя раскурить бычок, Афганыч снова лицом к лицу встретился с НЛО. Он тут же позвонил соседу Филе. «Вот, вышел во двор и заснял на телефон косяк инопланетян, — возбужденно сообщил Афганыч. — Выйди посмотри, сейчас назад полетят!»

Сосед пил на кухне пиво и выходить хрен знает зачем отказался. Но после, поддавшись на уговоры: «Смотри, смотри, щас над Геркой полетят», всё же вышел, шлепая вьетнамками, и стал напряженно всматриваться в небо.

— Долго пялиться-то? — спросил сосед.

— Жди, ща на спуск пойдут, — убежденно сказал Афганыч.

Но косяк подкузьмил. Он выбрал обходной маршрут и больше над поселком не обозначился. Дачники, уставшие от эзотерической осведомленности Афганыча, подшучивали над ним изо всех сил. И только трепетная художница Алина, жившая за соседним забором, защищала председателя от человеческого бездушия. «Вы не понимаете поэта, — горячилась Алина. — Он наш Есенин. Да, выражается… Но всё же — талант и провидец!»

Действительно, талантам Афганыча не было износа. Следующей страстью стали пчелы, которые пережалили всё живое и мертвое на соседних участках. Время от времени Афганыч выходил к своим любимицам в белом защитном костюме и в задрапированной сеткой шляпе, напоминая высадившегося на Луне американского астронавта. Увидев ряженого Афганыча, сосед Филя всплескивал руками и иронично кричал через забор: «Батюшки! Никак приземлились?!».

Ульи размещались вдоль дорожки, ведущей к реке. Чтобы искупаться жарким полднем, всем членам семьи Афганыча, включая собак, приходилось пробираться к калитке под «снайперским огнем». Пчелы держали под прицелом всех входящих и выходящих. Лучшей охраны невозможно было придумать. Но если собаки умели различать своих и чужих, то пчелам это было по барабану. Их охранная деятельность распространялась на всех без разбора — как на соседей, так и на членов семьи. И в первую очередь на самого Афганыча. Табличка со страшной оскаленной собачьей мордой на заборе, в сравнении с эффективностью пчелиного роя, была глупой фитюлькой. Ближайший сосед Афганыча, Филя, после каждого вылета пчелиной эскадрильи напоминал накачанную силиконом фотомодель и, стоя у зеркала, изрыгал свирепые ругательства.

— Овчарки афганские! — еле открывая разбухший рот, мычал Филя. — Падлы летучие! Рефлексотерапия драная, блин! Жгут по полной, твари!

— Браво! — услышав ругательства, отзывалась жена. — Неподражаемо! — и, увидев Филино лицо, подбавляла: — Вылитый Мао Цзэдун. С товарищами на отдыхе!

У Фили была жесточайшая аллергия на пчелиный яд, но приструнить рой было невозможно и, каждый раз выезжая из города, Филя тревожно спрашивал жену:

— Барышня! Супрастин на даче имеется?

— А ты выпей пачку заранее. Так сказать, превентивно! — смеялась супруга.

— Ха-ха-ха! Обхохочешься! — язвительно передразнивал жену Филя, проклиная про себя злобных афганских пчел.

Пролетело года два и, к радости соседей, пчеловодство схлопнулось в голове Афганыча в легкое воспоминание. Возникли яростные гонки на всем, включая садовые тачки. А попутно из-под тяжелого груза идей вырвалась неожиданная страсть с фермерским обертонам — разведению элитных кур. Между ними были кролики, но Афганыч не вынес двух вещей: кроличьей прожорливости и сексуальной распущенности без мгновенного экономического результата. Кролики мелькнули в ряду азартных игр неназванной кометой. «Ну что ж, — с досадой думал Афганыч, — шакал я последний, провалил задание! Ну ладно, раз так, буду из пеструх жар-птиц делать…»

Птичья экспозиция собиралась с учетом мировых стандартов. Афганычу не нужны были рядовые несушки. Ему нужны были живописные красавицы, несущие золотые яйца. А по праздникам — яйца Фаберже.

— Глянь, какие у меня крали, — хвастался Афганыч соседке Неле.

— Вау! Секс-символы! — восхищалась Неля. — Может, щелкнуть их для журнала Playboy?

— Валяй! — сдержанно отвечал Афганыч.

К бизнесу он относился без сантиментов: насыпал зерна, дал пинка под зад, и чтоб через час — яйца в корзину!

Но куры Афганыча любили красивую жизнь. Они с удовольствием позировали перед Нелиной камерой и вальяжно расхаживали по двору. С яйцами же возникла проблема. Несмотря на жилье повышенной комфортности, они не собирались оправдывать ничьих надежд. Они вели паразитический образ жизни. «Да что ж такое! — эмоционально думал Афганыч. — Я этим нафуфыренным паразиткам — всё, а они только хвостами вертят?! Где же, едренть, гармония?»

Гармония ждать себя не заставила. Дом Афганыча находился вблизи леса, и упитанность нафуфыренных паразиток однажды отметила лисица. Проблема начала наращивать нервные обороты. Сначала, не понимая куда деваются куры, Афганыч ставил к стенке бедного Цитруса. «Где куры, я спрашиваю, оболдос?!» — грозно изобличал Афганыч пса, всеми способами унижая его собачье самолюбие.

Пес виновато поджимал уши и хвост, но никак не мог въехать в суть скандала. Но как-то в очередной раз выйдя покурить, Афганыч застукал рыжую сволочь на своей территории. Схватив дрын и перемежая свой бег отборными выкриками, он ринулся наперерез воровке. Но в народе недаром существует поговорка: «Хитрая как лисица». Именно эту черту характера и применила лиса к простодушному Афганычу. Последнее, по чему он попытался долбануть березовым дрыном, был кусок облезлого хвоста, мелькнувшего в дыре под глухим забором.

Афганыч вернулся к курятнику, посмотрел на безмятежно кудахтавших птиц и, яростно плюнув, презрительно припечатал кур: «Дуры, вашу мать!».

С этого момента Афганыч к курам охладел.

— Забирай мой яйценосный бизнес! — как-то сказал он жене. — Не могу я с идиотками дело иметь!

— Yes, sir… — вздохнула Ульяна, приложив руку к козырьку бейсболки.

Бизнес она вела образцово. Лечила квочкам насморк, выводила блох, стряпала какую-то экологическую бурду, а потом садилась рядом на корточки и долго уговаривала поесть Христа ради. В общем, делала всё то, что Афганычу было что совой об пень. В итоге куриный бизнес начал медленно «расправлять крылья». Пока жена торговала яйцами — по цене и вправду золотыми, — муж вынашивал в голове бальзаминовские проекты.

И однажды, на фоне невозможных разочарований, суровая мужская мечта услышала зов председателя. На шинах с красноречивым названием «Болотная Ведьма» в его бурную жизнь въехал брутальный раскосый друг — японский квадроцикл, деловые отношения с которым заполнили сердце хозяина. «Японец» давал всё, что нужно настоящему сельскому альфа-самцу: скорость, адреналин и авантюру. Афганыч даже записался в местную команду первопроходцев.

— Мой конь! — хлопая по железной заднице, радовался Афганыч. — Из села Кукуево.

Зимой он приспосабливал к любимцу бульдозерную лопату и с громким стрекотом рассекал засыпанные дачные дороги, не забывая взимать гонорар за выполненную работу. За ним кружевным веером взметался снег. «Эх! Наступит лето, прилажу к днищу баскетбольные мячи. Будет упоительно! Поплывет моя железяка, как утица!» — радостно говорил Афганыч, видимо, вспомнив рифму к селу Кукуево.

Он сдержал слово. Правда, транспорт часто опрокидывался, пытаясь утопить хозяина, но Афганыч, словно человек-амфибия, и на дне чувствовал себя прекрасно.

— Да там самое глубокое место — мне ровно по горло, — уверял Афганыч.

— Так ходи пешком, на фиг тебе железяка? — удивлялась соседка Соня.

— Дуры вы, бабы! — в свою очередь изумлялся председатель. — Вечно вы край теряете! Ощущение такое, что вы мозгом принципиально не пользуетесь. Вы для каких целей его бережете?

— Ну-ну! — обижалась Соня. — Ты прям у нас Понимало Великое! Прям так у вас у всех на лбу знак качества и стоит! Пойди, выпей валерьянки. И закуси! Может, успокоишься!

Афганыч безнадежно махнул рукой и поспешил в сторону квадроцикла. Отныне всё было заброшено, были заброшены даже намеки на замыслы, уводившие «друзей» с совместной непроходимой дороги. Теперь во всех делах равноправным напарником был его неказистый товарищ, его конёк-горбунок, на которого он буквально молился и от которого каждый день ждал чуда. И дождался…

В один замечательный солнечный день, прочесывая траву в непроходимых лесных чащах, Афганыч с командой таких же фанатов обнаружил «вход в четвертое измерение». Люди, жившие в затерянной деревне, никогда не ведали ни об электрификации всей страны, ни о газовых магистралях, ни о дорогах. Впрочем, последнее в России неудивительно. Озарение залпом рвануло в голове Афганыча — шины «Болотная Ведьма» преодолели барьер времени! «Тихо, мил-человек!» — ошалело одернул себя Афганыч, увидев метафизические домушки.

Механизированная команда во главе с Афганычем встала в колонну и дернула по болоту вокруг деревни. Квадроциклы рычали и увязали в хлюпающей топи.

— Стой! — вдруг резко крикнул Афганыч.

Со стороны «параллельного мира» на них плечом к плечу шли старушки с вилами в руках. Самая щуплая резво подбежала и двинула ближайшего первопроходца вилами по хребту. Такой прыти от «четвертого измерения» Афганыч не ожидал.

— За что, бабуль? — обиженно спросил он.

— Мальчик! — вежливо ответила старушка оторопевшему пятидесятисемилетнему мужику. — Вы тут играете, всё своими тракторами расхерачили, а мы живем. У нас тут клюковка растет. Валите-ка отсюдова, пожалуйста!

— Вот те на! Мы же с мирной миссией, — возмутился Афганыч, но квадроцикл развернул. — Во дела! Бабуля «из портала» вышибла! А ведь раньше я с кем угодно мог договориться!

И это была правда! Афганыч мог наладить диалог с реликтовыми гуманоидами, с человекообразными обезьянами, с дебилами и самодурами. Он никого не боялся.

Был только один человек, который умел скрутить в бараний рог любого. Прозвище человека было Барин. В момент, когда Барин уволил очередного таджикского «Тимура» со своей строительной командой, по инерции он решил сделать Афганыча недорогим холопом. Но не тут-то было! За каждый чих Афганыч выставлял Барину смету.

— Хрена с два! Чо за прыжки на батуте? — щурил глаз Афганыч. — Я все команды в блокнот записываю.

В этом блокноте зоркий барский глаз обязан был ставить виртуальную резолюцию. Проблема была в том, что в час расплаты Барина пробирала глубочайшая амнезия. Он уверял, что фронт выполненных работ всегда оказывался меньше глобальной картины в его воображении. Но сломить Афганыча было непросто, в деле бюрократии на посту председателя он съел не просто собаку, а породистую бойцовую стаю. Переломить Барина также не представлялось возможным. Барин командовал жизнью и понимал, что имеет на это полное право.